Рокси

10 Не сверхРоскошное УБЕЖище джеймс-бондовского злодея

АЙЗЕК

Футбольный клуб, в котором играет Айзек, — одна из топовых команд дивизиона. В прошлом году они проиграли в финале чемпионата штата, но показали себя очень хорошо. В этом году они намерены выиграть. Айзек тоже. Потому что охотники за талантами появляются именно на таких матчах высокого уровня. Об их присутствии редко заявляется официально, но сарафанное радио знает всё.

— Видишь того мужика? — указал Айзеку один из товарищей по команде несколько недель назад, кивнув на стоического вида седого мужчину за боковой линией, который, судя по виду, не болел ни за одну из играющих команд. — Это агент из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе.

Правда, другой игрок сообщил, что это агент из Нотр-Дам[21], а третий был на сто процентов уверен, что мужик из Северной Каролины. Однако в конечном итоге выяснилось, что он всего лишь чей-то равнодушный к футболу дедушка. И все же агент на этом матче был. Из Сиэтла. Никому и в голову не пришло, что вон та женщина — охотник за талантами. Поделом им, не надо было воображать, что агент — обязательно седовласый мужчина стоического вида.

Как верно подметил мистер Демко, Айзек реально смотрит на вещи. Он знает, что получить спортивную стипендию чрезвычайно трудно, но, как опять же указал Демко, если произвести впечатление на агента, это выделит его из прочей команды и даст доступ в университет, пусть даже ему придется платить за обучение самому.

Айзек весь извелся, зная, что субботняя игра могла бы подарить ему такой шанс, если бы не проклятая лодыжка, посадившая его на скамью запасных. И вдруг в последний момент небеса сжалились над ним — в буквальном смысле. Утренний субботний матч отменили по причине дождя. Нет, это не была гроза, лишь страшный потоп, обрушившийся с безликого серого неба. Тренер разослал имейл, что ждет всех на тренировке в понедельник. Айзеку хотелось заключить это сообщение в рамку и повесить на стенку. Лишняя неделя на выздоровление!

Лодыжке стало получше, но по-прежнему не на сто процентов, так что отдых в выходные придется очень даже кстати. И болеутоляющие, принимаемые с подобающей осторожностью, облегчили ему жизнь. Нет вопросов — они отлично выполняют свою работу, но это еще не все. Таблетки наделяют Айзека ощущением благополучия. А он даже не догадывался, что ему не хватает этого ощущения. Подъема духа. Не столько чувства собственной непобедимости, сколько осознания, что способен решить любую задачу. Раньше он испытывал такое чувство, выходя на футбольное поле, но сейчас он по какой-то причине припоминает это с трудом.

Он уже приобрел некоторые опыт с таблетками: знает, через какой промежуток времени они начинают действовать, и чувствует, когда это происходит. Кисти рук разогреваются, словно от массажа. Его как бы немножко развозит, голова чуть кружится — приятное такое кружение. Появляется чувство защищенности, будто его обложили подушками безопасности, будто его душа завернута в пузырчатую пленку и готова к отправке. Ему нравится это чувство, хотя он и сознает, насколько оно опасно. Поэтому Айзек старается не фокусироваться на этом ощущении и просто жить полной жизнью, пока лекарство делает свое дело. Он равномерно распределил таблетки на несколько дней, и сегодня, в субботу утром, обнаружил, что лекарство закончилось. Он проверяет карманы. Кажется, у него было восемь пробников? Или только шесть? Айзек мог бы поклясться, что восемь. Размышляя об этом, он опасно близко подходит к нейтральной полосе, которую не хочет пересекать.

Вялый и скучающий, он проводит половину утра, меряя шагами свою комнату. К тому времени, когда он, устав метаться между стенами, спускается вниз, родители уже ушли — отправились закупать материалы для текущего рабочего проекта.

— Лучше уж переселились бы насовсем в магазин стройматериалов, — говорит Айви. — Так было бы легче.

Айви сидит за обеденным столом, обложившись книгами. В субботу. Похоже, надвигается конец света.

Неудивительно, что родители вкалывают сверхурочно. Когда у тебя собственный небольшой бизнес, сама концепция выходных прекращает свое существование, хотя родители, как правило, выкраивают время для матчей Айзека. Однако дождливая суббота означает, что они будут трудиться дольше обычного.

