Рождение сверхновой

Глава 10 Кина не будет. Киллер ушёл на пенсию

23 января, время 16:07.

Небольшой, но пафосный зальчик, и паркет, как нарисованный и потолок в золотой лепнине, стены с задрапированными нишами. Нас здесь награждают орденами. Вернее, собирались награждать, но… не передумали, нет. Сначала хотели наградить, потом просто отпраздновать, в итоге решили совместить, только не сегодня. Выберут какой-нибудь национальный праздник с культурным оттенком, соберут всех награждаемых и вручат. Вот об этом министр и говорит. И дату уже выбрали. На день Хангыля, как раз будет в стране выходной, все будут праздновать, отдыхать и заодно нас, красивых, поздравлять.

Расфуфырились мы в пух и прах, но строго. Министерство учреждение солидное, не стоит тут коленками светить во все стороны. Так что брючные костюмы и длинные юбки наше всё. Хотя улавливаю в глазах высокопоставленных работников министерства, журналистов и самого министра нотки сожаления по этому поводу.

Меня вызывают первой, как и положено по статусу. И думается мне, что не только по статусу ордена, который на ступень выше, чем у остальных коронок. Почему-то вот думается мне, что мой личный статус выше их, коронок, личного статуса.

Беру из рук министра грамоту, свидетельствующую о том, что правительством принято решение и президентом (не СанХёном) утверждено решение о присвоении мне… и бла-бла-бла. Беру двумя руками, кланяюсь. Поворачиваюсь к публике, снова поклон. Всё, можно идти.

Когда дохожу до коронок, гордо вздёргиваю носик, нагло посматриваю на них свысока. Я не то, что вы, мелко плаваете, девочки. Девочки улавливают моментально, это не глупые непробиваемые мальчишки. У кого-то сужаются глаза, у кого-то рука рефлекторно сжимается, но не в кулак, а будто обхватывает чьё-то нежное и хрупкое горло и давит, давит, давит…

Встаю во главе строя, рядом с СанХёном. Юсона мы не взяли, сказала ему накануне:

— Саджанним, давайте не будем портить мне праздник, — на этом всё и решилось. Сама иногда удивляюсь, какая я мстительная дрянь.

Любуюсь изображением ордена «Серебряной короны» на грамоте. Красивый.

К министру спешит БоРам. А вот зря она спешит… блям-с! Я так и знала! Спотыкается и чуть не падает. Вот кто настоящая чусан-пурида! Захотелось ей компенсировать свой росточек, нацепила девушка лабутены. А ходить на них, то ещё циркачество, специально учиться надо.

Зато обратно медленно идёт, и правильно. Не хватало ещё вместе с грамотой брякнуться. Нет, всё-таки я не такая уж дрянь. Подумывала ведь сказать ей, что плохая примета и не видать ей теперь успеха во Франции. Полюбоваться ужасом в её глазах… но нет. Не стала этого делать. Вот такая я хорошая. И вовсе не из-за сосисок я это сделала.

Торжественную часть затягивать не стали. Вот за это можно только похвалить. Переходим в следующий зал, фуршетный. Меня с СанХёном сразу втягивают ближе к министру. Тот подаёт мне фужер с золотистым напитком, запузырившим изнутри прозрачные стенки. Принимаю двумя руками. СанХёну он жестом предлагает самому угоститься. Стол рядом.

— Заставили вы нас поволноваться, госпожа Агдан, — тепло улыбается мне министр, — Скандал был так близок…

— Мы — люди шоу-бизнеса, господин министр, — возвращаю ему не менее приветливую улыбку, — что главное в шоу-бизнесе? Держи интригу до конца. Держи, а потом приятно удиви зрителя.

— Всё-таки почти пятьдесят тысяч голосов против, это серьёзно, госпожа Агдан, — чуть гасит улыбку министр. Не будет же он признаваться, что из-за пустяков чуть в штаны не наложил.

— Во-первых, не очень серьёзно, господин министр. Серьёзно, это раз в десять больше. Тогда, да, серьёзно…

— У Агдан триста тысяч фанатов, господин министр, — подаёт голос СанХён. Я отпиваю маленький глоточек приятно щиплющего за язык напитка.

— Понимаю, — кивает головой министр, — А что во-вторых, госпожа Агдан?

Он понимает, а я не очень. Отвлеклась на созерцание остальных коронок, те, в основном, в своём кружке стоят. Только ДжиХён и СонЁн о чём-то беседуют с журналистами. После секундного замешательства вспоминаю.

— А во-вторых, господин министр, выясняется, что они тоже мои сторонники. Только они ещё приплатят мне звонкой монетой премию к ордену, — выдаю самую очаровательную улыбку, стараясь, чтобы она не была похожей на акулий оскал.

— Вы опять провернули тот же самый фокус? — веселится министр, — Собрать вместе своих антифанатов и превратить в своих сторонников?

— Здорово получилось, правда, господин министр? — соглашаюсь я.

Все смеются, а министр вдруг выстрелом наугад попадает в десятку. Не дёрнулась я только потому, что давно к этому готова. Я та кошка, что знает, чьё мясо она съела.

— Настолько всё удачно получилось, госпожа Агдан, что может закрасться мысль, что вы всё сами и устроили, — и такая тонкая улыбочка на лице нарисовалась.

— Не было необходимости, господин министр. Они всё время что-то против меня затевают. Вы, наверное, не знаете, но эта петиция — третий вариант. Первый был адресован агентству, требовали меня наказать за что-то там. Всё рухнуло, когда узнали, что мой срочный контракт завершён. Потом в ваше ведомство, господин министр, но под невнятными обвинениями о скандальности моего имиджа. И третий последний, когда им показалось, что они располагают реальным компроматом на меня. Они сами себе вырыли ловушку и залезли в неё и буквально вынудили меня их там закрыть.

— Мы тут все свои, госпожа Агдан, — заговорщицки улыбается министр, — Да хоть бы вы их и заманили туда…

Пожимаю плечами.

— Конспирологическими предположениями можно объяснить почти всё что угодно. Кстати, неплохая линия защиты для моих ответчиков, господин министр. Она им не поможет, но хоть что-то.

Мы ещё немного пообщались и министр нас отпускает. И с ним и со мной ещё многие хотят пообщаться. Иду к коронкам, меня перехватывает сразу несколько журналистов.

— Госпожа Агдан, госпожа Агдан, всего несколько вопросов… — и три микрофона нацеливаются мне в лицо.

— Что вы ждёте от суда, госпожа Агдан?

— Очень странный вопрос, — искренне удивляюсь я, — Чего может ожидать от суда любой обратившийся туда? Справедливой защиты, если говорить совсем приземлённо, решения в свою пользу. Того же самого жду и я.

— Вы уверены в победе?

— Моя уверенность ничего не значит. Гораздо ценнее ваше мнение, как людей со стороны, способных на абсолютно объективную оценку. Поэтому естественнее мне спросить: как вы думаете, кто победит?

— Мы не знаем всех доказательств, которые могут быть у вас. Ответчики могут выложить что-то ранее неизвестное. Но исходя из известных фактов, ваши шансы предпочтительнее.

— Спасибо. Добавлю к известному ещё кое-что, если вы не против. На мой специальный счёт, где должны аккумулироваться выплаты ответчиков, уже пришло два миллиарда вон. То есть, две тысячи ответчиков уже признали свою вину.

Журналисты с полминуты переваривают эту новость, что-то быстро набирают в планшетах. Затем самый быстрый задаёт самый уместный вопрос.

