Рождение сверхновой

Глава 15 Париж — Марсель — Париж

22 февраля, время 20:14.

Энергетическое облако передо мной было похоже на сгенерированное визиткой «Мадемуазель» только своим происхождением. Структура, рисунок переливающихся разными тонами и причудливо двигающихся линий, ритм пульсаций, всё — другое. Энергетикой не уступает «Мадемуазель», но спектр цветов более весёлый и беззаботный. Что-то алое, оранжевое, бирюзовое.

Я научилась петь! По-настоящему научилась. И никогда ни от кого не слышала о таком экстрасенсорном восприятии собственного пения на фоне восторга публики. Реагирующая публика исполняет роль отражателя, зеркала, голографической подсветки, как-то так. Без неё ничего подобного, на тех же репетициях и близко не возникало.

За моей спиной вычерчивает замысловатые пируэты наша кордебалетная группа. Не оглядываюсь, и от облака отрываться нельзя и знаю, что всё в порядке. И знаю, что зал, заполненный пританцовывающими парнями в белой форме и смешных шапочках, приближается к состоянию экстаза.

В этом номере «Kalimba De Luna» есть кое-какая закладка. В музыкальном сопровождении песни. Никаких сомнений у меня нет, что она сработает. Вопрос только в том, насколько громко, но мне хватит в любом случае.

Концерт близится к концу. Это предпоследняя песня.

— Эту песню вы услышали самые первые! Считайте это моим подарком храбрым французским морякам!

Надо делать паузу, просто одной песни не хватит для заполнения времени до конца концерта. Финальную точку, уже традиционно, ставлю песней «Ceux QuiN'ont Rien» (https://youtu.be/1PMf-jqnRM4). Энергичную песню нельзя ставить последней, потом трудно справиться с перевозбуждённой публикой.

Всё! Отработали! Теперь отход, цветя улыбками, помахивая руками, удаляемся со сцены под свист и крики.

За кулисами меня перехватывают два представительных джентльмена. Отбиваюсь от них с трудом.

— Нет-нет, месье, вы поймите, мы просто не можем. У нас через полтора часа ночной поезд в Париж, где у нас каждый час расписан. Месье, вам уже невероятно повезло, что мы оказались здесь. Решение дать концерт в Марселе было абсолютно спонтанным…

Это действительно так. Я даже знаю, кому сказать за это «спасибо». Мне. За идею, которую я подала три дня назад…

19 февраля, время 9:30.

Завтрак только что кончился, и надо бы идти в тренажёрный зал, но партнёры затащили меня к СанХёну. Аргумент его был неубиваемый: «ЮнМи, ты сама говорила, что являешься полноправной стороной нашего договора. Так что изволь хотя бы выслушать и согласиться с нашими планами».

— Замечательно. Вы примете меры против клакеров, узнаете, кто за ними стоит, и организуете противодействие, — я пытаюсь кратко резюмировать пространные речи Пьера Дювона, представителя «Sony music».

Месье Дювон похож на своего тёзку из мира Юркина, Пьера Ришара. Лысину с длинными бакенбардами заменить пышной курчавой шевелюрой, удлинить нос и вот издалека парень — вылитый Ришар. Худой, высокий, с живыми глазами.

— Именно так, мадемуазель ЮнМи, — подтверждает Пьер, — Вас мы обязаны держать в курсе, дело очень серьёзное. Вы сами знаете, как газеты и ТВ могут сделать гору из ничего. Ваше турне пройдёт с громким успехом, а весь мир будет считать, что вы провалились.

Они, в основном, мсье Дювон мне рассказали, что во время следующего концерта в холле будет дежурить банда журналистов, которых прикроют полицейские наряды. Ни один клакер не уйдёт от назойливых журналистов с их провокационными и наглыми вопросами. И стоит только кому-то хотя бы ругнуться, привод ему в полицейский участок гарантирован.

— Никаких серьёзных обвинений мы предъявить не можем, — поясняет Дювон, — Нет клакерства в списке уголовно наказуемых правонарушений. Но пугнуть, подействовать на нервы можем. Может удастся выяснить, кто их нанял, но это вряд ли. Наверняка использовали посредников.

Ну, это как обычно. В таких делах главное — остаться незамеченным. Если тебя засекли, ты не только проиграл, ты крупно влип. Скучающим взглядом смотрю мимо мужчин на работающий телевизор.

— ЮнМи, мы тут посоветовались, — вступает СанХён, — Следует слегка подправить программу выступлений. Пару японских песен убрать и заменить их французскими.

— Офранцузить ваши концерты, так сказать, — заулыбался Дювон, — Это заметно повысит привлекательность концертов. На клакеров будут смотреть удивлённо и неодобрительно.

Вот сразу мне не понравилась эта идея. Моментально! Я гляжу на экран телевизора, прислушиваюсь к еле слышному бубнёжу. В Марсель заходит военная эскадра. Французская, во главе с авианосцем «Шарль де Голль». В этом мире знаменитый генерал тоже существовал и сыграл свою роль, хотя и несколько другую, чем в мире Юркина.

— Вы хотите усилить привлекательность концертов? — спрашиваю мсье Дювона.

Он расцветает улыбкой.

— Именно так, мадемуазель ЮнМи. Мы осложним работу клакеров.

— Мы её упростим, — не соглашаюсь я, — Обычные зрители, стоит им только понять, кому они обязаны более высокой зрелищностью, начнут смотреть на клакеров с сочувствием и одобрением. К тому же не стоит выбрасывать свой стратегический резерв, когда у нас и без того аншлаг.

