Распускающийся можжевельник

Глава 21

Dani

Мое тело содрогается от движения, отрывая меня от грез, и я открываю глаза на серую стену передо мной. Когда я запрокидываю голову, приступ паники пробегает по моему позвоночнику, когда я нахожу доктора Фалькенрата на краю моей кровати, в которую проникает свет из лаборатории.

— Ты проспала утренний гудок. Все в порядке?

Сухость в моем горле ощущается как толстый носок, когда я пытаюсь сглотнуть и сесть в кровати. — Да, простите. Я этого не слышала.

— Я буду ждать в хирургическом отделении. Одевайся. Там ждет новый объект, и я бы хотел, чтобы ты задокументировала его.

Кивнув, я спускаю ноги с края кровати и жду, когда он выйдет. Как только он уходит, я проскальзываю в ванную, чтобы облегчиться, и хватаюсь за живот, когда сажусь на сиденье унитаза. Заглядывая в чашу, я замечаю красный оттенок своей мочи и вытирая ее, обнаруживаю ярко-красную кровь, растекшуюся по бумаге. У меня еще не было своего менструального цикла, но я была знакома с менструальным циклом моей матери, так как мне часто приходилось растирать ее поясницу, чтобы облегчить боль. Возможно, я уже начала или это может быть результатом мучений Ивана.

Несколько раз в неделю, в течение последних двух месяцев, мне приказывали встречаться с Иваном после отбоя в здании S блока. Наши свидания обычно короткие и грубые, а накануне вечером он был особенно жесток. Я чувствовала запах спиртного в его дыхании, горький аромат виски, который доктор Ф. держит в своем кабинете. Бывают моменты, когда он вставляет предметы для собственного развлечения, но предыдущей ночью он выбрал дубинку у бедра, толкая ребристую ручку внутрь меня. Я уверена, что это причина крови.

Я боюсь наших встреч, даже тех времен когда Иван приносит мне еду и притворяется милым. Прошлой ночью он сказал мне, что у него появились чувства ко мне, и что если я когда-нибудь брошу его, он выследит меня и скормит живьем Рейтам. Я искренне не верю, что у него есть чувства, раз он развил их ко мне. Иван провел слишком много времени в качестве солдата, живя среди мужчин, и я не что иное, как самородок для развлечения. Сосуд, который он может использовать, чтобы выпустить накопившееся разочарование.

Хотя я ненавижу быть объектом его одержимости, это помогает мне оставаться в живых.

Я направляюсь в хирургический кабинет, но останавливаюсь, как только открываю дверь. Вонь, которая ударяет мне в лицо, невыносима, ударяет в живот и щекотка, поднимающаяся в груди, заставляет меня броситься обратно в приемную, а доктор Фалькенрат зовет меня вслед.

Я просто добираюсь до мусорной корзины, выливая то немногое, что съела накануне. Снова и снова я выплескиваю содержимое своего желудка, пока не остается только кислотный ожог желчи, и у меня перехватывает дыхание.

Доктор Фалькенрат входит в комнату, уже сняв свой костюм. — Вы больны.

— Со мной все будет в порядке. Это просто… тот запах. Что это?

— Нет ничего такого, чего бы ты не нюхала раньше. Возможно, тебе нужно поесть. Ты пропустила завтрак.

— Нет. Я не голодна.

— Пойдем со мной, Дэни. Он ведет меня в лабораторию и жестом приглашает присесть за стол там. Порывшись в шкафах, он возвращается с иглой и жгутом, а также трубкой с красным верхом.

Мой желудок скручивает, когда он надевает пару перчаток и открывает упаковку со спиртом, круговыми движениями вытирая мою руку. Я знакома с этой процедурой, которая обычно проводится в конце дня, чтобы проверить, не прогрессирует ли дноуглубление.

— Доктор, я уверена, что это просто то что я съела. Я не расскажу ему об Иване и не подвергнусь риску возмездия. Иван каждый вечер ясно давал мне понять, что если я скажу хоть слово, он накажет меня и доктора Фалькенрата. Я также узнала, что отец Ивана занимает более высокое положение, чем доктор Фалькенрат, так что у него безусловно, есть власть сделать это.

Игнорируя мой комментарий, он обматывает жгутом мою руку, и мне приходится отвернуться.

— У тебя уже была менструация?

От вопроса к моим щекам приливает тепло, и я ерзаю на сиденье. — Нет.