— Что скажете по поводу вашего награждения, госпожа Агдан?

— Мы работаем, — слегка пожимаю плечами, — нас оценивают. Мы рождаемся, растём, учимся в школе, потом чем-то занимаемся, стараемся достичь успеха. Ради того, чтобы добиться более высокого положения, заработать больше денег. Мы не всегда помним, что мы живём в Корее, что мы корейцы и кореянки. Такие моменты, как этот, — обвожу зал рукой, — заставляют нас вспомнить об этом. И осознать, что мои достижения, успех моих подруг и кого угодно в любой области это успех всей Кореи. Вот об этом нам и напомнил уважаемый господин министр, всё правительство и президент.

— Хорошо сказано, госпожа Агдан, — пока акулы пера терзают планшеты, я сваливаю в сторону, оставив им на закуску СанХёна. Меня коронки ждут, кажется, хотят мне что-то ласковое сказать, кх-кх-кх…

23 января, время 8 часов вечера.

После ужина и обязательных обнимашек с мамой приступаю к занятиям. Жизнь айдола можно посчитать вечной каторгой, тяжёлым марафоном, у которого нет финиша, если бы не одно обстоятельство. Очень толстое и доминирующее обстоятельство. Испытываю от своих тренировок наслаждение, острое и многогранное. Всем спортсменам прекрасно знакомо ощущение «радость тела» от выполнения физических упражнений. К нему добавляется эстетическое удовольствие от красоты движений. И немного порочного нарциссизма. Я обычно надеваю тонкий закрытый купальник в облипку в комплекте с тонкими колготками и бесстыже пялюсь на себя в зеркало. Перед большим зеркалом я обычно и отрабатываю сложные движения. Часто ставлю видеокамеру…

— Аньён, ЮнМи, о-о-о… — в комнату заглядывает СунОк. Я в это время выполняю гимнастический элемент «задняя затяжка». Во всех возможных вариантах.

Сестрицу своими выкрутасами обращаю в соляной столб, действую на неё, как медуза Горгона. И кумихо меня забери, это невыразимо приятно. Сама чувствую, как тянусь чуточку дальше, носок оттягиваю до боли, всё тело от пальцев ног до кончиков ногтей рук, как натянутая струнка. Восхищение в глазах даже одного зрителя — мощнейший допинг для меня. Так что не только я на неё действую, взаимодействие обоюдное. Взаимная рефлексия, её завистливый восторг подстёгивает меня, я двигаюсь или вытягиваюсь ещё красивее и завораживаю её ещё больше.

Останавливаюсь в нижней вытяжке, — не знаю, как эта фигура называется, — на полу. Смотрю снизу на сестру.

— Аньён, СунОк. Как у тебя дела?

СунОк отмирает, но глаз от меня отвести не может.

— В кафе всё хорошо, наполняемость растёт, уже нет места, куда новые столики ставить… — начинает она сдержанно и вдруг её прорывает, — О, небеса! Какая ты красивая! Ну, почему я так не могу?!

Я меняю ногу и так же снизу продолжаю беседу.

— Потому что не хочешь…

— Я хочу, хочу, хочу! — стонет сестра.

— Ты хочешь, не отрывая жопы от дивана. А хотеть надо так, чтобы связки на грани разрыва, чтобы мышцы болели так, что ходить невозможно, чтобы пот и слёзы вёдрами, — объясняю ей законы жизни и природы.

Встаю и спрашиваю, глядя в упор.

— Шпагат научилась делать? — Надо упомянуть, что сестрица за ум всё-таки взялась. Стала по утрам вставать и бегать в недалёком от нас парке. Я ей компанию составить не могу. Даже в раннее утро за мной увяжется шлейф ненормальных поклонников.

— Нет! — стонет сестра, — Не получается! Знаешь, как это больно?!

— СунОк — ты дура, — привычно диагностирую я, — Ты только что видела, что я могу делать. С чего ты взяла, что мне не было больно, когда я этому училась? Я и сейчас до боли упражнения делала. Она несильная, потому что я закрепляю…

Старшей сестре приходится объяснять очевидное.

— Почему я тебе должна объяснять такие вещи? Ты же кореянка! Все в Корее с младенчества знают, что без тяжкого труда достижения невозможны.

— Трудиться надо, это я понимаю, ЮнМи, но это очень больно! — жалуется СунОк.

— Болевой порог это барьер, который надо взять, — пожимаю плечами, — Все его берут. Почему ты думаешь, что я его не преодолевала? Ну-ка, давай посмотрим, что у тебя со шпагатом!

СунОк со вздохом пытается сесть на шпагат. Смотрю. Ей не хватает примерно десять сантиметров. Беру с полки книжки, подкладываю под неё до касания. Объясняю:

— Теперь тебе надо просто плотно прижаться. Расслабиться, приготовиться принять болевой удар. Именно принять, не напрягаться рефлекторно. Готова?

СунОк кивает после паузы, и я давлю сверху, обхватив её руками за талию. Стон сестрица почти сдерживает, закусывает губу, глазки прикрывает. Держу её с полминуты, потом меняем ногу.

— Найди какие-нибудь тонкие плашки, по пол-сантиметра, не больше. И убирай по одной каждые два-три дня. Можно их иногда под пятку подкладывать…

В общем, обучаю её технологии самообучения. Да простят меня небеса за тавтологию.

— Делать надо сразу после беговой разминки по утрам, когда мышцы и связки разогреты.

На сегодня хватит. Выгоняю охающую и стонущую сестру из комнаты.

Обычно я дома только по утрам занимаюсь. Но сегодня мероприятие в минкульте весь режим порушило, приходится дома добирать физическую нагрузку. Тело просит. А такой красивой фигурке нет сил отказать, хи-хи-хи…

Через сорок минут.

Заплямкал, заиграл телефон. Кто это, на ночь глядя? О, ЧжуВон! А проверю-ка я, чему меня научила ГаЮн-сии, моя преподавательница по вокалу. Кое-что я уже освоила. Теперь тренирую при каждом удобном случае. Переключение регистров страшно забавная вещь, голос меняется до неузнаваемости. Так, готова? Жмём на картинку «поднятие трубки».

— Хал-л-л-о-о-у! — перехожу в максимально низкий регистр, голос почти басовитый, хотя можно различить, что женский. Характерен для крепких усатых старух. Или не старух, но тоже усатых и могучих.

— А-к-х-м-м-м! — поперхнулся ЧжуВончик, хи-хи, — Аньён, Юна, это ты?

В голосе огромное сомнение, которое я сейчас превращу в уверенность.

— О, не-е-т, это её подруга. Меня ЕнЛин зовут…

— Позовите, пожалуйста, ЮнМи, госпожа ЕнЛин, — неуверенно попросил ЧжуВон.

— Она сейчас не может. Она принимает ван-н-гну, потом выпьет чашечку ко-о-ф-фе, — немилосердно нагнетаю даже не французский, а какой-то зверский прононс. Тоже, кстати, из уроков ГаЮн-сии. Речевой аппарат человека, оказывается, очень сложный инструмент с множеством возможностей.

— Пусть тогда перезвонит мне, как сможет.

— Ма-а-ладой че-а-эк, вы не представились. Шта я должна сказать своей подруге? — манерно капризничаю я.

— А разве телефон не показывает абонента? — удивляется ЧжуВон.

— О-о-о-у, простите! Сразу не поняла. Да-а-у, там было написано «Глупый оппа». Юн-г-ночка наверняка знает, кто это…

— Что там было написано? — настораживается ЧжуВон.