— Ваши родители слишком много работают, — подает с дивана голос бабушка, но она лишь зря расходует воздух. — Понятно, в кого вы оба.

Айзек залезает в холодильник — и снова не находит ничего, достойного возни с разогревом. Тогда он идет в туалет на первом этаже. Вообще-то облегчиться он мог и у себя на втором, ему уже тогда хотелось. Но он этого не сделал. И сейчас, делая то, зачем сюда пришел, он бросает взгляд на зеркальный аптечный шкафчик. Смотрит на него еще раз, когда моет руки. Потом он их вытирает, стараясь не смотреть на свое отражение в третий раз. Вместо этого его взгляд падает на бабушкины флаконы с таблетками, расставленные на умывальнике.

Со стариками вечно так — их коробочки и флакончики с лекарствами, кажется, растут, как грибы после дождя. Вот это от давления. А вот то — для щитовидки. В третьем флаконе таблетки от побочных действий первых двух.

Айзек знает: на умывальнике стоят лекарства, которые бабушка принимает каждый день. Флакон, о котором думает Айзек, прячется внутри шкафчика. Эти таблетки — для крайних случаев, дней, когда ее бедро ноет от переутомления и на непогоду. Сегодня как раз один из таких дней. Суставы реагируют на дождь, насколько это известно Айзеку.

Он открывает шкафчик и находит нужный флакон. Интересно, сколько в нем таблеток? Восемнадцать. А рецепту уже пара месяцев. Похоже, бабушке это лекарство не так уж и нужно. Она дала ему одну таблетку, значит, если он возьмет еще одну, ничего страшного. Раз родителям некогда пойти с ним в клинику за его собственным рецептом, значит следует взять то, что под рукой. Логично? Логично. Это же мелочь, недостойная упоминания. А если бабушка все же спросит, Айзек ответит, мол, ну да, взял парочку от боли, и они помогли, большое спасибо, ба, что всегда заботишься обо мне.

Это было бы хорошо сбалансированное уравнение, если бы не одно «но»: его боль не настолько сильна, чтобы оправдать прием такого лекарства. «Может быть, достаточно и половинки?» — размышляет Айзек. Тем не менее он достает из флакона несколько таблеток. Три. Только три. Опускает их в карман рубашки. Но его тут же начинает тревожить мысль, что они там раскрошатся, поэтому он заворачивает их в салфетку и сует в задний карман джинсов. Нет, стоп, а если он ненароком раздавит их, если сядет? Поэтому он идет на кухню, заворачивает таблетки в фольгу и опускает серебристый сверточек в передний кармашек своего рюкзака — тот как раз предназначен для всякой всячины, типа разменной мелочи или канцелярских скрепок. Как и в случае с мелочью, Айзек пользоваться таблетками не намерен, но хорошо иметь их при себе на всякий пожарный. Мало ли что стрясется. У Айзека вечно что-нибудь стрясается. Всегда нужно иметь запасной вариант, план внутри плана. Он не любит оставлять что бы то ни было на волю случая.

Поднимаясь по лестнице наверх, он нарочно сильно топает ногами, чтобы проверить — а вдруг лодыжке стало хуже?

— Это еще что за стадо слонов на лестнице? — кричит бабушка с дивана.

— Это твой внук, слоненок Дамбо! — кричит ей Айви из столовой.

— Мои уши — это чудо, — отзывается Айзек. — Вы просто завидуете.

Протопав до верха, он удостоверяется, что лодыжке не стала хуже. Она все еще ноет, но не очень сильно.

«Так это ж хорошо, правда? Ведь главное, чтобы она побыстрее зажила, верно?»

Закрывшись в своей комнате, Айзек пытается работать над проектом по химии, который долго откладывал: собрать настольный опреснитель из подручных средств, имеющихся в домашнем хозяйстве. Он составил чертежи, раздобыл материалы, но сегодня душа к работе не лежит. Это как с зубом, который необходимо выдрать, — все время откладываешь. Кстати, о зубах. Кажется, ему говорили, что нужно бы удалить зуб мудрости. А когда выдирают зубы, пациенту прописывают болеутоляющее, разве не так?

В конце концов Айзек сдается, укладывается на кровать и слушает шум дождя. Эта подавленность, это беспокойство, этот недостаток мотивации — всё из-за плохой погоды. В такие дни, как сегодня, у всех депрессия, ведь верно? Пройдет. И хотя Айзек не запускает пальцы в кармашек, где лежит серебристый сверточек, он весь день держит рюкзак под рукой.