Мужчины замолкают и переглядываются. Знаю, откуда ноги растут. СанХён. Разбаловала я его, привык он относиться ко мне, как к палочке-выручалочке. Мы сейчас выложим козыри, а ЮнМи нам ещё что-нибудь напишет. Возможно, напишу, только всё равно это глупо, разбрасываться ресурсами просто так. Тогда лучше задержаться во Франции и дополнительные концерты дать. Больше денег снимем.

Так, а в Марсель тем временем входит эскадра и скоро город будет переполнен моряками, соскучившимися по девушкам, цивилизации и прелестям гражданской жизни. Если сговориться с командованием… вот и сделала я предложение, которое сработало и забросило нас в Марсель.

— Мы можем следующий концерт перенести на более поздний срок?

— Это возможно, но… — начинает мсье Дювон.

— Тогда так и поступим, — заканчиваю я за него, — Для начала неплохо бы слегка увеличить цену на билеты, пусть организатор клакеров для начала выбьется из своего бюджета. Подумайте над этим. Впрочем, это не главное. Договоритесь с военно-морским командованием о концерте для их моряков. В Марселе.

Я показываю рукой на телевизор, где на завершающих кадрах военные корабли в порту.

— Вряд ли наши недоброжелатели смогут быстро сориентироваться и нанять в клакеры моряков. Они военные, живут на казарменном положении, им трудно будет объяснить боевым товарищам, почему это они пошли против всех.

Глаза мсье Дювона зажигаются энтузиазмом и пониманием. Он сумел меня удивить. Тут же вскакивает и бросается к телефону.

— Мы немедленно это сделаем, мадемуазель ЮнМи! — экспансивно выкрикивает и дело закручивается. СанХён только рот раскрывает от удивления. Меня тоже удивляет настолько быстрая реакция, я только предложила, мне вовсе не хочется мотаться по стране. Она не такая маленькая, как Япония, где почти всё в шаговой доступности. Вообще-то я хотела только обсудить тему, возможно, слухи пустить, что мы отбываем в Марсель, раз Париж нам козни строит. Но раз так, то слухи тоже сгодятся. Пока Дювон трещит по телефону, делюсь с СанХёном ещё одной идеей. Он слегка суживает глаза, иногда он так делает, когда слышит что-то интересное.

— Всё, саджанним, мне пора, я и так с вами заболталась.

Вот так всё и закрутилось. А теперь в Марселе отбиваюсь от местных, не желающих нас отпускать. Уже двое суток, как мы в Марселе, сегодня дали последний четвёртый концерт. Чистая халтурка, конечно, но если моряки дуреют от одного нашего вида, то пуркуа па? (почему нет).

Отбиться от распалённых марсельцев, — среди них и мэр был, — удаётся с помощью двух доводов. Первый — нет согласия нашего руководства. И второй:

— Вы ставите ваших женщин в трудное положение. Им всего за неполные сутки надо продумать и приготовить новый наряд, причёску и всё остальное. В Гранд Опера просто так не пойдёшь…

И второй довод галантные французы не принять не могут. А обещание приехать ещё, предупредив заранее, разоружает их полностью. И хорошо, нас Париж заждался.

20 февраля, время 9 часов утра.

МуРан в своём кабинете беседует с шефом безопасности, ХёБин рядом.

— Наш источник в окружении Агдан сообщает, что слухи о провале ложны, но не беспочвенны. Выявлена попытка конкурентов скомпрометировать выступления группы «Корона». Технически всё выглядит просто: выкупается часть билетов для своих людей, которые во время концерта покидают его, делая вид, что им не понравилось, — докладывает СанУ.

МуРан подписывает распоряжение на выплату пяти тысяч долларов наличными информатору. Небольшое пособие для господина ЮСона, так ведь и работа не великая и непыльная. СанУ, поклонившись, покидает кабинет.

— Вот видишь, внучка, — говорит Муран, — обычное дело. Кто-то достигает успеха, а кто-то из зависти пытается мешать.

— Всё время с ней что-то происходит, — недовольно замечает ХёБин.

— Разве у тебя никогда ничего не происходит? — резонно спрашивает МуРан, — Постоянно что-то случается, но ты справляешься. Агдан тоже решает свои проблемы.

— Посмотрим, решит ли на этот раз, — не сдаётся ХёБин.

— Она много раз попадала в неприятные ситуации и всегда выходила из них с прибылью. Выкрутится, — замечает МуРан.

— Посмотрим… — упрямится ХёБин.

МуРан хлопает ладонью по столу. ХёБин слегка дёргается.

— А когда ты насмотришься, как она снова всех оставит в дураках, ты скажешь, посмотрим, как она выкрутится в следующий раз?! — МуРан не сдерживает раздражения, — Потом в следующий, и так до бесконечности?

ХёБин молчит, крыть ей нечем.

— Скажи прямо, ты мне поможешь или нет? — МуРан ставит вопрос максимально остро.

— Я подумаю…

28 февраля, время 19 часов.

ДжеМин и СунОк не отлипают от телевизора, в котором за небольшим столиком беседуют двое, импозантный брюнетистый мужчина и хорошенькая девушка, их дочь и сестра. Ещё утром позвонила ЁнЭ и сообщила, что в программе MBS вечером будет большая передача с ЮнМи. Не обманула. Первые минуты женщины даже дышат с осторожностью. Перевод сопровождается субтитрами. Хочешь — читай, хочешь — слушай.

В правом верхнем углу логотип, двоечка на красном фоне, телеканала Франс-2.

24 февраля, время 10 утра.

На этот раз мне в партнёры достался мужчина, Мишель Монтень. Я бы предпочла уже знакомую Анну Дюваль, но та насморк подхватила. Хорошо, что не я, мне сейчас даже несерьёзно болеть нельзя.