— Кэкой-то там «оппа», я не очень помню, — выворачиваюсь я и прекращаю разговор, меня уже корёжит от рвущегося наружу смеха, — Аннён, ма-а-ладой чеаэк, я передам Юн-г-не…

Еле успеваю отключиться, валюсь на кровать, — а-а-а-а! — и бью по ней ногами. О-о-о-у-х! День завершается на оптимистической ноте. Тусовка в министерстве, скорее, плюс, чем минус. Отсутствие рядом в это время ЧжуВона — безусловный плюс. Пропущенное занятие по вокалу — минус, конечно. Удачный розыгрыш ЧжуВона — жирный плюс. Баланс в мою пользу!

Юркин! Держи картинку!

Сергей отзывается, и перед сном смотрю самое лучшее в мире кино.

Видение 7. Обормот.

Наконец-то я смог выйти погулять. С Киром, у парня сегодня выходной от детского садика. Родители с восторгом спровадили нас на улицу. Иногда у меня складывается впечатление, что временами они прямо-таки счастливы от нас избавится.

Пока я сидел взаперти, девчонки ко мне приходили. Но их завернули, сказали, что я сильно и заразно болен. Зато как они обрадовались, когда я вышел! Катюшка пускается с Кирюшкой в пляс, Зина молчит, поблёскивает почему-то не злыми, как обычно, глазами и одобрительно сопит. А как вспыхивают её глаза, когда я на ухо ей шепчу:

— Я придумал новое ругательство, очень гадкое, — показываю глазами на Катю с Киром, — При них нельзя. Потом скажу.

Глаза Зины вспыхивают благодарностью и энтузиазмом. Ей хочется, очень хочется, узнать немедленно, дома поделиться с мамой, — у них это общее хобби, — но вот уже Катюшка подозрительно косится.

— О чём это вы шепчетесь?

— Маленькие вы ещё, — заявляет Зина, — знать о таком.

— Да, — подтверждаю я, — это наши взрослые секреты.

— Подумаешь! — надувает губы Катюшка.

Я счастливо вздыхаю, наконец-то я среди друзей! Как же всё здорово!

Катюшка в тот день всё равно у меня выпытала, что в секрете мы держим новую ругательную формулу, и сразу отстала. Ей, как приличной девочке, не пристало интересоваться таким.

Зима скоро кончится, середина уже пройдена, так что надо спешить ей насладиться по полной программе. Хожу вокруг самого большого снежного массива, прикидываю. Народ прицепляется ко мне заинтересованным хвостиком. Наконец, я наметил примерную архитектуру.

— Здесь будет замок заложён! — указываю на место скорой великой стройки.

— Замок заёзон! — с восторгом вопит Кирюшка. Девочки кричат «Ура!».

Мы успеваем только определить внешний периметр строения, немного расчистить, как нас прерывают. Резко и бесцеремонно. Из одного дальнего подъезда выходит субтильный очкарик лет тридцати. С собакой. Не знаю, что за порода, боксёр, бульдог, что-то такое. Короткошёрстный, палевого окраса, с приплюснутой мордой и жуткими челюстями. И эта морда несётся к нам. Сначала суётся к слоняющимся неподалёку братьям Ерохиным, — подходить к нам, когда с нами Зина, те не рискуют, — побегав вокруг них, замечает нас и резкий спурт по прямой, к нам. Хозяин бежит за псом, не успел одеть ему намордник и нацепить поводок. Поводок волочится за мужчиной, псина мчится к нам.

Кирюшка и Катя смещаются за мою спину. Вот глять! Самому хочется резко дёрнуть отсюда, но бросать женщин и детей нельзя. Бросаю взгляд на Зину и успокаиваюсь. Девочка сидит на корточках, горящие всё ярче глаза неотрывно следят за быстро приближающейся собакой. Успокаиваюсь окончательно. Псина могла быть размером с динозавра, Зина всё равно примет бой. И неизвестно, кто кого покусает. Главное, «фас!» то есть, «Зина! К бою!» вовремя сказать.

Пёс резко тормозит напротив нас, взрывая утоптанный снег мощными когтями, и гулко бахает в нас басовитым лаем.

— Не бойтесь, дети! — кричит очкарик, — Джек не кусается!

Ему ещё метров тридцать бежать. Но я уже всё понимаю. Псина брызжет энергией, желанием порезвится.

— Чего тебе, обормот? — спрашиваю я, — Чо тебе надо?

Пёс усиленно крутит своим обрубком и опять гулко гавкает в нас. Пока я веду переговоры с этим монстром, Зина не сводит с него прицельных внимательных глаз. Катя и Кирюшка выглядывают из-за моей спины. Глупые! Надо было за Зину спрятаться, тогда я бы смог храбро убежать. Хотя нет, конечно. Не смог бы, я фактически единственный мужчина в нашей компании.

— Поиграть хочешь? — догадываюсь я. Пёс от восторга, будто понял меня, аж подпрыгивает на всех четырёх лапах одновременно.

— У-ф-ф-ф! — выдыхает хозяин бульдога, наконец-то добежавший до нас — Не бойтесь, дети, Джек собака мирная…

«Мирная собака» крутится возле хозяина, виляет задом так, что колотится о его ноги.

— Джек, давай я тебе намордник одену, не увиливай! — увещевает питомца мужчина, — Сам знаешь, нельзя по-другому.

Выражение морды пса, — «Какие только неудобства не придумаете, чтобы жизнь испортить», — меня окончательно успокоило и развеселило.

— У вас палка есть?

Палки у мужчины не было.

— А как вы тогда собаку прогуливать собрались? — возмущаюсь я. Оборачиваюсь к девчонкам, те пожимают плечами.

Палку мы находим около деревьев. Обламываем упавшую ветку, в детскую руку толщиной. Спортивный снаряд для пса готов.

— Во! Теперь можно подавать команду «Апорт!». Он у вас обучен? — спрашиваю хозяина. Тот мнётся.

— Немного…

Выясняется, что команды «Апорт» этот весёлый обормот не знает. Пришлось заняться дрессурой.

— Обормот, сидеть! — командую для начала.

— Он Джек! — пробует возразить мужчина. На него никто не обращает внимания. С криком «Обаймот! Обаймот!» вокруг него скачет Кирюшка. Собственно, они оба вокруг друг друга скачут.

— Кирюха! Щас будешь дрессировать Обормота, — ставлю задачу брату. Через минуту дрессировки поначалу брата можно браться за собаку. Кирюшка справляется с командой «Апорт» на ура. Весело бежит к брошенной палке, хватает её в зубы и бежит обратно. Когда кладёт у моих ног, командую:

— А теперь хвостиком повиляй!

Братан смотрит непонимающе, девчонки прыскают от смеха. Даже хозяин улыбается.

— Теперь ты, Катюша!

— Я что, собака, палку в зубах таскать? — возмущённо отзывается девочка. Уговорить не удаётся. На то, чтобы кинуть палку и крикнуть «Апорт!» соглашается мужчина. Катя тоже не против, но знаю я, как девчонки палки кидают.

По команде мужчины и его броску резво несусь к палке, хватаю её прямо в снегу, без помощи рук. Весело рыча, бегу обратно. На бегу пригибаюсь, изображая четвероногого. Девочки держат Обормота, на морде которого страшнейшее нетерпение «Да понял я, понял! Давайте уже я!».

— Обормот! Апорт! — наступает миг счастья для пса. Намордник с него сняли, так что счастье становится всеобъемлющим. Команду отдаю я.