Воскресенье приносит с собой чистое небо, но Айзек по-прежнему не совсем в ладах с миром. Ему звонит Шелби, и он старательно притворяется, что уже не спит. Лучше бы она прислала записку. Но Шелби стала ярой противницей эсэмэсок с того самого момента, когда на уроке живописи разослала половине класса сообщение: «У кого есть толстая киска, мне нужна». Можете себе представить гифки и фотки, которые она получила в ответ. Шелби обвинила «проклятый автокорректор», обозвала Сири «чертовой сукой» и поклялась с тех пор использовать айфон только по его природному назначению.

— Тут римейк «Супермена» вышел, — говорит она Айзеку. — У меня нет абсолютно никакого желания его смотреть.

— У меня тоже, — отвечает он. — Когда сеанс?

— Начиная с десяти, через каждые полчаса. Но если мы хотим 3D, лучше купить билеты онлайн.

— Давай позвоню позже, — говорит Айзек. — Мне тут, возможно, надо будет заняться семейными делами.

«Семейные дела» обычно состоят в том, что Айзек помогает родителям. Свою небольшую фирму «Индивидуальные интерьеры Рейми» мама с папой выстроили с нуля. Мама отвечает за дизайн, финансы и пиар, а папа с бригадой рабочих непосредственно за работы. По большей части они занимаются восстановлением старых автомобилей или тем, что на их жаргоне называется «навешивать прибамбасы на тачки» клиентов с сомнительным вкусом. По временам, однако, им попадается очень большая рыба, например, гастрольный автобус некоей знаменитости или сверхдлинный лимузин. Однажды им даже довелось оформлять интерьер частного самолета.

Айзеку тогда было тринадцать. Папа показал ему их творение, когда работа практически подошла к концу. Самолет выглядел как летательный аппарат из научно-фантастического фильма. Именно тогда у Айзека и возникло желание стать инженером в области аэрокосмической техники. Интерьеры — это, конечно, хорошо и красиво, но для того, чтобы превратить что-то, лишь выглядящее суперкосмически, во что-то реально отвечающее этому названию, требуется серьезный двигатель. Айзек даже лелеет тайную мечту, что когда-нибудь его родителям поручат разработать интерьер аппарата, который он сконструирует. Он понимает, что это всего лишь детские фантазии, но продолжает мечтать.

Правда, бизнес идет туго, а зарплату платить надо, поэтому семья Рейми затягивает все мыслимые пояса. Но нынешний проект — настоящее спасение. Им поручили обновить интерьер 126-тифутовой яхты, принадлежащей какому-то толстосуму. Четыре каюты. Не сверхроскошное убежище джеймс-бондовского злодея, но все равно впечатляет.

Поскольку речь идет только об интерьере, яхту не надо отводить в сухой док и вся работа ведется прямо в лодочной гавани. Но они опаздывают уже на несколько недель, и владелец, которому не терпится пуститься в увеселительную прогулку, начинает нервничать. Айзек слышал, как отец пытался урезонить его по телефону: «Еще две недели, мистер Шерман! Всего две!» Похоже, «еще две недели» — это девиз всех подрядчиков.

Родители не могут заставить рабочих трудиться в выходные, и поэтому пахать приходится Айзеку.

— Ты уверен, что сможешь сегодня помочь? — спрашивает мама перед выходом из дому. — Может, пусть лучше твоя лодыжка отдохнет?

— Да она только и делает в последнее время что отдыхает! — возражает Айзек. — Ничего ей не сделается.

Работа сегодня простая — занести внутрь яхты новую мебель и панели, сборкой которых бригада займется в понедельник.

— Ну ладно, если ты так уверен…

Айзек не просто уверен — впервые за весь уикэнд он оживляется. Ощущает подъем духа. Он звонит Шелби, просит ее перенести поход в кино (на фильм, который оба не хотят смотреть) на другой день и собирается выйти из дому.

Вчера с ним было все в порядке, но сегодня утром он немного прихрамывает. Если ему придется носить тяжести, надолго его не хватит. По счастью, у него есть одна вещичка, которая прогонит хромоту. Айзек достает серебристый комок из кармашка рюкзака. Ведь родителям нужна его помощь, и это, согласитесь, достойная причина, чтобы убрать боль, верно?