— Бонжур, мадемуазель Агдан.

— Бонжур, мсье Монтень.

— Итак, мы, французы дождались, наконец-то, вашего личного визита во Францию, — начинает Мишель.

— Неправильно говорить «наконец-то дождались», мсье Монтень, — смеюсь я, — Я практически мгновенно примчалась. Как только узнала, что во Франции меня с нетерпением ждут, тут же начала туда собираться.

— Несколько месяцев это мгновенно? — задирает бровь кверху ведущий.

— Я давала вашему каналу, вашей коллеге Анне Дюваль, интервью в конце октября. Тогда я поделилась с вами своими планами. Я напомню. Мы готовились к турне в Японию, отменить которое или перенести на более поздний срок было невозможно. Договора заключены, сроки согласованы. Закончилось оно в двадцатых числах декабря, до начала января я восстанавливалась…

— Заболели после Японии? — сочувственно озабочивается Монтень.

— Ничего страшного, обычное переутомление. Фактически сразу после Японии я приехала во Францию. Вы же не ждали моего личного визита, во время которого я дам несколько интервью, проведу пресс-конференцию и уеду? Вы ждали меня, как певицу и артистку. Для этого нужна концертная программа, причём с французским репертуаром. Французы — националисты в хорошем смысле, они считают французское самым лучшим. Ехать к вам без песен на вашем языке — заранее планировать провал. И за полтора месяца почти с нуля создать французский репертуар, разве это не мгновенно?

— У вас отличное произношение, — восхищается Монтень, — я не улавливаю никакого акцента, и нет никаких ошибок.

— Спасибо. Вы тоже великолепно владеете языком, — возвращаю ему комплимент.

Ведущий на секунду подвисает, а потом мы смеёмся одновременно, глядя друг на друга.

— Я слышал, что французский язык не единственный иностранный для вас язык, который вы знаете?

— Не единственный, — подтверждаю я.

— Какие языки ещё знаете? И вопрос вдогонку: какой язык вам больше всего нравится? — ведущий развивает языковую тему.

— Кроме вашего, родного корейского и английского — немецкий, испанский, русский, японский.

— Вы знаете все эти языки? — слегка расширяет глаза ведущий, — А второй вопрос?

— Если не учитывать родной и оставить за кадром французский, то на первом месте — английский.

— Вы говорите, что ваш любимый иностранный язык — английский и вы его сразу выделили из всего ряда вместе с родным. Почему? — ведущий тонко улавливает нюансы. Ну, на то он и ведущий.

— Я бы не сказала, что любимый, — уточняю, — Мне все языки нравятся. Английский для меня самый мощный профессиональный инструмент. Как для автора песен. На нём мне легче всего удаётся сочинять песни. Полагаю, по объективным причинам.

— Каким же? — ведущий не на шутку заинтересовывается.

— Английский самый удачный язык для песен и музыки, — объясняю я, — Подумайте сами. Франция — шансон, Испания — серенады, Италия — опера, Россия — романсы. А Америка? Во всём этом уступает, но она родоначальница целой группы новых музыкальных жанров. Такого разнообразия больше нигде нет.

— Какие именно жанры принадлежат американцам? — В голосе ведущего пробивается ревность.

— Блюз, джаз, кантри, свинг, рок-н-ролл, тяжёлый рок, панк-рок, — вываливаю на него длинный список музыкальных направлений с американскими корнями. Несколько секунд ведущий молчит, переваривает. Не находит возражений, но выдвигает объяснение:

— Америку создали англичане, французы, немцы, итальянцы…

— Ирландцы, индейцы, мексиканцы, африканцы, — дополняю я, — и все внесли что-то своё.

— Хорошо. Получается, вы считаете английский язык самым удобным для сочинения песен?

— Да, мсье Монтень. Но огорчаться вам не стоит. Звучание лирических французских песен обладает непревзойдённым шармом. Тут у вас конкурентов нет.

Я действительно так считаю, и погладить по головке хозяев не помешает.

— А что случилось после второго концерта в «Зените»? — ведущий переходит к деликатным темам, — Почему вы вдруг сорвались в Марсель?

— Чтобы потом не говорили, что я приехала не во Францию, а в Париж, — улыбаюсь я, — Если серьёзно, то столичные жители во всех странах обладают некоей формой снобизма. Мы — столичные жители, а вы — все остальные. Но сила и слава страны не только в великолепии столицы. Их преумножают рабочие автозаводов, которые собирают известные всему миру «Пежо» и «Рено». Работники атомных электростанций, железнодорожники, шахтёры. И не последнее место занимают военные, мощный военно-морской флот. Решение родилось спонтанно, когда я увидела в новостях, что в Марсель зашла ваша эскадра. Идею сделать подарок вашим морякам организаторы турне поддержали.

— Позвольте поблагодарить вас, мадемуазель Агдан, за внимание к нашим морякам, — слегка торжественно произносит ведущий и делает какое-то, поначалу непонятное, движение. Протягивает раскрытую ладонь и слегка наклоняет голову.

После секундного замешательства «догадываюсь», — на самом деле режиссёр подсказывает через телесуфлёра, — и протягиваю правую руку. Монтень с чувством и, похоже, с удовольствием целует её.

— Но нам известно, что какие-то мелкие неприятности у вас на концертах были, — Монтень затрагивает раздражающую тему, но считаю это правильным. Занозы надо выдёргивать сразу, а то дальше хуже будет.

— В Марселе ничего такого не было, — слегка ехидно отвечаю я.

