Рождение сверхновой

Глава 16 Прощай, Париж!

15 марта, время 20:18.

Стою у сцены, вслушиваюсь в гудение зрительного зала. Оснований для тревог и опасений никаких. Я свои номера отработала, Борамка свою «Лолиту» спела (https://youtu.be/sz4xDGUr91A). Сейчас заканчивается танец нашего кордебалета, мы на основе БанниСтайл и других старых танцев «Короны» быстро слепили вот такие номера-вставки. Мы их даже иногда не объявляем, девочки выходят, поддерживают тонус зрителя под уже не такую громкую музыку. Дают нам время прийти в себя и подготовить следующий номер. Особенно мне это нужно с моей нагрузкой, петь без перерыва сколько-то времени можно, но это здорово утомляет. Кроме упомянутого репертуара, неделю назад я запустила песенку «Voyage, voyage» (https://youtu.be/XT9IDo-vF5k), чем совсем запутала французских фанатов. Они никак не могут разобраться, какая песня у них самая любимая. В чартах творится немыслимая свистопляска, я даже следит перестала.

Музыка заканчивается, девочки делают реверансы и лёгкой побежкой удаляются. Пробегают мимо, обдавая жаром распалённых тел. Всё, мой выход. Мой последний выход! Оборачиваюсь, спрашиваю ещё одну певицу, самую лучшую из тех, кого я знаю, не считая себя:

— Готова? — вижу уверенный взгляд, подтверждающий кивок, иду на сцену.

— Медам и месье! Это мой последний концерт…

Пережидаю шум и свист, выражающий разочарование, продолжаю:

— Но я вас не бросаю! С вами останутся мои песни, со мной ваша любовь и восхищение. Не огорчайтесь, вы ещё не все мои песни услышали. У нас ещё есть сюрпризы! Встречайте!!! Моя лучшая подруга АйЮ! С новой песней «Je suis malade»!

Дожидаюсь АйЮ, с которой я только что стояла за кулисами. Она в длинном элегантном платье. Я настояла на таком наряде, сама-то я в коротком. Уж больно она худенькая, а Чо СуМан, или упустил из виду, что тощеньких артисток в Европе не любят, или решил не менять ничего. Турне во Франции не вечно, а набрать вес намного легче, чем сбросить.

АйЮ подходит, мы обмениваемся поцелуями. Когда я покидаю сцену, звучат первые осторожные аккорды, а затем зрителей ласково и медленно, как нежные объятия любимой девушки, накрывает волшебный вкрадчивый голосок АйЮ.

По тому, как завороженно притих зал, понимаю, что за АйЮ можно не волноваться. Настолько за неё уверена, что уже за себя побаиваюсь, хи-хи-хи…

Наши партнёры прибыли позавчера. День на адаптацию и вчера мы встретились. Ожидаемо встал дополнительный вопрос на повестке дня.

14 марта, время 9:20.

Мы в номере СанХёна. Мы, это кроме самого СанХёна, КиХо, ЮСон, ЧоСуМан, АйЮ и мсье Пьер Дювон. Не считая переводчика, нанятого агентством СанХёном.

— ЮнМи-ян, я наберусь смелости и буду настаивать на том, чтобы ты задержалась. Хотя бы на неделю, — СанХён упорствует, вот уже несколько дней предпринимает попытки уговорить меня продлить турне, — Ни к чему тебе уезжать, пока аншлаги не кончаются.

— Всегда лучше завершать гастроли, пока аншлаги, — возражаю я, — Если покинем Францию уже при неполных залах, дадим повод для разговоров, как мы надоели публике, что наш репертуар замылился. Не надо давать возможность публике объедаться нами.

— Мне тоже хочется, чтобы мадемуазель Агдан осталась, — вмешивается Дювон, — Но она права.

— Да, знаю, что она права, — бурчит СанХён, но дальше не продолжает.

— Вас-то никто не гонит, саджанним. Репертуар у вас будет и без меня. АйЮ же приехала, — оглядываюсь на неё, обмениваемся улыбками, — АйЮ, я тебе ещё одну песню написала. «Je t’aime». Сегодня передам.

— Ой, ЮнМи, какой неожиданный подарок, — АйЮ вспыхнула радостью, как сухая спичка, — Я с тобой скоро не корейской, а французской певицей стану!

Переждав взрыв восторга друзей-конкурентов, — Чо СуМан просто лучится довольство, — продолжаю:

— Что у нас есть? У АйЮ четыре песни: «Je t’aime», «Je suismalade», «Viens, viens», плюс одна из моего репертуара и, не считая «Joe letaxi».

— А какая из твоего репертуара? — встревает АйЮ, — ЮнМи, а можно «Mon mec à moi»?

— Вообще-то я другую хотела отдать, — немного теряюсь от такого напора, — Но если справишься, бери её. Но только на время турне. Остальные — твои, а это уже мой репертуар.

Дружба дружбой, а обозначить, где мои интересы, а где дружественные надо. Как и обсудить размер отступных, но это мы ещё в Корее сделали. Сейчас только вписать названия песен и подписать соглашение.

— У БоРам — «Перке де вас», «Ураган» и «Moi Lolita», плюс визитка «Toome». Ещё четыре композиции, — продолжаю я, — «Bananarama» тоже можете исполнить. Она на английском, но в общей куче пойдёт.

— «Mademoiselle chante le blues», — негромко подаёт голос мсье Дювон.

— Нет, — мотаю головой, — Её только для танца под минусовку. Петь некому. АйЮ или СонЁн вытянут, но с трудом. И сложный текст, высок риск, что налажают.

— На неделю вам хватит, дальше аншлаги прекратятся, — делаю паузу, а после неё подарок присутствующим, — За это время вы составите рейтинг всех наших песен, включая мои. А я через неделю прилечу из Канады, и дадим прощальный концерт. Всё лучшее соберём и тройную цену заломим.

Все вокруг засветились лицами, даже ЮСон, ржавый якорь ему в…

— Два! — мгновенно сориентировался СанХён. Наверное, он самый жадный пацак из всех присутствующих.

— Но в один день, — делаю поправку, — И на следующий день уносим ноги. Я на родину хочу.

