Рождение сверхновой

Глава 18 Канадские уроки — 2

22 марта, время 11 часов утра.

— Ваше слово, мадемуазель Агдан, — на меня смотрят внимательные, умные глаза неопределённо серого цвета. Господин Доминик Бранниган, представитель мега-корпорации «Хилтон». Пожилой, лет шестидесяти, и вид у представителя представительный. Возраст утяжелил фигуру, но выглядит неплохо. Хотя хороший костюм может здорово украсить. А на нём очень хороший, тёмно-серый костюм.

А-д-ж-ж-ж! На нём-то хороший костюм, а я вот… не, я одета ещё лучше. Мы с ИнЧжон сейчас репетируем в сценическом наряде. Непрозрачный чёрный закрытый купальник с рукавами в обтяжку, чёрные же колготки средней плотности, короткая юбочка того же цвета, если эти сплошняком свисающие полоски можно назвать юбкой. Закрытые туфли на мощной платформе завершают откровенно эротический образ. Туфли тяжёлые, как берцы, но мы ногами не машем, так что не в тягость.

Собеседника тоже не тяготит мой наряд, и даже наоборот. Ишь, как глазками блестит. А мужчинка-то ещё, видать, ходок! Одобряю! Короче, уговорил он меня отложить душ и переодевание.

— Меня вполне устраивает ваш наряд, мадемуазель Агдан. Скажу честно, даже больше, чем устраивает, — мсье улыбался с таким восхищением, что устоять невозможно. Да и что мне, жалко, что ли? Меня больше беспокоит то, что я немного вспотела, но всякие дезодоранты и прочая гигиеническая косметика делают своё нужное дело. Вот когда мы всей «Короной» с нашими кордебалетницами наканканимся, вот тут да, через час к нам лучше не заходить. Уж лучше на конюшню.

Но если мсье не беспокоит, то и мне плевать. Да и не о чем беспокоиться. Когда начинаешь после интенсивных движений разогреваться, первым делом парят духи, дезодоранты и другие лосьоны. Кондовый запах пота пробивается минут после сорока занятий, равных по нагрузке беговому кроссу. А мы с ИнЧжон больше руками работаем. Раскачка бёдрами и волнообразные движения телом много энергии не отнимают.

— Моё слово? — отвлекаюсь только на секунду, погладив прошедшую по моим коленям Мульчу. ГаБи стоит сзади.

— Двадцать миллионов, — поднимаю глаза на Браннигана, — в американской валюте.

Не смущается ни на секунду. Я сыграла в поддавки, в таких случаях тот, кто первый озвучивает желательную сумму, теряет инициативу. Но мне лень играть в эти игры, поэтому я удваиваю максимально возможную на мой любительский взгляд сумму и озвучиваю.

— Вы же сами понимаете, это слишком, — мсье Бранниган само обаяние.

— Вы тоже поймите, — не уступаю я, — меня устроит статус-кво. Можете уходить и готовиться к тому, что я где-нибудь брякну о том, что в отелях «Хилтон» ноги моей больше не будет. Мне не заплатят, зато я свободна в своих поступках.

— Свобода, — мечтательно вздыхает мсье, и возводит очи вверх, с трудом отлипая взглядом от моих коленок, — это так прекрасно.

— Полагаю, вы вполне можете свободно принять решение ограничиться пятью миллионами, — Бранниган возвращается к увлекательному побочному занятию, разглядыванию меня, красивой. Несмотря на явную навязчивость, мне почему-то вполне комфортно. Кажется, догадываюсь, в чём дело. Пошлейшая похотливость, часто раздражающая интересных девушек, в исполнении Браннигана выглядит благородным преклонением рыцаря перед Прекрасной Дамой. Огонёк в глазах светится восхищением и одобрением, «Ах, мадемуазель! Какая же вы красавица, какая же вы молодец, что так здорово выглядите».

У таких учиться надо другим мужчинам, — думаю я. И тогда мужчина может мысленно раздевать собеседницу, снова одевать в какой-нибудь другой наряд, представлять, в какие позы… хотя нет, этого я уже не потерплю.

— Не вижу особой разницы между ничего и пятью миллионами, — выдаю я и наслаждаюсь сначала смятением, — надо признать быстротечным, — и откровенным восхищением. Уже не внешностью.

— Что? А-ха-ха-ха… простите, — Бранниган после паузы расхохотался до слёз, — когда я буду оправдываться перед руководством за перерасход средств, я вас процитирую. Полагаю, меня простят, ха-ха-ха!

Мульча влезает на спинку дивана, теперь ей надо потереться о мою голову, сунуть нос в шею… ой, щекотно же!

— Платиновую карту на десять лет хотите? — небрежно спрашивает мужчина.

— Что это?

Бранниган объясняет. Очень неплохая вещь, я плачу всего четверть от стоимости всех услуг любого отеля «Хилтон».

— Во-первых, это годится только в качестве бонуса. Во-вторых, не интересно. Вот если бы на двоих? — меня беспокоит ещё какая-то мысль, но поймать её за хвост не успеваю.

— Не проблема, можно и на две персоны. Только учтите, что она именная. На вас и любого сопровождающего, — Бранниган замолкает, глаза блуждают где-то в районе моей груди, но, по-моему, мыслями он далёк от моих прелестей.

— Хорошо, мадемуазель Агдан, — Бранниган выныривает из омута размышлений, — мы можем пойти на выплату вам десяти миллионов. Нет, больше не получится…

Он пытается меня притормозить.

— Десять миллионов — круглая сумма, красивая. Но двенадцать ещё лучше, — я не сдаюсь.

— О, мадемуазель Агдан, — смеётся мужчина, — Вы только что сказали, что не видите разницы между ничего и пятью миллионами. И вдруг углядели принципиальное отличие между десятью и двенадцатью.

Вот тут он меня подсёк, признаю. Но я не сдамся!

