Распускающийся можжевельник

Глава 23

Dani

Одна рука зажимает мне рот другая держит за талию, я извиваюсь в руке охранника, крича в его ладонь. Руки связывают мои лодыжки, выбивая пол из-под меня, соединяя меня между ними двумя. По темному коридору тюремного блока В они несут меня к выходу, следуя вплотную за Иваном и доктором Эрикссоном. Пройдя через эти двери, до "Рейтов" всего несколько минут ходьбы.

О, Боже, эти бешеные!

Быть сожженным, зарезанным, застреленным — это одно. Но бросить в яму, где меня съедят заживо, немыслимо. В панике я тяжело и быстро дышу, в носу у меня скопились сопли, на глазах выступили слезы, и я с трудом могу вдохнуть достаточно воздуха. Онемение ползет по мне, покрывая мою кожу, и я могу только молиться, чтобы оно осталось, когда Разъяренные будут отрывать плоть от моих костей и вонзать зубы в мышцы.

Может быть, это будет быстро. Может быть, они вырвут мое сердце из груди, и я умру через несколько секунд.

Я все еще брыкаюсь и извиваюсь в хватке солдат, отчаянно пытаясь вырваться. Даже если они пристрелят меня, пытаясь сбежать, это лучше, чем быть скормленным заживо монстрам.

Мы входим в дверь, туда где ночь опустилась на лагерь. Низкий гул рычания заставляет мое сердце биться быстрее, и наше приближение приводит их в неистовство. Шум, с которым они бьются о забор, отдается у меня по спине в ужасающем ритме.

Ощущение ледяного холода поселяется в моей груди, когда Иван хватает посох с острым концом, прислоненный к забору. На противоположном конце двора, где собралось меньше Рейтов, он открывает дверь в заборе, подталкивая палкой приближающегося Бешенного.

Я кричу в ладонь охранника, рыдая.

Мое тело летит по воздуху, пока мой позвоночник не сталкивается с грязью, поднимая пыль вокруг меня. Воздух вырывается из моих легких, и я отворачиваюсь в сторону, чтобы перевести дыхание.

Именно тогда я замечаю забор поменьше, довольно легко перелезаемый на другой стороне двора, который ведет в открытую пустыню.

Рычание отвлекает мое внимание на изувеченную женщину, хромающую ко мне, половина ее лица расцарапана. Еще трое преграждают мне путь к низкому забору — все мужчины, стучащие зубами в ужасающем щелк-щелк-щелк.

Смех привлекает мое внимание к Ивану, где он стоит рядом со своим отцом по лагерную сторону колючей изгороди.

Я поднимаюсь на колени, чтобы подползти к ним, и более крупный самец, у которого не хватает глазного яблока в одной из глазниц, встает передо мной, подергиваясь.

Я отступаю к стене здания позади меня, осматривая ее в поисках окна, которое я могла бы разбить. Ничего, кроме твердого бетона. Тяжелый топот ног приближается ко мне, меня окружает плотный круг, и я сворачиваюсь в клубок. Единое движение привлекает внимание других, которые также кружат вокруг меня.

Меня собираются съесть заживо!

Крики вырываются из моей груди, но они звучат отдаленно, не мои. Они чужие. Такие испуганные и беспомощные.

Разъяренные нависают надо мной в небе из пугающих лиц, смотрящих на меня сверху вниз, нанося удары руками, которые бьют меня по голове. Моя нога поднимается в воздух, и я безрезультатно брыкаюсь, ожидая момента, когда зубы вонзятся в мою плоть.

Разъяренный опускает мою ногу на землю.

Острый ожог обжигает мою кожу головы, а каменистая грязь царапает позвоночник, когда один из них оттаскивает меня от остальных. Не глядя на меня, он отпускает меня и уходит. Рычание усиливается, в то время как круг Разъяренных движется как единое целое, удерживая меня в центре их орды.

Шлепает. Причмокивает. Рычит. Стучат зубами.

Правда, не кусают.

Как будто… они не заинтересованы в том, чтобы поглотить меня.

Глухой удар резким толчком обрушивается на мою грудную клетку, выбивая воздух из легких, и я корчусь от боли. Тем не менее, меня ничто не пронзает.

Протискиваясь между их дергающимися ногами, я выбираюсь из-под них, направляясь к низкому забору вдалеке. Приближается Рейтер, стуча на меня зубами, но быстро меняет направление, убираясь с моего пути.

Другой делает то же самое, рыча и дико размахивая кулаками в воздухе.