Острый укол впивается в сгиб моего локтя, вызывая першение в животе, которое грозит новым приступом рвоты. Я сдерживаюсь, так как минуту спустя он вытаскивает иглу, придерживая маленький кусочек марли у прокола.

— Для чего это?

— Обычно мы используем тесты на ХГЧ в качестве онкомаркеров. Высокий уровень ХГЧ у мужчин указывает на наличие рака.

Широко раскрыв глаза, я наблюдаю как он закрепляет пластырь на ватном тампоне, который он заменил на марлю. — Сомневаюсь, что у меня рак.

— У женщин высокий уровень ХГЧ указывает на беременность.

Мой рот отвисает, и я не могу произнести ни слова, наблюдая, как он пульсирует в трубке в настольном аппарате, который перемешивает жидкость.

— Я… я не понимаю, что ты имеешь в виду.

— За столом офицера во время ланча на прошлой неделе я подслушал, как Иван хвастался девушкой. Той, которая казалась… согласной на то, что я считаю некоторыми довольно садистскими формами развлечений.

— Он… обещал. Он сказал, что не будет…

— Истощение. Отсутствие аппетита. Рвота. Он приставляет какой-то предмет к моему виску, и примерно через пятнадцать секунд раздается звуковой сигнал.

— Температуры нет.

— Пожалуйста, ничего не говори. Он накажет тебя. И меня.

— Похоже, ты уже претерпела немалую часть его наказания. До сих пор тебе удавалось избегать подозрений. Но если обнаружится, что ты беременна, я даже не знаю, какими могут быть последствия этого в этом месте.

— Я спрячу это. Я надену рубашку большего размера и буду приходить прямо сюда каждый день после еды.

Он скрещивает руки на груди и поглаживает подбородок.

— Давай просто подождем результатов и начнем с этого.

Я лежу в постели, вглядываясь в кромешную тьму маленькой комнаты. Раскладушка подо мной не помогает от боли в нижней части спины, где ранее вечером расцвела судорога. Все мое тело ослабело, измучено рвотой и недостатком пищи. Я заставила себя съесть бульон за ужином, но запах дрожжей в хлебе вернул все обратно.

Я умру с голоду, если не найду способ уменьшить количество еды.

Новая болезнь охватывает мой желудок с наступлением ночи, приближая час, когда я должна буду появиться в блоке S. Час, которого я боюсь.

Иван обещал, что меня будет ждать замечательный сюрприз, но его сюрпризы не доставляют удовольствия и не приветствуются. Иногда это еда, а в других случаях для него это какая-то новая и извращенная форма развлечения, которая обычно оборачивается для меня болью.

Однако, если я откажу ему он отправится к своему отцу, а я не хочу иметь ничего общего с Эрикссоном-старшим. Тот факт, что я все еще здесь, означает что он еще не сдал меня — возможно, единственный секрет, который ему удалось сохранить.

Глубоко дыша через нос, я поднимаюсь с кровати, движение от которого у меня начинает кружиться голова. Я приоткрываю дверь, чтобы разглядеть, открыты мои глаза или закрыты. Легкость в моей груди сопровождает сужающееся поле зрения, и я наблюдаю, как стены вращаются вокруг меня. Быстрее и быстрее.

Пока пол не врезается мне в позвоночник.

Доктор Ф. сидит через стол от меня, пальцы переплетены, взгляд суровый, как всегда.

— Ты беременна.

Эти два слова давят на меня, как якоря в глубоком бассейне.

— Это подтверждено.

Эта новость только усиливает бурление в моем животе, и ощущение холода проходит по моим венам, разветвляясь в легких.

— Что мне делать?

— У тебя есть два варианта. Первый — прекратить это. Я могу помочь с этим.

Прекратить. Это слово звучит так жестоко, поскольку эхом отдается в моей голове, напоминая мне о пластинке Абеля.

— Убить ребенка? Я не могу… Я качаю головой при мысли о том, что в этом месте умирает еще один ребенок. Возможно, единственный, кого я могу спасти.

— Я не буду.

Со вздохом он отводит от меня взгляд, и впервые с тех пор, как я приехала в это место, доктор Фалькенрат тянется к стеклянной бутылке, стоящей на книжной полке позади него, наливая янтарный ликер в стакан. Я много раз видела виски раньше, но никогда не видела чтобы он его пил. Глядя в стакан, он взбалтывает жидкость.

— Тогда я помогу тебе сбежать.

У меня перехватывает дыхание.

Слова не могут пробиться сквозь сбивающую с толку дымку, которая нависает надо мной, как грозовая туча.

