Рокси

4 ЗА гоРизонтОм — сКазочный шанс

АЙЗЕК

— Массачусетский технологический, Стэнфорд, Принстон или Калтек, — перечисляет Айзек своему консультанту по учебным вопросам. — В этих вузах лучшие аэрокосмические программы в стране.

Мистер Демко кривит рот в снисходительной усмешке:

— Так ты, значит, хочешь стать астронавтом?

— Нет, — терпеливо возражает Айзек. Демко сделал то же неверное предположение, что и все остальные. — Я хочу строить корабли для астронавтов. Стать конструктором космических двигателей.

— Ах вот оно что. — Демко тут же принимается стучать по клавиатуре, видимо, пытаясь быстренько разузнать что-либо о подобных программах. Не то чтобы Айзеку не нравился мистер Демко — ему не нравится, что приходится заниматься обучением собственного консультанта по учебе.

— Итак… ты хочешь в конечном итоге работать в НАСА?

— В Лабораториях реактивного движения, — подтверждает Айзек. — Это подразделение НАСА. Они, так сказать, поднимают груз тяжелой работы на своих плечах. До того, как груз действительно начнет подниматься.

У друга Айзека, Чета, дядя работал раньше в ЛРД, так что по крайней мере, один потенциальный контакт имеется. Скромная мечта Айзека заключается в том, что он поработает какое-то время в ЛРД младшим инженером, а потом его заметят охотники за талантами из SpaceX или какой-нибудь другой передовой аэрокосмической корпорации, которая к тому времени выйдет на сцену. Он знает, что заглянуть за горизонт уже означает сделать шаг в нужном направлении. А уж там его поджидает сказочный шанс…

— Есть много вузов с отличными аэрокосмическими программами, — говорит мистер Демко. Затем, просмотрев список учебных заведений, появившийся на экране, улыбается: — Точно, МТИ, Стэнфорд, Принстон и Калтек, как ты и сказал… Но, может, тебе стоило бы расширить круг? Нет, я не утверждаю, что тебе эти вузы не по зубам, но посмотри: проходной балл в МТИ — 4,18.

— Знаю. А у меня только 3,77. Но ко времени поступления я могу повысить его до 3,93. И еще я знаю, что в прошлом году МТИ принимал абитуриентов и с баллом ниже 4,0.

Мистер Демко еще раз проверяет список.

— Говорят, ты играешь в футбол[7]?

— Да…

— И как? Хорошо играешь?

Айзек пожимает плечами, понимая, куда клонит Демко.

— Вообще-то я капитан команды. Но получить стипендию как футболист… Многие на это надеются, и никто никогда не получает.

Услышав это, Демко фыркает.

— Ты реалист! В этом у тебя преимущество перед другими учащимися, с которыми я работаю. — Он наклоняется ближе: — Но тут такое дело. Простой кивок футбольного агента поднимет тебя над верхней границей облаков. Даже без всякой стипендии этот кивок приравняет 3,77 к 4,0…

И хотя Айзеку и самому приходила в голову эта идея, в устах консультанта она обретает реальные черты. Стипендия — почти несбыточная фантазия. Но кивок? Это дело вполне обычное.

В завершение встречи Демко дает своему подопечному информацию о финансовой помощи и кредите на обучение, которые, принимая во внимание постоянные денежные проблемы родителей Айзека, тому безусловно понадобятся.

Выходя из кабинета, Айзек старается не кривиться, несмотря на боль в лодыжке. Он дал себе клятву, что не сдастся. Сделает все необходимое, чтобы травма не встала на его пути. И тем более не допустит, чтобы она помешала ему на футбольном поле.

Он знает, как с этим справиться — вчера вечером уже проделал давно знакомую процедуру. Три таблетки ибупрофена, что, правда, больше рекомендованной дозы, но меньше, чем полная дозировка по рецепту. Затем лед на двадцать минут — такой холодный, какой только можно выдержать, а после этого тепло, затем опять лед, и так три раза. Утром Айзек поднялся пораньше, чтобы повторить процесс. Но и после этого он по-прежнему хромает. Лодыжка опухла так, что он весь день ходит, не зашнуровывая ботинок.

— Мы в твоем возрасте так и щеголяли, — утешает его отец. — Никто не пользовался шнурками.

У команды сегодня тренировка с семи до девяти вечера. Если он ее пропустит, то в выходные ему играть не позволят. Так не пойдет. Поэтому в течение всего дня, как только выдается случай, Айзек снимает ботинок и массирует ногу: находит, где болит сильнее всего, нажимает на это место, затем растирает его, чтобы к ране прилила кровь. Приток крови = исцеление.

— Может, тебе что-то… ну вроде… не знаю… к доктору пойти, что ли? — спрашивает Шелби — что-то-ну-вроде подружки Айзека. Шелби — мастер перестраховки. Она никогда по-настоящему не утверждает того, что говорит. Это одна из многих ее подкупающих черт, которая со временем, возможно, превратит девушку в отличного политика, к чему она, собственно, и стремится. Хотя слова «политик» она не выносит. Предпочитает «слуга народа».

Проблема с врачами в том, что они предлагают одно решение для всех спортсменов. Независимо от того, как он получил травму, Айзеку на ближайшие два месяца обеспечен «сапог Дарта Вейдера», а значит, он потеряет свое место в команде заодно со всеми надеждами быть замеченным футбольным агентом. И это причиняет боль посильнее ноющей лодыжки.

