Рождение сверхновой

Глава 24 Разрешите, господин генерал!

22 апреля, время 14:15.

— Это действительно вопрос не моего уровня, — после минутной паузы, во время которой он пытался собрать мысли в кучу, произносит генерал ЧхеМу. Мой ролик подействовал на него не хуже взгляда питона Каа на бандерлогов.

— Как я и говорила, — невинно хлопаю глазками. Собираюсь кинуть на международную арену виртуальную бомбу невиданной мощи, а чо такого?

— Сюжет готов? О чём он? — начинаются наводящие вопросы.

— Сюжет есть в общих чертах, — показываю пальцем на свою голову, — но только здесь. О чём, сказано в ролике. Представить в письменном виде не могу, будет нарушением моих же условий. Рассказать тоже не могу. Творческие люди всегда суеверны, заранее рассказанные планы обречены на провал.

— Но вы гарантируете, что реализуете ваши планы? — вот чего больше всего не люблю, так это требований подписаться кровью и оставить в залог голову. Но по-другому никак, это высшие чиновники, им подавай железобетонные гарантии и горячие заверения. Пожимаю плечами.

— Мы живём в опасном мире, господин генерал. Как я могу гарантировать, что завтра какой-нибудь террорист не кинет в меня бомбу? Или мой самолёт не потерпит аварию и не упадёт в море? Но если к концу назначенного срока я буду жива, и не разразится глобальная катастрофа, — форс-мажоры могут случиться любые, — то моё произведение увидит свет.

— Как интересно вы сказали, «увидит свет»… — генерал барабанит пальцами по столу, — рекламу морской пехоты вы обещаете?

— Главные персонажи фильма — морские пехотинцы, господин генерал, — опять пожимаю плечами, — в целом будут показаны действия её подразделений. И всё это идёт фоном. Как я уже вам говорила, это плюс. И плюс огромный.

— Реклама фоном это замечательно… скажите, госпожа Агдан, а вы могли бы сделать о морской пехоте полнометражный фильм?

— В ближайших планах ничего подобного нет, господин генерал, — признаюсь я, — В кино я неопытный новичок. Заявленный фильм — дебют, в котором я опыта и наберусь.

— А вот в этом ваше слабое место, госпожа Агдан, — замечает генерал, откинувшись на спинку кресла. Зарубит мой наполеоновский план? Нет, не решится.

— Искусство войны состоит, в том числе, и в том, чтобы свои слабости сделать силой, — на мои слова генерал поднимает бровь, — Если режиссёр-новичок обойдёт опытного и маститого конкурента, разве это не будет ему в плюс? Я уже вижу, как можно это обыграть. Или сослаться на эту неопытность в случае неудачи.

— И всё-таки, госпожа Агдан, что думаете о фильме про морскую пехоту? — Ох, уже эта мне производственная тема или ведомственный заказ. Не любят этого творцы в любой сфере, ох, не любят. И я не люблю.

— Небольшие исторические эпизоды слишком незначительны для большого фильма, господин генерал. Я бы предложила фантастический жанр, в котором морская пехота могла быть сыграть заметную роль. Например, в качестве своего рода пожарной команды в кризисной ситуации. Но это надо обдумывать. Я буду иметь в виду ваше пожелание в будущем, господин генерал.

— Хотелось бы более определённого, госпожа Агдан, — вздыхает генерал. Пожимаю плечами.

— Всё, что могу, господин генерал. В прошлый раз я ведь тоже вам не обещала ничего определённого, когда вы рекламный ролик просили. Помните? Но не данное мной обещание я всё-таки выполняю, — киваю на флэшку, откуда генерал смотрел мою заявочку, — Разве не так? Я просто не могу ничего обещать, когда у меня нет готовых идей.

— Но они появятся, госпожа Агдан? — генерал настойчив, а я вдруг начинаю улыбаться. До меня доходит, что содержательная часть нашего разговора давно закончена. И закончена в положительном для меня ключе. А сейчас мы ведём наполовину светскую беседу, наполовину переговоры о намерениях.

— Не вижу причин, чтобы они не появились, господин генерал. Ваше пожелание — хорошая приманка для таких идей. Морская пехота, безусловно, структура героическая, а героические персонажи и сюжеты востребованы во всех жанрах искусства.

У-ф-ф-ф! В конце концов, генерал от меня отстаёт.

— Итак, госпожа сангса, решение вашего вопроса очевидно. Я немедленно иду с вашим предложением наверх. Сначала к адмиралу, потом начальнику комитета штабов и так далее. Вам сообщат о принятом решении.

18 апреля, время 19:40.

Загоняю сегодня сестрицу на тренаж пораньше. Наверное, из-за того, что настроение болтается около нуля из-за понятно каких дней. Как-то странно себя организм ведёт. Всё время боялась, что кран прорвёт во время чжувоновского увольнения. Но нет. Вчера сразу после обеда муженёк, — и когда я перестану недоумевать по поводу его нового статуса? — свалил в часть. И буквально через полчаса я понимаю, что не зря заранее зашпаклевалась. И вот теперь не могу отделаться от мысли, что мой организм норовит угодить ЧжуВону. Пока парень не отработал свою двукратную ночную программу, организм отменил все забастовки и стачки на всех уровнях. Даже ПМС. Всегда подозревала, что он относится к ЧжуВону лучше, чем я сама. При таких обстоятельствах какими-то чересчур реальными красками играет шуточка времён юркинского студенчества: «Давай дружить организмами». И гнусное ощущение, что кто-то всё за тебя решил, какая-то, глять, биологическая физиология сказала: вот этот мужик — твой. И ей по барабану, что этот мужик — мудак и козёл. Она своей биологической логикой руководствуется. Холь! Так что мне сильно повезло с ЧжуВоном. Он не совсем мудак и только немного козёл. Как раз настолько, чтобы было к чему придраться. Идеал, практически.

— Ну-ка сядь на стул. Выпрямись! — командую сестрицей, держа в руках мягкую рулетку. Мульча трётся рядом.

Мне надо её параметры измерить и занести в журнал, который я завела для неё. Рост и прочие параметры уже сняты, очередь за фактурностью, отношению длины ног к росту. Сколько там? Восемьдесят три с половиной сантиметра, что при её росте в сто шестьдесят семь…

— Радуйся, СунОк! Ты достигла параметров балерины или гимнастки. Длина твоих ног — ровно половина от роста. Твой коэффициент — пятьдесят.