Побег? Что это вообще значит? Спасаются только те, кого бросают в Ярость или отправляют в мусоросжигательные печи. Другой формы спасения нет.

— Как?

Поднося стакан ко рту, он отпивает напиток, и его горло подпрыгивает от глотка.

— Пока не знаю. Я что-нибудь придумаю. Тем временем, все идет как обычно. Никаких подозрений. Ты в состоянии помогать сегодня?

По правде говоря, вероятно нет, но я все равно буду. Я должна продолжать этот фарс, и тот факт что я пропустила встречу с Иваном накануне вечером, выбивает из колеи. Я даже не знаю, какими будут последствия этого.

Мы заканчиваем дела на вторую половину дня и снимаю маску, которую дал мне доктор Фалькенрат, чтобы избавиться от запаха. Он также снабдил меня несколькими крекерами, чтобы унять головокружение.

— Ты достаточно здорова чтобы отвезти тело вниз? Или мне позвать кого-нибудь другого?

Я узнала, что доктору Фалькенрату не нравится самому спускаться в мусоросжигательный завод. Вначале я думала что причина в том, что он считал ниже своего достоинства выполнять такие задания, но по мере того, как я узнала его получше, стало ясно что ему невыносимо видеть все эти тела, подвергнутые жестоким и невыразимым мучениям.

— Я могу это сделать. Сказав что-нибудь другое, я почувствовала бы себя беспомощной и искалеченной, а я ни то, ни другое. К счастью, крекеры предотвратили тошноту и дали достаточно энергии, чтобы функционировать без подавляющей усталости.

Он кивает и направляется к двери, сбрасывая костюм в контейнер рядом с дверью, прежде чем исчезнуть в приемной.

Я накрываю простыней изуродованные останки тела и толкаю кровать к лифтам. Оказавшись внутри, я нажимаю кнопку, ведущую в подвал, уставившись на пятно крови, размазанное по белой хлопчатобумажной простыне. В целях экономии ресурсов они начали утилизировать простыни. Вместо того, чтобы сжигаться вместе с телами, их стирают и стерилизуют, но на них все еще остаются следы смерти.

Двери открываются в ряд кроватей, ожидающих, когда их вкатят в мусоросжигательную печь. Запах горелой плоти накрывает меня завесой тошнотворных испарений, и я прикрываю нос, чтобы удержаться от рвоты. Одной рукой толкая тележку, я ставлю ее в ряд с остальными, и меня тошнит, когда кислый запах достигает моего носа.

Откидывая простыню на тележке перед той, которую я катила, я вижу мужчину чьи глаза белые и затуманены. Его брюшная полость вскрыта, и как будто ее вырезали и небрежно бросили поверх его тела, его печень наполовину свисает из отверстия, почерневшая и покрытая маленькими бугорками, которые указывают на цирроз.

О, Боже.

Я снова накрываю его простыней и наклоняюсь вперед, рядом с тележкой, как раз вовремя открывая рот, чтобы выпустить струю прозрачной жидкости, которая разбрызгивается по цементному полу.

Мои мышцы сотрясаются от тошноты, булькающей в животе, и меня снова тошнит — ничего, кроме желчи и кислот, которые обжигают горло.

Выбираясь из беспорядка, я оглядываюсь в поисках Майка, но его нигде не видно. Прогорклый смрад снова бьет мне прямо в нос, и если я не уберусь отсюда ко всем чертям, меня вырвет тем ничтожным количеством желудочной жидкости, которое во мне осталось.

Я разворачиваюсь к лифтам и останавливаюсь как вкопанный.

Тень приближается ко мне — большая, угрожающая и знакомая.

Я дышу через рот, чтобы не запаниковать, но когда Иван выходит на свет, невозможно отрицать тот факт, что он зол. Расправив плечи и оскалив губы, он шагает ко мне, его ботинки стучат по бетону, как копыта демона.

— Иван. Мне жаль. Я натыкаюсь спиной на тележки позади меня, когда он закрывает пространство за считанные секунды.

Его ладонь прижимается к моему горлу, перехватывая дыхание, когда он в ярости скрежещет зубами.

— Где, черт возьми, ты была прошлой ночью?

Глаза пылают огнем, он сжимает крепче, пока звезды не поплыли у меня перед глазами, и я не могу ответить, даже если бы хотела. Мои руки взлетают к горлу в тщетной попытке бороться с ним, но головокружение накрывает меня, делая слабее.