РОКСИ

Я сижу у стойки одной из тех стильных бургерных, в которых красные кабинки, у столиков хромированные края, а официанты одеты в белое. По крайней мере, именно это видит Айзек, когда заходит в кафе. Я вижу только стойку и пустой табурет по соседству. Остальное не имеет значения.

От шипящего гриля распространяются соблазнительные ароматы мяса, сыра и лука, которые неотразимо привлекают Айзека. Я не трогаюсь с места. Жду, когда он подойдет ко мне. Это вопрос гравитации. У меня она есть, а у него нет. Он — падающее тело. Его движениями управляет физика, решениями — химия. И, как и предсказывала наука, он садится у стойки рядом со мной, как раз там, где я задумывала.

— Привет, Айзек, — вкрадчиво произношу я. — Похоже, сама вселенная ведет нас навстречу друг другу.

— Да, вселенная большая затейница, — отвечает он немного напряженно, как будто мы встречаемся подпольно, а не у всех на виду. Он взмок. Тяжело работал. Мне это нравится. Честный мускусный запах трудового пота куда приятнее, чем вонь поджаривающейся мертвой коровы.

Официантка протягивает ему меню. Айзек просматривает его, но очень невнимательно. Мне кажется, он и так знает, что выберет.

— Где твоя девушка? — спрашиваю я. — Такое чудесное воскресенье, а вы не вместе?

— Шелби, в общем-то, не моя девушка.

— Похоже на то. Между вами нет особых точек соприкосновения, верно?

— Есть, — возражает он, — только не на всех уровнях. А что, есть пары, у которых на всех?

Я легонько провожу пальцем по его предплечью и вижу, как волоски на его руке поднимаются торчком.

— Она у тебя первая? — Это очень личный вопрос, но я умею задавать их так, что люди раскрываются, сами того не замечая.

— Мы оба друг у друга первые, — признается он и улыбается при воспоминании. Не та реакция, которой мне бы хотелось.

— Что-то не вижу особой страсти, — роняю я, и его улыбка меркнет. Отлично.

— С Шелби удобно, — говорит он. — И легко. С ней…

— Сподручно?

Он вздыхает.

— Я хотел сказать «приятно».

— Вот как?

Он немного раздумывает.

— Наверное, мы просто не знаем, куда двигаться дальше. Стоим на одном месте уже несколько месяцев.

— А может быть, вы попросту не очень нужны друг другу.

Удар попадает в цель. Айзек медленно и верно сдувается. Горбится на своем табурете. Ладно, больше не будем об их отношениях. Оставим эту мысль бродить в его голове. Пусть она вызреет.

— Готовы сделать заказ? — спрашивает официантка.

Айзек вскидывает на нее взгляд.

— Да-да, одну секунду. — Снова смотрит в меню и заказывает что-то из детского раздела. Официантка записывает и отходит.

— Ты серьезно? — усмехаюсь я. — Меню для малышей?

— Два детских гамбургера с сыром дешевле одного «взрослого», а мяса в них больше. Что касается картошки-фри, то ее чем меньше, тем лучше.

Но реальная причина ясна — во всяком случае, мне.

— Проблемы с деньгами?

— Нет, — отвечает он поспешно. Слишком поспешно. А потом оправдывается: — Родители стараются уменьшить расходы. Знаю, пара баксов в закусочной значения не имеет, но я должен ответственно относиться к деньгам. Это наименьшее, что я могу сделать для семьи.

— Ты меня восхищаешь, — говорю я и при этом не кривлю душой. Никто ведь не узнает, что он сэкономил 2,36 доллара на сегодняшнем ужине. Он делает это не ради похвалы, а потому, что это достойный поступок.

— К тому же, — добавляет он, — если каждый встанет из-за стола не до конца сытым, то, может быть, для тех, кто действительно голоден, останется чуть больше еды.

Я издаю смешок. Часть меня очень хочет расхохотаться, но другой части нравятся эти проявления наивности и благородства.

Официантка приносит заказ, и первый бургер Айзек поглощает быстро, зато со вторым не торопится — самоконтроль наконец одерживает верх над голодом.

— Похоже, ты сегодня хорошо поработал, нагулял аппетит, — комментирую я.