— А у тебя какой? — немедленно пытается мериться тем, чего нет, сестра.

— Мой — сорок восемь с половиной, — гордо отвечаю я, — но мне так положено, я же мировая звезда.

СунОк слегка кривится.

— Радуйся, глупая! У восьмидесяти процентов девушек такого нет, как у тебя. А из оставшихся двадцати десять достигли этого с помощью хирургии.

— Но у тебя-то лучше! — упрямится завистница.

— Таких ног, как у меня, во всей Корее не сыщешь, — объясняю прописные истины, — я — недостижимый идеал.

И гордо подбочениваюсь. Сестра прищуривает один глаз, я тут же отскакиваю, принимая боевую стойку. Но продолжаю засыпать её похвалами, и СунОк оттаивает.

— Ещё немного и мини-юбки можешь носить. Как только наденешь, все мужики вокруг начнут валиться тебе под ноги штабелями.

— Я и сейчас могу носить, — уверенно заявляет сестра. В принципе, она права.

— Можешь. Но если оденешь сейчас, то на тебя будут просто оглядываться. Будешь выглядеть на хорошо с плюсом. Но если ещё пару месяцев поработать, то мужчин вокруг начнёт сшибать с катушек. Так что не торопись, надо выглядеть на отлично с плюсом.

— Но почему у тебя длиннее? — стонет сестра. Мульча смотри на неё с пренебрежением. Как она исхитряется показывать эмоции, никак не пойму? У кошек же нет лицевой мимики!

— У меня телосложение, близкое к астеническому, а ты — типичный нормостеник. Зато у тебя грудь больше.

СунОк немедленно подходит к зеркалу, оглядывается на меня, гордо поводит плечами.

— Ну, хватит! — загоняю её на разминку. Сама-то я сегодня на это не способна, зато как следует отработаю ступни, начиная с пальцев ног.

СунОк успешно развивает гибкость, все шпагаты делает с хорошим запасом. Пока недостаточным, но это по моим завышенным требованиям. Через недельку начну обучать её спортивному танцу, каскаду гимнастических позиций под музыку. На канкан её уже можно ставить.

После тренажа звоню ДжиХён. Мне есть, что ей предложить. После звонка ДжиХён приходится отбиваться от остальных коронок.

18 апреля, время 21:10.

— В твоём агентстве? Секретаршей? — удивляется ДжиХён в телефон. Присутствующие в общей комнате СонЁн, БоРам и ХёМин немедленно навостряют ушки. Любопытства на своей миленькой мордашке не прячет только БоРам. Остальные делают вид, что смотрят телевизор. СонЁн, однако, незаметно по одной палочке в пять-десять секунд убавляет звук.

— Как-то мало, ЮнМи. Что? — ДжиХён замолкает, долго слушает невнятно бубнящий голос.

— Чем больше тебя слушаю, тем больше нравится, ЮнМи, — говорит она после длинной паузы.

— Пожалуй, я соглашусь, ЮнМи. Умеешь ты уговаривать. Да, конечно, я подумаю. Аннён, ЮнМи, — ДжиХён заканчивает разговор и тут же чуть отшатывается от неожиданно близких светящихся неуёмным любопытством глаз БоРам.

— Рамбо! — испуганно вскрикивает ДжиХён. В дверях появляется ИнЧжон, безошибочное чутьё на новости, видимо, не чуждо и ей.

— ЮнМи звонила ДжиХён. Кажется, предлагает ей место секретарши в своём агентстве, — сообщает ей СонЁн.

— А что, у ЮнМи уже есть агентство? — ИнЧжон вопрошающе смотрит на ДжиХён. Та вздыхает, деваться некуда, и принимается за рассказ.

— Агентства пока нет, но будет. И ЮнМи уже набирает персонал. ЁнЭ будет главным менеджером, кто будет президентом, не сказала. Наверное, она сама. Мне предлагает место секретарши с начальной зарплатой в четыре миллиона. Через месяц, когда освоюсь, поднимет до пяти. Обещает участие в проектах агентства. Будет помощница, которая подстрахует меня на время отсутствия. Рекламная работа помимо агентства допускается, в этом случае агентство не будет брать больше тридцати процентов. Если агентство инициирует рекламный проект, то возьмёт половину.

— Неплохие условия, — задумчиво говорит СонЁн.

— А отношения разрешены? — переводит разговор на самую интересную тему БоРам.

— Отношения, замужество, рождение детей — всё разрешено. Агентство планирует взять на себя выплату пособий при рождении детей. Размеры и сроки пока не известны. Рабочее место сохраняется.

— Ого! — В дверях рядом с ИнЧжон появляется КюРи, — Такого вообще никто не делает. Соглашайся!

— Почему предложила именно тебе? — задаёт самый неделикатный вопрос ИнЧжон.

— Не знаю, — пожимает плечами ДжиХён, — не догадалась спросить.

— Я спрошу! — влезает БоРам и хватается за телефон. Все моментально замолкают.

— Аньён, ЮнМи! — бодро начинает БоРам, — Прости за вопрос, а почему ДжиХён?

— А-а-а, понятно, да. А мы?

— О-о-о, ты что, будешь писать для нас песни? А точно не скажешь? Ну, да, ты права…

Девочки напряжённо слушают, и когда БоРам заканчивает, она сама без подстёгиваний и просьб принимается объяснять.

— ДжиХён хочет именно в секретарши, потому что у неё самые красивые ноги. На остальных у неё другие планы, какие, умалчивает. СонЁн и меня считает пока действующими певицами и, видимо, будет работать с нами. Намекнула, что подумывает обзавестись телеканалом. Это всё.

— Всё ясно, — решает КюРи, — она нас ведущими на телевидение возьмёт.

— Не знаю, — беззаботно пожимает плечами БоРам, — Я так поняла, она никого из нас не бросит.

— Кроме меня, — замечает ИнЧжон, — меня на телеканал «GoodTV» пригласили, на работу телеведущей.

— О-о-о, — округляет глаза и ротик СонЁн, — и ты молчишь?

— Не знаю, соглашаться или нет.

