Рождение сверхновой

Эпилог

27 июня, сеульское время 16:15. Три с половиной часа полёта.

Если бы сила взгляда могла трансформироваться в мощь лазерного луча хотя бы с кпд в тысячные доли процента, я бы уже получила страшные ожоги. Пыталась прожечь меня взглядом, полыхающим восторгом и любопытством девочка лет семи с соседнего ряда. Красивая, кстати, девочка. Судя по обаятельной молодой женщине рядом, квартеронка. Наверное, мамочка из русских корейцев, вышедшая замуж за коренного.

Полчаса как я фокусничаю с макетом ножа. Делать-то нечего, чего зря времени пропадать? Девочка что-то сказала матери и снова берёт меня в прицел хорошеньких глазок. Минут через пятнадцать маню её к себе тем самым корейским жестом. ГаБи при этом улыбается, без слов знаю, что готова уступить ей место или посадить на колени. Но нет! Девочка пугливо прячется за мамой, ГаБи хихикает. Ещё минут через десять прекращаю спонтанную тренировку. Откинув голову на спинку кресла, прокручиваю самые важные московские события.

Меня всё-таки пригласили в Кремль. Втайне я надеялась на это и не верила, что такое возможно. Вот так меня в разные стороны тянуло. Но надеяться можно на что угодно, а результат могут дать только действия.

Что-то делать для того, чтобы меня заметили, не пришлось. Жёлтая пресса — явление несколько пахучее, но есть у них одно бесспорное достоинство. Очень быстрая реакция. Не успеешь чихнуть, как тебе здоровья пожелают и в тот же день распустят слухи о страшной смертельной болезни, поразившей суперзвезду. А на следующий день сочинят длинную конспирологическую версию, откуда растут ноги у этой болезни и приплетут мистику с элементами фэнтези. Кушать подано, дорогие читатели!

Меня подловили у отеля в день отбытия Вити с его свитой. Вечером.

— У меня для вас две новости. Плохая и хорошая, — это я отвечаю таблоидам на вопрос о цели визита. Рефлекторный ответ: «С какой целью интересуетесь?» контррефлекторно подавляю.

— Начну с плохой, потому что хорошая зависит от первой. Я хочу задать несколько неприятных вопросов вашему радио, телевидению и кое-каким другим инстанциям…

Вдруг из маминой, из спальни, непонятный и большой… стоп, это из другой песни! Вдруг из кустов выплывает огромный, белоснежный рояль. Вот это ближе! В реальности из проезжающего рядом джипа отчётливо раздаётся песня «Mademoiselle chante le blues».

— Слышите? — слышат, вижу энтузиазм на лицах, — Это моя песня. Я её сочинила (прости меня за плагиат, о, мир Юркина!), я её исполняю. Где мои авторские отчисления? Где мой процент исполнителя? Где деньги, которые должны получить моё агентство за продажи песен? Вы понимаете, что я всю вашу большую и сильную страну могу на уши поставить?

Какими бы гнусными шакалами пера и микрофона не были эти четверо, по прихоти судьбы составив равновесную в гендерном смысле группу, — две молодые девушки в возрасте и два парня, тоже в возрасте, — но какие-то крохи патриотизма имелись и у них.

— Госпожа Агдан, — чуть не хором заныли они, — вам надо было только приехать. Россия — цивилизованная страна, никто не будет отказываться. Никто просто не знает…

— У вас же есть норма в законодательстве. Как там? Незнание закона не освобождает от ответственности за его исполнение? — ехидничаю я. Но удар не проходит с первого раза.

— Госпожа Агдан, не слушать ваши прекрасные песни невозможно. Да, есть такая норма. Но как исполнить этот закон, если никто даже не знает номера вашего счёта! — вообще-то, резонно.

— И договора нет, — добавляет крашеная блондинка.

— А где находится Сеул, тоже никто не знает? — продолжаю ехидничать, — Кто мешает прилететь туда и заключить договор? Это же вам очень сильно хочется мои песни слушать.

На это внятно ответить никто не смог.

— Вы говорили о хорошей новости, госпожа Агдан!

— Хорошая новость зависит от результатов плохой. Планирую в России кое-какие бизнес-проекты, но какие это будут проекты, зависит от вас. Если не смогу договориться, тогда мой бизнес ограничится тем, что я, используя международные суды, буду выжимать из вашей страны штрафные санкции и положенные мне выплаты.

— А если договоритесь? — вопрос звучит после короткой и несколько нервной паузы.