— Всё дело в эстетике, мсье Бранниган, — нежно улыбаюсь, — Двенадцать почти священное число. Двенадцать апостолов, двенадцать часов, на которые разбит циферблат, двенадцать месяцев в году. Десять тоже хорошее число, но холодное, от нуля на конце веет пустотой.

И всё-таки он меня уболтал. Соглашаюсь на десять. Он не упирался, нет! Бранниган поступил намного умнее. Он попытался навялить мне рекламное соглашение за эти два миллиона с довольно тягостными для моей свободолюбивой натуры обязанностями. Ежегодные съёмки в течение пяти лет, ещё чего-то по мелочи.

Собственно, и остальная сумма предлагалась, как оплата рекламы. Умно, ничего не скажешь. Сижу, листаю контракт и безжалостно вычёркиваю всё. Бранниган делает разочарованное и даже по-детски обиженное лицо. Вот фрукт! Поди переиграй такого.

— И что же остаётся, мадемуазель Агдан? — вопрошает Бранниган.

— Да очень просто, — я предельно облегчаю себе жизнь, но им что-то перепадает, — Отель, где я остановлюсь, может использовать этот факт в качестве саморекламы. Но не в масштабах всей сети…

Да этого им и не нужно. Отель всё равно «Хилтон».

— Когда меня спросят журналисты, где я остановилась или планирую заселиться, естественно, я назову ваш отель. И не важно, сам он спросит или вы его подошлёте. Спросят, нравится ли мне, отвечу положительно…

— Восторженно, — поправляет меня Бранниган.

— Восторженно будет стоить пятнадцать миллионов, — парирую я.

Короче, договорились, измотал он меня. Умею, но не люблю вести бизнес-переговоры. Хотя Бранниган, такое у меня чувство, где-то на повороте меня обошёл. Это я уже в душе размышляю. Мимоходом он мне сообщил, что тот портье в сети «Хилтон» больше работать не будет. Никогда и никем.

Вытираюсь, втираю в себя гель на основе эвкалиптового масла. «Хилтон» заполучил меня на десять лет в качестве рекламного агента, и я на двести процентов уверена, выжмет из этого всё. Мне тоже нет смысла обижаться. По миллиону за каждый год при не напряжных усилиях. И не усилиях вовсе, какая мне разница, в каком отеле селиться? Кстати, я и делать этого не обязана, просто глупо отказываться от пяти звёзд по цене трёх.

На обед опаздываю катастрофически, только ГаБи и Мульча составляют мне компанию.

— Как всё прошло? — ГаБи беспокоится, чувствует моё лёгкое недовольство.

— Десять миллионов, но десять лет я должна предпочитать всем отелям «Хилтон», — в моём голосе никаких эмоций, ни удовлетворения, ни раздражения.

— Рекламный контракт? — сразу ухватывает ГаБи, — Так это классно. Заключить контракт с мега-компанией с многомиллиардными оборотами, это здорово.

ГаБи заражает меня своим воодушевлением. Кстати, да, Бранниган оставил мне свою визитку. Да и встретимся мы ещё, контракт оформить надо. Так, это что? Я вошла в обойму избранных моделей, удостоенных чести представлять «Хилтон»? У-п-с-с-с! Даже не знаю, как к этому относится.

22 марта, время 10 часов вечера.

После обеда и до позднего вечера, я с ИнЧжон автономно от остальных работали в студии Франс-2. Возвращаемся выжатые, как лимон, но ИнЧжон прямо сияет от счастья. Впервые засветилась на европейском телевидении, вот и сияет.

Этот день сделан на ять. Выдали мы свой «Hands performance» на полную катушку. Чуть руки не оторвались, у ИнЧжон такое же впечатление, но говорит об этом так, будто всю жизнь мечтала рук лишиться.

— Сколько нам заплатят? — Ну, да. Лучиться счастьем можно сколько угодно, но от базового интереса никуда. Что-то странно, я что, не говорила?

— По пятьдесят тысяч евро каждой за танец. Но сколько тебе оставит агентство — не знаю, — мы потом узнали, СанХён раздобрился и оставил ИнЧжон всё. Мои-то деньги и так только мои. Про двести тысяч за интервью я умалчиваю.

— С условием, что две недели мы этот танец нигде показывать не будем… Мульча! Зараза! — Кошка медленно и неотвратимо запускала когти мне в ногу, требуя свою долю, — Вот только не рассказывай мне, что ты не ужинала вместе со всеми!

Маленький кусочек всё равно дала, и ГаБи, улыбаясь, взяла её на руки.

Переходим к чаепитию, к которому, слава святым цитрусовым, Мульча интереса не проявляет. Радость ИнЧжон по мере наших разговоров не угасает, подобно ускоренной съёмке увядающего цветка, но отходит на второй план.

— О чём задумалась, ИнЧжон-ян?

— Не знаю, что делать. Из шоу-бизнеса пора уходить, возраст, а тут вдруг карьерный скачок, — делится сомнениями девушка.

— Хорошо, что скачок, — уверенно заявляю я, — Самый удобный момент, чтобы спрыгнуть. Когда ты на пике популярности, тебе легче новую работу найти. А представь себя в режиме сбитого лётчика со сползающим к плинтусу рейтингом, истаявшей фан-базой! Что ты сможешь найти в такой ситуации? Место продавца в универсаме?

— А что я найду с большой фан-базой и высоким рейтингом?

— Откуда я знаю? Разошли резюме по всем ТВ-каналам, рекламным агентствам, школам искусств. Кто-то откликнется, ещё выбирать будешь. Может, я тебя к себе возьму.

— Ой! А кем? А что у тебя будет? Куда ты меня возьмёшь? — мгновенно возбудившаяся ИнЧжон засыпает меня вопросами.