— Соглашайся, — вступает раньше всех ХёМин, — ЮнМи сказала, чтобы мы в таких случаях соглашались. А с этим телеканалом у неё хорошие отношения. Если что, договоритесь.

— Верно, — подтверждает КюРи.

— А всё-таки немного грустно, девочки, — вздыхает СонЁн.

— Почему? — подлезает к ней БоРам.

— Заканчивается карьера, дальше будет что-то другое… в общем, грустно…

— Всё будет хорошо, — уверенно заявляет БоРам.

ДжиХён подходит к КюРи и что-то шепчет ей на ухо. Та кивает, исчезает и появляется через полминуты с красивой бутылкой.

— Девочки, конец карьеры надо отметить, — заявляет она подругам.

Через пятнадцать минут, возможно, под влиянием коньяка БоРам вскакивает на диван и кричит:

— Не понимаю, почему мы должны грустить! Мы молоды, красивы и богаты, впереди свобода, Агдан нас не забудет!

— Кстати, датакоин упал до трёх долларов, но снова поднимается, — извещает всех КюРи.

И настроение коронок начинает подниматься синхронно с курсом датакоина. Покупали-то его за доллар-полтора. Удача их не оставит, пока они не оставят Агдан, Рамбо права.

20 апреля, время 19:15.

За столиком, уставленном красивыми блюдами не густо, но с первого взгляда распознаваемыми, как дорогие, сидят двое мужчин. Один — невзрачный субъект, второй — представительный, среднего возраста, с уверенным, но усталым лицом. Образ дополняли мешки под глазами.

— Адвокат Ли, это слишком мало, — утверждает представительный.

— Президент ДонГи, это слишком много для компании на краю банкротства, — смотрит на собеседника равнодушными змеиными глазами адвокат Ли.

— Чересчур сильное высказывание, — ДонГи брюзгливо тычет палочками в разделанного омара.

— Ничуть. В последние полгода ваши акции постоянно падают. До этого были времена, когда их курс можно было назвать неуверенным, — монотонно излагает адвокат.

— Буквально вчера курс подпрыгнул.

— Ненадолго, — «утешает» адвокат, — Это мы потихоньку скупаем ваши акции на свободном рынке. И также легко можем сбросить их. Потери для нас будут копеечными.

— Вы поймите, президент ДонГи, музыкальный рынок не для вас. Всегда есть победители, но есть и проигравшие, — адвокат в свою очередь принимается за еду.

— Пока я не ушёл с рынка, я не проиграл.

— Давайте смотреть правде в глаза, — адвокат вытирает губы, — Как только на рынке появилась Агдан, обанкротились пять мелких агентств. Примерно дюжина, среди которых и ваше, балансирует на самом краю. Хотите пройти через малоприятную процедуру банкротства?

— Четыре миллиарда — слишком мало, вы сами это понимаете, — упрямится представительный ДонГи.

— Понимаю, — неожиданно соглашается адвокат, — но зачем мне платить больше? На рынке есть ещё много агентств, руководство которых наверняка ждёт подобного предложения, как невероятной удачи. Никто не хочет идти на рынок, который съёживается.

— А кто ваш клиент? Почему он идёт на рынок? — ДонГи сужает глаза.

— Сами понимаете, имя открыть не могу, — адвокат принимается за следующее блюдо, — Но кое-что скажу. Молодой человек, не слишком опытный, но с деньгами. Лично я считаю это глупым капризом, но вам-то что до этого? Пользуйтесь моментом. Именно поэтому я жёстко торгуюсь. Мой клиент хочет выбросить деньги на ветер? Кто я такой, чтобы мешать? Но пусть денег пропадёт меньше, такой я вижу свою задачу.

ДонГи разочарованно кривит губы, оппонент непробиваем, а он столько вложил в это проклятущее агентство. Куда больше пары десятков миллиардов. И уходить с таким огрызком, поджав хвост? С другой стороны адвокат прав, можно до хрипоты спорить, пока небо не упадёт на землю, но за его агентство получить больше практически невозможно. По простому, иногда крайне жестокому закону рынка: спрос определяет предложение. Желающий купить агентство только один, желающих продать намного больше.

— У меня два талантливых айдола, каждый в перспективе может принести миллиарды. Десяток трейни… — убитым голосом начинает ДонГи.

— Прошу меня простить, господин президент, — поднимает руки адвокат, — я в этом не очень разбираюсь, поэтому поправьте меня, если я ошибусь. В Сеуле четыре школы искусств, есть университет искусств, возможно, не один, я просто не в курсе…

ДонГи сникает. Он уже понимает, что ему сейчас скажут.

— Периодически крупнейшие агентства организуют прослушивания, и полагаю, вовсе не все желающие показать себя бесталанны и никчёмны. Если талантливых в этих огромных очередях хотя бы один процент, хотя бы пол-процента, то речь идёт о многих десятках и сотнях способных молодых людей, с которыми можно работать. Это плюс к выпускникам школ, которых тоже сотни каждый год. Вы меня простите, но всех перспективных айдолов уже девать некуда. Мы скоро дороги ими мостить будем! А вы про какие-то миллиарды.

ДонГи почти не притронулся к последнему блюду, зато адвокат аппетита не терял. Он разливает по бокалам вино, предлагает собеседнику.

— Давайте я вам сделаю последнее предложение, и мы выпьем за него. Пять миллиардов вон моё последнее слово. Почти в два раза больше, чем все ваши акции по биржевому курсу. Как раз и ужин к концу подходит. Поддержите мой тост.

В глазах ДонГи вспыхивает и гаснет чувство облегчения. Хоть что-то он выдавил. По виду неохотно, но поднимает бокал. Одновременно с поднятием бокала выдавливает из себя одно слово: «Согласен».

Выпив вино, адвокат продолжает.

— Теперь что мы хотим получить…

ДонГи обречённо вздыхает.

— Нам нужно сто процентов акций.

— Только девяносто пять, — поправляет ДонГи, — ещё пять у мелких владельцев, по большей части спекулянтов.

— Допустимо, — немного подумав, выносит решение адвокат.

— И двадцать процентов у ещё одного владельца.

— Договаривайтесь. Через сутки жду ответа.

— Через двое. Тот совладелец не любит быстрых решений.