Он вытирает пятнышко кетчупа с щеки.

— Я только помогал маме с папой, там, в гавани.

— А как твоя лодыжка?

— Нормально.

Еще бы. Благодаря мне проблема с лодыжкой — вчерашняя новость. И завтрашняя, но, очевидно, не сегодняшняя.

Получив счет, Айзек сует руку в карман… и бледнеет.

— О черт… — Он лихорадочно хлопает себя по карманам джинсов. — Должно быть, забыл кошелек на яхте. Надо сбегать за ним и вернуться, заплатить.

Я игриво наклоняюсь к нему, решив проверить, насколько он тверд в своих убеждениях. Потому что, каким бы милым ни было его благородство, мне хочется чего-нибудь новенького.

— А может, просто сбежим, и всё? — шепчу я.

Он сначала смеется, а потом пугается.

— Я не могу так!

— Конечно можешь! Ты можешь делать все, что твоей душе угодно, Айзек. — Провожу пальцем вдоль его позвоночника. Ощущаю, как он трепещет, как бьется его сердце. Никто — ни Шелби, ни кто-либо другой не в состоянии ощутить биение его сердца так, как я. — Это будет очень просто. Безболезненно. Незачем тратить время на возвращение сюда. И смотри — официантка даже не глядит в твою сторону.

Чувствую, как слабеет его решимость.

— На счет три, — нашептываю я. — Раз…

Его сердцебиение ускоряется. Айзек по-прежнему не уверен, как поступить.

— Два…

Он на пороге принятия решения.

— Три! — выпаливает Айзек, опередив мою команду, хватает меня, и вместе мы мчимся через кафешку и вылетаем наружу.

— Поверить не могу — я это сделал! — твердит Айзек всю дорогу до лодочной гавани. Мы оба в упоении оттого, что совершили нечто незаконное.

Он ведет меня по тонущей в вечернем тумане пристани. Затем мы идем по тускло освещенным боковыми фонарями мосткам и подходим к огромной яхте. Айзек останавливается.

— Она не наша, мы только перестраиваем ее, — объясняет он и взбирается по трапу. — Я быстро.

Но я не для того притащилась сюда, чтобы меня бросили у порога.

— Разрешите подняться на борт? — запрашиваю я.

И как истинный джентльмен он помогает мне пройти по трапу, а затем провожает на нижнюю палубу. Мы попадаем в гостиную, которая намного обширнее, чем можно предположить, глядя на яхту снаружи. Хотя работы здесь еще полно.

— Это «Фалкон 100», — сообщает Айзек. — Больше тысячи лошадиных сил. Быстрая — дух захватывает. Но я, конечно, никогда на ней не поплыву.

— Тут будет очень красиво, когда закончите.

— Да! Мои родители мастера своего дела. Им следовало бы запрашивать более высокую плату.

— Запросят, — уверяю я. — Когда ты сделаешь им заказ.

Он улыбается, идея ему явно нравится. Затем мы спускаемся еще ниже, в каюты. Главная каюта занимает всю ширину корпуса. Она почти готова: стены обшиты панелями красного дерева, посередине кровать кинг-сайз, хотя матрас еще запакован в пластик.

— Я бы не прочь провести здесь некоторое время, — говорю я.

Айзек смеется и берет забытый кошелек с изумительно красивого бокового столика.

— Я пришел только кошелек забрать. Не хватает еще и яхту украсть впридачу к ужину!

— Какая же это кража, если мы никуда не плывем? — поддразниваю я его из-за спины. Затем подхожу ближе и шепчу ему на ухо: — Это не яхта, это мечта! И разве не за этим ты в тот раз приходил сюда — помечтать, притворяясь, будто она твоя собственная?

Он слегка напрягается.

— У меня тогда перерыв был! И потом, если я позволяю себе немного помечтать, то это мое дело!

Я слегка отпускаю свой туго натянутый трос.

— Как бы там ни было, здесь мы одни. Давай помечтаем еще немножко.

— Поздновато для мечтаний. Уже почти ночь.

— Волшебный час, когда все может сбыться… — продолжаю нашептывать я.

И снова скольжу пальцем по его спине. Он поводит плечами и едва слышно стонет от удовольствия.

— Побудь со мной… — Я нежно дышу ему в затылок.

