Рождение сверхновой

Глава 2 Осенённые благодатью (и другие)

Ещё подумала над тем, чтобы как-то укрепить организм пацака, и решила обойтись без лишнего фанатизма. Чуть-чуть, процентов на десять-пятнадцать укрепить кости, а то скоро в привычку войдёт рёбра себе ломать.

Ставлю опорожнённый бокал на столик.

— Оппа, а ты не будешь против, если я оздоровлю и укреплю твой организм? — вот так прямо и в лоб, как-то не по-женски. Но что делать, не знаю, как хитро подкатить, а для мужчин сойдёт. Они любят, когда не ходят вокруг да около.

— Я на здоровье не жалуюсь, — ЧжуВон бодро хрустнул печенькой, — И как ты это сделаешь?

— Абсолютно здоровых людей не бывает. У тебя рёбра сломаны, наверное, есть другие зажившие травмы, может ещё что-то по мелочи. В любом случае почувствуешь себя лучше.

Как могла, так и объяснила.

— А как сделаешь?

— Мистически паранормальным способом, — туманно объясняю я, — Выглядеть будет обыденно, войдёшь в мою комнату, выйдешь через пять минут. После необременительной и безболезненной процедуры.

Идея уединиться в моей комнате пацаку как-то подозрительно понравилась. Не стал долго рассусоливать, сразу направился по указанному направлению. На дверь в мою комнату, пока выглядевшую так, будто я только что в общежитии заселилась. Только минимум мебели, никаких украшений кроме занавесок, из-за чего помещение имеет вид несколько сиротский.

— Чего уселся? — начинаю со строгостей, ишь, сразу на кровать умостился, — Встань! Сними рубашку и что там у тебя ещё? Короче, раздевайся до пояса.

Эта команда тоже не вызывает неприятия, только провокационный вопрос:

— Ты тоже разденешься? До пояса, — уточняет пацак.

Я задумываюсь. Вопрос, несмотря на излишнюю игривость, законен. Наверное, лучше тоже до пояса раздеться, но не перед ним же. Эдак у нас неизвестно до чего дойдёт в силу понятных причин. Принимаю соломоново решение, олимпийку скидываю, футболку оставляю.

— Повернись спиной. Так, слегка разведи руки. Где у тебя рёбра были сломаны? Здесь? — кладу ладошку ниже и правее правой лопатки, второй рукой чуть обнимаю с другого бока.

ЧжуВон хмыкает и, кажется, хочет что-то сказать. Наверняка фривольное.

— Теперь помолчи, ефрейтор, — напоминание о звании действует дисциплинирующе. Строгий и сухой тон тоже не последнее дело. Сангса я или погулять вышла.

Закрываю глаза и как бы ныряю в него. Тёмных пятен, сигнализирующих о болезни, — откуда-то я это знаю, — нет. А слабенько серых — несколько. Кроме рёбер, ещё одно в интересном месте. Где это он словил, на тренировках? Всю серость выжигаем светом. А теперь… я слегка покраснела, хотя смущаться некого, и кое-что сделала ещё.

Откуда-то издалека до меня докатился слабенький всплеск эмоций. Будто невдалеке кто-то приглушённо хихикнул. Святые цитрусовые, ГуаньИнь-то всё видит, я в такие моменты становлюсь её аватаром, как-то так. Ну, и ладно, подумаешь… будто я что-то плохое сделала. Да любой мужчина об этом втайне мечтает. Всё, не будем об этом!

— Сеанс окончен! Одевайся! — Особо не тороплюсь, но и не мешкаю.

Оставаться наедине с ним для меня сейчас намного опаснее, чем раньше. Вся защита, что была, выстроена Сергеем и работает только под его управлением. Недавно, буквально несколько минут назад осознала, что мои мощные оборонительные редуты превратились в картонные.

Обдумываю и осознаю происходящее уже сидя на тахте. Надо же, новое дело. Я стала беззащитной, надеюсь, только перед ЧжуВоном. Во-первых, меня как-то ощутимо накрыло, я слишком близко к нему подошла. Во-вторых, отчётливо понимаю, что приди в голову ЧжуВону шальные идеи, оказать адекватного сопротивления не смогла бы.

Надо выстраивать новую защиту. Сергей об этом не предупредил, и не мог предупредить. Женскую психологию он изнутри не знает. В этом я сильнее, жизненный мужской опыт вот он, под рукой. И какие-то идеи самозащиты, пока смутно, но начинают проявляться.

— Не знаю, что ты сделала, но я реально чувствую себя намного бодрее, — заявляет пацак, выходя из моей комнаты.

Да, я вижу! У парня даже походка чуть-чуть изменилась. ЧжуВон прошёлся туда-сюда, якобы невзначай, прошёл за моей спиной к своему месту. Но не просто прошёл, пацак позорный! Подпрыгиваю от неожиданности, — чмокнул меня в щёчку мимоходом, — лихорадочно стираю слегка влажный след.

— Да как ты смеешь!? — А чего это в моём крике столько энтузиазма?

Хватаю с тахты подушку и азартно гоняюсь за пацаком. Уворачиваюсь от загребущих рук, отскакиваю, восстанавливаю дыхание. Выбилась из сил моментально.

— И чего ты возмущаешься? — начинает рассуждать пацак, когда статус-кво восстановился, — Я всего лишь сказал спасибо.

— Ты подло присвоил незаслуженную награду, — отвечаю я, и добавляю ехидно, — Будешь должен.

— А поцелуй принца не награда? — ЧжуВон не уступает мне в степени ехидства.

Приход мамы прерывает нашу милую беседу не вовремя. В тот невыгодный для меня момент, когда сильный ход сделан ЧжуВоном. Чем он меня подкупает, так своей расторопной реакцией. Вскакивает и вот уже несёт из прихожей под квохтание мамочки тяжёлые сумки. Пользуюсь моментом и убираю со столика посуду.

Когда диспозиция восстановилась, наношу ответный удар.