Я уворачиваюсь от его ударов и продолжаю. Я не чувствую ни единого укуса, повреждающего мою кожу.

Преодолевая последние шаги к забору, я подпрыгиваю в воздух, хватаясь за звенья цепи на полпути от земли. Чья-то рука хватает меня за лодыжку, дергая меня. Но в тот момент, когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть вниз на женщину-Рейта, она отпускает меня и, спотыкаясь, уходит, подергиваясь и что-то бормоча.

Орда начинает рассеиваться, и это всего лишь вопрос нескольких минут, прежде чем Иван и доктор Эрикссон увидят, что моих окровавленных останков нет в центре событий.

С дрожью, сотрясающей мое тело, я перелезаю через забор, и как только мои ноги касаются грязи с другой стороны, мне хочется рухнуть в кучу и разрыдаться.

Но я не могу. Я должна продолжать двигаться.

Адреналин бурлит в моих венах, когда я ковыляю прочь, стараясь поберечь не болящую ногу. Сухой жар обжигает мое горло, и я мчусь в темноте, в никуда. Я понятия не имею, где я. Понятия не имею, куда идти. В нескольких сотнях ярдов от забора рычание позади меня затихает, позволяя мне на мгновение перевести дыхание, и слова доктора Фалькенрата, сказанные ранее, растворяются в хаосе.

Можжевеловое дерево.

Он сказал, чтобы солнце светило мне на правое плечо, но солнца нет. Его не будет еще около шести часов.

Сегодня вечером луна высоко в небе и достаточно полная, чтобы различить темные силуэты гор вдалеке. Я могла бы побежать за ними, но охранники наверняка стали бы искать меня там.

Справа — линия стальных столбов и колючей проволоки, за которыми стоят грузовики — я узнаю в них грузовики, используемые для набегов на ульи. Те, что привезли нас сюда. Я бегу по грязи к ним.

Те, кто впереди, похоже, сталкиваются с отверстием внутри лагеря, где я предполагаю, есть ворота внутри комплекса, которые позволяют им свободно добираться до транспортных средств. Между бритвами, прикрепленными к каждой проволоке забора, и землей есть зазор, достаточный для моего тела, если я не буду дышать. Я ложусь на живот, прижимаясь щекой к грязи, и проскальзываю под проводами. Ожог скользит по моей икре, и я закрываю глаза, молча впитывая боль от пореза, пока не оказываюсь с другой стороны.

Голоса достигают моих ушей. Крики. Шарканье сапог. Охранники.

Я пробегаю остаток пути под забором и забираюсь под один из ближайших к забору грузовиков, устраиваясь в центре шасси.

Транспортные средства загораются.

— От нее ничего не осталось! Это невозможно! Голос Ивана гремит по моим нервам, и мне приходится зажмуриться, сосредоточившись на своем молчании.

— Обыщи каждый гребаный дюйм этой пустыни! В горах! Она не могла уйти далеко.

С дрожью, сотрясающей мое тело, я лежу неподвижно. Я не двигаюсь, пока вокруг меня снова не воцаряется тишина.

И когда не слышно других звуков, кроме моего прерывистого дыхания, я плачу.

Просачивается рассвет, и я поднимаю голову к первым слабым лучам, которые пробиваются над восточными горами. Восток. Что означает, что я должен направиться на север. В те несколько раз, когда мой отец брал меня с собой на охоту, я немного ориентировался на случай, если нас разлучат, или мне придется идти домой одной. Мой отец никогда не уклонялся от того факта, что любого из нас могут забрать, вырвать прямо из этой жизни без предупреждения, что возможно является единственным объяснением моего желания выжить.

В животе урчит от голода, а жажда оставляет царапины в задней части горла, которые, кажется, я не могу унять. Во рту нет ни капли слюны, чтобы покрыть их.

Грузовики, прибывшие прошлой ночью, не вернулись, и есть большая вероятность, что они могут наткнуться на меня здесь, в открытой пустыне. Как бы мне ни хотелось покинуть это место, я не могу просто уехать. Не раньше, чем я буду уверена, что это безопасно.

Или относительно так.

— Ты могла бы спрятаться внутри одного из грузовиков. Голос раздается рядом со мной, и я издаю визг, прежде чем прижать руку ко рту.

Рэймонд лежит на животе слева от меня, глядя на пустыню, как и я минуту назад.

— Один отправляется разносить папки и забирать припасы. Каждое утро.

— Что ты здесь делаешь? Шепчу я сквозь стиснутые зубы.