— Если договорюсь, тогда буду договариваться дальше. Попытаюсь наладить сотрудничество с российскими структурами в тех сферах, где Россия находится на лидирующих позициях.

— Вы хотите заняться нефтегазовым бизнесом?! — на всех лицах отражается откровенное недоумение. Я не выдерживаю и начинаю хохотать. До слёз. Кое-как справляюсь с приступом.

— Нет, господа и дамы. Меня интересуют кое-какие высокие технологии, — заявление вызывает не меньшее недоумение, я хихикаю, — Как вы плохо думаете о своей родине. Как мне известно, даже США покупают у вас ракетные двигатели. Нет, космосом я тоже заниматься не буду. Говорю исключительно в качестве примера.

Попытку выведать мои планы пресекаю.

— Нет. Подробностей не будет. Во-первых, плохая примета. Во-вторых, выбор из спектра возможных ещё не сделан. И давайте на этом заканчивать.

Так и поговорили.

Это была первая закинутая приманка. Через день посыпались приглашения от телеканалов и других СМИ. Но «5 канал» успел первым. Интервью там — второй шаг. После него прошло двое суток, я уже хотела с чувством разочарования заказывать билеты домой, когда мне в номер принесли ТО, что я безнадёжно ожидала. Приглашение в Кремль, подписанное главой администрации президента.

Но эта пауза между телеинтервью и приглашением не была пустой. Я заключила предварительное соглашение со студией звукозаписи. Прибуду в Сеул, озадачу своё агентство, пусть договариваются.

26 июня, время — 10 часов.

Я их всех старательно не запоминаю, ни к чему. Кроме президента, был глава АП, вице-премьер и министр иностранных дел. Представительная группа, но какая-то несерьёзность ощущалась. Парни пришли полюбезничать с красоткой, злостно пользуясь служебным положением.

— Мы слышали, госпожа Агдан, что вы заинтересовались кинобизнесом. Не с этим ли связан ваш визит? — Президент обаятелен и внимателен. Хорошее он впечатление производит.

— Нет, как вести кинобизнес в вашей стране, не представляю, — собираюсь их бить, но не чураюсь сдержанного кокетства. Раз уж они, некоторые из них, разрешают себе элементы мужских заигрываний, то как-то надо отвечать.

— Ваша кинопрокатная сеть сильно деградировала после падения Советского Союза. Не понимаю, почему вы это допустили? Такая мощная структура была, такие доходы приносила, а вы её просто списали. Как вам теперь кино продавать? Это просто невозможно.

— Есть телевидение, они могут купить, — вмешивается вице-премьер.

— Телевидение это копейки. До сорока процентов создателям фильма даёт кинопрокат, остальное — продажи дисков, реклама и да, немножко телевидение. Кинопроката у вас фактически нет, продажи дисков в руках пиратов, от рекламы тоже денег почти нет, потому что у вас нет достоверного учёта количества просмотров. Говоря коротко, овчинка выделки не стоит.

— Неужто всё так грустно? — спрашивает президент.

— Неужто вы сами не знаете? Я как-то ради интереса порылась в интернете. Выяснила, что за двадцать лет в вашей стране прекратили работу около девяноста процентов кинотеатров, — кстати, довольно мрачный факт, я сама впечатлилась, когда к встрече готовилась. Впечатлился и президент. Смотрит на вице-премьера, и какой-то непонятный для меня молчаливый диалог между ними проскакивает.

— В таких случаях, когда доход уходит пиратам, есть интересные особенности, — продолжаю я, — Если кинопрокат существует, то, условно говоря, с фильма он получает десять миллионов долларов. Из них четыре — создателю фильма. Если кинопроката нет, пираты получают один миллион долларов и больше никто ни цента. Ни создатели фильма, ни государство, ни кинотеатры. Ваше государство теряет огромные деньги, мощная инфраструктура ветшает, готовые рабочие места не используются.

Мы немного говорим на эту тему. Недолго, потому что для них это неприятно, а я не настаиваю. Сами ведь напросились.

Самое главное началось после обеда, которым меня угостили в маленькой уютной столовой для своих. Компанию мне составил Сергей Михайлович, шеф АП. Мужчина под шестьдесят, но надо признать, видный. Лысина, только начинающая свой разбег ото лба его не портила. Мой выбор блюд его потряс. Простецкий, по его мнению, борщ и винегрет. Бутербродам с икрой я внимание уделила, но без лишнего фанатизма. Сам он употребил жюльен с шампиньонами и теперь расправлялся с приличного размера омаром. Я второе брать не стала, не справлюсь.