— Нет. Поцелуй принца может быть наградой только для какой-нибудь замарашки.

— Аналогично, — коротко отвечает ЧжуВон.

Да уж, конечно! Перевод элементарен: поцелуй принцессы ценен для всех кроме принцев. Вот только он в корне не прав. И опять подставился, а я таких моментов не пропускаю.

— Ты же в Европе жил! Ты хоть немного с мировой культурой знаком? Ты знаешь хоть одну сагу, поэму, роман, чтобы ради поцелуя принца совершались подвиги, чтобы принцам слагали стихи, добиваясь их любви? Чтобы девчонки пели серенады под их балконами, рубились из-за них на дуэлях и поле битвы?

Чем дальше я продолжаю, тем больше перекашивается лицо ЧжуВона от отвращения.

— Хочешь стать призом, прекрасным юношей, ради которого смелые и яростные дамы рубятся в рыцарских турнирах? — накручиваю я. Пацак морщится, как от лимона. Это ещё не всё, держи самый большой и самый кислый лимон:

— А если ЮЧжин победит?!

Фыркаю, глядя в его испуганное лицо. ЧжуВон поднимает руки:

— Всё-всё, сдаюсь, — и тоже начинает ржать.

Всё ещё пофыркивая, иду на кухню помогать маме. На пороге оборачиваюсь.

— ЮЧжин ещё не самый плохой вариант. Она красивая и образованная. А я вот лично знаю таких страшненьких, но боевых девиц, — согнув в локтях руки, сжимаю кулаки, демонстрируя грозный вид, — Порвут твою ЮЧжин на тряпочки. Тоже твои поклонницы. Мечтают о твоём поцелуе и твоём прекрасном теле.

Лицо ЧжуВона искажается от страха, почти неподдельного. Стонет от ужаса, быстро залезает на тахту с ногами, испуганно поджимает их, скрючивается в позу эмбриона. Стреляет в меня глазёнками напуганного до смерти ребёнка.

Глубоко втягиваю в себя воздух, иначе упаду на пол от смеха. Вот клоун! Надо признать, не пропустил удар просто так.

Безудержно хихикая, вхожу на кухню. Мамочка уже развернулась вовсю, как она быстро! Хотя блюдо такое, быстро готовится. Подсказываю:

— В конце лучку чуть больше обычного. И до золотистой корки, до черноты не надо.

Мама улыбается.

— Дочка, а у тебя с ним всё хорошо, признайся?

— Мам, мне кружечку бульона надо быстренько сварить. Пора заканчивать голодовку, — маме зря кажется, что я ухожу от разговора, я этой темы больше не боюсь, — Мам, с ним у меня всё хорошо, с его роднёй очень плохо.

Мама слегка сникает, я утешаю её поцелуем в щеку.

Не знаю, может просто проголодался, но ЧжуВон ел с явным удовольствием. И прямо расцвёл, когда увидел, что ему несут. Ну, и прекрасно. Я осторожно, прислушиваясь к себе, пью из кружки бульончик. Организм вроде ноту протеста не выдвигает. Ну, и ладненько.

— Оппа, а ты чего пришёл-то? Просто так или по делу?

ЧжуВон хлопает себя ладонью по лбу.

— Пустая я голова! Я же совсем забыл! Юна, какая ты молодец! — фонтанирует он восторгом, не оправдавшимся страхом и другими эмоциями.

Успокоившись, объясняет:

— Я пообещал своей роте устроить с тобой встречу. Именно и только с ротой. Ты как, сможешь?

Задумываюсь, подсчитываю.

— Так, на работу могу не ходить до 4 января включительно. Сегодня точно не могу, слаба ещё. Завтра тоже. Буду в себя приходить. Послезавтра? Тоже зарезервируем. Тогда с 28 декабря по 4 января в любой день. Только заранее скажи — какой, чтобы с моими делами не пересечься.

ЧжуВон слушает мои вычисления со светлеющим лицом. Для него что, это так важно? И да, надо не забыть пнуть:

— Понятно, да? Лучше за два-три дня уточнить. Для надёжности… — ой, не успела!

— Всего на пару часов, не больше. Подъедешь к месту, куда мы совершим марш-бросок. Пообщаешься с ребятами. Потом ты возвращаешься домой, а мы — к себе.

— Лучше ты меня привези и отвези. Не знаю я, где там ваши конечные точки марш-бросков. И будешь должен, — всё-таки наношу ему удар, держи — не падай.

ЧжуВон морщится. Ага, не нравится?

— А давай вот без этого?

— Давай! — охотно соглашаюсь я и стремительно развиваю тему, — Прости, ты прав: гнилые разговоры, недостойные. Это подленько, так говорить своему оппе. И награды требовать за цветы, это так гнусно! Ты абсолютно прав, оппа! Так что забудь, считай это моим бескорыстным подарком. Ещё не хватало что-то со своего оппы взамен трясти, дурость какая! Ты-то вот никогда, никогда-никогда так не поступаешь!

Лицо ЧжуВона, поначалу одобрительное, постепенно менялось. В конце стало откровенно скучным и кислым. Я бы ещё долго могла продолжать, но опять начинаю ржать.

— Весь аппетит испортила, — ЧжуВон отваливается от столика.

Я скептически оглядываю почти пустое блюдо:

— И главное, как вовремя! Когда ты всё уже съел, — смотрю ему прямо в глаза. Давно заметила, он не выдержит.

Точно! Пацак начинает ржать, поднимает руки вверх.

— Сдаюсь, Юна! Уела. Клянусь, больше никогда так не скажу.

— Знаем мы эти клятвы, — я недоверчива, меня жизнь учит не верить пустым обещаниям, — Лучше договоримся, если ещё раз так скажешь, выполняешь любое моё желание.

— Прямо любое? — напрягается ЧжуВон.

— Не бойся, в пределах возможного, — успокаиваю я, — Жениться точно не потребую.