— Они направляются на север, — продолжает он, игнорируя меня.

— Примерно в десяти милях отсюда. Что означает, что после этого тебе придется идти пешком еще около пяти.

— Откуда ты это знаешь?

— Изучал это.

Мое лицо хмурится, и я поворачиваю голову назад, к передней части ворот, ловя взглядом ботинки охранника, где он дежурил большую часть ночи.

— Как ты прошел мимо охраны? Или Рейтеров? Как ты здесь оказался?

— Я знаю, как обойти.

Я качаю головой, пряча лицо в ладонях.

— Нет. Я умираю с голоду. Я измучена. Я хочу пить. Ты ненастоящий. Тебя на самом деле здесь нет.

— Верно. Но, с другой стороны, меня никогда не было здесь, чтобы начать.

Под лучами восходящего солнца пустыни моя кровь становится ледяной.

— Что?

— Я галлюцинация, Дэни. Конкретно твоя.

— Ты ненастоящий.

— Неа. Эй, ты не возражаешь, если я закурю? Он тянется к карману, доставая пачку сигарет.

— Значит, я сумасшедшая?

— Довольно глупо спрашивать меня, тебе не кажется?

— Откуда… мне тебя знать? Чтобы ты мне привиделся.

— Я был одним из первых файлов, которые ты прочитали в лаборатории доктора Фалькенрата некоторое время назад. Возможно, ты даже не помнишь этого. Я проходил через морг до того, как ты прибыла сюда. Эксперименты, которые они проводили на мне, вызвали у тебя тошноту. Вероятно, не так сильно, как мои фотографии со вскрытия. Ты не могла уснуть, увидев их.

— Значит, ты призрак?

— Нет. Каждое слово, слетающее с моих губ, исходит отсюда. Он указывает на мой висок.

— У тебя галлюцинации.

— О, мой Бог. Я должна просто позволить им забрать меня сейчас. Бежать прямо в объятия охранника.

— Ты не можешь этого сделать. Малышка Рен рассчитывает на тебя.

— Замечательно. Моя галлюцинация снабжена встроенным чувством вины.

Топот по грязи отвлекает мое внимание от Рэймонда в сторону ворот, где кучкой стоят три пары ботинок.

— Заправлен и готов. Глубокий незнакомый голос перекрывает скрежет открывающихся ворот.

— Где остальные грузовики? — спрашивает второй голос.

— Все еще ищу ту девушку. Еще не вернулись, — отвечает первый.

Ботинки сворачивают налево, останавливаясь по обе стороны от грузовика, который стоит в двух шагах от моего укрытия.

— Я предлагаю тебе уйти сейчас. Голос Рэймонда возвращает мое внимание к пустому месту, где он сидел всего минуту назад.

Испытывая прилив адреналина, возможно, небольшой голод и легкое обезвоживание, я скольжу по грязи, пригибаясь, и пересекаю промежуток между машинами, направляясь к грузовику с припасами. Оба мужчины садятся в кабину, и двигатель заводится, побуждая меня поспешить на заднее сиденье. Откидывая брезент, я перелезаю через ворота и нахожу место, чтобы спрятаться за штабелями ящиков.

Грузовик кренится вперед, затем останавливается.

— Увидишь эту девушку, свяжись по рации, и мы сообщим остальным.

— Сойдет. Хотя особой надежды после двадцати четырех часов не было. Рейтер мог подхватить ее и отнести обратно в гнездо.

— Если нам повезет! Охранник хихикает, и два глухих удара эхом отдаются в кузове грузовика. Брезент откинут, и я, затаив дыхание, пригибаюсь, чтобы солнечный свет не проникал внутрь.

— Вы можете ехать! — кричит охранник, и грузовик снова трогается с места, откидная створка закрывает свет, когда охранник опускает ее.

Я прерывисто выдыхаю.

Что будет дальше, еще предстоит выяснить. Возможно, они найдут меня здесь. Возможно, они пристрелят меня на месте. Возможно, мне придется сражаться с ними.

Сейчас я просто собираюсь дышать.

Я всматриваюсь наружу сквозь брезент, на землю, проносящуюся за грузовиком. С тех пор, как мы покинули территорию комплекса, прошло около десяти минут, основываясь на минутах, которые я отсчитал в уме, что, по моим оценкам, составляет примерно десятимильную отметку.

Я пытаюсь решить, прыгать или нет.

Если мне повезет, они не увидят меня в зеркалах бокового обзора.