— В «Зените», — уточняет ведущий.

— Да. В первые два раза в «Зените» случился досадный момент. Небольшая часть зрителей, около полусотни, может чуть больше, покинули зал. Но я быстро поняла, что они уходят не по своей воле.

— Как вы это поняли? — ведущий обнаруживает искренний интерес.

— Когда запела французскую песню, — рассказываю подробности, — Они повели себя, как люди, которым не хочется что-то делать, но приходится. Они замедляли шаг, оглядывались, скопились у выхода и вышли, когда я закончила петь…

— А в следующий раз в холле их ждали журналисты, — улыбается Монтень.

— Журналисты иногда бывают крайне неприятными, — смеюсь я, — Но не всё же нам терпеть их вредные вопросы?

— Не любите журналистов?

— Не любила. Отношение стало выравниваться, когда увидела, что неприятных мне людей они топят с таким же энтузиазмом. Так что сейчас воспринимаю их терпимо.

— Выяснили, кто это подстроил? — ведущий задаёт кульминационный и потенциально опасный вопрос.

— Нет. Всего лишь подозрения появились. Насколько знаю, наш менеджмент детективное агентство подключил, — на самом деле, точно не знаю. Мне посоветовали так сказать, но пошли ли на это — мне неизвестно. Да и не интересно. Мне главное, что всё прекратилось.

— Цены на билеты подняли по тем же причинам? — тонко улыбается ведущий.

— Да, в рамках той же борьбы с клакерами. Во-первых, пусть наши недруги больше затратят, во-вторых, парижане будут им «благодарны». А в-третьих, ответный ход. Если при повышении цен билеты раскупают, все видят, что в реальности наша популярность высока.

— И билеты раскупают все до одного, — не спрашивает, а фиксирует факт ведущий.

— Да. А нокаутирующий удар клакерам мы нанесли на третьем концерте. Совсем недавно. Хотите, расскажу, как всё было?

Монтень соглашается, и я быстро, за несколько минут, под своё хихиканье и его смешки рассказываю…

23 февраля, время 19:00.

Начинаю концерт я, пока в качестве ведущей. После приветствия и как только зрительский энтузиазм принимает менее шумные формы, обращаюсь к клакерам:

— Внимание, медам и месье! Те, кто планирует покинуть концерт после третьей или четвёртой песни, могут получить по полсотни евро за сданные билеты. Вдумайтесь, медам и месье! Вам заплатили пару сотен евро за то, чтобы вы ушли, дали билет, и сейчас вы бесплатно выслушаете несколько песен, посмотрите на меня. Но вас ещё и бонус ждёт! Хоть и небольшой. Но учтите, предложение действует только до пятой песни, после неё вам платить не будут.

Далее объявляю номер, и всё начинается, как раньше. Но слегка не так. Теперь народ веселится ещё и в паузах между выступлениями. Публика тычет в уходящих пальцами, смеётся, крутит пальцем у виска. Кто-то из беглецов сохраняет покер-фейс, а кто-то неудержимо краснеет. И мало их, заметно меньше чем раньше.

В холле их ждут. Нет, на этот раз не журналисты и полицейские, а работники «Зенита» и наш стафф. Желающим действительно дают пятьдесят евро в обмен на билет. И тут же его продают, за те же деньги. Получивший билет счастливчик опрометью кидается ко входу, а за дверями волнуется длинная-длинная очередь из страстно желающих попасть вовнутрь.

После четвертой песни я объявляю маленький перерыв на десять минут. И в зал запускают сотни полторы молодёжи. Им придётся стоять в самом дальнем поперечном проходе, но их ничего не смущает. С них взяли всего по двадцать евро, и деньги эти не для меня. Что мне эти 3–4 тысячи? А вот на премию стаффу, который всё это организует, в самый раз.

24 февраля, время 10:53 утра.

— Вот так вы с ними и разделались, — сквозь улыбку резюмирует ведущий.

— Да, мсье Монтень.

— Не могу не спросить вот о чём… — ведущий вовремя совершает очередной поворот в разговоре, — Смысл вашей песни «Мадемуазель поёт блюз» не представляется вам слишком серьёзным, пожалуй, даже с философским оттенком?

— Да уж, — я улыбаюсь, — Это совсем не простенькая любовная лирика. Самой первой песней мы заявляем себя, как серьёзная группа. Мы не сторонники стиля «два притопа, три прихлопа».

— Ну, да… и остальные ваши песни совсем не легкомысленные, — соглашается Монтень.

— Есть и лёгкие, — делаю поправку, — Я, как автор, не выношу ограничений.

— Чего нам ждать от вас дальше?

— Как чего? — удивляюсь я, — Новых песен и новых приятных сюрпризов.

Сеул, квартира семьи Агдан.

28 февраля, время 20 часов.

На экране любимая дочка и сестра прощается с ведущим, идёт заставка Франс-2, потом MBS и, — куда без неё, — начинается реклама. ДжеМин вздыхает.

— Моя дочка даёт интервью французскому телевидению, с ума сойти.

— Ук, скоро только по телевизору её и будем видеть, — бурчит СунОк.

— Тоже соскучилась? — улыбается мать и бодро встаёт, — Ладно пошли, у нас по расписанию тренировка. Будет тебе, чем удивить ЮнМи, когда она приедет.

Без единого слова возражения девушка встаёт. Через десять минут, после лёгкой разминки, пусть с помощью мамы, что придавливает её плечи, садиться на полный шпагат.

— Пора начинать с запасом, СунОк, — женщина подсовывает под пятку тонкую книжку, — Давай!

2 марта, время 17:35.