— Ты тоже. Иначе договор неравноправен, — спохватывается ЧжуВон.

— Замётано.

Надо научить его закреплять устные договора встречным хлопком наших ладоней. Ладно, потом как-нибудь. Мама смотрит на нас, почти ничего не понимает. Не понимает из слов, зато прекрасно понимает, что нам весело и хорошо.

Мы пьём чай, когда ЧжуВон вспоминает о ещё одном моём обещании. Сначала не понимаю, о чём он.

— Ну, ты говорила, что якобы я тебя когда-то… — ЧжуВон стрельнул глазами в маму, но мужественно продолжает, — жестоко избивал.

Мама действительно посмотрела на него, нет, не с осуждением, а с намёком на осуждение. Не поверила, привыкла к моим чудачествам.

— А-а-а, поняла. Да, помню. Но давай в другой раз, а то я уже смеяться устала. Ты меня вконец уморил сегодня, — это правда, сил уже нет ржать. Недельную норму перекрыла точно.

ЧжуВон легко соглашается.

— Всё равно мне пора, — он с явным сожалением смотрит на часы, — проводишь меня?

Надежды, что питали этого юношу, жестоко обрубаю на корню.

— Нет. У меня уже сил нет. Мама тебя проводит, — мамин осуждающий взгляд парирую, — Знаю я его, сейчас целоваться полезет. Тебя-то не станет к стенке прижимать… ну, я надеюсь, хи-хи-хи.

Подловила я его, подловила. Сумела угадать его подлые намерения, убеждаюсь по лёгкому разочарованию, мелькнувшему в глазах. Мама на мои слова как-то оживлённо хихикает и провожает оппу до двери.

— Сильно не плачь без меня! — кричит напоследок ЧжуВон и, наконец, уходит.

У-ф-ф-ф! Прямо облегчение испытываю. Всё-таки утомил он меня, больную и слабую. Немного голова болит, но краткие приступы всё реже и реже. Может этот последний?

25 декабря, примерно то же время.

ЮЧжин с утра закрыла несколько позиций на бирже, открыла новые, показавшиеся перспективными. Неудовлетворённо любуется суммой выигрыша около восьмидесяти тысяч долларов и снова углубляется в анализ рынка. С огромным сожалением глядит на одну валютную пару, пропустила начало перспективного движения. И что особенно досадно, предварительная картина годилась в качестве яркой иллюстрации для всех учебников. Классический вид двойной вершины, признак близости начала сильного движения. Эх, если бы она не прохлопала этот момент, могла бы оседлать волну и даже при неточной игре сняла бы тысяч сто пятьдесят за пару суток.

ЮЧжин всерьёз подсела на игру. Как оно и бывает, на самом деле, она проиграла уже чуть больше полумиллиона и выиграла чуть меньше шестисот тысяч. Выигрыши и проигрыши по итогу набегают в результате длинных списков закрытых позиций.

Девушка оставляет слежение за курсами. Пока Нью-Йоркская биржа не открылась, рынок шевелится слабо. Через час подключится Лондон, тогда можно усилить внимание. А сейчас…

ЮЧжин берётся за телефон. Она придумала, как сбить рост популярности Агдан. ЮЧжин улыбается, она умна и образована, она сотрёт эту дрянь в порошок.

— Привет, Кондор, — ох, уж этот Кондор. Парень считает выбранный псевдоним очень красивым, но, видимо, не знает, что кондор это стервятник. Птичка, питающаяся падалью. Малосимпатичный образ.

Кондор откликается и начинается длинный инструктаж. ЮЧжин продумала новую стратегию, противостоять которой не просто. Лично она способов не видит. Кондор должен будет донести до всех своих птенчиков суть новой тактики. Наёмники в чатах фанатов, например тех же SNSD, не должны особо светиться. Только время от времени надо вбрасывать раздражающую инфу об успехах Агдан. Желательно делать это на фоне неудач любимой группы.

Да, вот так! Она сыграет на зависти и ревности конкурентов. Немногочисленные айдолы и группы с репертуаром от Агдан тоже не останутся без внимания. ЮЧжин мелко захихикала. Этим вообще придётся не сладко, они будут терпеть мнения о том, что только синглы от Агдан держат их кумиров на плаву. Мнения эти будут выражаться с максимальной вежливостью. Где-то намёками.

Общая стратегическая линия: «Агдан — превыше всего! Она — сияющая вершина к-поп, все остальные у её ног ползают (вместе с их ничтожными фанатами, хи-хи-хи!)».

Хотя понадобится ли всё это? ЮЧжин бросает быстрый взгляд на большое кресло, в каркасе сиденья которого лежат в тайнике полмиллиона долларов. Надо брать уроки актёрского мастерства, скоро придётся выражать глубочайшие соболезнования ЧжуВону-оппе по поводу трагической гибели его невесты. Придётся напрячься. Изобразить соболезнование, сочувствие и жалость к юной девушке и спрятать поглубже бурное ликование.

25 декабря, вечер.

В кабинете госпожи МуРан двое, она сама и её любимый внук. Сидят за бумагами рядом с компьютером. МуРан поглядывает на монитор с лёгкой неприязнью.

— Так и пришлось на старости лет изучать эти творения тёмных демонов, — старуха кивает на экран.

— Может светлых ангелов? — улыбается ЧжуВон.

— Нет, внук. Как-то раз что-то запустила, это порождение тьмы повесило табличку «Идёт загрузка. Подождите одну минуту» и стрелка по кругу бегает. Прождала час, ничего не происходит. Прокляла этот ящик, выключила его и пошла смотреть дораму. Светлые ангелы так с людьми не поступают.

В другое время ЧжуВон засмеялся бы, но после общения с Агдан тоже выработал весь суточный ресурс организма для смеха. Поэтому только слабо улыбнулся.

— Да, хальмони, к сожалению, так бывает.

— Как у тебя с ней? Ты не передумал? А то сейчас всё приготовим, а она тебе вдруг надоест?