Пару минут ждём. Точно, он — обормот. Настигнув палку, он кувыркается с ней в снегу, подбрасывает вверх, пытается поймать, но назад не спешит.

— А вы говорите — Джек, — с упрёком бросаю мужчине, — Обормот он, обормот!

Девочки и даже Кирюшка смотрят на него с осуждением. Мужчина покаянно и смущённо улыбается.

В конце концов, Обормоту наскучивает кувыркаться одному, и он бежит к нам. С палкой. Выполняет всё-таки команду, хоть и с изрядной задержкой. Эгоист, собачий сын!

Решаю играть в салочки. Расставляю народ в вершины треугольника, перебрасываем палку друг другу. Задача Обормота, которую он просёк мгновенно, перехватить брошенную палку или отнять её. Начинаю с Зиной, Обормот носится между нами с веселым гавканьем, пытается сбить нас с ног. Ага, сейчас, три раза, чтобы я падал от какой-то глупой псины! Только так подумал, как лечу в сугроб кубарем вместе с прыгнувшим мне на грудь монстром. Палку успел отбросить Зине. Её Обормот тоже пытается взять на грудь, но не на ту напал. Та ловко уворачивается. Ещё и дразнит его палкой, прежде чем мне кинуть.

Веселья и визга до краёв. Обормот носится между нами, за ним с воплями «Обоймот, обоймот!» бегает Кирюшка. Этот вообще успевает мешаться всем. У-у-у-х, здорово!

Везде найдётся слабое звено. У нас за него Катюша, именно у неё Обормот перехватил палку. Теперь мы гоняемся за ним, чтобы отобрать. Если собака захочет от вас удрать, ни за что вы её не догоните. Но Обормот такой цели не ставит, ему повеселится надо, а не убежать. И всё равно тяжело, реакция у него тоже звериная. Спасла реноме человека и царя природы Зина. А кто же ещё? Когда мы все уже исходили паром, она сумела в прыжке ухватить пса за задние лапы. Мы тут же навалились на собачищу всей кучей. Со стороны, наверное, забавно было наблюдать. Видел, как веселился хозяин Обормота. Вдруг бульдог обиженно взвизгивает, что-то улавливаю краем глаза.

— Зина, не кусай его! Глистов подцепишь!

— У него нет глистов, — обиженно бурчит хозяин. Вот не пойму, чего спорит? Ему хочется, чтобы Зина его собаку искусала?

Обормот грозно рычит и палку выпускать не хочет. Куда ты денешься, псина? Поднимаем его с Зиной, задние лапы почти отрываются от примятого снега, но челюсти не разжимаются. Обормот с виду рычит очень убедительно, но глаза сияют от восторга, как фонарики. Сейчас посмотрим, кто победит, звериная настырность или гений человека.

— Катя, пощекоти его!

— Где?

— Где, где… там, где тебе самой щекотно!

Катя принимается за дело, к ней тут же присоединяется Кирюшка. Обормот косится и забавно дёргает лапами. Не выдерживает псина, хихикает по-своему, по-собачьи и отваливается вниз. Его тут же прижимают Катя и Кирюха, продолжают его щекотать. Удовлетворённо переглядываемся с Зиной. Гений человека победил.

Хотя глядя на Обормота, начинаю сомневаться. Уж больно много счастья в повизгивании пса. Кажется, эта скотина наслаждается. Хозяин подтверждает:

— Он это любит, — потом вздыхает, — Ладно, нам пора. И Обор… тьфу, Джек нагулялся.

Он хватает Обормота, кладёт на плечо и шагает к своему подъезду. Пёс смотрит на нас с плеча хозяина, пасть раскрыта до ушей, улыбается, подлец. Мы переводим дыхание, дышим густыми клубами пара. Девчонки и Кирюшка раскраснелись, как созревшие помидорки. Я, небось, тоже. Расходимся, хватит с нас на сегодня. Это животное нас вконец измотало.

Конец Видения 7.

24 января, время около полудня.

Небольшой аккуратный домик с верандой, обращённой в сторону моря, в которой сидят за столом двое пожилых поджарых мужчин. Один седоватый, одет по-домашнему, явно хозяин дома. Второй, судя по одежде, гость с намечающейся залысиной спереди.

— Спасибо тебе, ДонСэн-сии, — хозяин обводит вокруг рукой, — Без тебя не осилил бы.

— Тебе хватило, ХонВин? — гость улыбался с видом человека, удачно угодившего лучшему другу с подарком.

— Впритык. Недвижимость здесь не такая дорогая, как в Сеуле, но на пенсию не купишь.

— Ты честно заслужил, ХонВин. Имеешь право. Тебя только за тот грот надо до головы золотом засыпать.

Гость, бывший начальник хозяина дома, майора в отставке Ли ХонВина, вспоминает самый их примечательный момент службы. Тогда у высокого начальства загорелось под самым мягким и чувствительным для чиновника местом. Очередная напряжённость с северянами, их погранслужба свирепствует в своём обычном стиле, сначала стреляют, потом оставшимся в живых командуют «Стоять!». Весь наличный флот барражирует вдоль побережья. А начальству вынь да полож «окно на границе». Загорелось им срочно умыкнуть у северян важного человечка.

Если бы не капитан ХонВин, предложивший план, что бы у них там получилось, никаким небесным силам не известно. Он нашёл грот примерно в километре от берега. Скальное возвышение, вершина метрах в пяти от поверхности, отмечено на картах, как небольшая отмель. Строго говоря, ХонВину повезло. Когда он под водой изучал возможные подходы к берегу, заметил, как откуда-то снизу выпрыгнула на простор мурена. Схватила какую-то мелочь и обратно.

Как они выкуривали оттуда небезопасную и немелкую плотоядную рыбёшку, отдельная история. Самое простое — бросить туда гранату, не годилось. У северян акустическая служба тоже есть.

Самое важное заключалось в том, что грот оказался достаточно велик. Неправильной формы пещера объёмом кубометров в двадцать пять-тридцать. Самое главное — вход снизу. Когда ХонВин докладывал о найденной пещере и предлагал план, его поначалу не поняли. Но техническая служба дала заключение, что план реальный. В пещеру заволокли баллоны под высоким давлением, и выпущенный из них воздух вытеснил из пещеры воду. Они получили перевалочную точку. До неё можно было добраться с берега под водой. Затем оттуда, сменив баллоны и отдохнув, можно было отправиться дальше. На борт подводной лодки.

— Рискованно всё очень было, — вздыхает хозяин, — И запас кислорода в гроте невелик и углекислота от дыхания копится. А нам пришлось почти двое суток там торчать…

— Кх-кх-кх… — засмеялся гость, — Тебе не сказали?

— Сказали, что всё будет нормально, — пожимает плечами ХонВин, — Но я же вижу, что вода постепенно поднимается. Незаметно, понемногу, за сутки сантиметров на пятнадцать поднялась. Пришлось добавить воздуха. Но всё равно страшновато. Вдруг где-то воздух уходит? Герметичность нарушится и всё, конец.

Гость ещё посмеялся, после принимается объяснять.

— Нам в техслужбе пояснили, что уровень воды поднимается из-за растворения воздуха в воде. Давление было повышенным, растворение более быстрым. И быстрее всего углекислый газ в воде растворяется. Поэтому удушение углекислотой вам не грозило. В следующий раз поверхность воды можно плёнкой покрывать. Правда, тогда углекислый газ тоже будет копиться.