Одной рукой сжимая мою шею, он резко дергает за мои брюки, спуская их до середины бедра. — Прошлой ночью я привел с собой друзей. Пообещал им хорошо провести время. И ты выставила меня гребаным дураком!

— Пожалуйста, — хрипло произношу я, и круг моего зрения сужается с краев.

Вторгаясь в мое пространство, он наклоняет меня назад, пока я не оказываюсь поперек мужчины, которого мы препарировали ранее. Я сосредотачиваюсь на темном потолке надо мной, толстых трубах, которые расплываются, поскольку кислород не заполняет мои легкие. Давление обрушивается на мои бедра, и острое жало между ними — это его безжалостный толчок в меня.

— Иван! Мой голос звучит не выше шепота, а трубы продолжают расплываться и заостряться, расплываться и заостряться. Слезы наполняют мои глаза, когда его ворчание достигает моих ушей, сердитые звуки с каждым сильным толчком, который прижимает меня к мертвому телу подо мной. — Пожалуйста!

— Пошла ты, шлюха. Вот кто ты. Шлюха. Шлюха, любящая член.

Через несколько минут он кончает внутри меня и отпускает мою шею. В ту секунду, когда он выходит из меня, холодный твердый щелчок обжигает мою щеку и откидывает голову в сторону. Огненное покалывание исходит от боли в моей челюсти.

— Я… больна. Я заболела.

Широко раскрыв глаза, он оглядывает меня с ног до головы и, отодвигаясь, делает шаг назад. — Заболела?

Поняв, я качаю головой и подтягиваю штаны. — Нет. Нет, не так. Я не—

Его рука снова сжимает мое горло, толкая меня назад, на тележку. Я брыкаюсь, чтобы соскользнуть, и он поднимает мои ноги, закидывая их поверх тела подо мной, пока я не оказываюсь поперек расчлененного мужчины. Извивание под его хваткой только приводит его в ярость, и его кулак врезается в мою скулу, отчего у меня стучат зубы.

— Ты гребаная бешенная? Тебе лучше бы не заражать меня, шлюха! Стена движется на периферии моего сознания, тела проскальзывают мимо меня, когда он катит меня к дверям мусоросжигателя. — Ты знаешь, что мы делаем с зараженными.

— Нет! Взмахнув рукой, я отбрасываю его руку от моего горла, и я поднимаю голову, крича.

Его ладонь шлепает меня по рту, пальцы впиваются в челюсть.

— Заткнись нахуй, шлюха. Никому нет дела до зараженного болезнью куска дерьма!

Я цепляюсь за его руки и кусаю его ладонь, движение, за которое я получаю еще один удар его кулака.

Он отступает для следующего удара.

— Я беременна! Слова вырываются со всхлипом, и он замолкает на середине замаха.

— Что ты сказал?

— Я… беременна.

Темные тени за его глазами пугают меня, и когда его губы разжимаются, приступ паники пробегает по моему позвоночнику.

Он качает головой и стаскивает меня с тележки. Холодный бетон ударяет меня по бедрам, когда я падаю на пол, и моя рубашка задирается вокруг шеи, мои ноги скользят по цементу, пока он тащит меня через двери. Сильный жар разливается по моей коже, и я брыкаюсь и кричу, царапая его руку.

— Нет! Нет! Грубый бетон царапает мои пятки, когда я вкапываю их в пол, в то время как жар от печей разгорается еще сильнее. — Стоп!

Отблески пламени через маленькое окошко в двери высвечивают предупреждение, которое побуждает меня сражаться. Сражатся с ним, пока я могу.

Я замахиваюсь рукой, изо всех сил ударяя кулаком в его икру, пока он не останавливается и яростно дергает меня, все еще сжимая сзади мою рубашку.

Скрип открывающейся двери распространяет еще одну волну жара, и Иван поднимает меня на ноги. — Ты будешь не первой, кто сгорит заживо.

Горячие импульсы жара обжигают мою спину, когда он держит меня перед духовками.

— Я бы сохранил тебе жизнь, хотя бы для того, чтобы ненадолго засунуть в тебя свой член. Но я не трахаюсь с больными. Они бы все равно убили тебя.

Тени перемещаются позади Ивана, и на следующем вдохе он отпускает меня, и его тело обмякает. Позади него Майк стоит с лопатой в руках, его глаза широко раскрыты и полны паники.

— Я… я не мог позволить ему причинить тебе боль. Уходи, Дэнни. Убирайся отсюда!