ЧжуВон хмыкнул немного грустно.

— В жизни всё бывает, хальмони. Но пока такое впечатление, что меня уносит под гору всё быстрее и быстрее. Не похоже, что всё остановится. И желания нет останавливать.

— Химия есть, внук? — МуРан смотрит испытующе и внимательно.

— Пока нет, хальмони, — ЧжуВон отвечает прямым открытым взглядом, — Но я же говорил. Рубильник у неё в руках. Как только включит — я сгорю.

— Ты хотел сказать «загоришься»? — поправляет МуРан.

— Нет. Такое чувство, что моментально сгорю. Если я включусь, а она отвергнет меня, мне конец.

МуРан отворачивается, пытаясь справиться с подступающими в глаза слезами. Настолько её потрясло выражение глаз и лица внука. До пронзительной жалости и огромной гордости за него. Бесстрашное спокойствие человека, идущего навстречу смертельной опасности, знающего о ней и ни на мгновенье не сбавляющего шаг. Если Агдан не оценит его отвагу, она никогда ей этого не простит.

— Хальмони, что с тобой? — беспокоится ЧжуВон.

— Ничего, — отмахивается МуРан, — молодость вспомнила.

Чтобы успокоиться МуРан затевает чаепитие. Опытные служанки приносят всё быстро и споро.

— Скажи, внук, — побрякивая ложкой, начинает очередной раунд МуРан, — Ты ходишь вокруг неё, даришь подарки, водишь в рестораны. Тратишь на неё время, деньги, энергию…

— Хочешь спросить, стоит ли она того? — в голосе ЧжуВона слышалась изрядная доля иронии.

— Нет. Я хочу спросить, а она что-то тратит на тебя? Что-то она для тебя делает?

— Делает, — особо не задумываясь, отвечает ЧжуВон, — Во-первых, ты забыла о военном марше. Она ведь даже юридические права на него мне подарила. Между прочим, мне по службе здорово помогло. Что еще… ну, там по мелочи. Ножи из Японии привозила, книжки свои приносила почитать, когда я в госпитале лежал…

Тут ЧжуВон хмыкает и замолкает. МуРан ждёт.

— Я тебе говорил, что приехал от неё, но не говорил, что у них обедал.

— Что такого в том, чтобы гостя накормить? — удивляется МуРан, — Обычная вежливость.

— Необычная. Она знает, что я люблю свиные шкурки, у них не было, и её мама помчалась в магазин. Они вместе быстро сделали моё любимое блюдо. Получилось не хуже, чем в ресторане.

— Ты любишь свиные шкурки? — МуРан очень удивляется, — А почему никогда не говорил?

— Никто не спрашивал…

— А она откуда знает? Спрашивала? — МуРан продолжает изумляться.

— Нет. Просто видит, что я всё время в ресторанах заказываю, — ЧжуВон смеётся при этих воспоминаниях, — И так смотрит на меня, с выражением «разве это едят?»! Ха-ха-ха!

— Холь! — опять изумляется Муран.

После чаепития они опять принимаются за бумаги.

— Вот здесь и здесь можно увеличить отчисления. Пройдёт как увеличение расходов на охрану. Избыток сосредоточим на этом счёте, — бормочет МуРан.

— Всё это мелочи, — размышляет ЧжуВон, — Давай в лоб выведем деньги под мой стартап с друзьями. А потом спишем, как зависшие из-за неопределённой ситуации на рынке.

— Соображаешь, — одобряет МуРан, — гараж и технику в ней можно непосредственно на тебя переписать. Давно, кстати, пора.

— Слушай, внук, а с ЮЧжин ты по ресторанам тоже ходил? — МуРан хитренько улыбается.

— В Париже и Сеуле несколько раз в компании… — ЧжуВон чуть заметно морщится.

— И всё время свои глупые свиные шкурки заказываешь? — открыто насмехается хальмони.

— Ну, не всё время. Но часто… хальмони, давай по делу!

26 декабря, время 16:00.

Поджидаю ГаБи, надо учинить ей разнос. Сильное у меня опасение, что она может провалиться в учёбе, и тогда меня совесть загрызёт, что я жизнь девчонке порчу. Лично её, по всей видимости, плохие перспективы не беспокоят.

Кроме разноса есть ещё очень интересное и важное дело. Чувствую, что могу, так почему бы и нет. Целый час листаю интернет в поисках подходящей модели. Мне нужна спортивная девушка без гипертрофированных мышц, сильная, но женственная и красивая. Такая здоровая красота, не изнеженная и утончённая, как у вырождающихся аристократок.

Собой я тоже занимаюсь, сегодня возобновила утренние занятия. Пока на четверть от обычного. Насчёт себя тоже идеи появились, не всё о других, о себе, любимой тоже надо позаботиться.

Ага, звонок!

— Мама, я открою! — Да, это ГаБи.

После приветствий веду на кухню, после занятий надо подкрепиться.

— Что вы на меня так смотрите, ЮнМи-сии? — смущается девушка моего оценивающего и прикидывающего осмотра.

— Не обращай внимания — я думаю.

Вчера завела её в свою комнату, заставила раздеться. Совсем, до упора. Жутко девушка смущалась, что меня крайне веселило. В принципе не всё так страшно, ещё неизвестно, как будут выглядеть мои коронки, если лишить их каблуков и раздеть догола. Но что и как конкретно сделать, чтобы кардинально и в то же время неуловимо изменить её фигурку к лучшему, не могла придумать. До тех пор пока не получила помощь. Так сказать, свыше.

— Поела? Пошли! — Я снова веду её в свою комнату и велю раздеться. Кстати, когда первый раз увидела себя голой в зеркале, чуть не умерла от душной волны стыда. Юркин всё видел!!! Кое-как справилась. И только после того, как оделась, сумела себя уговорить. Ну, видел и видел… он мне даже прокладки менял. Покраснела, надеясь от всей души, что в последний раз по этому поводу, и смущённо (и глупо) похихикала.