Измотанная марш-броском рота вползала на территорию части полудохлой гусеницей. Издалека могло показаться, что солдаты бегут, в реальности таким бегом сложно догнать даже не слишком торопящегося человека. Потёки пота на серо-зелёных лицах, которые будто соревнуются между собой, какое из них самое несчастное.

Не все выглядят несчастными и умученными. Во главе колонны, сзади и по бокам располагаются вполне бодрые капралы, ефрейторы и сержанты. ЧжуВон в момент финиша на территории части контролирует арьергард. Вдвоём с товарищем-ефрейтором. Товарищ держит на плечах три автомата, а ЧжуВон, тоже на плече, несёт обессиленное тяготами армейской службы тело сослуживца-новобранца.

— Предводитель, ты не устал? — спрашивает ефрейтор.

— К сожалению, нет, — с неким разочарованием в голосе от несбывшихся ожиданий отвечает ЧжуВон. Потом обращается к своему грузу:

— Эй, ты там живой? — получив в качестве ответа невнятное мыканье, ЧжуВон успокаивается.

Рота перемещается к казарме, выстраивается. ЧжуВон пристраивает своего подопечного с краю строя.

— Хватит на сержантах кататься, солдат.

Командир ставит на этот раз не такую тяжёлую задачу, как пару часов назад, после чего самочувствие солдат роты мало отличается от состояния пациентов реанимации.

— Привести в порядок оружие! Сдать оружие и снаряжение! Привести себя в порядок! Построение через сорок минут!

Рота под командованием сержантов втягивается в казарму. ЧжуВон с приятелем идут сзади.

— Поверить не могу, — говорит ефрейтор, — неужели и мы когда-то такими были?

— Лично я не был, — возражает ЧжуВон, — Я никогда на марш-бросках без сил не падал.

— Да и я не падал, но всё равно тяжело было. А сейчас даже не пойму, устал я или нет.

За разговорами они входят в казарму и тут же начинают попиннывать новобранцев.

— Не ложиться, отдыхать за работой! Всем чистить автоматы, проверять снаряжение!

Они останавливаются около одного солдата, исхитряющегося всё делать лёжа. Снять автомат, вытереть снаружи, разобрать, почистить.

— Клоун, — замечает ефрейтор.

— А может в этом есть смысл, — задумчиво говорит ЧжуВон, — Представь, что он делает это под огнём противника.

— На огонь противника он должен отвечать стрельбой, — возражает ефрейтор.

— А вдруг вражеский снайпер? Приказ чистить оружие выполняется? Выполняется. Продолжай, солдат, — решает ЧжуВон.

— Рядовой Пак, господин сержант. Есть продолжать! — в голосе снизу можно распознать какие-то остатки бодрости.

Старшие продолжают подбадривать подчинённых. Между делом сами быстро и незаметно приводят своё оружие в порядок. Труда это не составляет, стрельб на этом марш-броске не было. Помаленьку, понемногу рота приходит в себя. Рядом с ЧжуВоном два приятеля, один из которых прибился недавно. Старая компания не распалась, но ЧжуВона и ефрейтора перевели в роту новобранцев с обычным заданием перед демобилизацией. Привести в норму молодых солдат (в Советской Армии аналогом можно считать курс молодого бойца, прим. автора).

— Надо выделить группу совсем слабых, — размышляет ЧжуВон, — и снизить им нагрузку.

— Лейтенант не позволит.

— Наш лейтенант не дурак. При передозе нагрузки организм не тренируется, а истощается и слабеет, — обосновывает своё предложение ЧжуВон.

— Ёксоль! — ЧжуВон чуть не ударил кулаком по клавиатуре. Минуту назад один из приятелей затащил его в компьютерный класс. Парни обнаружили в сети новый рекламный ролик с Агдан и притащили его сюда.

— Что, предводитель?! Что они говорят? — гомонят друзья.

— Да ничего особенного, — успокаивается ЧжуВон. Успокаивается и думает, а, правда, чего он так вспыхнул? Ничего такого Юна себе не позволяет, и никогда не позволяла.

Проматывает ролик снова, озвучка на французском языке, перевод ещё не сделали. На экране пять ногастых стройных кореянок рекламируют чулки французского производства. Пятеро, не считая Агдан, но она просто сидит и наблюдает. Камера аккуратно выбирает самый выгодный ракурс, чтобы зритель мог рассмотреть её ножки, открытые до колен и чуть выше. Стоящий рядом подтянутый высокий француз настаивает:

— Мадемуазель Агдан, не разочаровывайте нас, я умоляю. Примите участие.

— Нет, мсье Голар. Я давно не модель, я — продюсер, им и останусь, — Агдан непробиваема. Её ножки обнажены, их ничего не украшает кроме аккуратных босоножек.

— Переведи, предводитель, переведи, — науськивают ЧжуВона друзья. Тот отмахивается, «дайте досмотреть».

Смотреть есть на что. Тончайший нейлон наползает на ножку ДжиХён, — почти все её узнают, — затем на другую. Немного другого цвета чулок пристёгивается на застёжку… ага, это уже ИнЧжон. Других девушек морпехи не узнают.

Потом перед камерой вышагивают прелестнейшие ножки, одна девущка сменяется другой. Меняются и фасоны. Агдан всё так же сидит на своём месте и распоряжается. По её команде девчонки выстраиваются в ряд, синхронно делают мах ногой. Сначала согнутой в колене, — солдаты в классе постанывают от восхищения, — затем прямой.

— Теперь левой так же! Алле, раз-два! — командует Агдан, — Теперь уверенным шагом вперёд. Стой! Раз-два! Разворот!