— Успокойся, — в защитном жесте выставляю вперёд ладонь, — Во-первых, у меня ничего нет, кроме планов, которые могут сорваться. Во-вторых, ты сначала попробуй по моему совету поступить. Вдруг тебе кто-нибудь шикарное предложение сделает? Представь, что какой-нибудь популярный телеканал захочет увидеть тебя, как ведущую. Идеальный вариант. Постоянная работа без авралов и долгих простоев. Лучшего никто не предложит, даже я.

— Твои планы не сорвутся, — уверенно заявляет ИнЧжон, — тебе ГуаньИнь ворожит.

Внутренне я аж дёргаюсь: «Откуда она знает?!». Придавливаю полыхнувшую панику, ничего такого она знать не может. Отвечаю назидательно:

— Сорваться может что угодно и у кого угодно. Это шоу-бизнес.

— Скажи, а что ты затеваешь? Я же вижу, ты что-то задумала, зачем-то в Канаду ездила, — теперь радость от успешного выступления заслонена вдобавок вспышкой неудержимого женского любопытства. Но удовлетворять его не собираюсь.

— Я много чего задумала, у меня целый ряд проектов. Только в большинстве из них вам места не то, что не найдётся… — задумываюсь над смягчением формулировки, — корейцы и кореянки туда не вписываются, они могут появиться только на втором плане.

— Вот ты всегда так, — упрекает ИнЧжон, Мульча тут же направляет на неё немигающие зелёные глазищи, — И песни на английском и проекты не для корейцев.

— Всё будет, не волнуйся, — успокаиваю её и немножко раскрываю планы, — Первый проект будет чисто корейским и вся «Корона» будет там задействована. Конечно, если согласитесь, если с СанХёном сговоримся или с вами, если вы успеете прервать контракт.

— А если нет?

— Если нет, будет другая группа. Да мне там даже трейни хватит, — абсолютно не беспокоюсь по поводу возможного отказа «Короны», что немедленно возбуждает ИнЧжон ещё больше. Зря это она, надо бы предупредить:

— Вот видишь, я тебе сказала совсем чуть-чуть. И что ты сейчас сделаешь? А ты сейчас сделаешь всё, чтобы мои планы порушить. И ещё будешь после обижаться, что я вас игнорирую.

Иня замолкает и недоумевающе смотрит на меня. Все смотрят, ГаБи и Мульча тоже.

— Ты сейчас возбудишься, растреплешь всем девчонкам, они начнут ликовать. Это заметит СанХён, всё разнюхает и начнёт свою партию. Во-первых, он вас не отпустит, чтобы контракт со мной шёл через него. Следующим шагом выставит мне неподъёмные условия. Наверное, он так не сделает, но кто за это поручится? Мы можем не сойтись, и вы полетите фанерой над Парижем, — заканчиваю непонятным для ИнЧжон оборотом, но суть она улавливает.

— Кто самый страшный враг женщины? — задаю последний вопрос и делаю последний глоток чая, — Она сама. Её любопытство, страсть трепать языком, лень, склочность и многое другое. Так что забудь, Иня, что я тебе сказала, и готовь резюме на телеканалы.

— Пойдём, Мульча, — ужин закончен, спать пора. Мульча не пожелала слезать и поехала на моём плече.

— Доклад, ГаБи, — требую я, едва мы оказываемся в своём номере.

— Канадское посольство под сильной охраной, к нему не подберёшься. На данный момент фанаты ограничиваются пикетами у отелей. Нападать и как-то провоцировать туристов в городе я запретила, — ГаБи замолкает, ожидая реакции.

Перевариваю инфу недолго. ГаБи докладывает так, будто отрабатывала мой приказ, хотя мы первый раз заговариваем на эту тему. Ох, уж эти её феодально вассальные ухватки! Ну, приказ, так приказ.

— Пикетов у «Голден Палас» не устраивать. Наоборот, всем туристам европейцам из этого отеля обеспечить сопровождение и охрану. Это касается только этой сети отелей. Как ты понимаешь, у меня там личные интересы. Само собой, можешь использовать средства клуба.

— Дальше, — я параллельно раздеваюсь, уже зевать начинаю, — Запрет на нападение на туристов правильный. Канадское посольство подержите в напряжении ещё сутки, а дальше посмотрим. Что-нибудь ещё у тебя есть?

— Непонятные волнения в чатах, — ГаБи начинает раздеваться. До этого чуть не по стойке «смирно» стояла.

— Многие осуждают тебя за твои нападки на Канаду. Говорят, что не надо было поднимать шум и жаловаться журналистам на синяки.

Недоумеваю. Затем доходит.

— «Ад Чосон» сказал своё слово? Корейские традиции и всё такое?

ГаБи согласно наклоняет голову, сидя на кровати.

— Один форумчанин примечательную фразу сказал: «Корея — макне среди развитых стран».

Минуту-другую я думаю, заложив руки за голову, Мульча успокаивающе мурчит на моих бёдрах.

— Сделаем так, — кратко объясняю задачу, — И чтобы всё чисто было, без давления. Знаешь, как можно склонять респондентов к нужному ответу? Если анкетёр будет в футболке с моим портретом или лейблом «Короны», это уже давление, понимаешь? Мне нужна максимально реальная картина.

На этом и засыпаю. Завтра финал, последний концерт и предпоследний день в Париже. Сегодня пропала репетиция с местным аккордеонистом Жаном Бювуазье, но он виртуоз, хватит нам последней репетиции прямо перед концертом. Не очень сложная у него партия.

22 марта, время 15 часов.

Происходило-то всё 22 марта в Париже, а смотрю 28-го числа. Вечерком, в кругу любимой семьи. Такие дела быстро не делаются, интервью снимается с нескольких ракурсов, монтируется, делаются рекламные вставки и иллюстрационные деморолики.

— Вы не на меня смотрите! — делаю вид, что возмущена, — Наглядитесь ещё. Туда смотрите!

Показываю рукой на экран телевизора, на который пустила запись интервью. Грубый, с пропусками неважных моментов, дублирующий перевод сделала сама. Больше двух часов ковырялась.