Вчера из-за ГаБи я размышляла долго, пока богиня не потеряла терпения. Видимо. Получила от неё отклик и теперь знаю, что надо делать. Результат будет иметь элемент непредсказуемости, но в рамках приемлемого. Ладно, приступим.

Скидываю футболку, лифчик, обнимаю ГаБи сзади и заливаю её светом. За серыми пятнами не гоняюсь, света будет столько, что выжжет всё. Кручу в голове кадры из одного хорошего клипа, где красивая танцовщица на заднем плане как раз с той фигуркой, что идеально подходит для ГаБи. Она, кстати, похожа сложением, но малость нескладушка. Да, как и большинство кореянок.

Примерно такой образ действий мне задала богиня. А дальше она разберётся. Простояли мы так относительно долго, пока не получила слабый сигнал отбоя. От кого, понятно. Каким местом и чем чувствую, не знаю. В голове всплывает знание, полученное извне, вот и вся механика. Богиня именно так и разговаривает со мной.

Отрываюсь от девушки, её слегка шатает. Встряхиваю, кажется, она сомлела чуток.

— Ты заснула, что ли?

— Нет, — опять смущается девушка, — такое блаженство изнутри затопило…

— Одевайся, блаженная моя. Отдохни часок, можешь поспать. После позанимаемся.

Там я её и оставляю, на своей кровати. Сама иду трудиться, автографы писать. Там у меня ещё целый чемодан заказов остался. Цены поднять, что ли? Чтоб отпугнуть.

Через час начинаем штудировать английский. Мимоходом ГаБи жалуется:

— Почему у тебя так всё понятно, а у преподавателя нет?

— Потому что ты меня любишь, а его нет, — не собираюсь долго думать над ответом, леплю что попало. Но получилось в масть.

Вечером мне ещё с СунОк работать. А что если сформировать из неё эдакую утончённо рафинированную аристократку неземной красоты? Дико смешно будет за ней наблюдать. Во-первых… БАМ-с! Будто затрещина прилетела, верчу головой — рядом никого. И звука удара не было… в голове всплывает бессловесное предупреждение: «Допрыгаешься у меня сейчас, дура!». Ладно, ладно, я ж пошутила. Тру шею, реакция на фантомный подзатыльник.

Вечером наступает время естественного антракта. Обязательная программа исполнена, СунОк ещё не пришла, ГаБи уже ушла, и Мульча с чистой совестью вползает на меня.

— Дочка, а зачем ты ГаБи всё время в спальню водишь? — мирно интересуется мама. ГаБи на этот раз не смущается, она ведь домой ушла.

— Мам, я хорошая и правильная девушка, поэтому мальчиков для разврата к себе не вожу. Только девочек, — тут же получаю тумак уже от мамы.

— Ну-у-у, м-а-а-а-м! Чего вы меня все бьёте? — делаю угрожающе плаксивое лицо, мама не на шутку пугается. Её моя многодневная истерика впечатлила надолго. Тут же гладит меня по голове. Я замолкаю, но нижнюю губку вперёд отклячиваю. Мама смеётся.

27 декабря, время 16:30.

ИнЧжон в спешке несётся по коридору. Пошла с девчонками в кафе и спохватилась, что сумочку забыла. СонЁн, добрая душа, тут же предложила оплатить ей кофе и бутерброды со своей карточки, но ИнЧжон не видела никаких сложностей в том, чтобы сбегать в танцзал. Зря она это сделала, а с другой стороны, это должно было случиться, рано или поздно.

ИнЧжон резко притормаживает, почти останавливается, но проявив твёрдость характера, идёт размеренным уверенным шагом. Неожиданное появление ЮСона, вырулившего из бокового коридора, послужило причиной резкого переключения скоростей ИнЧжон.

Директор ЮСон шагает с уверенностью удачливого охотника, с не меньшей уверенностью выкладывает стройные ножки ему навстречу ИнЧжон. Они встречаются.

— О-о-о, ИнЧжон-ян! — на лице ЮСона предвкушение сладкоежки, завидевшего любимый десертик.

— Хай, директор ЮСон! — а десерт, по видимости, вовсе не боится быть съеденным.

— Почему ты бегаешь от меня, хитрая девочка? — ЮСон придвигается вплотную, берёт девушку за руку. ИнЧжон не проявляет никаких поползновений к сопротивлению. Распахивает глаза.

— Директор ЮСон, что вы такое говорите? Вы всегда можете вызвать меня к себе!

— Могу, конечно, могу… только без шума лучше… — ЮСон задышал немного учащённее, тиская девушку за талию.

— Директор ЮСон, — ИнЧжон положила руку ему на плечо, — нам надо поговорить. Пойдёмте к вам в кабинет.

Девушка делает шаг в сторону, разрывает дистанцию, но руки не отнимает, перехватывает её и ведёт директора в его кабинет. Слегка удивлённый и воодушевлённый ЮСон не возражает, спешит за девушкой. Маленькое нарушение неписаных правил его не беспокоит. Каждый мужчина знает, что в определённые моменты женщине лучше подчиниться. Потому что это сулит… да, сулит. В кабинет он входит первый, за ним бестрепетно входит ИнЧжон и тут же упирается руками в грудь распалённого мужчины.

— Подождите, директор ЮСон! Не будете же вы прямо в кабинете, — девушка особо не сопротивляется нарастающим приставаниям, но удерживает дистанцию.

— Почему бы и нет? — бормочет возбуждённый мужчина.

— Директор ЮСон…

«Главное, выбери момент и огорошь его неожиданно и в лоб. Не вздумай сопротивляться, ты должна быть пассивна, холодна и только», — инструктировала её Агдан, — «Смотри на него с сочувствием, выбирай момент для второго удара. Он не выдержит, вот увидишь…».