Камера демонстрирует синхронный почти строевой шаг абсолютно ровной шеренги. И все остальные эволюции. Мелькают аккуратные ступни на шпильках, камера поднимается выше, взмётываются юбочки при поворотах, обнажая кружевные края… ЧжуВон оглядывается.

Класс переполнен солдатами, все сгрудились у мониторов, ему в затылок дышит толпа. Парни сверкают глазами…

— Слюни подберите! — холодно говорит ЧжуВон.

— Переведи! — стонет толпа.

— Да нечего тут переводить! — хмурится ЧжуВон, и всё-таки сдаётся, — Агдан девочками командует, они по её команде махи делают, ходят и всё такое. Хмырь рядом с ней уговаривает принять участие в рекламе, она не соглашается.

— Зря… — шепчет кто-то сзади.

Ролик меж тем подходит к концу, девушки уходят, Агдан встаёт. Камера на мгновенье фиксируется на ней, парни вокруг ЧжуВона дружно ахают. На ножках Агдан якобы неведомым путём заманчиво поблёскивает чёрный нейлон, настолько тонкий, что сразу и не разберёшь, какого цвета чулки. Сверху по экрану ползёт надпись, объясняющая насколько стильна и модна продукция фирмы «Контиаль».

Агдан уходит, камера не отстаёт. Жители мира Юркина мгновенно вспомнили бы задорную походку Мерилин Монро по перрону в фильме «В джазе только девушки». Высокий каблучок, стрелка сзади, только юбка Агдан короче и ножки, пожалуй, красивее.

Девушка садится в лимузин, изображение исчезает, когда камера упирается в мощную фигуру охранника. Морпехи, скопившиеся в классе, дружно выдыхают.

— А ты говорил, что она не соглашалась, — недоумевает один из приятелей ЧжуВона.

— Рекламный ход такой, — вяло объясняет он, — Не соглашается, потом вдруг уходит в чулках. Вы же ахнули? Ну, вот — цель достигнута.

ЧжуВон уходит. Его несколько коробит рекламная тема. В унисон его настроению кто-то сзади в классе ворчит:

— Нечего французам на наших девушек пялится…

— Ты же на француженок пялишься? Так что счёт 1:1.

Оставшись один в сквере поблизости, ЧжуВон сжимает губы, челюсть тяжелеет. Он решительно вытаскивает смартфон, выбирает номер. Сейчас он ей всё выскажет!

Но с каждым гудком решимость его стремительно тает. А что он ей скажет? Что такого необычного произошло? Она — звезда, это её работа.

— Аньён, ЧжуВон, — раздаётся милый и знакомый голосок. ЧжуВон откашливается.

— Аньён, Юна, — голос его слегка хрипит, — Как у тебя там дела?

— Всё хорошо, никаких проблем, никто не болеет, на концертах аншлаг, — бодро докладывает Юна и вдруг раздражённо, в сторону, — Девчонки, пошли вон! Дайте поговорить!

— А у тебя как? Как боеспособность вверенных тебе подразделений?

— Бросили на обучение молодых. До конца службы буду с ними возиться, — после короткой паузы, неожиданно для себя, ЧжуВон спрашивает, — ты когда вернёшься? Жутко по тебе соскучился.

Юна помалкивает, только дышит в трубку, а ЧжуВон уже клянёт себя за срыв.

— «Корона» вернётся числа 16-го… — неуверенно говорит она, — а я ещё в Канаду загляну. Перспективное дело задумала.

— Надолго? Я про Канаду.

— Наверное, на неделю, — голос девушки всё неувереннее.

— А куда в Канаду, какой город?

— Монреаль.

— Замуж за меня выйдешь? — слова выскакивают раньше, чем парень успевает их обдумать. Но он не жалеет.

— Ой! Ты чего? — слегка теряется Юна, но быстро приходит в себя, — ЧжуВон, ну, не по телефону же…

— Хорошо. Спрошу, как приедешь. Готовь большой и очень положительный ответ, — ЧжуВон находит нужный тон и нужные слова.

— Ну, не знаю… — мнётся Юна, — ты же знаешь, какая я вредина.

— Ничего не знаю. Прилетишь из Канады, под замок запру и охрану из своих солдат поставлю.

— Передавай им всем привет от меня. После Канады я и сама к вам могу приехать. И даже на несколько дней, подбодрить твоих новобранцев, — предлагает Юна.

— Им и так мотивации хватает, но отказываться, конечно, не буду. Парни будут счастливы. Ты тоже своим девчонкам привет передавай.

— От тебя?

— От всей морской пехоты. Слушай, ты точно в порядке? Сколько уже говорим, ни разу меня не разозлила, — удивляется ЧжуВон.

— Ой, правда! — спохватывается Юна, — Извини, в следующий раз исправлюсь. Но ты тоже хорош, ни разу меня не отругал.

— Да, — грустит ЧжуВон, — теряем свой неповторимый стиль общения.

Они ещё поболтали минут пять, ЧжуВон с не испытываемым ранее замиранием сердца понимает, что Юна тоже не хочет заканчивать разговор. Завершать его приходится, с нарастающим воодушевлением ЧжуВон чувствует сожаление в тоне девушки по этому грустному поводу.

ЧжуВон убирает смартфон. Поодаль стоит пара его друзей, чуть дальше толпа сослуживцев.

— Ей звонил? — подходят к нему друзья. ЧжуВон кивает.

— Всё у неё в порядке, на концертах аншлаг, вернётся в конце месяца, обещала к нам заехать. Всем передала привет. Идите, обрадуйте парней, — предупреждает все вопросы довольный сержант.