Чем дольше я стою здесь, тем больше я думаю, что это была не очень хорошая идея. Вокруг — открытая пустыня, спрятаться негде, если не считать поля с креозотовыми кустами вдалеке.

— Рэймонд, о чем ты думал? Я съеживаюсь от этих слов, молясь, чтобы моя предыдущая встреча с ним была не более чем обезвоживанием и голодом — двумя вещами, которые все еще мучают мое тело, заставляя меня благодарить за тень грузовика. Я уже перерыла коробки — ничего, кроме файлов. Файлы пациентов, которые я едва могла вынести, просматривая. Я даже не хочу знать, что произойдет, когда все это рухнет. Когда реальность заставляет меня взглянуть на последние несколько месяцев, и я больше не прячусь за ежедневной дозой новых ужасов.

Машина останавливается, и я отползаю назад, падая в свое укрытие за штабелями коробок. Два хлопка дверцы. Сапоги глухо стучат по грязи. Брезент откидывается, и я пригибаюсь пониже, чтобы меня не было видно. Скрип задней двери грузовика пробегает у меня по спине.

— Горячее, чем две полевые мыши, трахающиеся в шерстяном носке, — говорит один из охранников, поднимая коробку, которую передает другому. Он тянется за второй коробкой, и оба мужчины исчезают. Я отсчитываю секунды, мои мышцы истончаются от напряжения, пока они не вернутся.

Восемьдесят.

Чуть больше минуты.

Они поднимают еще две коробки, расположенные спереди. Еще четыре, и они обнаружат меня здесь, так что я должна быть внимательна. Быть готовой.

Я снова отсчитываю секунды.

На этот раз девяносто.

Охранник протягивает руку над воротами для следующего раунда боксов, и я дышу через нос, чтобы контролировать частоту сердечных сокращений. В ту секунду, когда они исчезают, я выскакиваю из своего укрытия, стою у ворот, откуда вижу их спины, направляющиеся к зданию примерно в двадцати ярдах от нас.

Я спрыгиваю с ворот на борт грузовика и прижимаюсь к его стенке, ожидая их возвращения.

Восемьдесят шесть. Восемьдесят семь. Восемьдесят восемь.

Глухой удар неподалеку говорит мне, что они вернулись.

— Эй, ты видишь новенького, которого они привели в блок С? Ублюдок уничтожил три Легиона, когда они держали его, чтобы сделать татуировку. Врачи говорят, что он силен для альфа-гена.

Я концентрируюсь на непосредственной близости голоса охранника и делаю несколько шагов вдоль грузовика, чтобы дистанцироваться.

— Не понимаю, почему они просто не бросают всех этих диких ублюдков в яму и не сжигают их. Продолжайте позволять им размножаться, и у нас на руках будет война, прежде чем мы это осознаем.

— Не выглядят такими крутыми, когда они кричат, привязанные к кровати, после того, как им отрубили яйца. Оба охранника хихикают, и громкий хлопок действует мне на нервы.

Руки сжаты в кулаки, я жду, прислушиваясь к коробкам, которые скользят через ворота.

При звуке шагов по грязи я срываюсь с места в стремительную беготню за креозотом. Горячий песок обжигает подошвы моих ног, но я продолжаю, и в тот момент, когда я достигаю участка, я соскальзываю на живот.

Семьдесят секунд. Из-за куста креозота я наблюдаю, как они ставят коробки и возвращаются к грузовику. Любое движение насторожило бы их, поэтому, хотя песок обжигает мою кожу, я лежу, распластавшись, насколько могу, и жду.

В ту секунду, когда они поворачиваются, чтобы унести последние коробки, я по-армейски отползаю назад, глубже в кусты.

Краем глаза я замечаю движение, от которого мурашки пробегают по позвоночнику, когда из-под куста выскакивает ящерица с черными пятнами. Я прижимаю руку ко рту, и хотя прерывистое дыхание через нос не дает мне закричать, я закрываю глаза и молюсь, чтобы мужчины поскорее ушли.

Проходит не менее часа.

Я больше не могу сказать. Я перестала считать секунды в тот момент, когда мужчины уселись за воротами, закуривая сигареты и опрокидывая серебряные фляжки с чем-то.

Я облизываю губы, такие пересохшие, что удивительно, как они вообще не потрескались на моем лице. Солнце палит по моей бритой голове, покрывая ее потом, который бисером выступает на коже. Я удивлена, что во мне еще осталась вода, чтобы потеть.

Наконец, охранники закрывают заднюю дверь багажника, запрыгивают в кабину и уезжают.