«Соскучилась по родным узкоглазым лицам», — но это я про себя.

— О, мадемуазель Агдан… — в экстазе стонет Дювон.

— До последнего не верил, что вы нас совсем бросите, ЮнМи, — высказывается Чо СуМан, — И нам придётся делать перерыв, господа. АйЮ надо выучить две песни…

— Только одну, — строит невинные глазки АйЮ, — «Jet’aime». «Mon mec à moi» я почти выучила…

Делаю строгое лицо и грожу ей пальцем. Немного подумала и делаю жест руками, будто откручиваю ей голову. Ещё подумала и, состроив злобную гримасу, кручу кулачками, выжимая воображаемую тряпку. АйЮ беззвучно хихикает, прикрыв рот ладошкой.

Совещание заканчивается моим вопросом.

— А вы узнали, кто нам пакости устраивал с клакерами? — смотрю на всех сразу.

— АиГ мьюзик де Франс, — пожимает плечами мсье Дювон, — Я уверен на девяносто процентов. Их певцов вы выкинули из топа. С «Таксиста Джо» всё началось.

Выхожу с АйЮ в холл, где почти все наши девчонки и ГаБи с Мульчей.

— Сонбе, а вы правда в Канаду улетаете? — спрашивает девочка из кордебалета.

— Да, — смотрю на ГаБи, — вы с Мульчей здесь останетесь. Незачем вам мотаться туда-сюда.

ГаБи хмурится, не хочет свою принцессу без охраны оставлять, но помалкивает.

— Бросаешь нас, — грустит СонЁн.

— Это БоРам виновата, — я делаю обиженно плаксивое лицо, и надрывно продолжаю, — Она меня уже месяц сосисками не кормит!

Покупаются все. Я — гениальная актриса! Умом все понимают, что я их разыгрываю, — в первый раз что ли? — но все дружно и с неприкрытым осуждением смотрят на БоРам. Даже Мульча. Хотя почему даже? Моя кошка вообще смотрит с угрозой.

БоРам не выдерживает и, сорвавшись с места, удирает к себе. Скорость ей придают наши дружные укоряющие взоры, почти физически толкающие её в спину.

И на обеде нас, то есть, меня, ГаБи и Мульчу, ждёт сюрприз — нам ставят на стол тарелку с целой кучей вкуснейших баварских сосисек. Из-за столика невдалеке приветственно машет рукой Борамка. Шутки шутками, но она решила оправдаться на всякий случай. И правильно. Кто, как не она, принимал самое деятельное участие в поедании русских лакомств, которыми мы разжились в Москве. Ей принадлежит честь самой фанатичной почитательницы русского сала, да она даже маринованные грибы ела. Никто не решился, а она буквально смаковала. Она и свои запасы уничтожила, — плохого слова не скажу, делилась, только желающих было мало, — и в мои залезла.

Больше всех, думаю, счастлива Мульча. Ей тоже сосиска перепала.

— Есть новости, принцесса, — говорит ГаБи, просоединяясь к уничтожению угощения БоРам, — На вашем спецсчёте уже сорок два миллиарда вон.

— Каком спецсчёте? — Не сразу понимаю я, — А-а-а, уже сорок две тысячи злыдней подняли лапки? Здорово. Как вернёмся, на счёт «Ред Алерт» перегоню полтора миллиона долларов. Думай, куда будешь тратить.

ГаБи открывает рот, зависает на пару секунд, но так ничего и не говорит в итоге.

— Можно к вам, ЮнМи? — подходит АйЮ. Припоздала она на обед.

— Мы всё секретное обсудили? — спрашиваю ГаБи. Та кивает.

— Садись, АйЮ. Но сразу ставлю боевую задачу: минимум две сосиски ты съешь. А то мы не справляемся.

— Ой, я попробую, но не обещаю, — смеётся АйЮ.

— Спасибо тебе ещё раз, ЮнМи, за прекрасные песни. Я иногда сама себя заслушиваюсь, представляешь? А из всех твоих песен альбом себе собрала, теперь он у меня любимый, всё время его слушаю, — АйЮ принимается за своё любимое дело — говорить приятное друзьям.

В приятной компании время уходит быстро. Вот и обед кончается. Почти половину сосисек мы не смогли добить, ГаБи их в номер забрала, на радость Мульче.

А с трёх часов дня мы в «Зените», ставим новые песни АйЮ. «Mon mec à moi» она действительно почти выучила. Достаточно чисто, видно, без тичера не обошлось.

Вечером после ужина выхожу в эфир, который существует только для меня и Юркина.

— Огонь! — командую сам себе и отпускаю зацеп катапульты. Ядро летит по предопределённой природой и описанной великим Ньютоном траектории и падает в расположении наступающих монстров. Парочку из них ядро валит с ног.

— Блядский высер, — тихо комментирует Зина, стараясь, чтобы Катя не услышала.

От её отряда монстров осталось меньше половины.

Мы испытываем и пристреливаем катапульту, сделанную из прищепки. Стреляю разнокалиберными ядрами, которые налепил из пластилина и обернул фольгой. И красивее и ничего не пачкает.

Это мы обдумываем вооружение нашего замка. По внутреннему периметру сделали дорогу для заводных машинок. Их я из дома притащил. У Зины играть намного удобнее и безопаснее, Кирюшки здесь нет и водить сюда я его не собираюсь. Как-то раз по размышлении я задрал нос кверху и сказал сам себе: у меня должна быть только моя личная жизнь, куда никому ходу нет. А Кир всё равно не в обиде, он в садике. Две мои любимые подружки, Зина и Катя, тоже в детсад не ходят. По разным мотивам. Катины родители полностью доверяют дисциплинированной и послушной дочке и не боятся оставлять её одну. А Зина не ходит туда по другой причине. Её матушка и сама Зина не рассказывают, но я и так знаю, почему. Небось искусала там пару самых наглых ребятишек, вот и попёрли её оттуда.

Зарегулированная обстановка в семье Кати, полная условностей и запретов нам не в климат. Если даже мне Катин папа в доме отказывает, то про Зину и речь заводить не стоит. Я вообще Катю предупредил, чтобы она о Зине дома меньше болтала. С её родителей станется совсем ей выход во двор запретить.