— Мне надо идти…

— Но разве тебе не хорошо сейчас, Айзек? Ты заслуживаешь того, чтобы чувствовать себя хорошо. Мы заслуживаем. И мы можем чувствовать себя еще лучше, чем сейчас…

Наконец, он делает свой ход. Запускает пальцы в передний карман рюкзака и вынимает комочек фольги.

Время замыкается на себя, как лента Мёбиуса. Как змея, пожирающая собственный хвост. Я убаюкиваю Айзека, и он забывает, зачем пришел сюда. Я крепко держу его в своей хватке, которую ни за что не ослаблю, да он этого и не хочет. Я на много миль опережаю Аддисона в нашем соревновании, потому что Айзек уже созрел, остается только съесть его.

Снаружи, за отделанными медью иллюминаторами, волшебные сумерки перетекают в ночь. Сияют фонари лодочной гавани, их отражения пляшут на воде. Небо затянуто облаками, и звезды не видны, но фонари, словно солнца, могли бы управлять собственными планетными системами. И все же им не сравниться со мной, с моей неизбежной, непреодолимой гравитацией. Она — сама энтропия. Она, как черная дыра, превращает строгий порядок Айзека в изысканный хаос.

АЙВИ

В воскресенье Айви обычно не засиживается допоздна за уроками. Она обычно не засиживается за уроками ни в какой день недели, но сейчас ее подхватило и понесло, она не может остановиться. Дурацкие лекарства! Какая досада, что они работают, потому что ей постоянно слышится родительское «мы же говорили». Хотя на самом деле предки этих слов не произносят, но, видя ее за учебниками, так и лучатся этим «мы же говорили».

Как раз в этот момент родители места себе не находят от беспокойства за Айзека. Уже полночь, а его нет дома, что на него очень непохоже. Он работал с ними на яхте, а потом пропал. Даже Айви начинает тревожиться.

Весь последний час родители играют друг для друга роль адвоката дьявола. Стакан наполовину пуст/стакан наполовину полон.

— Наверно, он у Рики и потерял счет времени.

— А почему он тогда не отвечает на звонки?

— Или, может, пошел с Шелби на поздний сеанс, вот и все.

— Так позвони ее родителям и спроси, дома ли она.

— Если бы что-то произошло, нам, наверное, уже сообщили бы, правда?

Бабушка сидит в своей комнате на первом этаже и хранит молчание, но ее дверь открыта, так что она все слышит. Ее беспокойство больше похоже на темное облако, чем на бурю с грозой.

Мама с папой уже собрались звонить 911, когда Айзек наконец является домой. Айви чувствует то же облегчение, что и родители, но она не летит к нему, как они. Айви остается за обеденным столом и притворяется, что читает, а на самом деле внимательно вслушивается в то, как предки бомбардируют брата обычными для растревоженных родителей банальностями: «Где ты ходишь?!», «Ты знаешь, который сейчас час?!» да «Ты хоть понимаешь, что мы тут чуть не сошли с ума?!»

Айви досадно, потому что те же вопросы, обращенные к ней, звучат скорее как обвинения, а не как выражение беспокойства. Она в этих случаях просто идет наверх в свою комнату, словно завернувшись в тефлоновую броню, с которой соскальзывают стрелы родительского гнева, и заваливается проспаться от всего, что выпила, приняла или выкурила. Но стрелы, которые предки мечут в Айзека, другие. Вместо острых наконечников у них присоски. Они приклеиваются к Айзеку намертво, заставляя того оправдываться.

— Извините, простите… — лепечет он. — Я очень, очень виноват…

Айви ясно, что он и правда раскаивается, но когда она бросает на него взгляд, ее ожидает зрелище, которое она видит нечасто: глаза у него тяжелые и усталые.

Теперь, раз уж сын пришел домой, а не валяется мертвый в какой-нибудь сточной канаве, родительское беспокойство уступает место праведному гневу. Отец наставляет на Айзека кривой указательный палец. Несколько лет назад он сломал его, так что теперь палец всегда указывает немного не в ту сторону.

— И как ты все это объяснишь, хотели бы мы знать?

— Так глупо получилось, — бормочет Айзек. — Я был на яхте.

Этого они не ожидали. Айви тоже.

— Все это время? — недоумевает мама.