— А-д-ж-ж-ж! А мне не сказали! — запоздало, очень запоздало сокрушается ХонВин.

— Почему не сказали? Тебе же говорили, что волноваться не о чём? — смеётся гость.

Мужчины смеялись, вспоминали другие случаи, интересные, весёлые и грустные. Вдруг ДонСэн спрашивает с хитренькой улыбкой.

— А тебя совесть не мучает?

— За что? — не понимает хозяин.

— За то, что деньги у девочки выманил. А дело не сделал, — гость качает головой с нарочитым осуждением.

— Никого не обманывал, — решительно заявляет ХонВин, — Полмиллиона взял на подготовку, честно готовился. Не исполнил? Так и деньги за исполнение не брал.

Мужчины смеются, глядя друг другу в глаза.

— Спасибо ещё раз, ДонСэн-сии, за такой бонус к пенсии.

— Страна честно наградила тебя за тридцать лет службы, — накрутив в голос пафоса отвечает гость, — А семья Ким не обеднеет.

— А если эта девочка, ЮЧжин не успокоится?

— Не волнуйся, мы за ней с тех пор присматриваем.

25 января, время 9 часов утра.

Девочка ЮЧжин строго вышагивает по коридору. Нет, не девочка, это она в семье девочка. На работе она бизнес-леди, строгий руководитель. Только что вышла из кабинета начальника технологического отдела, оставив там разгром и запустение. В переносном смысле, разумеется. ЮЧжин испытывала чувство торжества, душа её пела…

Она пришла к начальнику техотдела четверть часа назад. Всего пятнадцать минут ей понадобилось, чтобы выстроить не самого последнего человека в корпорации и буквально высечь его.

— ЮЧжин-сонбе, — морщится полноватый невысокий с короткой седой причёской мужчина, — ну, что вы опять там придумали? Месяц назад было три ежемесячных отчёта, сейчас вдруг становится пять. Моим людям ведь и работать надо. Хотя бы временами.

— Ваша работа, пуджанним, в том числе, состоит и в составлении отчётов, — ледяным тоном отвечает девушка, — и свою работу вы обязаны выполнять.

— Всё понимаю, ЮЧжин-сонбе, но мои люди и так загружены…

Его останавливает раскрытая в жесте «стоп» ладошка ЮЧжин.

— Не стоит мне рассказывать о сложностях вашей работы, пуджанним. Если вы опытный руководитель, то привычные для вас формы отчёта давно должны делаться быстро, на ходу.

— Вы правы, ЮЧжин-сонбе, но бесконечно увеличивать объём работы тоже нельзя, — увещевает начальник отдела.

— Пять отчётов слишком далеки от бесконечности, пуджанним, — отрезает ЮЧжин, — Ещё раз спрашиваю, что с последними отчётами?

— ОХ-105 будет завтра, а на ГНУ-012 требуется неделя, ЮЧжин-сонбе.

— Три дня, пуджанним, — чеканит ЮЧжин, — Если 28-го числа отчёта не будет, Наблюдательный Совет будет вынужден принять меры. Надо объяснять, какие?

— Нет-нет, ЮЧжин-сонбе, — поднимает руки кверху начальник отдела, — через три дня всё будет.

На выходе ЮЧжин скользит взглядом поверх головы слегка напуганной секретарши и выходит в коридор. С уверенной победительностью стучат каблучки. Ей это надо. Иначе не успокоить нарастающее напряжение изнутри. Ведь если обо всём узнает отец…

Как только за ней закрывается дверь, начальник с чувством явного облегчения отваливается на спинку кресла. Лицо делается слегка насмешливым. Он нажимает кнопку вызова секретарши, когда та появляется в дверях, говорит:

— Менеджера СонЛи ко мне!

Секретарша исчезает, а вызванный парень лет тридцати, худощавый и с аккуратной причёской появляется через пять минут.

— Менеджер СонЛи, завтра отчёт ГНУ-012 должен быть готов.

— Пуджанним, мы же говорили на эту тему! — застонал менеджер, — Серьёзная работа этот отчёт, там целое исследование проводить надо!

— Слышал, слышал, менеджер СонЛи! Не надо повторяться! — начальник дожидается, пока собеседник не успокоится и продолжает, — Мы знаем, что серьёзная подготовка отчёта требует месяца работы для двоих-троих работников. Я ставлю тебе задачу сделать его к завтрашнему дню. Что это значит?

Парень в недоумении смотрит на начальника. Тот тяжело вздыхает и начинает объяснять:

— Это значит, что Наблюдательному Совету не нужны реальные данные, которые к тому же устареют к моменту их подачи. Им нужна красивая бумажка и ты, менеджер СонЛи, эту бумажку им нарисуешь.

У менеджера отражается в глазах суеверный ужас. Как?! Он должен своими руками сотворить подделку и отдать фальшивку наверх?

— Хорошо, — устало говорит начальник, — Переформулирую задачу. Составь бумагу так, как она должна по твоему мнению выглядеть. Чтобы не было противоречий с другой отчётностью…

— Это делается автоматически, пуджанним, — замечает менеджер.

— Прекрасно, менеджер СонЛи. Она должна выглядеть правдоподобно и сделать её надо срочно. Отдельным документом, не упоминаемым в отчёте, укажешь, какие позиции даны на полёт стрелы.

— То есть, это не настоящий документ, пуджанним? — в глазах менеджера начинает появляться понимание.

— Считай это образцом для таких форм, — окончательно успокаивает его начальник. В глазах мелькает лёгкое сожаление, которое остаётся незамеченным его подчинённым. Агдан могла охарактеризовать его словами: «Ты тупой корейский юноша».

25 января, время два часа дня.

У особняка стоит карета скорой помощи. Стоит уже полчаса, и вот из особняка кого-то выносят на носилках под покрывалом. Судя по причёске, пострадавший или заболевший — девушка.

ЮЧжин после обеда в первом часу дня направляется домой. Чем и хороша работа в Совете, рабочий день фактически длился только до обеда. Её ждут биржевые сводки и интерактивные графики курса акций, индексов и валют. Полоса неудач постепенно преодолевается, но на депозите всего тридцать тысяч. И увеличивать его за счёт оставшихся акций она воздерживается.

И почему молчит крутой наёмник? Скоро эта тварь улетит во Францию, и ЮЧжин сомневалась, что он может дотянуться до неё и там. Может обстановка во Франции ему тоже знакома, но надеяться на это нельзя. Даже самые могущественные разведки самых сильных стран не могут свободно действовать по всему миру. Тем более не может одиночка или даже небольшая группа.

Дома её ждали. В холле кланяется горничная.

— Молодая госпожа, вас в своём кабинете ждёт ваш отец.

В груди ЮЧжин привычно холодеет. Привычно, потому что с некоторых пор она всегда нервничает, когда отец что-то говорит ей, предлагает посидеть, поговорить или прогулятся. Умом понимает, что отец её любит, ищет общения, но разрастающийся внутри страх становится всё сильнее.

— Передай, что приду, как только переоденусь.

— Молодая госпожа, ваш отец просил зайти сразу. Срочное дело.

ЮЧжин кивает и поднимается по лестнице. Понемногу успокаивается. Если дело срочное, то вряд ли по её душу.

— Заходи, дочка, — ласковый голос отца успокаивает окончательно.

Но он не один. Начальник службы безопасности со своим замом по техническому обеспечению тоже здесь. ЮЧжин приветливо здоровается со всеми. Отец приглушает плоский телевизора на стене. Его тихий бубнёж действует успокаивающе.