Как только я больше не могу видеть их на грунтовой дороге, я выхожу из своего укрытия и иду по песку к складу. Может быть, внутри есть вода.

Мой разум жаждет выяснить, почему они оставили припасы здесь, у черта на куличках. Но я слишком измотана. Я так отчаянно нуждаюсь в пище и воде, что всерьез подумываю вернуться за той ящерицей, которую видела ранее.

Тяжелая цепь соединяет двери склада, удерживаемые толстым замком. Я поворачиваю замок, но это бесполезно. Массивные двери не поддаются, и, вероятно это все равно не имеет значения. В тех коробках были только папки.

Взглянув вверх, я проверяю положение солнца относительно грунтовой дороги впереди. Доктор Фалькенрат сказал, что идти пешком три часа, солнце у моего правого плеча. Отсюда, я думаю, еще час, что не является невозможным.

Однако при полной силе солнца это тоже будет нелегко.

Усталость проходит глубоко в моих костях.

Края впереди мерцают, как будто они движутся, вибрируя передо мной, как лужа воды впереди. Я бреду, спотыкаясь по грунтовой дороге, сворачивая в сторону от приступа головокружения, который отправляет меня, спотыкаясь, на горячий песок, и я снова прихожу в себя.

— Подруга, здесь жарко.

Голос отводит мой взгляд в сторону, и я всхлипываю при виде идущего рядом со мной Рэймонда.

— Я… в порядке. Я не… сумасшедшая. Я знаю, что ты галлюцинация.

— Разве здесь имеет значение, сумасшедшая ты или нет?

— Чего ты хочешь? Почему ты продолжаешь появляться?

— Ты бы предпочела побыть одна?

Нет. Даже если разговор с галлюцинацией сводит меня с ума, здесь так уютно.

— Это… немного дольше, чем ты… предполагал. От жары и истощения у меня перехватывает дыхание и кружится голова.

Он смотрит на солнце, прикрывая глаза рукой. — Ты обращала внимание на небо? Ты немного сбилась с пути.

Мои мышцы обвисают под тяжестью поражения и усталости, когда я смотрю вверх.

Солнце переместилось за мое левое плечо.

— О, нет. Куда мне идти?

— Солнце высоко. Хотя еще не совсем полдень. Может быть, в десять? Вы ушли со склада около восьми, верно?

— Я даже не знаю. Мне вообще все равно. Я просто хочу лечь и уснуть.

— Ты не можешь лечь. Рен рассчитывает на тебя.

— Я даже не знаю, девочка ли это.

— Послушай меня, Дэни. В полдень солнце станет очень ярким. У тебя не было ни еды, ни воды более двадцати четырех часов. Возвращайся назад. Тебе нужно идти на юг и немного западнее.

Бесслезное рыдание застревает у меня в горле, мои плечи так ослабли, что я даже не могу стоять прямо. Я поворачиваюсь, как он говорит, и прижимаю тыльную сторону ладони к виску, чтобы потереть ноющее место. Моя голова становится тяжелой, пульсирующей от боли.

— Ты останешься со мной?

— Ненадолго, — говорит он и дергает головой, беря инициативу на себя передо мной.

— Давай.

Больше часа я плетусь за ним, спотыкаясь о свои ноги, которые кажется проваливаются с каждым шагом, как будто подо мной зыбучий песок. Мои колени начинают подгибаться, сухой воздух такой густой, что обжигает глотать.

— Рэй … Мне нужно отдохнуть. Я слишком устала.

— Дерево прямо впереди. Я вижу его, Дэни.

— Ты лжешь. Моя грудь сжимается от слез, которые отказываются литься.

— Ты лжешь мне!

— Я не лгу. Смотри. Он указывает вперед, туда, где я могу разглядеть искривленный изгиб дерева, сгорбленного само над собой, как будто его повалили на бок.

В моей груди расцветает надежда, и я спотыкаясь иду вперед, падая на колени и поднимаюсь, делая еще три шага, прежде чем снова упасть. Снова и снова я падаю и снова заставляю себя подняться, пока моя рука не цепляется за кору, и я держусь за дерево. Огибая его, я вижу отверстие, а внутри ствола спрятан небольшой пакет.

Поднимаясь на колени, я роюсь в сумке и нахожу маленькую бутылочку воды. Недостаточно, чтобы полностью увлажнить меня, но достаточно чтобы предотвратить ощущение слабости, которое грозит погрузить меня во тьму. В пакете также лежит небольшая пачка крекеров. На то, чтобы их съесть уходит всего несколько минут. Это жалкое блюдо, но его достаточно чтобы у меня больше не кружилась голова.