Зато у Зины полное приволье. У неё своя отдельная комната! Офигенная роскошь. Но сейчас мы в гостиной, в маленькой зининой комнатушке не развернёшься. Наш замок там стоит. Весь такой величественный, хотя до конца недостроенный. Сейчас мы играем в большой комнате, и тётя Глафира не имеет ни малейших возражений. Очень странно она улыбается, когда глядит на нас. Для неё странно, нам видеть улыбку на её грозном лице очень непривычно. Даже немного страшновато. Сейчас она на кухне чем-то погромыхивает…

— Дети! На обед, быстро! — раздаётся её гулкий голосище. Ей нисколько не надо напрягаться, чтобы у находящихся рядом закладывало уши. Бронебойная дама.

Оставляем свои дела, Катя аккуратно ставит свою самую маленькую куклу на стол. Это она себя наряжает, вернее, свой игровой персонаж. После пары насмешек со стороны Зины, которой очень понравилась моя шутка про Катину очередь биться с Ерохиными, Катюшка стала дуться. И на меня и на неё. Я резонно заметил:

— Ты же сама назначила себя принцессой-воительницей! Я тебе и меч из щепочки вытачивал. Чего ты теперь обижаешься?

Катя подумала и, вздохнув, решила:

— Ладно, буду просто принцессой.

После этого всё прекратилось. Принцессам биться врукопашную не положено.

Сейчас сидим за столом и дружно стучим ложками. На первое рассольник, на второе пюре с аппетитно обжаренной рыбой. Всё очень вкусно, так что и Катя почти всё съедает. Точно не знаю, сам не видел, зато воочию наблюдал в той жизни детей, единственных в семье. Ребёнок без сестёр и братьев обычно очень разборчив и капризен в еде. Дети, как котята или любые другие животные. Когда они рядом друг с другом, инстинктивно стараются съесть больше. Биологический механизм конкуренции срабатывает. Щенки или котята могут даже подраться из-за еды. И с нами так же. Катя, видя, как весело мы с Зиной работаем ложками, тоже старается не отставать.

— Я прям довольна, что у Зины появились друзья, — тётя Глафира смотрит на нас, уперев одну руку в бок.

У-п-с-с-с! Вот и доходит до меня, почему нас так привечают. Зина всегда была одиночкой, маленьким злобным зверьком. И её мама переживала по этому поводу. Человек не может жить один, он животное социальное.

— С Зиной дружить здорово, — замечаю я, — Когда она рядом, нас даже собаки боятся.

Катя слегка фыркает. По её мнению, так себе комплимент. Но Зина с мамой довольны. Мама улыбается, а Зина почти улыбается. То есть, не хмурится.

— Я про характер, а не про внешность, если что, — под Катиным взглядом нахожу необходимым оговориться, — Так-то вы обе — красивые девушки.

Рядом раздаётся какое-то погромыхивание, Катюша аж вздрагивает. Но ничего страшного, это тётя Глафира смеётся. Это она на моё «девушки» реагирует. Зина смотрит с лёгким недоумением, её только что обозвали красивой девушкой. А чо такого? — смело встречаю её взгляд. Серые строгие глаза, чистая кожа, правильные черты лица… нормально у тебя всё.

Собак я не зря упомянул. С неделю назад это случилось. Мы занимались обычными своими забавами с участием Обормота, когда из-за угла дома выметнулись братья Ерохины. С некоторых пор мы с ними живём в мире, иногда даже играем вместе. Но парням вечно не хватает драйва и треша, вот они и находят его время от времени на свои задницы. На этот раз буквально. Из соседнего двора их гнала небольшая собачья стая, всего штук пять. И псы норовили цапнуть как раз за корму. Братья орали, отмахивались и пытались отступить до безопасного места. Нашей крепости. Как раз туда я и отправил Катюшу с Киром. Женщин и детей надо спасать.

Не успели Катя с Киром до защитных редутов добежать. На пути стаи тут же встают Зина с нашим псом. Зина крепко держит палку, которую мы кидаем Обормоту. Я не вооружён, зато Обормот всегда при своих клыках, порода-то у него бойцовская, если что. Он слегка опускает голову и рычит, низко и страшно. Восхищённо смотрю на него, никогда раньше таких слов от него не слышал. От Зины набрался?

Азартно преследующая братьев стая резко притормаживает. Ерохины прячутся за Зиной. И драки не получилось, здоровенный кобель, предводитель стаи, оценивающе оглядывает изменившуюся диспозицию. И оценивает разумно. Мне показалось, что на Зину он глянул с бОльшим уважением, чем на подступающего Обормота. Псы ретируются на свою территорию, видимо, посчитав, что своё защитили, а чужого им не надо. Только самая мелкая собачонка при отступлении гавкнула что-то дерзкое.

Допиваем компот, тётя Глафира уже сноровисто всё убрала со стола, и уходим в комнату.

— После такого обеда грех что-то делать в ближайшие полчаса, — выражаю общее мнение, — Немного отдохнём, подразним Катюшу и пойдём Обормота выгуливать.

Моё предложение принимается в целом положительно, только Катя почему-то возражает против второго пункта.

— Я вам подразню!

— Показывай давай, что ты там с принцессой вытворяешь, — командую я.

Мы придирчиво оцениваем кропотливые Катины труды.

— Корону ей надо сделать, — родившийся из туманного мира Катиных мечтаний образ одобряю по умолчанию, — Из цветной фольги. В конфетах иногда такая бывает…

— Ой, у меня дома есть! — мгновенно возбуждается Катя.

— Завтра принесёшь. Пока рисуй свою корону, какая она должна быть.

Девочка немедленно хватается за карандаши и бумагу. Мы с Зиной уносим нашу артиллерию и пехоту в её комнату. На сегодня наши фортификационно-архитектурные экзерсисы закончены.

Старый разрушенный замок недавно я тоже стал восстанавливать. Вместе с Киром. Злость на него не просто ушла. Я как-то увидел, как он неумело и старательно пыхтит, пытаясь его починить. И меня продирает приступ острой жалости к младшему. Усугубляет дело картинка, которую упорно гоню от себя, очень она меня расстраивает. Выражение неподдельного горя на его наивном личике, когда он видит безжалостно растоптанное великолепие. Плакал он тогда не меньше часа. Я думал от испуга. Думал так, пока не увидел, как он бережно хранит цветное месиво всего с двумя уцелевшими стенами.

