Распускающийся можжевельник

Глава 30

Рис осторожно ступает

приближается ко мне и, как и раньше кружит позади меня. Мои волосы шевелятся на затылке, когда он приподнимает их и прерывисто выдыхает.

— Как такая женщина, как ты, оказалась за пределами стены?

— Охота.

— Охота, — вторит он.

— На что ты охотишься?

— Все, что встанет у меня на пути.

Толчок в середину спины толкает меня вперед, и я ловлю себя на том, что он ведет меня к ржавому стальному столбу, торчащему из земли. Цепь пропущена через отверстие у ее основания, каждый конец прикреплен к набору наручников. На земле расстелена циновка, сплетенная из агавы, а поверх нее еще одна шкура животного поменьше.

Место, где меня посадят на цепь, как и другую женщину, которая, как я предполагаю, его сексуальная рабыня.

Я разворачиваюсь на каблуках, пока снова не оказываюсь лицом к нему, и прижимаю книгу к груди.

— Если ты думаешь, что я собираюсь тратить часы на то, чтобы развлекать тебя, с таким же успехом ты можешь убить меня сейчас. Жизнь чертовски коротка.

Он выхватывает книгу у меня из рук, и когда я тянусь за ней, он отбрасывает мою руку.

Наблюдая, как он перелистывает страницы, я усмехаюсь, и я скрещиваю руки.

— В любом случае, не похоже, что ты можешь это прочесть.

Мои глаза сканируют комнату, пока он отвлекается, и я мысленно подсчитываю шаги, которые потребуются, чтобы добраться до двери.

— Послушай, ты не хочешь, чтобы я была здесь. Я не хочу, чтобы я была здесь. Как насчет того, чтобы ты просто отпустил меня.

Наклонив голову, он смотрит на меня в ответ и бросает книгу на кровать. В два шага он оказывается ближе, возвышаясь надо мной.

— На колени.

Пристальный взгляд прикован к его массивной груди, я сжимаю челюсти.

— Пошел ты. Каждый мускул в моем теле умоляет меня убежать, если бы не его массивная фигура, прижимающая меня к стене. Даже если бы я выбралась из комнаты, мне пришлось бы иметь дело с придурковатым охранником и бандой байкеров, наступающих мне на пятки.

Давление на мои плечи вынуждает меня опуститься на колени, и я взмахиваю рукой, отбрасывая его руку от себя. Стоя на уровне его выпуклой промежности, я пристально смотрю на него, фантазируя об этих голубых глазах, зажмуренных от боли, когда я прикусываю его член.

Он зацепляет пальцем мой подбородок, нежно поглаживая большим пальцем мою щеку.

Этот жест обезоруживает меня, и я тупо смотрю на него в поисках любого признака того, что за моей дерзостью последует холодная затрещина.

Его аромат напоминает мне о дожде, о том, как пахнет земля после грозы. Свежий и чистый. Пальцы скользят по моему лицу, и я понимаю, что он изучает мои кости.

Возможно, рассматривает мою для своей коллекции.

Присев передо мной на корточки, он поднимает цепочки и дергает за мое запястье, плотно прижимая замок к моей коже. Он повторяет то же самое с другой рукой, оставляя мне только около пяти футов цепи для каждой конечности.

Оттолкнувшись от него, я отступаю к стене, оставляя некоторое расстояние между нами.

— Как тебя зовут? спрашивает он.

Меня поражает, что я никому из них не сказала своего имени. Никто из этих людей не знает, кто я. Даже Ригс. Имена обладают властью, и будь я проклята, если это одно достанется мне. Если здесь у меня отнимут все остальное, это единственное, что я, черт возьми, оставлю для себя.

— Иди к черту.

Его взгляд скользит по челюсти черепа, и я задаюсь вопросом, сомкнет ли он эти руки на моем горле и задушит жизнь прямо во мне.