— Директор ЮСон, у нас ничего не получится! — твёрдо заявляет девушка прямо в лицо директору и тут же начинает частить, — Но я не виновата, правда не виновата! Я сама про это не знала!

— О чём ты, девочка моя? — ЮСон останавливается, недоумённо смотрит на смущённую, но вовсе не его приставаниями, девушку.

«Ты же хотела играть в кино? Считай, что это твоя первая роль. Ты — певица, а значит и актриса тоже. Ты сможешь. Ты сыграешь точно», — наставляла её Агдан.

— Видите ли, директор ЮСон, — маялась ИнЧжон, — я девственница, у меня не было опыта, я не знала…

— Что ты не знала?

— Директор ЮСон, оказалось, что… я — лесбиянка… — окончательно смущается девушка.

— Так-так, — ЮСон начинает что-то понимать, — а откуда ты это знаешь? И может, ты бисексуальна?

— Нет, директор ЮСон, — мотает головой ИнЧжон, — Вы видный мужчина, трогаете меня, а мне всё равно. Я ничего не чувствую. А когда подошла она…

— Кто, она? — ЮСон замирает в нехорошем предчувствии.

— ЮнМи, — тихо шепчет ИнЧжон, — Она всего лишь обняла меня, один раз поцеловала и…

— И? И что? — допытывался подробностей ЮСон.

— И соблазнила меня… — шепчет ИнЧжон, — я не могла сопротивляться. Она… она такая…

Ошеломлённый ЮСон открывает рот, не может ничего сказать, снова закрывает. А ИнЧжон будто прорывает.

— В Японии это случилось. Мы переспали, всё было замечательно. И она сказала, чтобы я не смела больше ни с кем. Она очень ревнивая…

ЮСон остановившимися глазами смотрит, молча слушает. Руки давно не мнут девичьи прелести. От возбуждения не осталось и следа.

— Я её немного боюсь, директор ЮСон, — тихо говорит ИнЧжон, — сами знаете, какой бешеной она может быть. А кошка её вообще ужас…

— Да, тодук-кояньи у неё ужасна, — бесцветно соглашается директор, — Хорошо, иди, работай.

На выходе ИнЧжон оборачивается, смотрит умоляющими глазами.

— Простите меня, господин директор, я действительно не знала…

ЮСон расслаблено машет рукой «Иди уже…». ИнЧжон выскальзывает из кабинета.

Вздохнув с облегчением, цокает каблучками по коридору. Проблема с директором решена… вот только что делать дальше? Она ведь реально сомлела всего от одного лёгкого поцелуя Агдан. А та, глядя на неё смеющимися глазами, погрозила пальчиком: «Смотри у меня! На самом деле я — гетеро, и даже не би». ИнЧжон снова вздыхает, как же жизнь сложна и трудна.

28 декабря, время 10 утра.

Сижу на диване по-турецки, смотрю телевизор. У меня антракт в утренней тренировке. Мама, как угорелая, по магазинам носится, сижу дома одна. Я возобновила занятия почти до прежнего уровня. Только силовые упражнения делаю вполовину меньше. Можно набирать прежние обороты, но сильно сбавила в весе… а сколько я сбавила? До сих пор не знаю. Лезу в интернет искать электронные весы, да чтоб с доставкой.

По виду я стала идеально соответствовать корейскому идеалу айдола. Если прибавлять в весе, то в нужных местах, но в меру. Очень в меру. Большая грудь и широкая задница мне не нужны, танцовщицам крупно завлекательные габариты противопоказаны. Боди позитив на сцене не пляшет.

В конце концов, надоело. Решила, что и так несказанно хороша. А кому что не так, пусть идут лесом.

Так, надо посмотреть, что вообще в мире делается. Достаточно ли стабильности? Не захватили ли террористы очередной самолёт? В результате бесцельного перескакивания с канала на канал натыкаюсь на интервью какого-то энергичного дядечки. Уже с заметной лысиной впереди, но мужественно не прячущего сей прискорбный факт. Спрашивает ведущая, в меру красивая дама в строгом костюме:

— Как вы относитесь к удивительному успеху в Японии группы Корона, господин ЛиХек?

— Ничего удивительного не вижу, всё совсем не так, как вы говорите, — энергично трясёт головой этот противный аджосси. Я аж замерла, ничего себе! Какой гад, а! И рожа какая противная! Ведущая профессионально сдержана, но опытным глазом можно определить, что она тоже потрясена.

— Число продаж песни «Транзитный Токио» пересекло миллионный рубеж, — проинформировала дяденьку и телезрителей ведущая, — Ещё четыре песни подбираются к уровню в восемьсот тысяч, и нет сомнений, что миллионную планку они со временем преодолеют. Почему вы говорите, что ничего удивительного не произошло, господин ЛиХек?

— Вы поймите, госпожа Юми, когда в прошлом промоушене Короны две её песни пересекли уровень сто тысяч за две недели… или неделю, я не помню…

— Да-да, мы помним. «DoubleKill».

— Так вот, это было по-настоящему удивительным. Песни неизвестной в Японии корейской группы вдруг бьют все рекорды. Вот это было удивительным!

— Но…

— Подождите! — дядечка останавливает ведущую жестом руки, мне аж интересно стало, к чему это он ведёт, — А вот когда целая обойма песен, я уже устал следить, сколько их там, пять или шесть, за те же две недели пересекает полумиллионный рубеж и продолжает нестись вверх не снижая скорости… простите, но слово «удивительный» здесь никак не подходит.

— И какое же слово подберёте вы, господин ЛиХек? — улыбается ведущая.

— Слово «удивительно» слишком слабо, слишком мелко, чтобы уместить в себя и выразить весь масштаб успеха великолепной группы Корона! — с неподдельным энтузиазмом и апломбом заявляет ЛиХек.

Какой симпатичный и классный аджосси! И лысина его нисколько не портит, а какой-то неповторимый шарм придаёт. Очень харизматичный и обаятельный мужчина! — думаю я.

— И какое же слово подберёте вы?