Сквозь пелену слез я киваю, сжимая его руку, когда прохожу мимо него. Я мчусь обратно через подвал к лифтам, мой пульс отсчитывает секунды, пока я жду, когда откроются двери, и когда они наконец открываются, я врываюсь внутрь и прижимаюсь как можно дальше к стене. Все мое тело сотрясается, линия ужаса разветвляется, как мороз, вдоль моего позвоночника. Прилив адреналина, который проносится по моим венам, заглушает боль между бедрами.

Когда двери хирургического отделения наконец открываются, я бросаюсь через открытое пространство к дверям приемной, куда врываюсь и продолжаю путь к кабинету доктора Фалькенрата.

Он сидит за своим столом, когда я распахиваю дверь и падаю на колени, чтобы перевести дыхание.

— Dani!

Упираясь ладонями в пол, я втягиваю столько воздуха, сколько позволяют мои запертые легкие во всей моей напряженной панике.

— Он … Иван… он собирался… убить меня.

— Притормози. Руки Фалькенрата сжимают мои плечи, когда он заставляет меня встать и помогает сесть на стул. — Что происходит?

— Иван… пытался. Он… собирался… в мусоросжигательную печь.

Его большой палец касается нежного места на моей щеке, и я вздрагиваю от боли.

— Это сделал Иван.

Стыд гложет мой живот, и я не могу заставить себя встретиться с ним взглядом, поэтому киваю.

— Тогда у нас мало времени. Пойдем со мной.

Его рука скользит по моей периферии, и я тянусь к ней, позволяя ему поднять меня со стула. Он ведет меня в лабораторию и указывает на тот же стул, на котором я сидела для теста на беременность.

Стекло дребезжит, когда он откидывает дверцу маленького холодильника, где мы храним вакцины, и поднимает один из загадочных предметов, по форме напоминающих пистолет. Неделями я изучала его, пытаясь определить его назначение, и вот он подошел ко мне с ним, как будто хотел использовать его на мне.

— Будет легче, если ты поговоришь. Отвлекись, пока мы будем этим заниматься.

— Сделать что?

Его брови хмурятся, когда он сдирает пластик с пистолета.

— Ты должна доверять мне, Дэни. Несмотря ни на что.

— Я понимаю. Что это?

— Это для твоей защиты.

— С малышкой все будет в порядке?

— Ты предполагаешь, что это девочка. Он поднимает мою рубашку и приставляет дуло пистолета к центру моей подмышки. — Отвечая на твой вопрос, я не знаю о каких-либо побочных эффектах. Но тогда у меня никогда не было возможности протестировать на потомстве.

Острый укол обжигает мою кожу, такое ощущение, что он оторвал ее от кости. Слезы наворачиваются на глаза от ожога, который остается после того, как он вынимает инъекционный пистолет из-под моей руки.

— Это один. Их четыре. Его слова бросают якорь страха в низ моего живота, в то время как он прикрепляет пистолет к другой моей подмышке.

— Как бы ты назвала эту девочку? Разговор настолько натянутый и неуместный, что это почти смешно, но я соглашаюсь с этим, потому что он прав. Мне нужно отвлечься, пока он делает мне укол.

Мое тело напрягается в ожидании следующего выстрела, в то время как первый сходит на нет.

— Рен.

Еще один удар, и ожог обжигает мою кожу, на этот раз, возможно, более сильный, чем предыдущий. Или может быть, я уже забыла о боли.

— Рен — интересное имя. Как у тебя появилось это?

Ужас захлестывает меня, когда он поднимает мою ногу и хватает за ступню.

Я откидываю голову назад, задаваясь вопросом, не проще ли не смотреть, а вместо этого сосредоточиться на люминесцентных лампах над головой.

— Это имя принадлежало моей матери. Она всегда ненавидела его. Вот почему они назвали меня в честь моего отца. Но мне нравилось ее имя. Мне всегда нравилось ее имя.

Глухой удар под моей ногой вызывает непроизвольный стон, срывающийся с моих губ, и я зажмуриваю глаза, чтобы сдержать слезы.

— Последний. Вы когда-нибудь слышали о можжевеловом дереве?

— Я… слышала о них.

— Они редки в Мертвых Землях. Но я знаю об одном. Если солнце будет светить тебе в правое плечо, на рассвете это займет добрых три часа ходьбы. Если вам когда-нибудь понадобится укрытие во время путешествия, в его стволе есть вода и немного еды.

— Зачем ты мне это рассказываешь?

— Некоторые говорят, что его преследуют детские голоса, — продолжает он лепетать, игнорируя меня.