Друзья разворачиваются и быстрым шагом идут к остальным. Через полминуты оттуда раздаётся радостный рёв.

4 марта, время 19:22.

Запах кулис узнаваем по всему миру. Очень подозреваю, что даже в таких отгороженных от всех остальных стран, как наш северный собрат, аура сценических кулис такая же. Сложносоставное благоухание грима, всех этих пудр, тальков, кремов, притираний. Прибавьте неуловимый глазом дымок от сожженной мощными лампами пыли и заполируйте сверху запахом разгорячённых человеческих тел.

Мимо меня и навстречу промчалась стайка кобылиц нашего кордебалета. Я иду в гримёрку к Борамке, у неё сейчас дебют. Публике скоро объявят об исполнении новой песни «Moi Lolita», надо подстраховать нашу мелкоту.

— БоРам, ты чего? — таращу на неё глаза, — Ты же опытная, выступала много раз, и здесь уже пела.

Вовремя я пришла. На Борамку напал самый страшный враг артиста и спортсмена — мандраж, жуткая напасть. Я её уговариваю, а она трясётся. А времени-то нет, сейчас СонЁн допоёт и всё, надо что-то решать, через несколько секунд будет поздно. Можно попробовать отложить, но с такими трудностями лучше справляться сразу. Чем больше откладываешь, тем больше они становятся.

— Слушай, БоРам, это же вообще не проблема! — говорю и сияю лицом так, будто меня осенило, — Сейчас решим! Раз и всё! Се ту! Вуаля!

После жизнерадостных возгласов не менее жизнерадостно хлопаю её по плечу. Грусть и растерянность неуверенно покидают личико БоРам. Их вытесняет надежда на чудо — щас ЮнМи-сии всё разрулит! И я разруливаю.

— Очень просто, БоРам! — я прямо пылаю энтузиазмом, — Я сама её спою! И даже лучше, чем ты. Подумаешь! Одной песней больше, одной меньше.

В гримёрку, — ой, как вовремя! — заглядывает КиХо.

— Девочки, вы чего сидите!? Номер уже объявляют!

— Сейчас иду! — бросаю короткую фразу в его сторону. КиХо удивлённо таращиться.

— Нет уж! — набычивается БоРам, — Я уж как-нибудь сама.

Она сужает глаза, — это зря, кореянкам такоене рекомендуется, — зло сжимает губы. Я кидаю ещё веточку в разгорающийся костёр алчности.

— Как-нибудь не пойдёт, БоРам. Надо не как-нибудь, а на все сто.

Мы уже выходим из гримёрки.

— На все двести будет, — решительно заявляет Борамка и целеустремляется к сцене.

Смотрю на неё сзади. Вот ещё одна находка в сложном искусстве управления людьми. Нажми на Борамкину жабку, и эта девушка горы свернёт. Я не манипулятор, я только учусь. Я на самом деле собиралась её подменить, и хуже точно не получилось бы, я уверена. Но раз это сработало, как мощное лекарство, то… пуркуа па?

Стоим с СонЁн рядом со сценой. Всегда есть такая точка, что сцену видно, а зал не в поле зрения.

— Она справляется, — констатирует СонЁн.

— Попробовала бы не справится, — бурчу я, — Столько времени меня терроризировала «дай песню, дай песню», и после этого флопнутся? Я её без соли в сыром виде сожрала бы.

СонЁн смеётся. В зал льётся умеренно весёлая песенка. Да, БоРам справляется. Зрители всё громче начинают подпевать. Вот интересно, в Японии вроде такого не было…

— Странно даже как-то, — задумчиво произносит СонЁн, — с тех пор, как ты с нами, мы ни разу нигде не провалились. Даже по мелочи.

— Я не могу провалиться, — заявляю с некоторой долей наглости, — Я принцесса сцены.

СонЁн смеётся, я раздумываю. На самом деле, могу и провалиться, конечно. Кто угодно может. Мне просто намного легче. Я читер, аватар богини, знания двух миров за мной и смею надеяться, лучше многих чувствую зрителя. Как тут флопнуться? Это сильно постараться надо.

Во Франции всё идёт, как по маслу. Немножко я тут заработаю. Немного по сравнению с Японией, но там я фортуну за хвост поймала. Для Европы у меня таких мощных заготовок нет. Поражаюсь сама себе, несколько миллионов долларов для меня уже немного. Когда-то от сотни тысяч в пляс от радости пускалась. И чего я так цеплялась за авторские? Гонорары айдолов на порядок больше, а как только я, — даже не до конца, — избавилась от плотной опеки агентства, то прикоснулась к по-настоящему большим деньгам.

Получается такая лесенка. Автор — сотни тысяч долларов в год. Само собой, успешный во всём мире автор. Исполнитель мировых хитов — миллионы долларов в год. Агентство или лейбл, который продаёт исполнителя — десятки, а может и сотни миллионов в год. Так-так… а что дальше? Путь развития агентства — не моя дорога. Пусть оно будет, талантов вокруг много, их надо пристраивать и на них можно зарабатывать. Но не агентство будет стволом моей будущей корпорации. Есть ещё одно дело, за которым я в Канаду полечу. И которое сулит мне сотни миллионов или единицы миллиардов. Читер я или не читер? Даёшь миллиард долларов в мой необъятный карман!

Потрясу ещё эту грушу под названием Франция. Больше не для себя, вокруг меня куча народу кормится. И те же французы меня ждали, а не обращать внимания на тех, кто меня любит, я не могу. Неправильно это.