Мама и сестра не очень-то слушаются.

— Мы и так слышим, а зачем на экран таращиться, когда ты, вон какая, рядом, — возражает мама.

Я решила их побаловать и вырядилась в сценический костюм, один из которых я сдублировала почти полностью. Я в таком пела «Mademoiselle chante le blues». Только тогда мы в сетке были, а сейчас я нацепила тонкие нейлоновые чулки цвета «неро», мне же не плясать. Нейлон это про другое.

— Была б я вполовину такой, как ты, у меня б тысяча поклонников была, — СунОк не сводит с меня глаз, из которых рвётся тоскливая и безнадёжная зависть, — Подаришь мне такие чулки?

— Нет, — решительно мотаю головой, сестрицу надо подбодрить и сделать это надо именно так.

— Нет, тебе сейчас нельзя так одеваться, — я решительно останавливаю пультом воспроизведение. Экран замирает, когда наш с ИнЧжон танец ещё не начинается, мы только идём, нахально раскачивая бёдрами. Обращаюсь к сестре, которая с надеждой смотрит на меня.

— Ты сама не замечаешь, но ты уже заметно изменилась. Мне хорошо видно, потому что я тебя полтора месяца не видела. Ты стала выше на пару сантиметра, ножки стали длиннее, фигурка подтянулась…

— Да-да, — оживляется мама, — Скажи ей Юночка, а то она мне не верит. У неё даже походка изменилась, а шпагат она сейчас делает вот с таким запасом.

Мама разводит два пальца сантиметров на восемь.

— Холь! — искренне восхищаюсь я.

— СунОк, ты сейчас сделаешь так. Тренируйся изо всех сил, но одевайся скромно и закрыто. Длинные юбки, толстые колготки, низкий каблук, никаких вырезов и разрезов. А вот когда будет день рождения кафе, устрой праздник. Тогда мы и представим тебя публике при полном параде. Приглашу лучших костюмеров и дизайнеров одежды, сразишь всех наповал. Хорошо?

Раскрасневшаяся от будущих перспектив СунОк лихорадочно кивает.

— Представляешь, как твой бывший оппа будет локти кусать? — мы вместе хихикаем. Маленькие радости иногда приносят счастья не меньше, чем большие.

— Всё, смотрим и слушаем меня, самую лучшую в мире Агдан, — жму кнопку на пульте.

Остановившиеся на экране ИнЧжон и я, снова пошли, рассекая бёдрами телепространство и сердца зрителей мужчин. Встаём, ИнЧжон чуть сзади, замираем на мгновенье. Начинаем без раскачки, резкие чёткие движения с первой же ноты. Мама с СунОк дружно ахают. То ли ещё будет!

СунОк ещё раз ахнула, когда мы сделали волнообразные движения всем телом. В этот момент ИнЧжон стояла рядом и эти волны мы тоже зазеркалили. А потом мы до предела увеличили скорость, так что движения смазались, превратившись в вихрь.

Вот опять движения пошли с чёткой фиксацией, у нас два таких цикла. Снова вихрь и финал, когда мы несколько раз меняем позиции. То я впереди, то ИнЧжон.

— А меня научишь? — Глаза СунОк горят самым настоящим вожделением.

— Научу, — отказать я просто не могу, хотя сомнения в её способностях есть.

За столиком сижу я, в том же костюме, — режиссёрское решение, — и моя любимая ведущая Анна Дюваль. Сегодня она в порядке.

— Мадемуазель Агдан, если скажу «шарман» по поводу вашего танца, то это будет пошло. Я слов не нахожу, — выражает своё восхищение Анна, — Что это за стиль? Кто это придумал?

— Придумала я, — беззаботно отвечаю, вольно вытянув ноги, — Не на пустом месте, безусловно. Похожие танцы есть в Японии, Корее, может ещё где-то. Я всего лишь доношу в концентрированном виде некие манеры, характерные для танцевальной эстрады Азии. Когда я говорю, что нашим танцам присущи мелкие сложные движения руками, не все сразу понимают, о чем речь. Я решила, что лучше показать.

— Да, — Анна сияет на меня улыбкой, — Вам это удалось. Мы теперь понимаем, что такое азиатский стиль.

— Мы взяли у вас канкан, — улыбаюсь ответно, — должны же дать что-то взамен.

— Какие у вас впечатления о Франции?

Проходной вопрос, традиционный. И спектр возможных ответов известен заранее. Но не погладить по головке зрителей нельзя. Да и жалко, что ли?

— О Париже, вы хотели спросить? — хоть как-то стремлюсь выйти за границы.

— Мадемуазель Агдан, вы ведь и в Марселе побывали.

— Марсель очаровательный город, у всех портовых город непередаваемая словами аура. Запомнилась местная опера, мы там концерты давали и боевая эскадра на рейде. Очень красивое и впечатляющее зрелище. А моряки, наверное, самые лучшие зрители.

— А ваша корейская морская пехота? Какие они зрители? — не удержалась приткнуть шпильку Анна. Впрочем, не осуждаю, иногда соблазны так сильны, так сильны…

— Они не зрители. Они сослуживцы и фанаты.

Анна, вслед за ней я, смеётся.

— Париж в комплиментах не нуждается. Париж сам основа для комплиментов. Самый лучший комплимент для любого города, какой? «Не хуже Парижа», «Почти, как в Париже». Так ведь? А конкретно, Гранд-опера нас потрясла. Такого роскошного великолепия я нигде не видела…

— Лувр, Версаль…

— Лувр это музей! Гранд-опера — действующий музей, и не как музей, а именно, как концертная площадка.

— Вы так описываете, что мне самой захотелось туда сходить. Давно там не была, — улыбается Анна.

— Но самый главный комплимент вы ещё услышите. Следите за новостями, — улыбка моя приобретает черты коварства.

— Опять интригуете? — догадывается Анна и не останавливается в своих догадках, — Песня!?