— Я забыл там кошелек, — оправдывается Айзек. — Когда вернулся за ним, вас уже не было. А лодыжка опять разболелась. Ну я и прилег на пару минут… подождать… пока адвил[22] подействует. И уснул…

Родители молчат, переваривая услышанное. Айзек такой смирный, такой неконфликтный, что в электроцепи их гнева происходит короткое замыкание. Айви слышит, как закрывается бабушкина дверь. Внук дома, с ним ничего не случилось. Дальнейшая мелодрама бабушке неинтересна. Мудрая женщина.

— А почему ты не позвонил, когда проснулся? — допытывается мама.

— Телефон разрядился, — отвечает Айзек. — Да я уже и так шел домой.

Но отцовский гнев еще не совсем испарился.

— Значит, ты завалился спать на яхте, которая нам не принадлежит? Хочешь, чтобы с нами расторгли контракт?!

— Я очень виноват, — повторяет Айзек. — Должно быть, устал сильнее, чем думал.

Тут мама набрасывается на отца:

— Потому что ты перегрузил его работой!

— О, так это, значит, моя вина?

И в кратчайший, неосязаемый миг луч прожектора соскальзывает с Айзека. Родители затевает игру «это ты виноват». Невероятно, как это срабатывает каждый раз.

— Сколько бревен ты заставил его перетаскать?

— Он сам вызвался помочь!

— А ты и рад эксплуатировать ребенка!

Наконец Айви поднимается из-за стола, довольная, что в кои-то веки ей выпала роль третейского судьи.

— Послушайте, может, вы оба замолчите и оставите его в покое? Нет, серьезно, я творила вещи и похуже, причем нарочно. Делаете из мухи слона! Айзек не заслуживает всей этой драмы из-за такого пустяка.

Папа набирает в грудь воздуха, затем устремляет на Айзека строгий взгляд. Вернее, взгляд уже не такой строгий и, как папин палец, кажется, направлен немного не в ту сторону:

— Утром поговорим. — Что означает «Не будем больше это обсуждать». Таково последнее слово в любой родительской выволочке.

Айзек идет по лестнице наверх, а родители молча направляются в свою комнату, понимая, что взаимные упреки ничему не помогут. Дело закрыто. Для них, но не для Айви.

Айви заходит в комнату брата. Тот уже забрался под одеяло. Она закрывает за собой дверь и, сияя глазами, улыбается:

— Ах ты мелкий засранец! Небось прохлаждался на яхте с Шелби? — Айви присаживается на край кровати, улыбаясь от уха до уха. Она жаждет услышать исповедь.

Но брат игру не принимает:

— Не был я с Шелби. Сказать по правде, кажется, мы охладели друг к другу.

Айви так и подмывает пошутить «Как может охладиться что-то и без того еле теплое?», но она этого не делает.

— Если не с Шелби, тогда с кем?

— Ни с кем. Слушай, дай поспать!

— Поспать? — удивляется Айви. — Ты же только что продрых… сколько — часов шесть?

Айзек поднимает на нее глаза. Они и правда усталые. Нет, не усталые — изможденные. Тяжелые. Айви вспоминает — так он выглядел, когда вошел в дверь. Как будто груз беспокойства их родителей — всего лишь малая часть бремени, которое несет он.

— С тобой все хорошо? — спрашивает она. — Что вообще происходит?

— Ничего! — буркает он. — Все со мной в порядке. Правда. — И улыбается вымученной улыбкой.

Обычно Айви легко вычисляет, когда ее брат врет, а когда говорит правду, но нынешней ночью Айзек играет в серой зоне между тем и другим. Что-то в его истории не стыкуется, но делиться он не хочет, а давить на него она не станет. Ведь Айзек не раз давал ей кредит доверия в самых сомнительных случаях. Долг платежом красен.

— Спокойной ночи, Айзек, — шепчет она и обнаруживает, что он уже посапывает.

Айви тихонько встает и в этот момент кое-что привлекает к себе ее внимание.

Телефон.

Аппарат не подключен к зарядному устройству. Очень странно. Разве это не первое, что ты делаешь, когда у тебя сел телефон? Разве Айзек не сказал, мол, его телефон разрядился и поэтому он не мог позвонить домой? Айви застывает на месте. Ее мучает подозрение, что Айзек соврал родителям. Он что-то скрывает.

Она медленно, осторожно протягивает палец к телефону, который по идее должен быть мертв.

Палец касается экрана.

И экран вспыхивает.