— Хорошо. Через двое суток в это время жду ответа.

После преодоления главного рубежа, разговор напоминает быструю перестрелку. По окончании адвокат встаёт, достаёт несколько купюр, кладёт на стол.

— Желаю удачи в переговорах с вашим партнёром. Аннён, господин президент.

Адвокат уходит из ресторана не слишком довольный. Пять миллиардов вон — та граница, на которой кончаются его бонусы. Ему была обещана четверть сэкономленной суммы от пяти миллиардов. Так что куш не удалось сорвать. Но результат удовлетворительный, хозяин будет доволен. С учётом того, что, по мнению адвоката, агентство «Music Modern» — наилучший вариант, результат можно назвать хорошим.

23 апреля, время 13:35.

Я дома, валяюсь на диване и втыкаю в смартфон. Вчера после рандеву с его превосходительством Им ЧхеМу вернулась домой, по пути прошвырнувшись по магазинам. По дорогим, очень дорогим, глять, магазинам. В обычные мне ходу нет даже с охраной. Снесут и затопчут вместе с ней. Горжусь собой безмерно, затратила всего пятьдесят тысяч долларов и всё купленное несла всего в двух пакетах. Не очень больших, средних.

Вечером устроила себе мини-показ моды. СунОк, зараза, чуть один костюм не отобрала. Хорошо, что размеры у нас разные. И еле-еле отговорила покупать такой же. Настолько еле-еле, что впадаю в бешенство.

— СунОк, ты соображаешь, что ты собираешься делать? Полностью копировать мой костюм? С ума сошла? Если нравится ходить в одинаковой форме — топай в армию! Купишь точно такой же, я тебе его ножом изрежу.

Разозлила меня до предела! Деревенщина! Это я мысленно, конечно, сказала. Только кондовая деревенщина будет копировать чей-то, даже звёздный, наряд. Для нормального человека, например меня, появится в таком же костюме, каком ходила сестра, соседка, одноклассница смерти подобно. Я лучше голая пойду!

Прекрасно понимаю силу психологического удара, который пришлось выдержать Элизабет Тейлор, когда в 1961 году на приёме в Кремле она увидела Джину Лоллобриджиду в точно таком же платье, как у неё. О Джине умалчиваю, ходили слухи, что она так поступила намеренно.

На шум вышла мама. Я на её глазах заставила СунОк надеть костюм и принялась утверждать, что она в нём выглядит полной дурой. Незаметно подмигнула маме, и слава святым ананасам, она меня понимает.

— СунОк, тебе и правда не идёт, — мягко говорит мама.

— Ты в нём слишком плечистая. Выглядишь, как штангист, — добавляю я.

— Но тебе же хорошо! — с отчаянием в голосе вскрикивает сестра.

— У меня рост выше, плечи уже, талия тоньше. Мне можно играть с мужским стилем (костюм состоял из длинного приталенного пиджака и короткой юбки, всё чёрного цвета), тебе — нет.

СунОк недоверчиво оглядывает себя в зеркало.

— И юбка слишком короткая, тебе рано такие носить, — кидаю ещё один черпак дёгтя на ложку мёда.

Потом заставляю снять наряд.

— Знаешь, СунОк, если тебе хочется выглядеть идиоткой, то съезжай с квартиры, живи отдельно, а я объявлю, что мы больше не сёстры. Само собой, никаких дел с тобой иметь не буду.

Поясняю, глядя в изумлённые глаза:

— Слишком позорно для меня иметь настолько глупую сестру. Запомни и заруби себе на своём тупом носу: один раз наденешь то же самое, что у меня, я тебя изувечу. Эта твоя глупость намного опаснее, чем твоё предательство с акциями Кирин.

— Какое предательство? — продолжает пучить глаза СунОк.

— Ты выдала врагам конфиденциальную информацию о наших делах, значит, совершила предательство, — хладнокровно объясняю ей суть совершённого преступления.

— Каким врагам?

— Всяким. Ты всем рассказала, значит, и врагам тоже. Например, тем сорока восьми тысячам, которые петицию против меня подписали. Разве не враги? Враги. И ты им всё слила. А сейчас тебе загорелось нас обоих выставить дурами, у которых ни ума в голове, ни фантазии.

СунОк мрачно молчит, я добавляю риторический вопрос:

— Скажи, СунОк, ты специально норовишь меня подставить как можно сильнее?

Разговор заканчиваю повтором угрозы.

— Переубеждать тебя не собираюсь. Повторяю ещё раз: увижу, что купила такой же наряд, как у меня, я его ножом изрежу. А тебе лицо набью. Сильно.

— Юна! — вмешивается мама. Берёт сестру за плечи и уводит на кухню отпаивать чаем. И утешать.

— Только недолго, — захожу на кухню, — время вечернего тренажа скоро.

— Сегодня не буду заниматься, — бурчит СунОк обиженно.

— Будешь, — равнодушно поправляю я, — И не спорь со мной. Ты на месяц вперёд лимит споров исчерпала. Красота дело такое — требует самоотверженности и дисциплины. Ума бы тебе ещё…

Во время тренировки принуждаю её отжиматься и повторять пару фраз:

— Я должна слушаться свою сестру.

— Я никогда не должна одеваться, как моя сестра.

Такое ей устраиваю наказание. После ещё одного объяснения.

— Когда ты одеваешься, как я, это выглядит пародией и карикатурой. По простой причине: я красивее тебя. И будь ты раскрасавицей, тебе бы это не помогло. Я популярная звезда, публика автоматически считает меня более красивой и обаятельной, чем остальные. Даже если найдётся кто-то, кто объективно выглядит лучше меня.

— Ты, СунОк, норовишь выставить меня в смешном, карикатурном свете. И себя тоже, над тобой ещё больше смеяться будут. А как хейтеры обрадуются! Авторитетно скажут, что родная сестра намеренно высмеивает Агдан. Тебе приклеют звание: «жалкая пародия Агдан». Я окажусь в сложном положении, мне придётся объяснять, почему у меня сестра — идиотка. Так что давай, отжимайся! Ты должна небеса благодарить за то, что я не дала тебе такую глупость сделать. А ещё столичная жительница, таких простых вещей не понимаешь…

Но это было вчера. А сегодня…

Бинь-динь-динь, — мелодично звякает колокольчик, извещающий о получении электронного письма. Что там? О, контракт от «Хилтон», долго же они переваривали мои условия. Быстро, но внимательно просматриваю текст, подводных камней не вижу… а нет, есть кое-что. Получать буду по миллиону долларов в течение десяти лет, если хотя бы раз в году посещу их отель. В любой точке земного шара. Мне не нравится, но понимаю, что договор вполне адекватный, права и обязанности в равновесии. По высшему разряду, примерно так и получают самые высокооплачиваемые модели. Скорее, я даже в топе по этой категории.