Она нацеливает на меня пальчик и хихикает, глядя, как я разочарованно кривлюсь.

— В следующий раз попрошу ваше руководство, чтобы дали партнёра не такого догадливого, — бурчу я. Анна опять хихикает, беседа приобретает характерный для французов шарм легкомыслия.

— Мы наслышаны о недоразумении с вами в Канаде. Настроены вы принять извинения канадского правительства или не будете с ними разговаривать?

— Для меня, как для кореянки, положение странное и непривычное, — признаюсь я, — Сейчас объясню. В Корее невозможно представить ситуацию, чтобы старший извинялся перед младшим. Обратное происходит постоянно, но вот так? Невозможно. Конечно, я звезда и всё такое, но это же целая страна. Большая, сильная и влиятельная. Как я могу не принять извинений с их стороны? Приму, конечно.

— Но не сразу, да? — Анна тонко улыбается, — Мы наслышаны о том, что канадский посол к вам подходил.

— Журналисты, — вздыхаю, — всеведущи и всезнающи. Но у девушек есть неотъемлемая привилегия. Я прямо-таки обязана хоть немного покапризничать, вы согласны?

— О, да! — Смеётся Анна, — Хотя мой начальник почему-то считает иначе.

— Не может быть! — не верю я, — Он же француз! Наверняка что-то такое вам позволяет.

— Ну, по мелочам, да…

— Мадемуазель Агдан, расскажите всё-таки подробно, что произошло в Монреале? — Анна возвращается к горячей теме.

— Анна, какая-то цепочка недоразумений и непониманий. Прошу понять правильно. Я прекрасно понимала, что нахожусь в чужой стране, и делала на это скидку. Прекрасно понимаю, что полиции всех стран похожи друг на друга. Все имеют дело, по большей части, с преступниками и правонарушителями. Профессиональная деформация неизбежна.

Анна не перебивает, внимательно слушает. Меняю позу, эта уже утомила, подбирая ноги под себя. Мельком привычно отмечаю лёгкое оживление операторов.

— Началось всё в гостинице. Портье заподозрил, что мой паспорт фальшивый.

— С чего он так решил? — вполне удобный вопрос для меня.

— Я была в маскирующих цветных линзах. Азиатка с синими глазами в мире всего одна, поэтому без них я на улице стараюсь не показываться. В Канаде я вроде не так популярна, но кто его знает? Так что портье видит перед собой кареглазую девушку, а в паспорте синие глаза. Добавьте сюда всеобщую опаску террористических актов, и вот портье вызывает полицию. С этого всё и началось.

— А почему вы не сняли линзы или не сказали, что вы в линзах? Или говорили?

— Да мне и не дали ничего сказать, — пожимаю плечами, — Скоропалительный какой-то портье попался. Моментально вызвал полицию, не задавая мне никаких вопросов. Бдительным агентом антитеррора, наверное, себя вообразил.

— К приезду патруля я линзы всё-таки сняла. Необходимости в них уже не видела. Поняла, что в Монреале меня не узнают. Мне мнилось, что впереди забавное приключение. Полицейские, их двое было, оказались приятными и симпатичными парнями. До тех пор пока не случилось нечто, что полностью заставило меня поменять отношение к происходящему.

— Грубость, которую к вам проявили, когда вас привели на станцию? Как его звали?

— Коллеги Клодом называли. Массивный здоровый парень со злым лицом. Дёрнул меня за руку так, что будь я на каблуках, непременно упала бы. Было больно, — я морщусь при одном только воспоминании, — Но не это изменило моё отношение к происходящему. Всё могло ещё кончиться миром. Хотя мне и показалось, что Клод готов был избить меня прямо на пороге, но разумом я понимаю, что это обычная профессиональная деформация. Другое неприятно.

— Что именно?

— В этот момент все будто застыли. Никто не сказал «Клод, прекрати!», ничего подобного. Около десяти человек вокруг и будто чего-то ждут. Первый раз в жизни испытала неприятные ощущения от того, что от меня ждут какого-то зрелища. Интересно, чего они ждали? Что я драку затею?

— Как может хрупкая девушка противостоять здоровенному мужчине? — удивляется Анна.

— Вопрос совершенно в другом. Я в полицейском участке, передо мной полисмен. У меня нет права его бить, а он всем видом показывает, что готов применить силу. И уже применил. Чистой воды провокация. И что было бы? Шум на весь мир «Агдан затеяла драку с полицейским в полицейском участке»? Очень здорово. На меня сразу бы цистерну помоев вылили.

— Итак. Ситуация очень подлая. Клод всем видом показывает, что вот-вот нападёт на меня, а защищаться я не имею права. Будь он обычным гражданским, напавшим на меня в тёмном переулке, я бы ударила его ногой в лицо и удрала бы. А будь со мной ножи, могла бы и на мелкие кусочки его нашинковать.

— Ого! — смеётся ведущая, — Что, действительно смогли бы?

— Сомневаетесь? — я завожусь. Мы сидим напротив друг друга, не строго, спинки стульев слегка расходятся. Ракурс для удобства операторов.

— Анна, держите перед собой что-нибудь, — показываю ей, как расположить руку, вертикально держащую блокнот.

— Зачем? — вопрос глупый, но ответить могу.

— Не по лицу же вас бить! — кокетливым движением отвожу ноги в сторону, коленки вместе. Операторы опять оживляются. Я резко поднимаю правую ногу, коленом к груди, повёрнутую вбок, упор на левую. Выпрямляю в сторону и вверх, и со сгибом в колене делаю резкий мах параллельно столу на уровне лица ведущей.

Блокнот выбивается из её руки, упархивает в сторону испуганной птицей. Анна вздрагивает и ахает.

— Это невероятно!

Некоторое время требуется для восстановления статуса-кво.

— И что было дальше?