Сидели мы одни за длинным столом напротив друг друга. Привольно себя чувствовали, потому как при желании за таким монструозным, тёмно-красным тяжёлых форм столом могло поместиться восемь человек. Стульев не было. Тяжёлые скамейки идеально подходили к столу по стилю.

— Удивили меня ваши вкусы, — наконец-то признаётся Сергей Михайлович.

— Ничего удивительного. Вам интересна французская кухня и морепродукты из-за непривычного вкуса, придающего еде особый шарм. Меня по той же причине привлекает русская кухня. Омаров я и дома могу поесть сколько угодно, а вот борщом меня никто не накормит.

Собеседник мой аж есть перестаёт, переваривая идею, что простой русский борщ и винегрет могут оказаться для кого-то изысканным и пикантным лакомством, которое не так просто раздобыть. А я его безжалостно добиваю.

— В Сеуле вашу русскую икру найти легче, чем обычную буханку хлеба, — поднимаю надкушенный бутерброд, — Я сейчас сама не понимаю, чем я больше наслаждаюсь, бесподобной чёрной икрой или хрустом хлебной корочки.

— Икра — дорогое лакомство, — бормочет мужчина.

— Сергей Михайлович, не для меня.

Под конец соглашаюсь на чашку натурального турецкого кофе. Есть в нём неуловимый оттенок вкуса, отличающий его от ширпотреба из супермаркетов.

— Президент на вашу просьбу о конфиденциальных переговорах откликнулся с одной поправкой. Она заключается в моём присутствии, если вы не возражаете, — только в конце обеда шеф АП сообщает о решении своего патрона.

Возражать я не стала. Пусть хоть всё правительство собирает, если им делать нечего.

Ещё одна комната, поражающая своей роскошью. По красоте кремлёвские дворцы легко могут конкурировать с Версалем. Могу судить об этом. Так что, когда мне приходилось чего-то ждать, я не скучала. Тут же принималась разглядывать мебель и окружающую обстановку. Жаль редко и ненадолго мне такую возможность давали.

— Владимир Владимирович, вы представляете? Госпожа Агдан в восторге от русского борща, — довольно легкомысленно Сергей Михайлович начинает нашу беседу. Уже через секунду, когда вижу выражение лица президента, понимаю, какую услугу он мне оказал. Вольно или невольно.

— Сергей Михайлович сильно ослабил масштаб моих кулинарных притязаний, — улыбаюсь мужчинам, с которыми я расположилась вокруг круглого столика в удобнейших и шикарнейших креслах, — В последнее время я становлюсь фанаткой всей русской и, в целом, славянской кухни.

— Это лестно, госпожа Агдан, но откуда у корейской девушки славянские пристрастия?

— Случайно получилось, — легкомысленный жест кистью, — Несколько лет назад начались проблемы со здоровьем, и врачи-эндокринологи порекомендовали строгую диету. Дело в том, что корейская кухня очень острая. Переводя на ваши слова, даже компот уснащают перцем, от которого меня просто скручивает. Пришлось искать замену. Как раз я работала в ресторане при отеле для иностранцев. Сначала распробовала итальянскую кухню, кстати, до сих пор её обожаю, но она чересчур калорийная. Потом французскую, немецкую, так добралась и до славянской.

— А дальше идти некуда, — поддерживает разговор Сергей Михайлович, — дальше на восток ваша родная Азия.

— В точку, — соглашаюсь я.

Мужчины, посмеиваясь, переглядываются. Вижу, чувствуют себя польщёнными. Нет, Сергей Михайлович молодец, удачно закрутил нашу беседу!

— Итак, госпожа Агдан, — берёт дело в свои руки президент, — о чём вы хотели с нами побеседовать?

— Я понимаю, что цена разговора с Вами в финансовом эквиваленте должна измеряться сотнями миллионами долларов, которые придут в Вашу страну. И с первых слов смею уверить, в недалёкой перспективе именно так и произойдёт.

— Очень приятно видеть не только красивую, а ещё и дельную и разумную девушку, — с лица президента не сходит лёгкая улыбка, — С нетерпением жду конкретных предложений.

— Давайте сделаем так? — моё неопределённое предложение вызывает безмолвный, но безусловно положительный отклик, — Сначала определю область сотрудничества, потом проблемы, которые я хочу решить. Затем обсудим способы.