Разумом считаю, что поступил как должно, а на сердце зарубка осталась. Поступил правильно, но крайне жестоко, а, значит, всё-таки неправильно. Ладно, зачтём это на счёт мачехи, с неё всё началось.

— Жалеешь своего братишку? — спрашивает Юна.

— Да. Но ты больше об этом, пожалуйста, не заговаривай, — Сергей (или Витей его теперь называть?) продолжает после паузы, — Понял одну вещь. Счастливая или восхищённая чем-то мордашка Кира — огромная ценность. Или такие же личики моих матрёшек. А плачущие лица друзей и близких — большая беда. Особенно детские.

— Любишь своих подружек?

— Конечно. Но ты больше…

— Не заговаривай об этом. Да я поняла, — смеётся Юна.

Напоследок Сергей отсылает картинку. Он ставит на своё место центральную отремонтированную башню замка, донжон. Ещё краше, чем прежде. Рядом приплясывает от восторга и размахивает возбуждённо перепачканными в пластилине руками Кирюшка.

Конец видения 13.

17 марта, местное время 7 утра.

Начинаем разминочку с пальцев ног, дальше сгиб-разгиб стопы, прыжки, приседания, махи, базовые танцевальные связки. Каждое утро так, и нисколько не в тягость, наоборот, настроение поднимается и всё тело поёт. Не хватает музыки, но я и сама могу напеть, если что.

И что, что я в камере полицейского участка? Вполне комфортабельный пенальчик на две персоны, на соседних нарах дрыхнет соседка. Пожилая индеанка, вчера мы с ней немного повздорили, пришлось применить навыки, которыми меня одарили инструкторы морской пехоты… У-у-й, глядь! Задумавшись, задеваю пяткой край спального места соседки. Та что-то бурчит во сне, но продолжает чествовать бога сна Морфея.

Не кисло стартовал мой персональный визит в Канаду! Всё началось вчера вечером, когда…

16 марта, местное время 8 часов вечера.

Мы прибыли к отелю. На такси, естественно.

Мой куратор, что встретил меня и проводил до гостиницы, высокий шатён с начинающей пробиваться сединой. Мишель Буланже, его прислало «Sony Music». Глаза у него интересного цвета, вроде серые, и проглядывает какая-то синева, так что и не скажешь определённо, какого они цвета. Красивый мужчина. И как я заметила, канадцы — красивая нация. Густая, но короткая и аккуратная борода странным образом моего спутника украшает. Всё время хочется смотреть и… потрогать. Что-то меня не в ту сторону заносит.

— Отель Hilton очень приличный и недорогой, — говорит Мишель.

Согласна. Тренажёрный зал, что-то там ещё бесплатно, и всё сильно меньше двухсот долларов в сутки. В Париже с нас в три раза больше брали, и это после изрядной скидки. Правда, там пять звёзд, а здесь четыре, но хоть убейте, я разницы в уровне не замечаю.

— Вот не думала, что у «Sony Music» даже в Монреале есть филиал, — обращаюсь к Буланже, когда мы входим в холл.

— У них нет филиала в Монреале, — улыбается мой провожатый, — В Оттаве есть. Они позвонили и попросили вас встретить. Так-то я в местной консерватории работаю.

Вот оно как! А я уж думала, мафия, то есть «Sony Music», вездесуща.

Мишель подходит вместе со мной к стойке портье. Мою дорожную сумку держит у себя на плече. Вот что меня ещё подкупает в западных мужчинах, галантность на уровне безусловных рефлексов. Это мне ЧжуВона специально дрессировать приходится, а здешние, тот же Мишель, и дверь откроют-придержат и тяжёлую сумку не позволят самой таскать.

Мишель называет имя и отдаёт лист с данными бронирования. Я отдаю паспорт портье. Тот начинает его изучать, а я рассматривать его. Молодой, тёмнорусый, в принципе, симпатичный молодой парень, но с каким-то неприятным брюзгливым выражением лица он всё делает. Мсье расист, ему не нравятся азиаты? Отодвигаю в сторону нехорошие подозрения. Может с женой или девушкой поссорился. Или случилось что…

Портье пристально смотрит на меня, переводит взгляд на паспорт, обратно.

— Что-нибудь не так, мсье? — спрашиваю и меня вдруг неприятный холодок пробивает. Этот неприятный тип вдруг сдирает с паспорта обложку. А там, изнутри в прозрачном кармашке, куда всунут лицевой лист, напротив глаз точечное тонирование. Я эту обложку использую, когда на мне линзы, превращающие мои синие очи в карие. Если скрупулёзно паспорт не изучать, то всё проходит на ура. В первый раз, что ли?

— Это не ваш паспорт, — заявляет портье, презрительно оттопыривая губу.

— Поосторожнее с такими заявлениями, мсье, — немного подумав, отвечаю я, — Иначе я на вас в суд за клевету подам. С чего это вы взяли?

Глядит на меня, как на самого вредного врага канадского народа и цедит.

— У вас карие глаза, а на паспорте — голубые. Да вы ещё их хитро замазывали на прозрачной плёнке, чтобы никто не заметил.

— Ну, и хвосты кумихо вам в морду, — бормочу по-корейски и оборачиваюсь к Буланже.

— Мсье Буланже, нас тут не любят, придётся искать другой отель. Паспорт! — это я уже к портье обращаюсь.

Но документ он мне не отдаёт. Больше того, делает знак швейцару и тот перегораживает двери своим могучим тучным телом. И несколько минут назад, — только сейчас осознаю и начинаю догадываться, что этот противный пацак предпринял, — портье делал какое-то движение рукой. За стойкой не видно, похоже на тревожную кнопку нажал.

— Вам придётся подождать, — в голосе молодого хлюста прямо-таки металл. Щас затрепещу!