— Старший патрульный Триаль, который меня привёз, загородил меня от Клода и отвёл в сторону. А дальше обычная полицейская рутина. Обыск, изъятие всех вещей с составлением описи. Девушки-полицейские этим занимались. Я их попросила заказать мне что-нибудь в ближайшем кафе. Последний раз ела в самолёте за три часа до прилёта. К тому времени пятый час пошёл, как я ничем не перекусывала.

— Они позволили вам сделать заказ?

— Да. Но ужина я так и не увидела.

— Что произошло?

— Самое главное произошло до исчезновения моего заказа.

— Столько вопросов, — улыбается Анна, — Ваш заказ украли? На полицейской станции? И что такого произошло?

— Меня после обыска допрашивал лейтенант. На его профессиональные провокации я тоже готова закрыть глаза…

— Какого рода провокации? — моментально цепляется Анна.

— Профессиональные. Полицейские часто не знают точно, совершал ли правонарушение задержанный или нет. Поэтому начинают с вопроса: «Зачем вы это сделали?». Как бы подразумевая, что сомнений в виновности никаких нет. Полагаю, иногда это срабатывает. Повторяю, готова закрыть глаза.

— На что вы не закрыли глаза?

— Я уже говорила, что ко времени допроса не ела часов пять. Лейтенант уже всё знал. И то, что случилось недоразумение и ни в чём я не виновата. И то, что я популярная звезда, знал. Проверял по интернету и всё там нашёл. И то, что я есть хочу, тоже знал. Он слышал про мой заказ. И когда он стал пить кофе, не предложив мне, вот это и была та мелочь, которая полностью истощила моё терпение. Именно тогда я решила, что мирной и покладистой я с ними теперь не буду. Миф о галантности канадских мужчин в моих глазах рухнул с громким треском.

— Как зовут того лейтенанта?

— Как зовут? — я задумываюсь, — Ой, не помню. Лейтенант и лейтенант, вылетела фамилия из головы.

— Может, просто не хотите говорить? — хитро улыбается Анна, — Может, он вам симпатичен?

— Может, и не хочу. Может, и симпатичен, — не менее хитренько улыбаюсь я.

— А что с ужином случилось?

— Да ничего особенного, — отмахиваюсь я от неважного, — у них там есть один шутник, который любит прятать еду от сослуживцев. Так я поняла. Он прячет, потом отдаёт. Иногда кусочек отрежет, иногда сам друзей угощает. Увидел мой заказ, спрятал, кто заказал, узнать не смог. Девчонки, которые знали, куда-то отходили.

— Но вы обиделись?

— Обиделась, но к тому времени это стало не важно.

— Лейтенант во всём виноват?

— Почему лейтенант? Он просто крайний оказался, а самый большой вклад внёс Клод.

— Значит, Клод больше всех виноват? — педантично расставляет все точки над всеми «ё» Анна.

— Да. Самый злой, самый грубый, самые неприятные переживания он доставил, — соглашаюсь с выдвинутым тезисом.

— Чувствуете сожаление по поводу разгрома канадского посольства в Сеуле?

— Нет. Не мои проблемы. Я патрульных предупреждала, что я — звезда. Лейтенанту говорила о том же. А что такое звезда? Это огромная популярность, большое число фанатов. Фанаты в большинстве своём молодые импульсивные люди. Как их удержишь? Я предупредила, что я — звезда? Предупредила. После этого они допустили грубости, провокации, стащили ужин, посадили в камеру с какой-то индеанкой. А если бы соседка оказалась неадекватной хулиганкой и напала бы на меня? Могло такое случиться? Могло. Вот была бы история! Выхожу от полицейских и сразу в больницу.

Немного помолчали, я дыхание после долгих речей перевожу.

— После моего предупреждения о моём статусе, мои заботы кончаются. Они должны были думать, чтобы со мной ничего не случилось. А раз случилось, то они и виноваты во всех проблемах. С них спрос, не с меня. Поэтому пусть канадский МИД разбирается с канадским МВД, что там произошло и кто виноват.

— Но вы можете обратиться к фанатам и призвать их к порядку?

— Не могу.

— Почему же? — удивляется Анна, — Они же ваши фанаты!

— Меня никто об этом не просил. Ни канадское, ни южнокорейское правительство не обращались ко мне с такой просьбой. Не просят, значит, не надо. Зачем мне лишнюю инициативу проявлять? Вдруг им этого не нужно, откуда я знаю? Мне лично кажется, что нужно, но я за них решать не могу.

— Если обратятся, вы остановите фанатов?

— Если обратятся, я попробую их остановить. Я их не всех контролирую. Там их несколько сотен тысяч, кто-то может и не послушать.

— В Корее понятно, а почему Япония?

— Меня там тоже хорошо знают. Но с японскими фанатами у меня связь слабая. Хотя там события не такие драматичные, как в Сеуле. Думаю, сами успокоятся.

— К отелю «Хилтон» претензий нет? — задаёт всё-таки неприятный вопрос Анна.

— Нет, — начинаю улыбаться, — Особенно после того, как мы контракт заключили.

— Какой контракт, мадемуазель Агдан?

— Хороший контракт, выгодный, — и пытаюсь предупредить возможные вопросы, — Для обеих сторон выгодный.

— Понятно, — «с вами всё ясно», так можно перевести её интонацию.

— Знаете, что происходит во французских чартах? — предыдущая тема исчерпана, времени терять не стоит, потому Анна заводит новый разговор.

— Не знаю. Просветите.

— Недели полторы за первое место бьются «Derniere Danse» и «Je suis malade». «Je t’aime» — устойчиво на третьем месте, потом «Лолита», «Калимба де Луна» и так далее. Вся топ-десятка заполнена вашими песнями.

— «Je suis malade» борется за первое место? — удивительно для меня. Не ожидала!

— Не жалеете, что отдали эту песню мадемуазель АйЮ?

— А о чём жалеть? Песня хороша, но не для моего голоса и не в моём стиле.