Сбрасываю контракт ЁнЭ со своим положительным отзывом. Без консультации с юристом подписывать нельзя. Задумываюсь, а где она его возьмёт? А я где? А нет, у меня есть знакомый юрист, вернее, знакомый ЧжуВона. Отсылаю ЁнЭ инструкцию обратиться к ЧжуВону, связаться с этим невзрачным человечком, оформившим наш брачный контракт, и решить вопрос.

Все эти звонки отвлекли меня от главного. Я не вытерпела простоя и принялась заряжать песню Эдит Пиаф «Non, je ne regretted rien». АйЮ она, пожалуй, не подойдёт. А может и вытянет, диапазон у неё если не уникальный, то близкий к этому.

Лежу на животе, терзаю смартфон, болтаю ногами, на спине расположилась Мульча. Лафа, а не жизнь. Только откуда-то из подсознания пытается пробиться беспокойная мысль-воспоминание. Снова не удаётся поймать, заканчиваю записывать ноты, перехожу к словам.

Заканчиваю со словами. Можно подавать на регистрацию. С исполнителем и аранжировкой решу потом. Накоплю побольше, а затем буду подбирать вокал. Значит, можно просто поваляться, как в старые добрые времена во время редких выходных.

Неожиданно в голове всплывает образ Амуро. К чему бы это? Вспоминаю наше с ней общение. И почему она всё время такая бледненькая? Это не та бледность от природы здорового человека, избегающего солнца. И глаза… что-то с ними не так. Ауру человека по воспоминаниям я прощупать не могу. Но вытащить из памяти смутные ощущения, сопоставить разные впечатления, кто мне помешает?

Берусь за телефон, звоню. Долго нет ответа, наконец, гудки прекращаются.

— Конничи-ва! — слышу приятный голосок.

— Конничи-ва, это Агдан. Где Намиэ?

Приятный голосок сообщает новости настолько неприятные, что подпрыгиваю на диване. Одним движением, не обращая внимания на протестующе мявкнувшую Мульчу, перехожу в положение сидя по-турецки.

Намиэ в больнице и её готовят к операции. Тяжёлая форма рака поджелудочной. Точно! Именно поэтому она так и выглядела. Она не была утомлённой, как мне показалось, она тяжело больна. Операция завтра с утра.

— Я немедленно вылетаю в Токио. Организуйте мне встречу с Амуро-сан до операции, — требую я.

— Я поговорю Амуро-сан и перезвоню вам, — искренне обещает мне голосок. Знаем мы эти обещания из списка способов посылать нафиг.

— Дайте телефон самой Намиэ. Немедленно! — я уже не требую, а приказываю.

— Это невозможно, госпожа Агдан, — помощница держит оборону.

— Это возможно и необходимо, Харуки-тян! — так её зовут, — Скажите Намиэ, что если она мне откажет, значит, мы больше не подруги.

Насколько понимаю, помощница для того и дежурит на телефоне, чтобы оградить хозяйку от утомительных выслушиваний нудных уверений в сочувствии, других пустых разговоров. Дежурные светские беседы ни о чём и здоровому человеку в тягость. Но мне действительно надо! По делу!

— Конничи-ва, ЮнМи-ян, — слышу слабый голосок. Вздыхаю с облегчением. Всё получится!

— Конничи-ва, Намиэ. Нам нужно встретиться. Обязательно до операции… — я запинаюсь на секунду, забыла спросить. Мысленно смотрю наверх, вдруг Она против? Нет, слава всем цитрусовым, нет, Она не возражает!

— ЮнМи-ян, не хочу, чтобы ты видела меня такой, — ох, уж эти мне настоящие женщины, что даже при смерти хотят хорошо выглядеть.

— Намиэ, зачем нам друзья, если нельзя на них опереться в трудную минуту? Не капризничай, я тебя очень прошу. Отдай команду своей помощнице, чтобы она всё организовала, — бесстыдно пользуюсь её слабостью. Она так слаба, что не может долго спорить.

— Хорошо, ЮнМи-ян. Харуки… — голос отдаляется, напрягаю слух. Вроде бы да, она так и делает. Ну, ГуаньИнь, помоги, приложи свою божественную руку, подстрахуй.

— Не прощаюсь, Намиэ. Я немедленно вылетаю, — отключаюсь, поднимаю голову и встречаюсь глазами с мамой. Пришла на шум из кухни. Японский она не знает, но сердцем чувствует, что-то случилось.

23 апреля, время 17:45.

Две девушки, одна чуть выше и постройнее, вторая пониже и крепче, одетые по дорожному варианту с сумками на плече широким шагом идут к самолёту. Это я с ГаБи. У меня давно есть заранее заготовленная дежурная сумка для выездов. Там всё. Дежурная аптечка, двадцать тысяч долларов наличности, дежурная банковская карта, подключённая к системе Visa, платиновые карты «Хилтон», сменное бельё, пара футболок, косметичка и много других мелочей. Мама ещё бутербродов насовала и пару коробок с соком.

Одежда в дорожном варианте это джинсы, кроссовки, лёгкая куртка, кепи. Добавьте тёмные очки, медицинскую маску и образ готов. ГаБи одета аналогично.

ГаБи это моя палочка-выручалочка. Жутко недоумеваю, как я могла обходиться без неё раньше. Когда наскоро собиралась в поездку и воевала с мамой, которая норовила сделать мою сумку неподъёмной, позвонила ей. Мне ведь так просто даже билеты не заказать, я же имя должна назвать! ГаБи проще, она бронирует два билета на своё имя, и всё. Никто ничего не знает и не подозревает. И охрана. Моя охрана от Кимов надёжна, как конструкция кувалды, но при этом сразу привлекает внимание. Поэтому они вели нас только до аэропорта, даже из машины я им запретила выходить. А дальше мои ребята, вернее, секьюрити от ГаБи.