— Как у тебя дела в Совете? — издалека начинает папа, понимает ЮЧжин. Но вопрос задан, и она принимается рассказывать. Все мужчины внимательно слушают.

Горничная приносит кофе, от которого никто не отказывается.

— Скажи, ЮЧжин-ян, а у тебя какие-нибудь идеи по поводу нашего бизнеса? Большие или маленькие, не важно, — интересуется отец.

— Пока смутные, папа. Кое-что, касающееся отчётности, но пока я не готова сформулировать окончательно.

— Понятно, — закивал головой отец, — Но если идеи смутные и трудно формулируемые, то на что ты потратила три с половиной процентов своих акций?

Ба-а-а-м-м-м! Будто огромный колокол взорвался в голове ЮЧжин. Он всё-таки узнал! Вот почему безопасность рядом! Зам по техническому обеспечению частично отвечал и за экономическую безопасность. ЮЧжин парадоксальным образом успокоилась. Всё, она погибла, чего уж теперь бояться? И можно попробовать оттянуть и смягчить неизбежное.

— Папа, я действительно затеяла одно дело, но мне не хотелось бы говорить о нём раньше времени, — ЮЧжин хладнокровно допивает кофе.

— Я понимаю, дочка, — соглашается отец, — но оставшиеся полтора процента я у тебя блокирую. Ты не сможешь их продать. Временно, временно! Пойми, ЮЧжин-ян, это часть твоего приданого, которое вдруг резко уменьшилось. И такие вещи, как продажа акций членами семей, необходимо согласовывать со всей семьёй. И желательно иметь рекомендацию экономического отдела.

Слегка окаменевшая от таких известий ЮЧжин пытается прийти в себя. Но теперь всё! Все её возможности — тридцать тысяч на депозите. Полмиллиона наличными — неприкосновенный запас, она не будет его трогать! ЮЧжин сжимает губы, по вискам изнутри бьют молоточки. Поднимает голову к телевизору, периферийное зрение срабатывает и требует обратить внимание на что-то интересное.

Весело тараторящего смазливого ведущего сменяет лицо Агдан крупным планом. С расширенными глазами ЮЧжин слышит её слова:

«На мой специальный счёт… уже пришло два миллиарда вон».

Отец перехватывает её взгляд, оборачивается и делает звук громче. Из телевизора продолжает щебетать Агдан, пока её не перекрывает… отчаянный вой ЮЧжин.

— А-а-а-а-а! Тварь помойная!!! — в телевизор летит чашка, разбрызгивая остатки кофе. ЮЧжин успевает заметить испуганное лицо отца, бросившихся к ней безопасников, и проваливается в равнодушную черноту.

26 января, восьмой час утра.

СунОк бежит по парковой почти пустой дорожке. В утренние часы в парке народу немного. Только такие, как она ненормальные. Уже почти три недели она истязает себя всё более длинными пробежками, но скинула только один килограмм. А как у неё болели ноги после первого раза! Она ходила тогда враскорячку, как краб. Она хотела забросить это зверское самоистязание, но пропустила только один день. Через два дня ноги стали просто болеть, а не кричать от боли, и эта садистка ЮнМи заставила её выйти на пробежку. Не поленилась сама выйти, чтобы проследить. Ругаясь и шипя от боли в мышцах, на деревянных ногах СунОк отбегала назначенную ей дистанцию. И что удивительно, ноги перестали болеть. В тот день она двигалась, как обычно. И больше так тяжело ей не было. Она втянулась. С удивлением недавно осознала, что выходит по утрам в парк с радостью.

СунОк делает беговую разминку, подходит к дереву и, опираясь на него, старательно выполняет махи. После них комплекс на скамейке, отжимания, прокачка пресса, всё как положено.

По окончании, поморщившись, СунОк приступает к самому нелюбимому. Растяжка, будь она не ладна! Как же это больно! Неужто ЮнМи не врёт и всё это она перетерпела! СунОк вспоминает её рассказы о школе Кирин. Точно, она тоже жаловалась на учителя танцев и физподготовки, как он её мучил. И палкой бил, бр-р-р-р! Её-то ЮнМи хотя бы не бьёт, но что-то такое мелькает пугающее в её глазах. Так что лучше она всё-таки нажмёт… ох, как же больно!

26 января, время 20:00.

В студии снова мы, я и СонЛи. На этот раз под запись. Тревожность администрации не исчезает, но сейчас укладывается в адекватные рамки. По-моему, так должно быть наоборот. Раньше им терять нечего было, а на данный момент у них рейтинг подскочил, а вместе с ним и капитализация канала. А чем выше капитализация, тем более крупный кредит в банке можно взять. Взять и замутить какой-нибудь проект, который принесёт деньги, славу и тот же рейтинг. Или банкротство, всё ведь может случится.

— Итак, у нас в гостях, уже в третий раз, всем известная Агдан. Аньён, ЮнМи-сии, — представляет меня зрителям ведущая.

— Аньён, госпожа СонЛи, — обращаться к ней с суффиксом «ян» меня попросили воздержаться.

— Как у вас дела, ЮнМи-сии? Что у вас происходит с вашим иском? — с явным предвкушением улыбается СонЛи.

— Замечательно идут дела, госпожа СонЛи. Ответчики перечислили уже двенадцать миллиардов вон. Двенадцать тысяч человек согласились с моими требованиями, и больше никаких претензий у меня к ним нет, — изображаю кистью небольшое, но сложное движение, призванное проиллюстрировать замечательность моих дел.

— Как вы думаете, все согласятся? — личико ведущей делается озабоченным.

— Подавляющее большинство, полагаю, согласится или будет вынуждено уступить. Не думаю, что до конца будет сопротивляться больше одной-двух тысяч человек. Но тогда я усилю к ним требования по иску, — излучаю абсолютную уверенность в исходе дела. Это нетрудно, я действительно не сомневаюсь, что так и будет.

— Увеличите сумму штрафа? — любопытствует СонЛи. Вопрос на грани. Интересоваться планами в таких делах не только дурной тон. Это можно расценить, как провокацию. Да хоть бы и провокация, она мне выгодна.

— Штраф, я, возможно, перестану требовать. Заменю его более жестоким условием. Но каким, не спрашивайте. Не скажу.

Обмениваемся понимающими улыбками. Чуть отставляю одну ногу вперёд, как бы ставя точку после сказанного. Тренированная стопа чуть оттягивается, демонстрируя высокий подъём. Оператор, уже привыкающий к моему образу, на этот раз не сглатывает. Но точно знаю, не пропустит этот ракурс.

Рекламная пауза.

— Очень неожиданно, ЮнМи-сии, вы вдруг прямо на наших глазах реализуете своё обещание довести размер своих капиталов до пятидесяти миллионов долларов, — с уважением и даже с придыханием говорит СонЛи.

— Здорово, правда? — улыбаюсь очень широко, предлагая разделить со мной радость успеха. Пальцы лежащих рук вскидываю навстречу друг другу. Я вообще взяла в привычку играть руками во время разговора. Это не для телевидения, это для постоянной тренировки рук и пальцев. Некоторые сложные движения я так на ходу отрабатываю.

— Очень впечатляет, ЮнМи-сии. Ведь год только начался, — СонЛи не отказывается порадоваться со мной.

— Что будете делать с такими деньгами, ЮнМи-сии? Создадите своё агентство?

— Как-то вы меня недооцениваете, госпожа СонЛи, — мягко упрекаю поднявшую брови девушку, — Агентство это слишком мелко. Вот медиа-холдинг, с тем же агентством, кинокомпанией, телеканалом, газетами, возможно, ещё с какими-то структурами — самое подходящее.