— Не знаю! Я бы взял слова «шокирующий» и «феноменальный», поставил их рядом и возвёл в квадрат. А потом… потом решил бы, что и этого не достаточно! — твёрдо говорит ЛиХек, — Перед нами как раз тот случай, когда говорят: нет слов. Нет таких слов, чтобы адекватно оценить успех Короны. Хорошо, что есть числа, которые бесчувственно показывают нам их невероятный уровень.

Классный мужик! — я аж подпрыгиваю от возбуждения на тахте. Пока прыгала и восторгалась, душка ЛиХек выворачивает разговор на совершенно неожиданное направление. Я аж рот раскрываю.

— У нас с Японией, вы знаете, в истории всяко было. Япония пыталась оккупировать нашу страну, — продолжал этот очень красивый дяденька, — Так вот сейчас Япония повержена и оккупирована! И сделала это не многочисленная и хорошо вооружённая армия, а несколько красивых девушек во главе с несравненной Агдан. Не пролив ни капли крови, своим талантом и обаянием они за месяц покорили Японию.

Красавчик!!! Я пытаюсь закрыть рот, ничего не получается!

— Как-то вы излишне экспрессивно комментируете происходящее, господин ЛиХек, — обаятельно улыбается ведущая.

— Ничего лишнего! — отвергает ЛиХек, — Вы же знаете, что сделала госпожа Амуро?

Я в полной прострации. Там же ни одного журналиста не было!

— Она отдала своих фанатов Агдан. Очень похоже на добровольную капитуляцию. У Агдан теперь в Японии несколько миллионов фанатов. А вот вы представьте, — нет, я знаю, Агдан очень миролюбивая девушка, мы все знаем, как она поступила со своими противниками в Сеуле, — только представьте, что она вдруг прикажет своим фанатам взять штурмом императорский дворец?

Ведущая справляется с шоком, я — не очень.

— Господин ЛиХек, японцы очень уважают своего императора, любят его, преклоняются перед ним… — говорит ведущая.

— Вы, безусловно, правы! — невзирая на собственные слова, тем не менее, ЛиХек делает категорически отрицательный жест, — Я уверен, что японцы никогда не выполнят такого приказа. От кого угодно. Но!

ЛиХек поднимает палец вверх. Ведущая заворожено смотрит на этот палец.

— Ручаться за всех японцев я бы не стал! — торжествующе заканчивает ЛиХек.

Дальше пошла реклама, заставка конца программы… обалдеть! У меня тоже нет слов!

Тот же день, 28 декабря, время 15:10.

Я в джинсах, — не рваных, рваные не по сезону, — высоких мягких сапогах на низком каблуке, свободной водолазке и тёплой куртке, которую сейчас сниму. Как только в агентство зайду. Таможня, то есть, наша охрана при виде меня берёт под козырёк. Смеюсь, машу рукой.

Несколько часов назад мы с мамой мирно готовили обед, когда позвонила ЁнЭ. Моя политика открытых дверей со вчерашнего дня к эксцессам пока не привела. Нервная система восстановилась, сильные раздражители выносит легко, слабые не замечает.

— Аньён, ЮнМи-сии, — для ЁнЭ такое обращение становится привычным, — администрация агентства требует вас немедленно к себе. Срочно, не позже часа дня.

— Аньён, ЁнЭ. Вот прямо так и требуют? Не спрашивают, могу ли я, в состоянии ли я, хочу ли я, в конце концов?

— Н-нет… — мой менеджер растеряна. Никак не могу пробудить в ней независимость и здоровую стервозность. Придётся нажать.

— ЁнЭ-ян, зарплату тебе плачу я. И защищать ты должна мои интересы, а не интересы агентства. Эти две штуки часто не совпадают. Ты им копию медицинского заключения отдала?

— Д-да…

— Прекрасно. Сейчас свяжешься с директором ЮСоном и передашь ему… слушай внимательно и повторишь дословно: «Агдан велела передать, чтобы вы шли в задницу!»

— ЮнМи-сии… — потрясённо прошептала ЁнЭ, — Но ЮнМи-сии, так сказать директору? Это очень грубо…

Ну, да, грубо. Это я так, свою стервозность прокачиваю. Понимаю прекрасно, что не повернётся у ЁнЭ язык сказать такое не только начальнику, а даже бомжу на улице.

— Тогда скажи то же самое другими словами, — проявляю покладистость.

— Сказать, что ты не можешь по состоянию здоровья?

— Можно и так. Но лучше чуть по-другому, скажи, что я не расположена рисковать своим здоровьем и нарушать предписания врачей.

Перезвонила ЁнЭ через полчаса. Судя по её словам, администрация агентства в лице директора пришла во вменяемое состояние.

— ЮнМи-сии, директор интересуется, когда вы будете в состоянии посетить агентство?

Вот, совсем другое дело! А то встань передо мной, как лист перед травой, я им что, Сивка-бурка что ли?

— Передай, что могу быть сегодня сразу после трёх часов дня. Но только с одним условием: я сразу покину территорию агентства, если меня начнут подвергать стрессам. Волноваться мне категорически нельзя.

И вот вхожу на территорию родного агентства. В приёмной скидываю куртку, на стук из-за двери голос жирного ублюдка ЮСона предлагает войти. Вхожу. У-п-с-с-с! Замираю в полном ступоре.

— С-сабоним?

На месте директора сидит президент СанХён, ЮСон сидит сбоку. Мои губы непроизвольно растягиваются в восторженную улыбку. И пусть выглядит президент не очень, и неизвестно, как всё обернётся дальше, испытываю неподдельную радость. «He'll be back», блин! Только верьте, и он вернётся.

Выглядит президент не очень хорошо. Но и не так плохо. Представьте человека, полностью разбитого болезнью, превратившегося в развалину, а потом успешно восстанавливающегося. Видно, что СанХёну досталось по полной, но, несомненно, он выкарабкивается.