О-о-о, я такого не ожидала! Как сказала ГаБи, их дюжина, но засекла я только троих, постоянно фланирующих рядом. Они ещё сгрудились вокруг нас, когда мы билеты выкупали. Очки и маску ведь приходилось снимать. На таможне тоже. Поначалу я дёрнулась, ГаБи успокаивающе придержала за руку: «свои». Загородили нас плечами, телами, никто из посторонних моих прекрасных глаз не приметил.

В зале ожидания нас тоже прикрывали. Я заметила, как оттёрли в сторону аэропортовских, когда пара работников из них нацелились в нашу сторону.

Когда выходили на взлётное поле, сказала ГаБи:

— Блеск, как твои ребята работают. Передай им, что всех беру на постоянную службу. Будут обеспечивать мои выходы в мир. Ещё можно организовать автомобильное сопровождение с телохранителями…

— Машина с охранниками была, — хладнокровно сообщает ГаБи, — Они не высовывались, чтобы не мешать твоей штатной охране, но они нас сопровождали.

Охренеть! Тихо обалдеваю от такой новости. Ведать не ведала, что служба безопасности у меня уже есть. Как бы NIS у меня ГаБи не перехватил, её охрана работает на уровне контрразведки! Я, наверное, преувеличиваю, но не отдам её никому!

— Оформляй всех. Жду от тебя штатного расписания с указанием режима работы и зарплаты. Себя тоже оформляй, как мою личную помощницу и шефа службы безопасности.

Глаза ГаБи радостно блестят. Карьера и зарплата в Корее это всё. Статус, уважение окружающих, положение в обществе, в общем, всё. А зарплату я ей меньше десяти миллионов, и то, только на первое время, не положу. Начальник СБ в перспективной и быстро наберущей обороты корпорации Агдан уже заметный статус. А уж когда моя компания расправит крылья, он станет заоблачным. И меня абсолютно не интересует, какой балл она набрала на сунын, насколько хорошо училась в школе и университете. Сильный характер, нерядовой интеллект и абсолютная преданность — всё это есть, причём здесь сунын?

— Бухгалтерию, кстати, заведи…

— В фан-клубе она есть, — реагирует ГаБи.

— Расширяй её. Моя фирма пока не зарегистрирована, но лучше заранее подготовиться. Финансовая деятельность компании, данные бухучёта — коммерческая и конфиденциальная информация, не подлежащая разглашению. Поэтому бухгалтерия должна быть под твоим жёстким присмотром.

— Подробности обсудим позже, — мы поднимаемся по трапу, — Вместе с мамой, СунОк и ЧжуВоном.

Похвалить её лучше, да так, мимоходом, я не могла. ГаБи с трудом прячет счастливую улыбку. Начальник СБ это здорово, но как бы невзначай, я ввожу её в круг самых близких людей.

23 апреля, время 20:15.

С первого взгляда, ещё не сказав ни слова, получаю неприятнейшее впечатление, чересчур наглядную демонстрацию выражения «краше в гроб кладут». Намиэ выглядела ужасно, ввалившиеся глаза, бледность, ранее имевшая пикантный вид, приобрела гадкий сероватый оттенок. Тени под глазами, совсем не от косметики, общий вид уже не могли испортить. Не зря она не хотела, чтобы я её увидела.

— Да, милая, ты что-то совсем сдала, — невозмутимо сажусь рядом. Оглядываюсь на помощницу.

— Харуки-ян, оставь нас на полчасика, — дисциплинированная помощница сначала смотрит на Намиэ, ловит еле заметное движение ресниц и только тогда уходит.

Меня пустили в палату одну, ГаБи всё-таки притормозили ещё в холле. Сбрасываю халат, остаюсь в одной футболке, куртка осталась у ГаБи.

— У нас мало времени, Намиэ, — берусь за край одеяла и осторожно стаскиваю к ногам. Мне надо обнажить её до пояса. С рубашкой пришлось повозиться, но моя подружка так похудела, что веса её почти не чувствую. Её тоже стащила вниз.

— Что ты делаешь, ЮнМи-ян? — мне больно от её слабого шёпота.

— Хочу проверить, так ли ты больна, — скидываю с себя футболку и лифчик.

— А ты красивая, ЮнМи-ян, — слабо улыбается Намиэ. Нашла время для комплиментов, ценительница!

Накладываю руки ей на живот, сосредотачиваюсь, и меня пронзает такая волна ужаса, что я чуть не отпрыгиваю. Одёргиваю руки, видение жуткого и огромного паука чернильного цвета внутри Намиэ исчезает.

Вытираю рукой разом вспотевший лоб. Я такой жуткой черноты ещё не видала. Ну, да, Харуки там, в холле, проговорилась, что у Намиэ рак на стадии от третьей к четвёртой и шансов выжить не больше двадцати процентов. Намного меньше, учитывая её состояние. Намиэ Амуро обречена. Угадывалось это в голосе Харуки легко.

Одним махом рассеять такую плотную черноту не удастся. Ладно, попытка — не пытка. Решаю, что надо действовать методично, метод кавалерийской атаки, раз и всё, не прокатит.

— Всё, Намиэ, лежи спокойно и молчи, — накладываю руки, закрываю глаза и сцепляю руки.

Начинаю выжигать или осветлять по очереди выросты, ложноножки жуткой амёбы, жрущей мою подругу изнутри. Укорачиваю одну, перевожу дыхание, укорачиваю другую. Когда отожгла все наполовину, — я так понимаю, только что перевела её рак из терминальной стадии на предыдущую, не такую безнадёжную, хоть и тяжёлую, — решаю передохнуть.

Страшно захотелось есть, а сумка-то осталась внизу.

— Намиэ, — хрипло спрашиваю больную, и жадно смотрю на холодильник, — у тебя перекусить ничего нет?

— Посмотри, что-то там было, — Намиэ вяло шевелит рукой.