По растрескавшейся грязи, окружающей дерево, разбросаны маленькие синие ягоды, некоторые пурпурно-красные, и я поднимаю одну, изучая ее. Ядовитыми растениями, на которые всегда указывал мой отец, были паслен серебристый и касторовая фасоль. Ничего похожего на эти ягоды. Я кладу одну в рот, и терпкий сосновый привкус разносится по моему языку.

Горьковатое, но достаточно сытное.

Я набираю горсть ягод в ладонь, съедая несколько штук по ходу сбора, пока моя ладонь не наполняется ягодами.

Наклонившись вперед, я осматриваюсь внутри полого ствола дерева. Внутри обманчиво просторнее, и я забираюсь внутрь, перешагивая через маленькие корни, торчащие из грязи, рядом с рюкзаком. Дышится легче, чем раньше, я наслаждаюсь тенью, перекусывая ягодами, мой пристальный взгляд скользит по внутренней стороне дерева.

Я замечаю резьбу — имя с выгравированной под ним датой. Я обыскиваю землю рядом со мной и нахожу острый камень, возможно, использовавшийся владельцем имени. На стенке ствола рядом со мной я вырезаю свое собственное имя и провожу пальцами по постоянным бороздкам в коре, но даже это, кажется, требует усилий. Прохладное ложе из грязи зовет меня, я ложусь свернувшись калачиком, и поддаюсь тяжелому грузу истощения.

Острыми шипами боль пронзает мой живот, скручиваясь, как лезвия глубоко внутри моего тела. Обхватив себя руками, я сворачиваюсь в тугой клубок, прищуривая глаза при каждом пульсирующем сокращении мышц.

В моей груди нарастает ощущение холода, и я открываю рот, чтобы меня вырвало, но ничего не выходит. На моей коже выступил пот, который стал намного бледнее, чем раньше. У меня такое чувство, что голова кружится слишком долго, слишком быстро, и все что я хочу сделать, это закрыть глаза, но боль не дает мне уснуть.

Пульсация за ноющей пульсацией расходятся от центра моего живота к конечностям в бесконечной атаке, как будто внутри меня разразилась война.

Агония доводит меня до слез, и я открываю рот во второй раз, но там нет ничего, кроме кляпа.

Мое тело дрожит, вызывая эту тошноту внутри меня, и я закрываю глаза, уверенная, что умираю.

— Что ты наделала?

Что ты наделала!

Крик вырывает меня из дремотного состояния, и я открываю глаза, чтобы увидеть Рэймонда, расхаживающего взад-вперед за деревом. Сумерки создают силуэты, но его голос узнать невозможно.

— Опять ты? Слабость в моем голосе едва слышна, не то чтобы это имело значение. В конце концов, Рэймонд ненастоящий.

— Ты убила ее! Ты убила Рена!

Нахмурившись, я принимаю сидячее положение и вздрагиваю от тупых спазмов глубоко в животе.

Меня окружает лужа крови. Ни пятнышка. Ни всплеска. Лужа, впитавшаяся в грязь.

— Ты съела ягоды. Ты не должна была есть ягоды! Паника в голосе Рэймонда соответствует напряжению в моих мышцах и осознанию того, что он прав.

Я ползу к стволу дерева, но мои руки похожи на лапшу, такие слабые и бесполезные, что я падаю вперед, ударяясь подбородком о вырванный из земли корень подо мной.

— Ты слаба, Дэни. Ты умрешь. Мрачный тон Рэймонда эхом отдается у меня в ушах, когда мой обзор сужается до булавочного укола.

Я моргаю от звуков рычания и стука зубов.

На коленях прямо за деревом стоит Разъяренная, волоча руку по грязи и облизывая пальцы. Питается моей кровью. Сверху на меня обрушивается тяжелый удар, сотрясающий мои мышцы. Рычание. Еще один сильный удар привлекает мое внимание наверх, где что-то ударяет по стволу дерева надо мной.

Рычание усиливается, и я возвращаю свое внимание к тому, кто пьет мою кровь. Когда она подползает ближе, мой рот открывается для слабого крика, и я напрягаю ноги, чтобы оттолкнуть ее, но они не двигаются по моей команде. Холодная рука хватает меня за лодыжку, стаскивая с дерева, и как бы сильно я ни хотела драться и царапаться, чтобы вырваться, все что я могу сделать, это позволить ей забрать меня.