— Аньён, ЮнМи-ян, — СанХён тоже мне улыбается, — присаживайся.

— Аньён, сабоним, директор ЮСон, — сажусь, — Спасибо.

— Я внимательно ознакомился со всеми делами, что произошли без меня. Пока мы тебя ждали, ЮнМи-ян, — СанХён устало улыбнулся, и как я ни старалась, никаких следов ехидства не обнаружила, — Что-то я одобряю, что-то радует, а что-то и нет.

— Так всегда бывает, сабоним, — киваю я, — то же самое было бы, будь вы всё время с нами.

— Сабоним, — снова вступаю я, — прежде чем мы начнём о делах, если начнём, что у вас со здоровьем?

— Ну, я же здесь, — улыбается президент, — врачи пока не позволяют работать полный день, но появляться в агентстве могу.

— Вам лучше, чем мне, — притворно, да только попробуйте его обнаружить, это притворство, улыбаюсь я, — Мне врачи не разрешают появляться на работе.

Получи, фашист… то есть, СанХён, гранату. Не буду ни хамить, ни грубить. Но попробуй взять меня голыми руками! Могла б доложить, если б было кому, что в цель попала. СанХён слегка запнулся.

— Но выглядишь ты намного лучше, чем я, — указывает на бесспорный факт президент.

Хотите поиграть, сабоним? Разве я могу вам отказать?

— Свойство молодости, сабоним. Я выглядела лучше вас, даже когда в коме лежала, — улыбаюсь я наивозможнейшей нежностью, — Директор ЮСон может подтвердить.

— Никогда не видел тебя в коме, — отрицает своё свидетельство ЮСон.

— Простите, — снова нежная улыбка, — перепутала термины. В состоянии клинической смерти я выглядела лучше, чем вы, сабоним. Правда, господин директор?

— И где я мог тебя в таком состоянии видеть? — бурчит непримиримо ЮСон. Да что ж ты тупой такой? Разве можно так подставляться?

— Токио, отель Tokyo Prince, 20 декабря, время 10:30 утра, — докладываю я, — холл на четвёртом этаже, вой моей кошки, я на полу, ГаБи делает мне искусственное дыхание. Пульса, сердцебиения и дыхания она не обнаружила, поэтому начала делать искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Откачала. А вы даже врача вызвать не догадались. Вот так вы заботитесь о своих айдолах. Они на ваших глазах умирают, а вам врачей вызвать лень.

— Да? ЮСон, почему ты ничего об этом не рассказывал? — поворачивает голову СанХён.

— Рассказывал, СанХён-сии. Я говорил, что Агдан стало плохо, и её увезли медики. Диагноза я не знаю, — бурчит ЮСон.

— Знаете, — опровергаю я, — Я вам говорила, что у меня переутомление. Вы потребовали, чтобы я на фоне переутомления продолжала концерты, довели меня до нервного срыва, в результате которого я умерла. Хорошо, что временно. Но фактически, вы убили меня тогда, директор ЮСон.

ЮСон от таких обвинений слегка зеленеет, СанХён хмурится. Я про себя веселюсь безмерно. Почувствуйте и вы, наконец, всю тяжесть ответственности, которая на вас лежит. А то командовать все рвутся, а как отвечать за свои решения, сразу в кусты.

— Ты преувеличиваешь и сгущаешь краски, ЮнМи-ян, — мягко говорит СанХён, — уверен, что директор ЮСон не хотел ничего плохого, он всего лишь выполнял свою работу.

Президент встаёт на сторону директора ЮСона. По-другому не истолкуешь. Ничего, мне же легче, сортировать не надо, можно гвоздить по площадям. Даёшь ковровую бомбардировку!

— Где и что я преувеличила и сгустила, сабоним? Факт переутомления — налицо, у вас моя копия справки есть, попытку заставить меня работать с переутомлением, я полагаю, директор ЮСон не отрицает. Нервный срыв наблюдало множество народу, это тоже факт. Клиническую смерть сейчас документально не подтвердишь, но делать человеку в сознании с работающим сердцем непрямой массаж сердца, значит спровоцировать трудноустранимые нарушения ритма сердцебиения. Тахикардию, фибрилляцию, экстрасистолию (зря что ли в интернете лазила?). В моей справке указывается что-то подобное? Нет. Это косвенное доказательство факта клинической смерти.

Мои визави слегка дёргаются и морщатся, но возразить не могут. Они не знают и не могут знать, что на самом деле ЮСон всего лишь триггер. Разрыв сознания, сопровождаемый обмороком или той же клинической смертью, был неизбежен. Но если есть возможность свалить на них, то почему нет? Тем более сами подставились. Теперь держите крепче, не упадите.

— Итак, сабоним, таковы голые факты. Без всяких эмоций и чувств. Где преувеличение и сгущение, сабоним?

— Признаю, что был не прав, ЮнМи-ян, — президент сдаёт назад и уходит из-под удара. Учись, ЮСон!

— Я не для этого тебя вызвал. Ты выздоравливаешь, и это прекрасно. Мы все ждём тебя с нетерпением. Я вот что хочу сказать, ЮнМи-ян, — президент берёт паузу, — Новый договор никуда не годится. Я отменяю его. Мы введём в действие старый контракт, по которому тебе работать ещё год.

Бам! Вот это удар! А разве так можно? Стоп-стоп-стоп, только не волноваться! Мне нельзя волноваться. А я и не волнуюсь… слегка прикрываю глаза… Юркин! Сергей!!! Серёжа!!!

В комнате два мальчика, шести и двух лет увлеченно играют в лего. Старший вдруг поднимает голову, будто прислушивается к чему-то. Как-то по-взрослому сужает глаза.

— Кир, поиграй пока один, ладно? Я устал, посплю немного.

Мальчик не бросает брата, который важно ему кивает, он стаскивает с дивана маленькую подушку и устраивается рядом. Младший мальчик всегда нервничает, когда старший куда-то уходит без него.