В холодильнике, это огромная удача, вижу яблочный сок. Жадно пью прямо из коробки. У-ф-ф-ф! Сразу легче стало! Возвращаюсь к больной. Поехали дальше…

Через десять минут сползла с кровати, на которой я уже лежала, приникнув к Намиэ. При такой площади контакта дело идёт веселее. Чёрную амёбу удалось уменьшить с размеров мужской ладони с растопыренными пальцами-ложноножками до габаритов гусиного яйца. И цвет стал ближе к серому, чем к чёрному.

Сползаю с кровати, а сил встать нет. Нервно хихикая над собственной слабостью, ползу на четвереньках к холодильнику. Сидя рядом трясущейся слабой открываю и достаю свой недопитый сок. Осушаю остатки, грамм триста из литровой коробки. У-ф-ф-ф!

— ЮнМи, мне тоже… кха-кха, — откашливается Намиэ.

— Тебе нельзя, — не соглашаюсь, — у тебя завтра операция, нельзя тебе есть.

— Дай! Хоть немного… — а голосок-то окреп. Присматриваюсь. На вид не скажешь, что ей лучше, но глаза уже не такие безжизненно тусклые. В холодильнике, — полагаю, чего-то противопоказанного больной тут нет, — остался только мой нелюбимый апельсиновый сок.

— Аллергии на цитрусовые у тебя нет? — женщина мотает головой, я достаю коробку, с трудом встаю. На тумбе рядом с кроватью стакан, к нему я и направляюсь.

Намиэ приходится придерживать и держать стакан у рта. Она не может, да и я с трудом справляюсь. Наливаю и себе заодно, хоть и нелюбимый, но другого нет. Сажусь на пол, спиной к кровати. Моя слегка ожившая подружка кладёт невесомую руку мне на плечо.

— Что ты сделала, ЮнМи? Чувствую себя намного легче…

— Ещё не сделала… — никак не могу собраться с силами, — …погоди немного… дух переведу…

Очень хочется есть. На этот раз хватило сил встать, иду к холодильнику. Нахожу там упаковку каких-то креветок, рву зубами плёнку, жадно жую. Только слопав пол-упаковки, — очень вкусно! — вспоминаю, что морепродукты я как-то не очень.

— ЮнМи! — вдруг стонет женщина, — Тут… внизу… дай!

Она прижимает руку ко рту и поворачивается набок, я, как ни спешила, не успеваю ей подставить утку, и первая струя попадает на пол. Да она ещё повернулась на противоположную сторону, так бы я успела, но пришлось кровать обегать. Сразу после бегу мыть руки, на которые попало нечто едкое, так что кожу пощипывает.

Когда пою её обычной водой, возвращается помощница. Вместе с медсестрой, которая таращиться на меня, как на привидение.

— Жарко стало, — объясняю я, надевая футболку. Лифчиком пренебрегаю, нет желания возиться с этой сбруей, сую его в карман.

— Что случилось? — прокурорским тоном в унисон спрашивают медсестра и Хируки.

— По просьбе больной дала ей пол-стакана сока. Четверть часа назад. Три-четыре минуты назад у больной началась рвота. Тошнота продолжается до сих пор. Думаю, ей надо дать воды.

Примчался дежурный врач, уж такой-то бригадой они с пациенткой легко управятся. Врач подтверждает мою рекомендацию и Намиэ стошнило ещё пару раз после двух стаканов воды.

На полную катушку мне теперь заниматься Намиэ не дадут. Но мне уже и не надо. Я присматриваюсь к цвету извергнутой жидкости и увиденное меня утешает. Первоначальный тёмный, с каким-то фиолетовым оттенком, цвет сменился на светло-мутный.

И мне хватает мимолётных касаний, чтобы ещё больше осветлить и сжать амёбу до размеров голубиного яйца. И утомляет уже не так катастрофически, и Намиэ даже визуально выглядит лучше. Такая же худая и бледная, но…

— Очень есть хочу, — вдруг заявляет больная, врач смотрит удивлённо, осматривает её и уходит. Через четверть часа, — я уже почти пришла в себя, слабость в теле уменьшилась до уровня вполне переносимого, — приносят небольшую чашу с жалким количеством бульона. Что значит частная клиника! Нужно сто грамм диетического бульона чуть ли не среди ночи? Без проблем!

Намиэ засыпает, держа меня за руку. Но как только она полностью отключилась, меня тут же выгоняют. Мавр сделал своё дело.

— ЮнМи-сии, вы чего такая бледная? — тревожится ГаБи, встречая меня внизу.

— Проголодалась, — надеваю куртку, шарю в сумке в поисках бутербродов. Время к десяти часам подходит, стемнело уже. Мы выходим на улицу в прилегающий сквер, садимся на лавочку, и я учиняю жестокую расправу над мамиными припасами.

— Что у нас с рейсами в Сеул?

ГаБи тут же лезет в смартфон, а чего там смотреть? Рейсы чуть ли не каждый час. А вот и нет! Мы попадаем в паузу, последние рейсы были в 20:30, а ближайший в 2 часа ночи. Не хочется долго ждать, лететь и беспокоить родных ночью…

— Поехали в отель. «Хилтон» тут поблизости есть? — мне любой номер подойдёт, нам только ночь провести.

24 апреля, время 19:00.

Ага, улетела я домой! Аж три раза. Вчера рано утром, когда мы уже покинули гостеприимный «Хилтон» и ехали в аэропорт, нам позвонила Хируки. Сказала, что Амуро-сан готовят к операции, но она попросила меня встретиться с её фанатами. А её фанаты теперь немножечко мои, она ж в своё время на меня их свалила. Немножко матерясь про себя, разворачиваем такси обратно. По телефону снимаю бронь с билетов. Слегка удивившийся нашему возвращению портье в гостинице дал нам уже люксовый номер. Вчера-то мы взяли первый попавшийся. И раз такое дело, взяла на три дня. Если сегодня к Намиэ точно не пустят, то могут разрешить визит завтра или послезавтра.

Без песен меня не отпустят, поэтому прямо в номере отрепетировала вокал на три песни. Мою, на нынешний момент, любимую «Dernier dance», плюс «Вояж, вояж» и «Транзитный Токио». Минусовка у меня есть, так что вчерновую прокатит.