— Будете создавать многопрофильную корпорацию? — СонЛи приоткрывает в удивлении ротик.

— Не сразу, — придерживаю её восторг, — Не в этом году, госпожа СонЛи. И вообще, это дело нескольких лет и пятидесяти миллионов на это не хватит.

— А сколько хватит, ЮнМи-сии?

— Чтобы компания имела реальный вес в стране и мире, её капиталы должны исчисляться миллиардами долларов, — с дежурной улыбкой просвещаю ведущую.

— И где вы их возьмёте, ЮнМи-сии? — любопытство ярко светилось в глазах ведущей.

— А где берут их все остальные большие компании, госпожа СонЛи? Развивают свой бизнес, зарабатывают. Где я взяла свои первые пятьдесят миллионов?

— Исхитрились выдоить антифанатов? — хихикает девушка.

— Говоря языком бизнеса, я монетизировала свою популярность, — объясняю я тонкости большого бизнеса, — Вы наверняка слышали, что говорят об известных брендах. Это нематериальный актив. Как и другие подобные активы, патенты, авторские права, раскрученные товарные знаки, он может и обязан приносить доход.

— Но ваш способ, которым вы монетизировали свою популярность через судебный иск, кажется… — ведущая замялась, подыскивая подходящее слово, — кажется ненадёжным, сиюминутным. Слишком похоже на удачу в азартной игре.

— Если вдруг возникла такая возможность, почему ей не воспользоваться, — пожимаю плечами, — Но есть масса других способов. Продажа мерча, это разве не способ монетизации популярности? Да я могу просто так попросить у своих фанатов денег. Вот просто так, напрямую! Скажем, по сто тысяч вон. Фанатов около трёхсот тысяч. Пусть согласится только сто, но десять миллиардов вон я же получу, так ведь?

Рекламная пауза.

— Да, наверное, получите, ЮнМи-сии, — задумчиво соглашается СонЛи.

— Почему же «наверное»? — удивляюсь её недоверчивости, — Мои отчисления от мерча за время работы в агентстве — несколько сотен миллионов вон. А ведь айдолы в лучшем случае получают только десятую часть.

Судя по её выражению лица, СонЛи не сильно разбирается в этих вопросах. Известное многим, для неё открытие.

— Ну, хорошо, ЮнМи-сии. Будем за вами следить и болеть за вас.

— Следите. Болейте, — ничего не имею против. Слегка сдвигаю ноги, следящий за мной оператор почти не дёргается. Растёт парень.

— ЮнМи-сии, что у вас с Кимом ЧжуВоном? — резко меняет тему ведущая.

— А что у меня с ЧжуВоном? — удивляюсь я.

— Выйдете за него замуж? — Ого! Как она резко форсирует тему!

— М-м-м-м… вы меня прямо в тупик ставите, госпожа СонЛи. Откуда же я знаю?

— То есть, так-то вы не против? — загоняет меня в угол СонЛи.

— Принципиальных возражений против замужества нет. Девушки обычно всё-таки выходят замуж…

— Если они не «сампо», — уточняет ведущая. Она говорит о нынешнем поколении девушек, которое добровольно отказывается от трёх вещей: секса, замужества, рождения детей. Беда современной Кореи. Кстати, может в этом причина катастрофического снижении рождаемости.

— Я к этой категории не принадлежу, — открещиваюсь я, — Я могу выйти замуж и Ким ЧжуВон — вполне приемлемая кандидатура.

— Спрошу прямо, ЮнМи-сии, — выходит на последнюю ударную позицию СонЛи, — Если Ким ЧжуВон предложит вам выйти за него, вы согласитесь?

— Не могу сказать, — ухожу в глухую защиту, — Слишком много обстоятельств, слишком много неопределённого. Но даже если бы их не было, всё равно не сказала бы.

— Почему?

— Потенциальный кандидат не должен знать ответа заранее, госпожа СонЛи. Если я не против, потенциального жениха это расслабляет. Если настроена отказать, то зачем его огорчать заранее?

— Главный принцип шоу-бизнеса, — кивает СонЛи, — Держи интригу. Где-то вы говорили об этом. Но всё-таки, ЮнМи-сии… зрители будут огорчены. Они ничего не узнали.

— Не согласна, госпожа СонЛи, — спорю я, — Они узнали, что я могу выйти замуж, и Ким ЧжуВон — возможный претендент.

— Они и раньше это знали, — возражает СонЛи, — Вся Корея эта знала.

— Да? Тогда вы правы, госпожа СонЛи. Ничего не поделаешь, моя личная жизнь исключительно моё дело.

— Хорошо, ЮнМи-сии, пусть эта интрига остаётся. Но какую-то другую вы обещали раскрыть. Вы говорили о какой-то сенсации…

Рекламная вставка.

Грамотно они стали работать. До момента, когда к ним снизошла великая я, они сидели в глубокой, грязной яме не по своей вине. Обстоятельства так сложились, полагаю. Никто им не давал шанса вылезти оттуда, вырваться из аутсайдеров…

— Да, госпожа СонЛи, говорила. Невеликая сенсация, но многое публике станет понятно по поводу некоей Агдан, — улыбаюсь я.

— Я вся превращаюсь в глаза и уши, ЮнМи-сии, — СонЛи даже как-то подобралась, скрестила ноги, прижала сцепленные руки к груди.

— Начну по порядку, госпожа СонЛи. Месяца через три будет три года, как я попала в автомобильную аварию. И сразу немного отвлекусь. Помните, на меня подали пять исков по десять миллионов каждый? За травмы, которые получили антифанаты, испугавшись моей кошки.

Ведущая кивает, но комментировать не пытается. Строго выполняет своё обещание только слушать.

— Возмутительная сумма. Я так считаю потому, что мой виновник ДТП, — кстати, порядочный человек, не сбежал, — заплатил именно столько на моё лечение. Десять миллионов. И когда я вышла из больницы, у нас оставалось ещё три. Но дело в том, госпожа СонЛи, что я не просто сотрясение мозга получила, как мои истцы. Я десять дней в реанимации лежала, в первые минуты в состоянии клинической смерти была.

Делаю паузу, ведущая не вмешивается.

— И приравнивать мой случай травмам моих истцов, которые они залечивали не больше недели-двух, нельзя. Сумму иска они явно завысили. Собственно, суд это и установил, оставив им, в среднем, по четыре миллиона.

Кажется, пора. Самое время нанести резкий удар.

— Последствия той аварии до сих пор со мной. Диагноз «ретроградная амнезия» остался навсегда. Я не помню ничего, что было со мной до момента аварии. Почти ничего. Ходить, двигаться, говорить я могла. Но это всё.

Действительно сенсация. Молчит не только ведущая. Молчит вся студия. Кажется, даже аппаратура стала тише гудеть и стрекотать. Где-то вдали на пределе слышимости, — в другое время этот звук никто бы не услышал, — легонько хлопнула дверь.

— А дальше? — решается прервать паузу ведущая. Молодец! Очень вовремя, и как раз ей и надо было это сделать.

— А дальше начались приключения, госпожа СонЛи, — слегка усмехаюсь я, — Мама и сестра были очень расстроены, что я их не узнавала. Но самая главная неприятность была в том, что я полностью потеряла социализацию. Корейская система социальных отношений очень сложна, я в ней до сих пор путаюсь. Если сказать одним словом, то, несмотря на то, что я родилась и выросла в Корее, я — «банан».