— Вы присядьте, мадемуазель Агдан, — ко мне мягко обращается Буланже и направляет к креслам. Сам поворачивается к портье и начинает объясняться. Всё горячее и горячее. Когда поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, изображение на видеокамере моих глаз смазывается. Первым кадром фиксируется неприятное надменно-презрительное лицо портье, дальше смазанное движение и вот передо мной короткая стена, которую обрезает вход в коридор, и несколько кресел. Сажусь в то, что рядом со столиком. Из сумочки достаю футлярчик. Надо приготовиться, использовать момент, который мне Буланже предоставил. Снять и вставить линзы процедура неприятная, но привычная и отработанная. Минута и линзы размещены по своим контейнерам, размерами и формой похожими на большую таблетку.

Ещё минуты через три с улицы доносится приближающийся вой сирены. Кто бы мог подумать? Интересно, насколько великие силы задействуются против меня? В холл входят двое полицейских. А почему только двое? Я ведь и обидеться могу.

И опять симпатичные мужики. Заболеваю типичной болезнью азиатских девушек? Им почти все европейские мужчины кажутся красавцами. Один, видимо, младший, судя по тому, что он держится чуть позади, подтянут и спортивен. Старший погрузнее, но тоже ничего.

Вид этих парней мне помог справиться с собой, пусть один из них грозно держит руку на кобуре. Пока сидела в кресле боролась с тёмной волной, вдруг взметнувшейся внутри меня. Мне захотелось стереть и уничтожить и противного портье, и гостиницу, и пройтись жестоким смерчем по всей Канаде. Никто не уйдёт обиженным невниманием. Вот такой приступ звёздной болезни. И я бы поддалась, не будь со мной опыта Юркина, давно жду от себя подобного. Возможно, это неизбежно, хотя в Корее против таких эксцессов стоит мощнейший социальный блок. Попробуй только всего лишь глянуть свысока — в порошок сотрут.

Нельзя поддаваться соблазну всех построить, гордыню в хомут. Не зря её грехом в христианстве считают. А что можно? Показать себя слегка избалованной всеобщим вниманием и восхищением, немного легкомысленной и открытой — допустимо. Ну, и пошалить, как без этого? С чего начать, полисмены уже идут ко мне? Если не знаешь, с чего начать, цепляй покерфейс. И ногу на ногу закинуть, хоть я и в утеплённых джинсах, но это даже лучше. В короткой юбке такая поза чересчур сильный удар по слабой мужской психике. Всё, я готова, а дальше по обстановке.

— Мадам… — осторожно начинает старший. Напарник стоит чуть сзади и руку, паршивец, так же держит на кобуре. Однако мне сходу делают неожиданный подарок. Буду последней дурой, если не выжму из него всё до последней капли. Неуловимым движением делаю плечами стойку балерины, носик задираю чуть выше, чем надо, холодно поправляю полисмена:

— Мадмазель, — лицо в сторону, но глаза слегка скашиваю на старшего. Ещё стрельнуть ими в напарника. Есть контакт! Парни слегка теряются. Стрельба глазами придумана не мной и уже давно. И в свой с виду холодный тон вкладываю небольшую порцию кокетства.

— Мадемуазель… — старший приходит в себя, смотрит в мой паспорт, — …Пак. Я — старший констебль Триаль, полиция Квебека. Вам придётся пройти с нами.

— О-о-о, я что, арестована, офицер? — усиленно хлопаю глазами на старшего.

— Г-х-м-м, старший констебль, — поправляет меня старший констебль Триаль, — Нет, мадемуазель, вы всего лишь задерживаетесь. До выяснения.

Последнюю фразу не очень понимаю, но мне это не мешает. Я вообще не обязана что-то понимать.

— А по какой причине? — опять невинно хлопаю глазками, и поясняю вопрос, — Мне просто самой очень интересно. Что такого страшного я успела натворить в Канаде всего за один неполный час?

— Вы подозреваетесь в терроризме… — не веря самому себе, бурчит констебль. Старший. Его помощник уже не терзает нервно кобуру, откровенно лыбится. Ещё немного и они от меня совсем отстанут. Но нет! Я такого не допущу! Лишить себя такого весёлого приключения? Да ни за что!

— О-о-о! — мой изумлённый взор останавливается на поясе констебля. Старшего. Сбоку интригующе поблёскивают браслеты. Хочу! Протягиваю обе лапки к нему.

— Если я террористка, то вы должны надеть на меня наручники. Давайте, надевайте! — требую я, про напарника тоже не забываю, — И пусть он уже вытащит пистолет из кобуры! Сколько можно её мять? От этого калибр не увеличится.

Старший снова теряется, шаблоны рвутся один за другим. С видимым усилием он собирается.

— Давайте обойдёмся без таких крайностей, — предлагает он, — Вы же не собираетесь сопротивляться?

Опять округляю глаза. Эх, сколько же им работы сегодня досталось, если такие странные идеи вдруг возникают!

— Мне? Слабой хрупкой девушке сопротивляться двум крепким мужчинам? — быстро перевожу взгляд с одного на другого и заканчиваю неожиданно для них, — Да ещё таким красивым.

Старший опять впадает во временный, — я надеюсь, — ступор. Из замешательства его выводит звук со стороны напарника. Тот, отвернувшись, что-то хрюкнул невнятное. Отреагировать он не успевает. Знаете, что такое двоечка в боксе? Вот это она и есть.

— Раз я подозреваюсь в терроризме, то хочу наручники и вооружённый конвой! — требовательно трясу лапками перед старшим констеблем. Напарник всхлипывает.

— Ну, что вам, жалко что ли? — включаю взгляд кота Шрека. Самой интересно, устоят они или нет? Не устояли. Старший снимает наручники и, окончательно сбитый с толку, цепляет их на мои запястья. Наблюдаю с огромным интересом и отчасти с восторгом.

— Прошу вас встать и следовать за нами, — предлагает Триаль. Ничего не имею против. Естественным движением протягиваю руки, левую чуть впереди. Таким же естественным образом полицейский подставляет свою, пожалуй, он и сообразить не успевает, что делает. Только пожив в Корее, я понимаю, насколько галантны европейские мужчины. Рефлексы быстрее разума и сильнее дисциплины.

Идём по направлению к стойке и выходу. У стойки расстроенный всей этой историей мсье Буланже. На лице портье злорадная ухмылка. Чуть притормаживаю.