Стук в дверь прерывает наше разглядывание, и две девушки помладше, лет шестнадцати, входят в комнату с подносами с фруктами и кувшином, в котором, я полагаю, вода. При виде этого я делаю резкий глоток, отчаянно нуждаясь в одном глотке после путешествия по жаре пустыни.

Желание быстро угасает, когда девушки ставят тарелки на пол перед ним, склонив головы, как будто боятся смотреть на него. Вид этого вызывает у меня внутри ураган отвращения и гнева, и я кривлю губы от высокомерия этого человека. Мудак, наверное, причиняет им боль. Судя по окружающей жуткой обстановке, он, вероятно, тоже получает от этого удовольствие. Иначе зачем бы ему спать с черепами?

Я мельком замечаю, как одна девушка смотрит вниз на шрам на его руке. Пока другая наливает воду, ее глаза остаются прикованными, и они кажется направляют ее руку, когда она протягивает руку, чтобы коснуться его.

Он отшатывается и сжимает руки в кулаки.

Мои мышцы напрягаются, ожидая, что он замахнется на нее. Я не знаю, что я буду делать, если этот ублюдок ударит ее у меня на глазах.

Втянув кулак обратно в тело, она опускает взгляд, потирая руки.

— Прости. Я… забыла. Мне так жаль.

Обе девушки встают, отводя свои взгляды от Риса и меня.

Я поднимаю цепь, ударяя ею о столб рядом со мной.

— Эй! Кто-нибудь случайно заметил женщину, прикованную здесь? Хочешь мне помочь?

Не обращая на меня внимания, они быстро выходят из комнаты и закрывают за собой дверь.

Сердитые глаза Риса снова поворачиваются ко мне. Я не знаю, злятся ли они, наверняка, просто из-за шрама это так выглядит, как будто за этой маской скрывается постоянное рычание.

Он поворачивается ко мне лицом, держа инжир и кувшин, и натягивает маску на подбородок, обнажая шрам, приподнимающий уголок его рта. Поднося кувшин к губам, он откидывает голову назад, и с его губ стекают тонкие ручейки.

Першение в моем горле приглашает сделать еще один глоток, не в состоянии произвести достаточное количество влаги.

Убирая кувшин от лица, он снова садится передо мной на корточки. — Имя.

А, теперь я понимаю. Он планирует пытать меня, пока я не отвечу ему.

— Трахни себя. Это мое имя.

— Ну, пошел ты к черту, я думаю, твое имя подходит.

Надежда на воду рассеивается, когда я смотрю, как он топает прочь и опускается на колени рядом с Триппи, чтобы предложить глоток.

Ублюдок.

Я откидываюсь к стене и подтягиваю ноги, упираясь локтями в колени.

Вспышка ожога ударяет мне в спину, и я открываю рот в беззвучном крике. Вспышка разлетается, заставляя меня полететь лицом вниз на землю. Как будто ножи режут мою спину. Мои мышцы дрожат, чтобы предотвратить сильный ожог, когда мучительная боль пронзает мои мышцы, распространяясь по позвоночному столбу. За ним прохладная волна оседает под моей кожей, пробираясь до костей, словно иглы, пронзающие мою плоть. Я не могу пошевелиться. Мое сердце бешено колотится, и я не могу пошевелиться.

Электричество пронзает мои нервные окончания, как будто они разорваны, как разорванные провода кабеля.

Облака пыли поднимаются вокруг моего лица, когда я кричу. Это все, что я могу сделать.

Я никогда в жизни не испытывал ничего более мучительного.

У меня в голове что-то шаркает. Движение вокруг меня. Кто-то поднимает мою рубашку, прикладывая руку к тому горячему месту, где неослабевающая боль.

— Д-д-не трогай это!

Я прижимаю голову к грязи, в то время как на моих глазах выступают слезы.

Вид передо мной съеживается до булавочного укола, когда колючая грязь царапает мою щеку.

Звуки достигают моих ушей.

Отчетливые женские стоны, разрывающиеся между удовольствием и болью. Я открываю глаза, словно в тумане, похожем на сон, и вижу фигуру, нависающую надо мной. Размытость мешает мне ясно видеть его. Но он большой. Рис?