Сижу на сцене перед переполненным залом. Ещё до прихода обговорила вопрос с охраной из самих же фанатов. Пришли ребята, из которых я делала подтанцовку во время гастролей. И получился небольшой самопальный концерт. «Dernier dance» прошёл без подтанцовки, ребята не смогли на ходу сочинить что-то походящее, так что я сейчас занята разговорами.

— Ещё раз скажу, с Амуро-сан всё в порядке. Насколько я знаю, операция прошла успешно. Врачи перемудрили с диагнозом, болезнь оказалась намного более безобидной, чем они диагностировали.

— Почему ошиблись? Потому что наложилось что-то другое, кажется, чем-то Амуро-сан отравилась, я точно не знаю. Дело не в испорченных продуктах, а в индивидуальной непереносимости сочетаний некоторых продуктов. Не спрашивайте меня, там дело сложное, запутанное, а в медицине я не очень разбираюсь.

В общем, туману я напустила. Но в главном-то не вру! Всё с Намиэ будет в порядке, недаром же я только на утро в себя более или менее пришла. И аппетит во время завтрака был такой, что чуть тарелки не грызла.

— Нет, прошу меня простить, — это я на вопросы в записках отвечаю, — в Японию в ближайшее время не планирую поездок. И новых песен нет и период жизни у меня сейчас сложный. Я ушла из агентства, собираюсь заняться музыкой и шоу-бизнесом на новом уровне. Организую свою корпорацию… в каком-то смысле мы с вами всё равно встретимся. Я собираюсь заняться кино, увидите анонс на фильм, где прописано моё участие, идите и смотрите.

— С неко моей всё в порядке, — хихикаю, — я бы привезла её, если бы с концертом приехала. Но я сорвалась к Амуро-сан, услышав, что она в больнице.

Вот так и общалась с фанатами целых два часа, в трёх паузах порадовав народ тремя песнями. Автографы пришлось давать, я же не могу их в кафе СунОк отправить. «Hands performance» тоже пришлось исполнить. По многочисленным просьбам.

25 апреля, время 10:20.

Совсем другое дело! Амуро выглядит не на все сто, конечно, не буду врать. Но уже не смотрится пассажиром поезда «в последний путь». Бледность опять перешла в фазу пикантности. Я довольна, врачи потрясены. Они готовились к многочасовой сложной операции, а пришлось вырезать доброкачественную опухоль небольшого размера, только изготовившуюся стать злокачественной.

— Жалко, тебе смеяться нельзя, — у неё всё-таки швы, и кормят её очень скудно. Но улыбка на лице намного веселее.

— Есть что весёлое рассказать?

— Масса новостей и весёлых полно. О, я же замуж вышла!

Намиэ округляет глаза.

— Ой, как нехорошо, — расстраивается она, — Я тебе даже подарок свадебный не сделала.

— Сделаешь ещё, — жизнерадостно хихикаю, — Свадьбы пока не было, мы только быстренько зарегистрировались и всё. Он ещё в армии служит, вернётся, тогда и свадьба. Тебя пригласить?

— А когда она будет?

— Наверное, через месяц. Ты точно к тому времени выздоровеешь…

— Приглаша-а-а-й! — чуть не завопила Намиэ, даже испугалась за неё. При таких напряжениях швы могут разойтись. Харука вовремя остановила. С этим надо что-то делать.

— Харука-ян, оставь нас на пять минут. Нам с Намиэ надо посекретничать.

На этот раз помощница даже оглядываться на хозяйку не стала, сразу выходит. Или я не заметила. Мне надо приложить руку к окончательному выздоровлению подружки. На душе намного спокойнее будет.

Особо мне напрягаться не пришлось, и совместное обнажение не требуется. Очень осторожно кладу руки на повязку, закрываю глаза и сосредотачиваюсь. Вот и всё! «Склеить» внутренние разрезы и сомкнуть внешние для ГуаньИнь проблема чуть сложнее, чем залечивание царапин. Кардинально залечивать снаружи я не стала, кожный покров сам восстановится.

— Немного щекотно, — улыбается больная. Хотя какая она теперь больная? Зову Харуки обратно.

— Если позову тебя в свой проект, не откажешь мне? — заодно и дела можно обсудить, хотя бы навскидку.

— Не откажу, — улыбается, — но с одним условием. Бесплатно. Я ничего с тебя брать не буду.

Замечательный она человек. И не жалко ей, но это неправильно.

— Хорошо, Намиэ. Но давай договоримся, только один бесплатный проект. Следующие, как положено. Не спорь, пожалуйста! Если я тебя позову, значит, хочу заработать с тобой вместе. Зачем мне твою долю забирать?

Я держу её руку в своих руках, не отпускаю, и она не пытается её отнять.

— Как тебе это удалось, ЮнМи? — её глаза ласково заглядывают в меня. Немного смущаюсь, смотрю в сторону, но там наталкиваюсь на волну обожания со стороны Харуки. Она смотрит на меня, как на сошедшую с небес богиню. В чём-то она права, хи-хи-хи.

— Я очень тебя люблю, Намиэ, — смущаюсь, но признаюсь, — Я сейчас в форме, я на пике своей силы. У меня самой впечатление, что я всё могу.

Несколько секунд сидим молча, и я опять вижу между нами облачко. Между всеми троими. Не знаю, как его определить, но мы все трое в этот миг счастливы. Вздыхаю.

— Мне пора. ГаБи моя меня заждалась и, вообще, я у вас задержалась. Намиэ, а почему у тебя детей нет? — что-то надоумило меня задать неделикатный вопрос, от которого моя подружка темнеет лицом.

— У меня с этим проблемы, ЮнМи. Я, к большому сожалению, не могу родить…

Наклоняюсь к ней и шепчу на ушко:

— Можешь…

Потом прощаюсь с ней, Харуки вызывается меня проводить. Ухожу с улыбкой и сопровождаемая потрясённым взглядом Намиэ.

В холле на глазах удивлённой такой сценой ГаБи Харуки кланяется мне и целует руку. Ох, уже эти мне азиатские заморочки! Беру её за голову и целую в обе тугие щёчки. И оставляем её, пунцовую от смущения.

Последний токийский штрих: японская фан-охрана, — ГаБи, почти не зная языка, командует ими с удивительной непринуждённостью, — берёт нас в коробочку, мы усаживаемся в три машины и катим в аэропорт. Аннён, Токио!