Я тут снялась в одной рекламе, приглашают на другую. У меня в загашнике ещё одна песня, «Derniere Danse». Последняя, если не считать «Je suis malade» и «Je t’aime», которые я оставляю АйЮ. Она тут доснимет сливки, оставшиеся после «Короны». Флаг ей в руки. На концерт её не хватит, но в чарте она будет. Такие вот перспективы на ближайшее время.

За рекламу в фирме «Контиаль» я получила около четверти миллиона евро. Вот что независимость от агентства животворящая делает. ДжиХён начислили пятнадцать тысяч, ИнЧжон — двенадцать, кордебалетным — по пять. Конечно, я — продюсер и всё такое, но, как говорится, разница видна невооружённым глазом. Да и справедливо это. Зрители знать не могут, но сценарий-то мой. Я предложила сюжет, когда ко мне пристают украсить свои ножки нежным нейлоном, а я отказываюсь. И в конце вдруг ухожу именно в нейлоновых чулках. Вся такая, будто ни при чём, оно само как-то прилипло.

Когда предложила фирмачам, те сразу ухватились. Ну, и по ходу дела много чего по мелочи внесла. Короче, свои двести пятьдесят тысяч евро я заработала честно.

О, мой выход сейчас. Что там у меня? «Les hommes quipassent», — слушайте, медам и месье, и наслаждайтесь.

6 марта, время 8 часов вечера.

Выполняю своё обещание марсельцам. И дебют песенки «Derniere Danse» приберегла именно для них. Здесь акустика превосходная, как в любом классическом оперном зале. И народу вполне, вместимость зала тысячу восемьсот человек и цена билета далеко не двести евро. В среднем, около тысячи. Публика соответствующая и репертуар для них сливки со всего лучшего. Японо-корейские напевы — долой, оставляем для разнообразия только пару англоязычных. Остальное — всё французское, и львиная доля работы лично мне. И пусть, за два концерта в этот день до нуля не сотрусь, и оплата соответствующая.

Раз это опера, то начинаем с классики. Я в длинном платье с огромным вырезом на спине. Подхожу к роялю, на котором сидит Мульча. Да, моё животное сегодня принимает участие в выступлении, привнеся в зал изрядное оживление. Подношу к её морде микрофон.

— Ну, что, начнём? — короткое мявканье в ответ.

— Хорошо. Что играть будем?

— Мя-а-а-у, Во-о-о-у!

— Музыку рая? Как скажешь, — сажусь на стул, открываю крышку, разминаю пальцы.

В зале мой диалог вызывает оживление, шёпотки, легким гулом витающим над залом. В этот гул пока осторожно вплетаются первые ноты волшебной музыки. Зал немедленно смолкает, я выхожу туда, в то пространство, где нет зрителей, где нет ничего реального, а только энергетические туманные облака…

Когда завершаю, зал не сразу понимает, что всё кончилось. Состояние транса не уходит сразу. Пользуюсь этим моментом.

— А теперь что? Лунную сонату?

— М-р-р-мяв! — подтверждает кошка.

Но пришлось сделать паузу, зрители опомнились и зарукоплескали.

Лунная соната, бессмертное произведение, производит не меньшее впечатление. Мне преподносят пару букетов. Вместе с цветами, в сопровождении Мульчи ухожу со сцены, и занавес за мной закрывается. Это не концерт, это всего лишь увертюра, концерт начнётся после того, как уберут рояль.

Всё, как обычно, всё, как всегда. И как на предыдущем концерте здесь же, зал слетел с катушек после песни «Derniere Danse». В этом сингле я развернулась, насколько позволяла музыка, играла тембром и регистром. Облако, отражающее песню и отношение зрителей к ней, сверкало так, что глазам было больно, хотя не глазами я это видела.

Все наши песни хороши, но эта, на мой вкус, шедевр.

Я умучилась раскланиваться, весь зал стоял на ногах. Вот как так можно? Это же Гранд-Театр, тут даже самые бешеные восторги должны быть сдержанными. Бисовать я отказалась наотрез. Пришлось прямо сказать, со сцены.

— Мадам и месье! Исполнение на «бис» невозможно! Мы же не под фонограмму поём и силы мои не бесконечны. И время не бесконечно. А услышать ещё раз эту песню вы сможете очень легко и просто. Купите диск с нашими песнями и слушайте, хоть десять раз подряд.

Уболтала. Или они сами успокоились, выплеснув эмоции в крики, свист и овации.

После концерта нас не отпустили, да мы особо не противились. Высший стафф представлял КиХо и мсье Дювон, СанХён остался в Париже. Ещё «Корона» в полном составе, для нас в фуршетном зале устроили нечто вроде светского приёма. Расфранчённые дамы, важные представительные господа, местная элита, в общем.

Стоим с Пьером Дювоном и мэром Марселя с супругой. Мне опять высказывают восхищённое неудовлетворение моим отказом исполнять песню на «бис». Объясняю:

— Господин мэр, вы просто обязаны меня понять, как мужчина. Представьте, что вашей супруге, — киваю на его спутницу, — так понравился акт любви в вашем исполнении, что она решительно требует немедленного повторения. Что вы ей ответите?

Мне ответили смехом, а что сказать разгорячённой супруге, мэр придумать не смог.

— Поверьте мне, я в том же положении, — на этом и заканчиваю пояснения.

Дальше начинается светский трёп, меня и коронок заваливают комплиментами. Испытываю наибольшее удовольствие, когда вижу, что девчонки худо-бедно, а Борамка, — кто бы мог подумать! — почти бойко с милейшим акцентом, все трещат по-французски. Иногда звучит очень смешно, похоже на речь джедая Йоды из звёздных войн, но французы понимают. Веселятся и понимают, ну, и ладненько.