Расширенные глазки ведущей никак не хотят возвращаться к обычным размерам. Однако главное слово выделяет точно.

— О каких приключениях вы говорите, ЮнМи-сии?

— О-о-о, прямо как в дорамах, госпожа СонЛи. Там очень любят подобные ситуации обыгрывать. Например, мой дядя… — да, тот самый, которого посадили, — любил здороваться со мной, делая зверское лицо и хватая сзади. И вот хватает он меня за бока, кричит «Ага, попалась!» и получает от меня решёткой по голове. Дело на кухне было. Я его не узнаю и воспринимаю его действия, как реальное нападение.

Мы с ведущей недолго хихикаем. А образ моего дяди в глазах зрителей получает реальный забавный штрих. Ему и мне пригодится. Бьюсь об заклад, он сейчас получил небольшую долю симпатии от зрителей.

— Он не сильно пострадал, ЮнМи-сии? — прекращает смеяться ведущая.

— О нет! Могло быть намного хуже, тогда я ещё за сковородку схватилась. Мама вовремя подоспела. Отделался разбитым носом и сломанными темными очками.

— Ого! Действительно легко, — соглашается СонЛи.

Рекламная вставка.

После рекламы методично рассказываю обо всех неприятностях из-за амнезии. В школе, в агентстве, в школе Кирин.

— Кстати, госпожа СонЛи, очень интересно в школе Bu Pyeong получилось, — делюсь мыслями и впечатлениями, — Я смотрела, как бы со стороны, настолько я стала другой. И столкнулась с кое-какими мелочами. Очень неприятными.

— Какими мелочами, ЮнМи-сии?

— Проявлениями какой-то беспощадной жестокости к детям, госпожа СонЛи. О нет, это вовсе не особенность моей школы. Всё то же самое происходит во всех других, уверена в этом. Я сейчас поясню…

Я вспоминаю свой единственный день в моей школе Bu Pyeong. В своё время не обратила на это внимания, этот тонкий момент остался небольшой занозой в памяти. И вот сейчас я её вытаскиваю.

— Очень характерный момент, госпожа СонЛи. Когда я пришла в школу, администрация обещала, что присмотрит за мной, поможет. В реальности, меня начали топить. Это вовсе не из-за какой-то особой жестокости корейцев, корейских учителей. Они просто не знают, что так делать нельзя.

— В чём жестокость, ЮнМи-сии?

— Учительница на уроке вызывает к доске и говорит: «Да, я знаю, что ты была в больнице, но раз ты пришла в школу, значит, должна быть готова». И начинает спрашивать без всяких скидок.

Делаю паузу, смотрю на СонЛи. Не понимает! Она тоже не понимает! Придётся объяснять подробно.

— Учителя, госпожа СонЛи, не осознают своей собственной ключевой роли в обучении. Ребёнок не способен самостоятельно, просто по учебникам, освоить новый материал. Ему нужно вникнуть, послушать учителя, что-то сделать под его наблюдением. Иначе никак. Учитель на уроке мне в первый день после болезни вдруг говорит, что я ДОЛЖНА быть готова. А как? Я пришла в школу СЕГОДНЯ для того, чтобы быть готовой ЗАВТРА. Не сегодня, завтра. Но мне предлагают самостоятельно пройти пропущенный материал, на что без учителя школьнику потребуется в десять или сто раз больше усилий, чем с учителем. Но никаких скидок! Получается какое-то добивание ребёнка, оказавшегося в трудном положении. И никакой помощи! Ни один учитель не предложил мне остаться после уроков, чтобы немного позаниматься и догнать одноклассников.

— Может быть, вы преувеличиваете проблему, ЮнМи-сии, — неуверенно возражает СонЛи.

— Нисколько, госпожа СонЛи, — решительно возражаю, — Вот медики отлично это знают. У них и термин такой есть: «реабилитация». Они понимают, что, несмотря на выздоровление, никто не способен сразу включиться в обычный режим жизни. Человек выздоровел, но сильно ослаблен, ему надо силы восстановить. Он не может сразу принять на себя нагрузку обычного здорового человека. Но у педагогов такой термин отсутствует. Вы слышали о чём-то подобном от учителей?

— Нет, ЮнМи-сии, но, может, я просто не знаю…

— Нет у них такого термина, — отрезаю твёрдо, подкрепляя решительным жестом отрицания — А если есть, то они про него забыли. И получается так: даже хороший ученик, если ему не повезло заболеть больше, чем на неделю, обречён на долгое отставание от своих одноклассников. И учителя, вместо того, чтобы помочь ему, наоборот, столкнут его в это отставание.

— Вы сказали о нескольких неприятных моментах, ЮнМи-сии, — после паузы напоминает СонЛи.

— Ещё хуже полная потеря навыков социального общения, — реагирую я, — Я нарвалась на драку в столовой именно по этой причине. Подошла к незнакомым девочкам, они втроём сидели за четырёхместным столом, и попросила разрешения присоединиться к ним.

— И что здесь страшного, ЮнМи-сии?

— Я сказала «аегусси» и обратилась на «ты»…

СонЛи охает и закрывает рот ладошкой.

— Произошла драка, нас всех приводят в кабинет к директору по безопасности, все претензии ко мне. Девочки наперебой рассказывают, что во всём виновата я. Учителя требуют объяснений с меня, а я не могу их дать. Боюсь сделать ещё хуже. Я ведь и к ним не знаю, как обращаться.

— Ужас… — тихо высказывается СонЛи.

— Я догадалась им напомнить, что я только что из больницы. До учителей вдруг доходит, что это им директор школы поручил позаботиться обо мне, и что если кто виноват, то именно они стоят на вершине горы. Меня отпускают домой, и больше в этой школе я не появлялась.

— Первый день стал последним. Понятно, — кивает СонЛи, — Много раз попадали в истории из-за амнезии, ЮнМи-сии?

— Много, — соглашаюсь я, — Вот как-то конкурс на телеканале был. И ведь знал президент СанХён, что у меня амнезия. Справка-то у него в сейфе с первого дня лежала. Я отказываюсь, а он всё равно отправляет меня туда со словами «ты справишься». А когда я ожидаемо флопнулась, он вдруг удивился. Как это так, ты не помнишь ни одной корейской песни? — спрашивает он. Теоретически он знает, что я ничего не помню, а практически не понимает, как можно кореянке не знать корейских песен.

— Он знал, что у вас амнезия, но удивился, когда столкнулся с этим практически, — резюмировала СонЛи, — Понятно.

— А передачу смотрит моя семья вместе со всеми знакомыми и соседями. Прямо в нашем кафе, — рассказываю я, — Все начинают возмущаться моим невежеством, кричать на маму и сестру. Тем приходится извиняться… неожиданно для себя они вдруг оказались раздетыми на холодном ветру. А чем они виноваты? Я в чём виновата? В том, что меня машина на дороге сбила? Я до сих пор на своих соседей по улице немного обижаюсь.

— А в чём выражается ваша обида, ЮнМи-сии? — интересуется СонЛи.

— Я никогда не соберу их вместе, не спою и не сыграю для них, — спокойно отвечаю я, — Не так уж я и обиделась. Но вот не хочется мне этого делать, госпожа СонЛи. Не хочется и не буду.

— А бывает такое, что вы бесплатно для кого-то выступаете?

— Бывает. Для своих фанатов, для солдат морской пехоты.

Мы поболтали ещё о моих фанатах, пережив ещё одну рекламную вставку, и на этом заканчиваем.