Мужчины молча наклоняют головы в знак согласия, и я включаю соловья и Цицерона в одном флаконе. Уж, как могу…

— Интересующая меня область: генетика и проблемы репродукции населения…

— Неожиданно, — президент переглядывается со своим подчинённым, — Почему Россия? Мы вроде не мировые лидеры в этой области?

— Это, скорее, плюс, чем минус. Вы примерно на втором-третьем месте в мире в этой сфере. Вполне приемлемо. Самые передовые технологии стоят на порядок дороже, а моя страна сильно отстаёт даже от вас. Что там о лидерах говорить? Да и разница между вами и теми же американцами не так велика.

— Госпожа Агдан опять нам льстит, — радостно усмехается Сергей Михайлович, президент поддерживает его улыбку.

— Есть проблема для всего человечества, которая обострена почти до предела в моей стране, — продолжаю я, — Вы имеете какое-то представление о генетике?

На этот раз мужчины переглядываются озадаченно.

— Слабое, — признаётся президент.

— Не страшно. Я поясню. Когда рождается ребёнок, он половину генов берёт от отца, половину — от матери. Если ребёнок в семье один, то половина генов родителей теряется. Если двое, то теряется примерно четверть. Раньше, при большом количестве детей и высокой детской смертности, это было не страшно. Дефектные гены вымывались, слабые дети, их получившие, умирали чаще. Закон Дарвина работал, пока не сказала своё слово современная медицина. Дефектные гены стали накапливаться на фоне постоянного сужения генофонда. Ведь среднее количество детей уменьшилось до двух. Значит, каждое последующее поколение теряет четверть генофонда родительского поколения. Понимаете?

Мои собеседники задумываются и улыбаться перестают.

— Всё, как всегда, — продолжаю я, — Решив проблему детской смертности, мы получили другую проблему. И почему-то никто не берётся её решать.

— И как её решить? — как и положено по статусу, разговор берёт в свои руки президент.

— Решение должны найти учёные. Генетики в нашем случае. Первая задача: отсекание дефектных генов. Вторая задача: исключение потерь генофонда. По первой проблеме какие-то наработки учёные уже сделали, не буду углубляться в подробности. По второй у меня есть идея, но последнее слово за учёными. Идея в том, чтобы женщина рожала сразу двойню, мальчика и девочку. Одна половина отцовских и материнских генов формирует одного ребёнка, вторая не выбрасывается, а формирует второго. Конечно, могут быть медицинские противопоказания. Найдутся женщины, которые не смогут родить сразу двоих, но, полагаю, большинство сможет. Остальным придётся рожать второй раз.

— Предвижу огромные сложности не научного плана, — негромко комментирует Сергей Михайлович.

— Проблема комплексная, — соглашаюсь я, — Но вам будет легче. Как решить её в моей стране, я примерно представляю. Вам останется только учесть наш опыт.

— И как вы будете действовать в своей стране? — любопытствует президент.

— Вынуждена признать, что первый наш шаг для вас не подойдёт. Наберитесь терпения, я позже поясню. Сразу скажу, что реальные шаги начнутся через год-два. Мне надо аккумулировать и привлечь капиталы, ввести в курс дела моё правительство. А дальше мы построим в Корее свой генетический центр, привлечём ваших специалистов, закажем у вас оборудование, пошлём к вам своих студентов на обучение. Недостающую технику купим по заявке ваших специалистов где угодно.

— Подробнее, госпожа Агдан, — заинтересовывается президент, — сколько вы будет платить нашим учёным?

— Докторам наук — от десяти тысяч долларов в месяц, — пожимаю плечами, — Для начала. А там посмотрим. Кандидатам поменьше, скажем, от восьми. Простым научным сотрудникам с опытом — от трёх до пяти.

— А сколько наши доктора в стране получают? — требовательно смотрит президент.

— Много меньше, — шеф АП жмёт плечами, и отходит к дверям. Кому-то там переадресовывает вопрос, через полминуты получает ответ.

— Порядка пятидесяти тысяч рублей в среднем.

— Не густо.

— Замечательно, — я комментирую последней и не без лукавства.

— Пользуетесь моментом? — улыбается президент.

— Да, — а чего скрывать?

— А какой первый шаг для нас не подойдёт? — вспоминает мою оговорку Сергей Михайлович.