Пот блестит на его теле, освещая шрамы, разбросанные по коже. Рельефные мышцы изгибаются в такт его движениям, его тело стройное и такое же мощное, как пьянящий аромат, наполняющий комнату. Все движется медленно. Извилисто. Как будто это действительно сон.

Эти стоны — мои собственные.

Волны удовольствия сжимаются в моем животе, и я облизываю губы, желая побороть это, но каждый мускул молит о сладких вибрациях, проникающих в мои кости.

Я поворачиваю голову и вижу ряд черепов, прислоненных к стене. Их рты разинуты, белые завитки дыма поднимаются к потолку пещеры. Картина на стене смотрит на меня сверху вниз, расширяясь и уменьшаясь на моих глазах, и черепа смеются над слабыми голосами, которые шепчут мое имя. Я смотрю вниз на себя, полностью одетую, но корчащуюся на полу. Рис наблюдает за мной, челюсть отвисла, глаза прикрыты.

Эти голубые глаза впиваются в меня, наполненные голодом, более сильным, чем само голодание.

Сцена исчезает, когда сон подступает к моим глазам, и я поддаюсь ему.

Жидкость стекает по моему горлу,

образует дорожку влаги, которая охлаждает мою грудь. Страстное желание охватывает меня с новой силой, и я поднимаю дрожащие руки к холодному предмету, подносимому к моим губам. Отчаянно желая еще, я держу его там, высасывая столько воды, сколько могу, не заботясь о том, что она вытекает из уголка моего рта.

Давление на мой затылок поддерживает меня в вертикальном положении, покачивая головой, пока я продолжаю пить.

Кувшин падает в темноту пещеры, освещенной только одним настенным светильником, гораздо более тусклым, чем раньше. Другой самки нигде не видно, оставляя меня гадать, не начинается ли сейчас моя смена развлекать ублюдка.

Маска Риса снята, и я изучаю резкие линии его подбородка, покрытого коротко остриженной тенью бороды, и шрам, который искажает его кожу. Он невероятно привлекателен… для бастарда.

— Ты упрямая.

— Так мне говорили, — говорю я слабо.

Прохладной воды пока достаточно, а мое тело настолько вялое от голода и жажды, что мне даже все равно, что он со мной делает. Мои глаза закрываются, но открываются при первом прикосновении сладости, танцующей на моем языке. Мякоть инжира прижимается к моим губам, и я держу ее там, высасывая сок, который на вкус как сладкое блаженство. Боль пульсирует в моей спине и чешется. Черт возьми, как же она чешется. Я переворачиваюсь в грязи, пытаясь облегчить ее, и, как будто он может прочитать мои мысли, он расчесывает ее для меня.

Несмотря на мое раздражение, облегчение невероятное, и у меня вырывается тихое ворчание, когда он прибивает гвоздь к месту.

— Ястреб-тарантул. Он проводит рукой по боли, и это рай. Сущие небеса.

— Нашел это застрявшим у тебя в рубашке.

— Боль. Это было так сильно.

— Дал тебе немного пейота для этого. Последние несколько часов у тебя были галлюцинации.

Галлюцинации? Я не утруждаю себя объяснением ему, что эти галлюцинации включали в себя то, что он наблюдал за мной точно так же, как за другой женщиной. Черт возьми, может быть, так оно и было.

— Тебя раньше жалили?

Он кивает.

— Много раз.

— Уверена, что один из вас, придурков, не натравил это на меня в качестве одной из ваших отвратительных пыток?

— Если бы я собирался тебя мучить, я бы придумал что-нибудь более креативное, чем ястреб-тарантул.

— Хочешь связать меня и предложить себя тебе? Я приму удар в любой день из-за этого, спасибо.

В его глазах появляется улыбка, когда он двигает челюстью, как будто пытается не рассмеяться.