Так и поговорили. Напоследок Анна поинтересовалась, когда Франция может ещё раз увидеть меня, но тут я их утешить не могу.

— Увидеть можете и по телевизору. Ещё с вами останутся мои песни. Вы меня просили приехать, я пообещала. Обещание выполнено, больше ничего обещать не могу. У меня огромные планы и быть всего лишь певицей мне уже мало. Очень мало. Что дальше? Узнаете из новостей.

23 марта, время — 20:09.

— Мадемуазель Агдан! — поворачиваюсь на голос. О, вот и они, мои канадцы! Рядом с послом и его помощником двое, те самые полицейские, с которых начался мой маленький и не очень приятный квест в Монреале.

Первое отделение концерта прошло. Естественно, на ура. Девчонки выкладываются, как та бабка в анекдоте, которая поняла, что сексом занимается последний раз в жизни. Финишную ленту рвём красиво. Только что с ИнЧжон ударили своим любимым «Hands performance» в усечённом варианте. Сорвали аплодисменты, и никакие злые языки не осмелятся назвать их вежливыми.

Мы в танцзале, АйЮ и БоРам оттягивают часть зрителей на себя в фойе. Больше трети взять у них не получается, но тут не поймёшь, народ хаотически фланирует туда-сюда.

«Derniere Danse», так же, как и «Je suis malade», мы с АйЮ оставили на десерт, на второе отделение. И первое отделение закончила АйЮ со своим, то есть, с моим «Je t’aime». Зал постанывал в такт песне и принялся подпевать. АйЮ пару раз направляла микрофон в зал. Меня чуть царапнуло, но не всерьёз и не надолго. Песня моя! АйЮ всего лишь исполнитель. Ладно, жалеть не стоит, песня моя, только вот в смысле исполнения абсолютно чужая. Я недооценила глубину сентиментальности французов, что не страшно. АйЮ входит в эту нишу, как патрон совпадающего калибра в патронник. Идеально попадает.

— ИнЧжон, будь рядом! — цепляю на лицо очаровательную лёгкую улыбку хозяйки вечеринки, встречающую самых важных гостей, предупреждаю Иню, — Переходим на французский язык, щас блеснёшь своими знаниями.

ИнЧжон поморщилась бы, но канадцы уже идут к нам, ей приходится тоже приветливо улыбаться. Здороваемся. Бросаю на Иню одобрительный взгляд, «Бонсуар» и понимает и произносит. Представляю ей джентльменов.

— Мсье Бредли, посол Канады во Франции. Его помощник мсье Такер. А это Ален и Робер, полицейские из Монреаля, самые первые канадцы, с которыми я познакомилась в Монреале.

— Моя подруга ИнЧжон, участница группы «Корона», — ИнЧжон миленько улыбается, не менее мило смущается, когда джентльмены и ей целуют ручку. Рядом щёлкает фотоаппарат. Старается канадское сопровождение. Насколько я понимаю, ИнЧжон не поняла слово «посол», потому кратко шепчу ей в ушко перевод.

— Не обращайте внимания на наши шепотки, мсье, — поясняю мужчинам, — ИнЧжон не сильна во французском, кое-что ей приходится переводить.

После этого гляжу на ИнЧжон, с трудом справляясь с челюстью, что так и норовит отвиснуть. ИнЧжон вдруг заявляет:

— Не волнуйтесь, мсье. Мадемуазель Агдан недооценивает моё владение французским. Я вполне способна поддержать разговор.

Акцент, и заметный, есть! Но ведь без ошибок такие сложные фразы сказала! Мои труды были не напрасны! У меня аж настроение поднялось. Теперь можно и Канаду простить, радуйтесь канадцы, легко отделаетесь.

— Я так понимаю, Ален и Робер должны мне что-то передать? — нечего сопли жевать, антракт не резиновый.

— О, да! — спохватывается мсье Бредли, — Мсье Триаль!

Триаль немного скованно делает ко мне шаг и протягивает чек. Робер держится рядом, не сводит с меня глаз, будто впервые увидел. Хотя посмотреть есть на что, опыт Юркина подсказывает, что стройные девичьи ножки на высокой платформе и в сетке бьют по мужскому сердцу безжалостно и наотмашь. Короткие шортики, излюбленный элемент одежды всех кореянок, прячутся под длиннополым жакетом. Цвет одинаково чёрный, так что издали чудится, что мы без юбок или чего-то, их заменяющего.

Посол показывает себя неплохим режиссёром. Не успеваем мы опомниться, а уже улыбаемся на камеру фотографа, держа под руки канадских мсье. Я Алена и Робера, ИнЧжон украшает собой посольство. В моей руке красивый чек с красивой суммой, и что-то мне чудится, что резкость фотограф наводит именно на него.

Мои ребята ведут себя несколько деревянно. Понять можно, выдернули из родного Монреаля в далёкий Париж, подвели к звёздам, к которым так просто не подойдёшь, и что теперь делать?

— Ален, Робер! Вас там не ругают? Мне бы не хотелось, чтобы вы пострадали в результате этой глупой истории? — прежде чем парни принимаются меня уверять, что всё в порядке, ловлю предостерегающий взгляд посла. Хм-м, ничего, я потом проверю.

— Мадемуазель Агдан, — обращается ко мне посол, — Можно ли считать, что досадное недоразумение улажено?

Я соглашаюсь, считайте, конечно.

— Тогда не могли бы вы обратиться к вашим фанатам с просьбой прекратить беспорядки, — это он молодец, одобряю. Интересы страны превыше всего.

— Могла бы, — очаровательно улыбаюсь послу и всем остальным, — гарантий не даю, сами понимаете, я не генерал, командующий своими войсками. ГаБи!

Я оглядываюсь в поисках своей… не знаю, как и назвать? Подруга, секретарша, телохранительница? Искать её не пришлось даже взглядом, ГаБи возникает, будто из ниоткуда.