— А он? — показываю старшему глазами на младшего.

— Что?

— Почему он пистолет не вытащил? — капризным тоном избалованной девочки спрашиваю Триаля. Старший тяжело вздыхает, кивает напарнику. Тот охотно вынимает оружие. Вот, теперь я довольна. Мы идём к выходу.

— Ой! — я опять останавливаюсь, оглядываюсь на Буланже, — Мсье Буланже! Сумку!

Мою дорожную сумку подхватывает напарник. Я ещё успеваю состроить рожицу портье и показать ему язык. Несказанно для меня противное лицо вытягивается в недоумении. Отложу в копилку самых лучших воспоминаний.

— А вам, портье, это дорого обойдётся! — кричу ему уже на выходе, — Очень дорого!

— Угрожаете? — спокойно интересуется младший полицейский уже на улице.

— Парня надо предупредить, что у него будут сложности, — объясняю ему расклад, — Он отправил в полицию мировую звезду. У него и руководства отеля впереди очень весёлая жизнь.

— Вы мировая звезда? — спрашивает Триаль, пока усаживаемся в автомобиль.

— А разве по мне не видно? — распахиваю глаза на такую широту, что мой старший констебль слегка жмурится. И сразу перевожу тему:

— А у вас в участке все полицейские такие импозантные мужчины? — в голос мне не надо добавлять заинтересованности, скорее надо её придерживать.

— Все, — уверенно отвечает Триаль, — кроме женщин-полицейских.

— Шарман! — удовлетворённо отзываюсь я и умолкаю. Долго молчать всё равно не пришлось. Через две-три минуты мы на месте.

Здесь я и вижу вывеску: 7920, Бульвар Сен-Лоран, Монреаль. Заходим. Знакомая по многим фильмам обстановка. Больше похожа на слегка военизированный офис, российский околоток совсем другой, более брутальный.

— Ай! — кто-то сильно и грубо дёргает меня в сторону. Чуть не падаю, но инстинктивно опираюсь на ту же грубую лапу, обхватившую мою левую руку чуть выше локтя. И быстро-быстро перебирать ногами пришлось.

— О-о-о-у-х! — потираю травмированное место, непроизвольно даже слезу вышибло из глаз, осуждающе смотрю на мрачную и злобную морду лица какого-то хмыря. Дюжая фигура в форме всем видом источает угрозу.

— Вы чего?! — я вижу, как все вокруг смотрят и почему-то не вмешиваются. А почему это они не вмешиваются?

— Старший констебль Триаль, — поворачиваюсь к нему, — почему вы не предупредили, что у вас меня будут обижать?

— Клод, прекрати, — Триаль будто проснулся, встал между нами и, мягко положив мне руку на плечо, повёл в угол помещения. Там были сиденья, кажется, несдвигаемые, и дверь в какой-то закуток. Рядом обыкновенный письменный стол.

Не могу вспомнить из доставшегося мне даром опыта ничего полностью аналогичного. Но нечто похожее было. Добрый и злой следователи, психическое подавление задержанного с целью без проблем снять чистосердечные показания. Это местное пугало для задержанных и арестованных. И вряд ли ему позволено открыто заниматься рукоприкладством. Хотя рисковать я не собираюсь, мне следует его как-то нейтрализовать.

Мою дорожную сумку ставят на стол, рядом лежит лёгкая сумочка «Луи Виттон». Один из полицейских открывает и осматривает большую. Слёзы у меня мгновенно высыхают. Одариваю непрошеного инспектора моих личных вещей самой своей очаровательной улыбкой.

— Мсье хочет полюбоваться на мои трусики? О-о-о-у, мсье знает толк в извращениях, — в моей улыбке можно найти что угодно, кроме осуждения. Но почему-то полисмен краснеет и отходит. Шапочный досмотр всё-таки провёл, открыл и аккуратно поворошил вещи.

Кто-то негромко хихикнул рядом. Оборачиваюсь, рядом две девицы средних лет. Мари и Полина. Насколько понимаю, они будут проводить обыск и опись изъятого имущества в том самом закутке.

Полтора часа мы занимались этой тягомотиной. За это время в участок привезли и сразу упрятали в обезьянник пожилую шумливую индеанку. Я из вредности постаралась продлить процедуру, которая и без того нудная. Одни деньги, почти десять тысяч долларов, пришлось пересчитывать минут десять.

— А почему нет списка визиток? — прочитав опись, спрашиваю я, — Сделайте отдельным приложением, там есть очень важные контакты.

Кстати, это правда. Там есть контакты с французским, корейским, японским телевидением. С несколькими важными лицами из «Sony Music», да много всего.

Минут десять занимались сканированием и оформлением визиток. Описывали все предметы моего туалета, вплоть до отдельных колготок и лифчиков.

— А у вас тут кормят? — спохватываюсь я.

— Время ужина давно прошло, — просвещает меня Мари, — Можете сделать заказ на свои средства.

Оформили заказ в ближайшем кафе, и пришлось перепечатывать опись. Количество денег уменьшилось на сотню долларов. Сдачу мне милостиво разрешили оставить у себя. Но пока курьер с моей пиццей не прибыл, в дверях замаячил мрачный Клод. Я «испуганно» пригибаюсь к столу, шепчу Полине, она ближе:

— Ой, опять он. А почему он такой злой?

— Перестаньте, мадемуазель Пак, — строго улыбается Полина, — Он всего лишь немного дёрнул вас за руку.

— «Всего лишь немного»? — горестно вопрошаю я и скидываю водолазку с длинными рукавами, оставшись в футболке. Полицейские девицы, — да я и сама ещё не видела, — имеют удовольствие полюбоваться на обширную лиловую с переливами в глубокую синеву живописную гематому.

Насладившись их потрясением, с предельно жалостливым выражением лица напяливаю водолазку обратно. Они же не знают, да никто не знает, о степени чувствительности моей кожи. Как и о высокой скорости восстановления. Через два-три дня от синяка даже следов не останется.

— И кто это сделал? — в дверях возникает новый персонаж. Злобный Клод куда-то испаряется. Мои девицы флегматично пожимают плечами. Расшифровываю однозначно: сами знаете, чего спрашивать. Дальше происходит интересное. До определённого момента.