Все еще подпирая голову, он наблюдает, как я ем фрукт, казалось бы прикованный к нему, и опять же мне было наплевать, какие мысли зреют в его голове. Голодание — это способ присвоить себе приоритеты, и мой способ — восполнить свой организм.

Он приподнимает мое очаровательное колье, которое я купила у Джесси, с маленькой птичкой, свисающей с кожи.

— Как тебя зовут, маленькая птичка? он спрашивает в третий раз за несколько часов, и когда я качаю головой, его губы сжимаются в жесткую линию, оттягивая поврежденную кожу шрама.

Как раз в тот момент, когда я думаю, что он собирается украсть плод, побуждая меня сжать его покрепче, он отпускает мою шею и встает. Его резкие движения говорят мне, что он взбешен, но он не говорит больше ни слова, пересекая комнату.

Он снимает с плеч кожаный жилет, и в тусклом свете я вижу его мышцы, где тени переходят в впадины и жесткие линии груди и пресса. Немного повозившись с застежкой-молнией, согнув локти по обе стороны от себя, он сбрасывает джинсы на пол и отбрасывает их пинком. Не сводя с меня глаз, он выпрямляется, обхватив свое мужское достоинство. Его тело точеное и идеально пропорциональное, бедра выглядят такими же мощными, как и широкая грудь.

На полу, в нескольких футах от меня, кровать из одеял, на которую он ложится. Не большая удобная кровать, а куча одеял размером не больше коврика подо мной.

Следующие двадцать минут или около того я наблюдаю, как его спина расширяется и сжимается, расширяется и сжимается, совсем как череп на стене. Медленнее. Медленнее, пока я не убеждаюсь, что он заснул. Ниже его покрытой шрамами спины виднеется мускулистая задница, дополненная вмятинами на внешних ягодицах, и я должна приказать себе отвести взгляд от их отвлекающего эффекта.

Я вытягиваю шею назад, к цепям, и осторожно, чтобы они не гремели, напрягаю мышцы и тяну. Как будто я могу выдернуть шест прямо из земли.

Дрожащие мышцы и судорога в ладони говорят мне, что я не могу.

Раздраженно выдыхая, я отказываюсь от усилий и смотрю на потолок пещеры.

Мне требуется некоторое время, чтобы снова заснуть. Я ненавижу звуки в пещере. Холодный и застоявшийся воздух. Глухое эхо голосов из главной пещеры. Удушье и отчаяние от того, что ты в ловушке. Снова.

Как только усталость сковывает мои веки, стон заставляет меня проснуться.

Мечтаешь?

Я моргаю, чтобы убедиться, что не сплю, и до моих ушей доносится ворчание. Тишину наполняют резкие вдохи, как будто Рису снится кошмар, и его тело дергается с каждым выдохом. Животный звук, который вырывается из его груди, — это крик боли, и я поднимаю голову с коврика. Надеюсь, это не один из его моментов затмения, который закончится тем, что мой череп будет водружен на столб рядом с его кроватью.

Он взмахивает рукой в воздухе, действие, которое заставляет его сесть прямо, и он осматривает комнату, оглядываясь взад и вперед, как будто сбитый с толку.

Его глаза устремлены на меня, грудь поднимается и опускается от глубоких, быстрых вдохов.

Он поворачивается ко мне лицом, откидываясь на груду одеял, и смотрит на меня в мерцающем свете. Делая глубокие, легкие вдохи, он наблюдает за мной с таким пристальным вниманием, что я чувствую, как волоски встают дыбом на моей коже. Хотя это нелегко разглядеть, я могу разглядеть очертания его мужского достоинства, лежащего прямо перед его мускулистыми бедрами.

Ложась обратно на коврик, я закрываю глаза, делая все возможное, чтобы оградить их от единственного места, к которому их, кажется, тянет. Расстроенная, я переворачиваюсь так, что оказываюсь к нему спиной, прислушиваясь к любому движению, которое могло бы предположить, что он попытается изнасиловать меня ночью.

Вместо этого его тихое дыхание говорит мне, что он снова заснул.