— ГаБи! Поставь всех на уши, но беспорядки в Сеуле должны немедленно прекратиться! Передай всем мою благодарность. Если кто пострадал, окажи помощь.

Я говорю по-корейски, но помощник посла меня напряжённо слушает. Знает корейский? Да и пусть!

ГаБи немедленно исчезает. Оглядываю своих спутников, Робер вдруг смущённо отводит глаза. О, кажется, есть повод почудить.

— Нет-нет, — горячо возражаю я, — Вы так не должны поступать!

Мужчины смотрят с недоумением и опаской. Что не так, пронеси нас господи! — читается на их лицах.

— Мы для того так и одеваемся, чтобы на нас смотрели. Если хочется глядеть на ножки, глядите! Робер! — показываю на него пальцем, — Когда вы отводите глаза, это даже обидно!

Робер, краснея от смущения, медленно обволакивает взглядом всю мою фигурку. Триаль, как и все остальные, улыбается.

— А я вот не могу оторваться от ваших прекрасных глаз, — заявляет он.

— Тоже допустимо, — соглашаюсь и на это, — Прошу учесть, что костюмы от Кардена. Этот мастер заслуживает того, чтобы его труды оценили по достоинству. ИнЧжон!

ИнЧжон тоже молодец, поняла меня не с полуслова, а с полужеста. Плавного, округлого движения рукой. Она вышла под мужские взгляды, — не только наших собеседников, публики вокруг полно, — двумя лёгкими шагами, крутнулась, сделала пару махов ногами, снова крутнулась. Завершает всё лёгким реверансом.

— Мадемуазель Агдан! — обращается посол, — Не могу не воспользоваться моментом и пригласить вас в Канаду.

— Имеете в виду с концертом?

Посол усиленно кивает.

— Не могу ничего обещать. В ближайшее время не планирую никаких гастролей. К тому же я никуда не поеду без новых песен. И одной-двух будет мало. И вам ещё надо договариваться и с АйЮ, и с БоРам. Нет смысла ехать одной.

— Но мы можем надеяться?

— Надеяться можете. Не раньше, чем через год. И ещё раз предупреждаю, это не обещание. Вы приглашаете, а я буду смотреть, как сложатся звёзды. Может, приеду, может, нет. Всё, мсье, наше время вышло.

ИнЧжон уже сигналит мне глазами, что пора, время дозволенных речей вышло. Звенит звонок, извещающий о конце антракта.

23 марта, время — 21:03.

Я сегодня, как и все, в ударе. Настало время моей любимой песни «Derniere Danse» и я сделала ход конём, чтобы дополнительно развлечь публику. Выхожу на сцену, открывается второй занавес, за которым собрались музыканты.

На сцену выхожу после Мульчи. Мой ход конём, это использование её сверхъестественной сообразительности. Ей закрепили беспроводной микрофон, она, нисколько не смущаясь огромного зала и тысяч глаз, вышла на середину, сказала «М-я-я-у-р-е м-я-я-у-о-у!» и, гордо задрав хвост, ушла. И только затем к зашумевшему и смеющемуся залу выхожу я.

— Если вы не знаете кошачьего языка, то я поясню. Она сказала, что вас ждёт песня «Derniere Danse»!

Пришлось ждать с минуту, пока зал успокоится. Окончательно не дожидаюсь, начинаю. Песня такая, на подобное настроение неплохо ложится. Зал остаточно шумит, но я легко перекрываю шум своим голосом. Передо мной привычно возникает пульсирующее облако, и в нём я с наслаждением прокладываю линию песни.

Срываю по окончании овации, ухожу и думаю: вот чего они нашли в этой «Je suismalade»? Моя же намного лучше! Глубок и непонятен колодец французской души. Следующая БоРам, она и АйЮ встречают меня за кулисами.

— Ты сейчас добавишь сладкого, — тычу пальцем в Борамку, уже вставшую на стартовую позицию, — а ты окончательно превратишь их в сироп.

Это я уже АйЮ обвиняю. Та смеётся и целует меня в щёчку.

Я как в воду глядела. Ожидаемо зал под песню АйЮ потёк. Именно так охарактеризую состояние зрителей. Даже мужчин проняло, про женщин и говорить нечего. Вот кто продвигает АйЮ во французских чартах, только сейчас это поняла.

Финал. Финал концерта, финал гастролей, финал нашего пребывания во Франции. Об этом и говорю залу.

— Медам и месьё! Я и мы все прощаемся с вами. Но певицы разговаривают песнями. Поэтому слушайте песню, она о вас, о Франции, о Париже. Так и называется «О, Париж!». Партию на аккордеоне исполняет ваш соотечественник, мастер-виртуоз Жан Бювуазье.

Хотелось по булгаковски сказать «Маэстро, урежьте марш!», но, во-первых, не марш, а во-вторых, как же это сказать по-французски?

— Заряжайте, Жан! — и Жан зарядил.

Предусмотрено было длинное вступление без вокала, к тому же я постаралась. Так аккуратно и осторожно вплела свой голос, что зрители не сразу поняли, что я уже пою. А я выпадаю в облако, и мне уже нет дела до отдельных зрителей. Эти мотивы на аккордеоне отражаются в облаке интереснейшей вязью и, судя по всему, идеально резонируют с очень глубокими струнами в душе парижан.

Понимаю это с предельной ясностью, когда песня кончается. Зал не потёк, как после песен АйЮ, он был нокаутирован, вбит в состояние прострации. Зритель в большинстве своём даже хлопать не мог, чтобы не расплескать из груди звенящее ощущение блаженства. Облачная связь оборвана, но пока она работала, я со зрителями была чем-то одним. Поэтому и знаю.

На сцену выходят все, даже моя Мульча, которая садится рядом со мной, обвившись хвостом. Кланяемся и уходим. Не успевшие отойти от транса зрители осторожно хлопают.

Статья на первой полосе. Автор — Анри Бессон.