— Клод, а ну иди сюда! — зычно командует офицер. И далее следует разнос проштрафившегося подчинённого. А интересно это мне только до момента, когда я понимаю, что этот цирк устроен лично для меня. Весело у них тут.

Между прочим, пока суть да дело, время перевалило за десять часов вечера. А мы только подобрались к кульминации моих приключений, допросу меня любимой. Здесь же, кстати, в закутке, где опись изъятого имущества составляли.

— Лейтенант Камбер, — представляется строгий начальник, только что устроивший выволочку грозному Клоду.

— Пак ЮнМи, сценический псевдоним Агдан, можете звать мадемуазель Пак или Агдан.

— Объясните, мадемуазель Пак, — лейтенант решает использовать официальное имя, — зачем вы подделали паспорт?

— А вы правильно сформулировали вопрос, мсье Камбер? — осторожно заглядываю ему в глаза, — Покажите мне на моём паспорте хоть один признак подделки.

Попытка лейтенанта с наскока повесить на меня статью проваливается, но он не огорчается. Я так понимаю, тоже действует на рефлексах. Попался человек в руки — вешай на него всё, что можно, авось что-то зацепится. И дальше можно работать.

— Вот, — он показывает обложку, — вы затонировали в двух местах, напротив глаз на фото.

— А разве это паспорт? — задаю резонный и вряд ли неожиданный вопрос.

— Не паспорт… — легко соглашается лейтенант, но продолжить я не даю.

— Но вы же сказали именно про паспорт! В протокол свой вопрос занесли? Немедленно занесите! — требую я. Протокол лейтенант печатает на компьютере.

— Распечатайте этот вопрос, подпишите, где надо и отдайте мне, — мои требования растут, как снежный ком.

— Зачем? — лейтенант в искреннем недоумении.

— Затем! Будет доказательство, что вы склоняли меня к лжесвидетельству. Не хотите? Тогда адвоката вызывайте. Иначе я на ваши вопросы отвечать не буду.

— У вас есть адвокат? — лейтенант насмешливо улыбается.

— Дайте мне мой телефон, и адвокат будет, — улыбочку лейтенанта я не поддерживаю, — Если не можете предоставить государственного. Или у вас так не принято?

— Кажется, надо Клода звать… — вроде бы про себя бурчит лейтенант.

— Что такое, мсье Камбер? — удивляюсь я, — Угрожаете мне физической расправой? Так и знала, что ваш нагоняй Клоду был всего лишь театральной сценкой.

— Хм-м… — лейтенант в этот момент теряется, я подбадриваю:

— Не расстраивайтесь. Дилетант примет за чистую монету, но я в шоу-бизнесе работаю, и кое-что в этой области понимаю.

— Не хотите официально, давайте так поговорим, — лейтенант перестаёт упираться.

— Давайте, — а чего не соглашаться? Мне это выгодно, — Сразу должна сказать, я не только звезда с мировым именем, пусть не из первого ряда, но ещё и действующая военнослужащая армии Южной Кореи. Моё звание в переводе на ваши чины звучит примерно так: унтер-офицер морской пехоты.

Лейтенант на глазах становится всё серьёзнее.

— Любопытная юридическая коллизия возникает, нёс’па? Не следует ли квалифицировать грубость вашего Клода, как нападение на военнослужащего иностранной армии? Не следует ли считать всё происходящее казусом белли, поводом для начала военных действий? Я не говорю о том, что лично мне вполне по силам заметно уменьшить приток туристов в вашу страну. И сильно уронить репутацию всей Канады, как цивилизованного государства. Вас дикарями во всём мире будут считать.

— А вы не слишком размечтались, мадемуазель Пак? — осторожно интересуется лейтенант, — Я пока не уверен, что вы звезда и что вы — военнослужащая.

— Интернета нет? Не подключили? Какая досада, — не смогла удержаться, ехидничаю напропалую, — а может, вы до сих пор не уверены в том, что я, кореянка, запросто с вами разговариваю на вашем родном французском языке?

Лейтенант с видом «я щас разоблачу твои дикие фантазии» снова берётся за компьютер.

— Парижские новости смотрите, там гастроли моей группы «Корона» ещё продолжаются, — подсказываю я.

Дальше мне остаётся развлекаться отслеживанием выражения лица лейтенанта. Несколько раз он бросает на меня быстрый взгляд, переводит на экран. Сверяет мою личину. Мне становится скучно, я набаловалась и устала. Через десять минут моё терпение окончательно истощается. В то самое мгновенье, когда лейтенанту по его просьбе Мари приносит стаканчик кофе.

— Мсье Камбер, когда прекратятся мои мучения?

— … — упирает в меня вопросительный взгляд.

— Я летела в самолёте десять часов. Добралась до отеля. Рассчитывала на ужин, просмотр новостей, несколько деловых звонков, а дальше — свидание с мягкой и тёплой кроватью. Вместо этого вы три часа уже терзаете меня допросами, обысками, грубостями и провокациями. Я устала, хочу есть, пить и спать. Я по парижскому времени живу, в Париже время подходит к пяти часам утра. Вы фактически всю ночь мне спать не даёте. Сколько можно воздействовать на меня измором? Я всё равно ни в чем не признаюсь.

Лейтенант не спорит, видимо, впечатлившись информацией обо мне из интернета. Выходим из закутка, я оглядываю близлежащее пространство, но нужного не нахожу.

— А где мой ужин? — не вижу в окрестностях ничего похожего на мой заказ, ни пиццы, ни соков.

Шапочное разбирательство результатов не даёт. Девицы, Мари и Полина, утверждают, что заказ приносили, и он лежал «вот тут». «Вот тут» представляло собой голое сиденье стула. Лейтенант чешет затылок, сдвигая фуражку на лоб. Найти мой заказ это тоже не помогает.

Так что я вхожу в камеру голодная. Камера аккуратная, но двухместная. Одно место занято той самой индеанкой, как выясняется, не очень адекватной. Как только стальная дверь за моей спиной извещает меня своим лязгом, что я отрезана от всего остального мира, моя соседка поднимает голову.