Без предупреждения последняя инъекция проникает в нижнюю часть моей стопы, как будто я наступила на стекло, которое пробило кожу.

— Эти инъекции—

— Доктор Фалькенрат!

От голоса по моему позвоночнику пробегает волна страха, и я соскальзываю со стула, ныряя под стол, в то время как доктор Фалькенрат отбрасывает инъекционный пистолет.

— Здесь, доктор Эрикссон. Его голос устрашающе спокоен, что должно успокоить мои расшатанные нервы, но от мысли о том, что произойдет в ближайшие пять минут, у меня стучат зубы.

Стук обуви по плиткам говорит мне, что в лаборатории стоят несколько мужчин, но я не осмеливаюсь заглянуть. Не раньше, чем я узнаю, что со мной будет.

— Я так понимаю, у вас работает девушка.

— Девушка? Боюсь, вы ошибаетесь —

— Он лжец!

Голос Ивана заставляет меня зажать рот рукой, чтобы сдержать крик, застрявший у меня в горле.

— Он знал, что Дани была девушкой. Он знал все это время.

— Мое взаимодействие с молодым Дэниелом было на профессиональном уровне. Пол моей помощницы остался несущественным, поскольку, насколько я понимаю, для девушек, пробирающихся мимо офицеров Легиона, риск невелик, когда их забирают из ульев.

Я почти вижу лицо Ивана, красное от смущения, когда он стоит рядом со своим отцом.

— Где она? Спрашивает доктор Эрикссон.

— Мой помощник? Прячется под столом.

Головокружительная тошнота ударяет мне в живот, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть на его лицо в поисках любого признака того, что мне следует сейчас бежать.

— Ваш сын напал на него ранее. Он напуган до смерти.

— Она! Говорю тебе, отец, Дэни — это она!

— А откуда ты можешь знать наверняка, Иван? Доктор Ф. скрещивает руки на груди, и я пристальнее изучаю его, пытаясь решить, могу ли я доверять ему, как я доверяла своему отцу в разработке плана, когда случались плохие вещи.

— Она… потому что она обнажилась передо мной. Сумасшедшая маленькая сучка пыталась соблазнить меня!

Мои руки сжимаются в кулаки, желание размахнуться и ударить его по лицу сводит мои мышцы.

Ублюдок!

— Кажется, есть только один способ подтвердить, Джозеф.

Слова доктора Эрикссона обрушиваются на меня дождем, и внезапно я устаю. От выживания. От беспокойства.

У меня нет выбора. Если они узнают, что доктор Ф защищал девушку, они убьют его. В этом я уверена.

Все еще скорчившись под столом, я закрываю глаза и поднимаюсь, открывая их, чтобы увидеть доктора Эрикссона и Ивана в окружении двух солдат Легиона.

— Спусти штаны, Дэни. Губы доктора Эрикссона, кажется, почти растягиваются в улыбке при этой просьбе.

Губы дрожат, желудок сжат, я подхожу к доктору Фалькенрату и чувствую холодную хватку за руку.

— Это абсурд! Неужели мои слова ничего не значат? Я не позволю вам превращать мою лабораторию в какое-то пип-шоу!

— В таком случае, ты не оставляешь мне выбора. Ты отправляешь ее в мусоросжигательные печи или на съедение заживо Разбойникам. Твой единственный другой вариант — доказать, что она на самом деле мужчина.

— Ты не имеешь права. Дани — моя подопечная. Моя помощница.

— И я медицинский работник, отвечающий за это учреждение. Мой долг — расследовать нарушения, которые могут дорого нам обойтись.

— Во что нам это обошлось?

— Как ты думаешь, что именно могло случиться с маленькой девочкой в лагере, полном разъяренных мальчиков-подростков?

— Почему бы тебе не спросить своего сына?

Глаз Эрикссона вздрагивает от движения его челюсти.

— Сделай свой выбор.

— И каковы будут последствия для меня после этого?

— Ничего. Никто не пострадал. От нее избавятся, и ты вернешься к своей работе. Я не заинтересован в том, чтобы терять свои таланты из-за чего-то столь мелкого, как недоразумение.

— В таком случае, я выбираю, чтобы ее отправили к Рейтерам.

— Что? Воздух вырывается из моих легких, мышцы холодеют от паралича. — Доктор! Доктор, пожалуйста! Что вы делаете?

Отводя от меня взгляд, доктор Фалькенрат качает головой.

— Мне жаль, Дэни.