— Я планирую развернуть бизнес с массовым… условно массовым, экстрапоральным оплодотворением, — дальше я говорю нечто, что приводит моих собеседников в ступор, а потом к неудержимому хохоту. Ну, и хорошо! У нас вся встреча проходит на позитиве.

— А вы не разоритесь? — отсмеявшись, спрашивает президент.

— А вам какая разница? Это мои коммерческие риски, — чуть подумав, добавляю позитива, хорошего много не бывает, — Не хватит денег, турне организую. Да хоть к вам в Москву! Только сразу предупреждаю: билеты будут дорогие и реклама с вас.

— Я всё жду, когда истощится ваш мешок с подарками, и вы предъявите счёт, от которого у нас глаза на лоб полезут, — улыбается президент.

— Подводные камни сами обнаружатся, специально их ставить не собираюсь, — ответно улыбаюсь, — Как-то встречалось мнение, что по-настоящему двигают науку только три процента учёных. Я готова платить только тем, кто входит в эти три процента. И кто им реально помогает. Но таких они сами наберут. Вот вам и проблема! Степень доктора и количество научных работ — не гарантия высокого научного потенциала. Я со своей стороны постараюсь отфильтровать балласт, но основная работа — на вас.

Президент кивает, я продолжаю:

— Подарки тоже не все упомянула. Все пациенты будут долго наблюдаться, будет набираться огромная статистика. Учёные получат в своё распоряжение богатейшие данные.

— Ваши или наши? — Сергей Михайлович находит необходимым уточнить.

— И ваши и наши. Я ж говорю о плюсах для вашей стороны. Фундаментальные генетические исследования будут оплачиваться с моей стороны. По мере возможности, конечно. Полагаю, пара сотен миллионов долларов на это найдётся.

— Мы можем поучаствовать в этом, — поправляет президент, — Больше скажу: обязательно поучаствуем. Чтобы у вашего правительства даже формального повода не было нам отказать.

— Они не смогут, — я вообще планирую минимально возможное участие корейского правительства. Ни к чему мне эта огромная и неповоротливая бюрократическая махина с часто непонятной логикой действий.

— Это будет мой центр и мой бизнес, — поясняю я, — Ладно, признаюсь. У меня формируется сильное лобби в правительстве.

— Вы со своим президентом, как её…

— Госпожа Пак ГынХе, — подсказываю я.

— Вот-вот, вы с ней говорили? Или только собираетесь?

— Не говорила и не собираюсь, — я невозмутима, — А зачем? Её скоро переизберут, если останется, тогда и можно поговорить. Нет, если она меня вызовет и поинтересуется, то почему нет? А сама я к ней лезть не буду.

— Так нельзя, — строго говорит Сергей Михайлович, — Госпожа президент должна быть в курсе наших дел.

— Хорошо, — покладисто соглашаюсь, — она будет в курсе.

В дальнейшем разговор стал дрейфовать в сторону светских бесед. Затронули тему моих языкознаний, ещё чуть-чуть и о погоде заговорили бы.

— Приятно было с вами беседовать, — президент закинул ногу на ногу и покачивал чёрным полуботинком, — Мы сделаем всё, о чём вы просите…

— Чтобы наши планы не утонули в сиюминутных проблемах, предлагаю обмениваться информацией о проделанной работе каждые три месяца, — предлагаю я, — На первом этапе с вас выбор структур, желательно единственной, с которой я буду работать. И организация целевой группы для корейских студентов с целью профильного обучения. Полагаю, биофак МГУ подойдёт.

— Что с вашей стороны?

— Аккумуляция средств, которые пойдут на проект. Сразу предупреждаю, в этом году больше нескольких миллионов долларов выделить не смогу, но на обучение студентов, думаю, хватит.

— Хотите прислать студентов уже в этом году? — удивляется Сергей Михайлович.

— А чего тянуть?

— Вообще, я буду вас извещать обо всём, что сделаю по проекту.

26 июня, время — 14:55.

— Как она там про прибалтов сказала, Сергей Михайлович? — президент не может сдержать весёлой улыбки.

— Дословно? Прибалты в пассионарном и психологическом смысле плесень, но их уникальную генетику человечество должно сохранить, — улыбаясь, процитировал глава АП, — А в её красивых глазках я ещё кое-что прочёл.

— Что?

— С паршивой овцы хоть шерсти клок…

Мужчины переглядываются и неудержимо хохочут.

— Наш человек, — утирая выступившую слезу, говорит президент, — Я до такого уровня мародёрства никогда бы не додумался.

Конец книги