— Бу-бу-бу? — чего-то бурчит она. Речь не распознаю, поэтому переспрашиваю на более универсальном английском:

— What?

Женщина вскакивает с нар и решительно направляется ко мне. Оцениваю потенциального противника. Немного ниже меня и намного шире, тяжелее килограмм на пятнадцать, если не больше. Напирает на меня, набычившись, держа руки полусогнутыми чуть в стороны, вполне себе боевая стойка.

Это потом я узнала, что моя соседушка ненавидит англичан и мою узкоглазость (относительную) и принципиальную непохожесть на англосаксов со сна не разглядела. Какие-то заморочки её племени со времен колонизации. А пока я, дождавшись нужной дистанции, легко поднимаю и прижимаю согнутую ногу к груди. На короткое мгновенье моя стопа упирается в могучий бюст, а потом потенциальный противник отбрасывается мощным толчком и оказывается на полу в трёх метрах от меня.

Так и знакомимся. Имя её не помню, что-то вроде Белого пера стремительной птицы, или наоборот, Стремительное перо белой птицы… не разобрала. Тем более, что она откликалась на более простое имя Тереза.

17 марта, местное время 8 утра.

О! Нам завтрак приносят. Непонятно из чего каша с еле уловимым запахом масла и железная кружка со слабым раствором чая. Сметаю всё мгновенно, и, глядя на очищенную посуду, думаю: я поела или нет, а был ли в чае сахар? Ничего не поняла.

Открывается дверь. Интересно, зачем? Завтрак подавали в окошечко. Незнакомый полисмен протягивает мне коробки. А-а-а, понятно, в окно не пролезут.

— Ваш вчерашний заказ, мадемуазель. Лейтенант Камбер велел передать.

С первого взгляда понимаю, что это не мой заказ. Мой родной наверняка с почестями или без оных похоронен в желудках местного народонаселения. С яблочным соком они угадали, а вместо томатного вижу персиковый. И пицца острая.

— Это не мой заказ, я такого не ем, — возвращаю коробки полицейскому, потом передумываю, — А впрочем, давайте.

Яблочный сок оставляю себе, остальное отдаю Терезе.

Я больше не улыбаюсь. Никому. Никому здесь я больше улыбаться не буду. Рассчитывала совсем на другое. Обыграть роль избалованной кокетливой красотки, всех обаять, может быть даже спеть. В итоге обзавелась бы канадской фанатской группой в полном составе здешнего полицейского участка. И даже грубость Клода не помешала бы. И после всего остального, включая подленькие провокации лейтенанта, которые можно списать на профессиональную деформацию, была возможность повернуть в мирную сторону. Дверь захлопнулась, когда лейтенант Камбер угощался кофе, даже не подумав предложить мне. Я потом в камере воду из-под крана пила. Противную, кстати, на вкус.

Всё остальное выливалось уже в треснувшую и потёкшую чашу моего ангельского терпения.

В девять часов меня выводят из камеры. За четверть часа до этого до нас донёсся рёв раненого бегемота. Кто-то бушевал минут десять.

— Самый большой начальник прибыл, — ухмыляется индеанка, разделываясь с пиццей, и едко добавляет, — Его сиятельное всемогущество главный инспектор Альфред Лафар.

Сиятельное всемогущество вижу в общем холле. Натурально, на бегемота смахивает. Брыла, заметное брюшко, короткие руки. Облачён в гражданский костюм и уже этим отличается от всех прочих.

А обстановочка совсем другая, нежели вчера вечером. Большая часть народа не знакома, видать, часть сменилась, но мои девицы, которые совсем не красавицы, и лейтенант Камбер пока здесь. Лейтенант стоит навытяжку, слегка побагровевший, у девиц вид «Как бы нам не прилетело», остальные усиленно стараются не отсвечивать.

— Мадемуазель Агдан, я… — мужчина представился. Именно тем, кого назвала моя соседка по камере. Только «сиятельного всемогущества» не прозвучало.

Обращение по моему псевдониму «Агдан» сразу всё объясняет. Провернулись где-то колёсики. Буланже наверняка известил о случившемся «Sony Music», а уж им-то хватит возможностей, я полагаю, даже на правительство выйти. Хотя ничего сложного тут нет, я и сама могла бы. Один звонок в наше посольство и пошла плясать губерния.

— Мадемуазель Агдан, что же сразу моим ребятам всё не объяснили? — укоризненно рокочет Лафар. О, опять я во всём виновата! Прямо родной Кореей повеяло.

Не нахожу нужным отвечать, хотя «бегемот» ждёт. Вместо этого пристально и безотрывно смотрю на лейтенанта Камбера. Тот опять краснеет, старательно отводит глаза и помалкивает. Первой не выдерживаю я.

— Лейтенант Камбер, не хотите ответить за меня?

— Она говорила… — кое-как выдавливает из себя лейтенант. На него давит тяжёлый взгляд разгневанного начальства, и проигноривать его он не может.

— Говорила, что она звезда и военнослужащая южнокорейской армии, — лейтенант мучительно рожает признание.

Высокое начальство остаётся терзать своих подчинённых, а я ухожу в знакомый закуток, где девицы-не красавицы возвращают мне изъятое накануне имущество. Тоже небыстрая процедура, но живее за счёт не слишком тщательного осмотра с моей стороны. Мне главное — деньги, документы и смартфон с планшетом. Так что за неполный час мы управляемся.

Уже на выходе меня притормаживает лейтенант и суёт какую-то бумагу.

— Подпишите и свободны.

— Нет, — отвечаю коротко и категорично. Знакомство с документом не располагает. Это заявление от моего имени о том, что никаких претензий к данной полицейской станции я не имею.

Хотя и увязал лейтенант мою свободу с моей подписью, но когда я выхожу, меня никто не останавливает. Останавливает небольшая кучка журналистов, но уже на улице. Уже разнюхали! Вот кто везде работает не за страх, а за совесть. Журналиста, как волка, ноги кормят. Глядь! А я ведь есть хочу! И чувствую себя без помощников, как без рук, даже такси вызвать не могу, не знаю местных контактов. Ладно, эту проблему мы сейчас решим.