— Как тебя угораздило? — спрашивает Шелби.

— Это все бойфренд моей сестры. Да ничего, ему тоже от меня досталось.

Если не считать того, что Крэйг сейчас не хромает по своему биологически опасному дому. Айзек так и представляет себе: Крэйг, нос которого уже начал подживать, обкурившись, валяется на своей водяной кровати и играет в видеоигры. Айви вечно жалуется на его дурацкую водяную кровать. Айзека тревожит мысль о том, что сестра, возможно, провела в ней немало времени.

— Ходят слухи, что Айви, возможно, отправят в альтернативную школу, может быть, — замечает Шелби.

Айзек думает о сестре, и на короткий миг у него возникает ощущение, будто лодыжка разболелась еще сильнее. Он отдает себе отчет, что это чистая психология. Одна боль усиливает другую. Он был бы счастлив что-нибудь сделать для Айви, но каждый раз, когда он становится между ней и ее непродуманными решениями, сестра обижается. Нельзя сказать, что сам Айзек все время принимает гениальные решения, но он, во всяком случае, извлекает из них уроки. К сожалению, он подозревает, что сестра умеет учиться, только расшибая себе лоб.

АЙВИ

Перерыв на обед Айви проводит с друзьями. Хотя «друзьями» их можно назвать лишь с натяжкой. Все, чем они занимаются, — это разговоры о самих себе. Или о гулянках, на которых повеселились. Или кто выжрал на спор бочонок пива и свалился, пьяный вдрызг, и как это все освещается в социальных сетях.

— Ни в жизнь не поверишь, кто лайкнул мой пост! — говорит Тиджей и показывает фотку, на которой у него зубы отфотошоплены до белизны домашнего холодильника.

— Рембрандт? — с невозмутимым лицом спрашивает Айви.

— Это кто — инфлюэнсер? — осведомляется Тесс.

— Нет, зубная паста[8], — со жгучим сарказмом отвечает Айви.

Никто не смеется, но с подачи Айви Тесс открывает пространную путаную дискуссию относительно того, что проглатывание зубной пасты приводит к травме головного мозга. Тесс и Тиджей не просто пара. Они родственные души.

Трудно завести настоящих друзей, когда никто не понимает твоего юмора. Поэтому Айви снова принимается за принесенную из дому еду. Школьный обед — отстой, с тех пор как государство постановило удалить из него всякий вкус, чтобы сделать еду менее вредной. Не здоровой, а именно менее вредной. Но Айви не жалуется, ибо жаловаться на столовскую еду легче всего. Она в выпускном классе, а значит, в большую перемену может покидать кампус и питаться где-то в другом месте, но… да ладно, зачем дергаться.

Она окидывает взглядом соучеников, разбившихся на компании. В отличие от телевизионных старших школ, эти группировки больше похожи на спасательные шлюпки. Те, кто не получил места ни в одной из них, необязательно подвергнутся травле; скорее всего, они умрут, оставленные на произвол судьбы в ледяной воде.

Определяющие факторы тут вовсе не так просты и однозначны. Не имеет особого значения, кто ты — «популярный», или «рокер», или «вундеркинд», потому что в старшей школе крикуны из рок-группы уступают дорогу настоящим талантам, а популярными становятся ребята, нацеленные на получение образования. Ведь до каждого наконец доходит, что быть умным — это хорошо и что будущее действительно существует.

Айзек сидит в своей компании на другом конце столовки. Здесь ребята из всех слоев общества, и ничто их особо не связывает, но всё же они закадычные друзья. Айзек что-то говорит. Остальные смеются. Так оно и должно быть у настоящих друзей.

Тем временем приятели Айви заводят тупую игру под названием «Что ты предпочитаешь?».

— Ровные чипсы или волнистые?

— Пиво или водка?

— Кетчуп или майонез?

Игнор. Игнор. Игнор. Скучная трепотня — проклятие всей жизни Айви. Ну хорошо — трепотня и Шелби Моррис, чванливая подружка Айзека. Живет в облаке своего морального превосходства. Айви невдомек, как окружающие не задыхаются в этом облаке. Любой, кто отправляется в дорогущий семейный отпуск в Африку, снимается на фоне недокормленного слона, а потом ставит фотку на свой профиль, где держит ее два года, не заслуживает доверия. И что только Айзек находит в ней, непонятно. Шелби — всего лишь одна из множества вещей, на которые брат с сестрой расходятся во мнениях. Хотя они очень любят друг друга, существует множество уровней, на которых они не соприкасаются. Айви ближе такие люди, как Крэйг, — веселые, беспечные лузеры. Интересно, делает ли это лузером ее саму?

Тем временем приятели нудят и нудят про свои предпочтения:

— С фильтром или без?

— Кошки или собаки?

— Бигги или Тупак[9]?

Вот тут уж Айви не выдерживает и встает. С нее хватит.

— Ты куда? — спрашивает Тесс.

— На Луну или на Марс, — отвечает Айви, забирая пакет с едой. Ее друзьям на самом деле наплевать, куда она направляется, так что она может лететь хоть в космос. Это уж точно за пределами их вселенной.

Голова Айви в последнее время забита всякой всячиной. Она пообещала родителям обратиться за помощью. Каждый раз, с самого детства, когда Айви проходит через это, повторяется одна и та же история: сначала игровая терапия, затем речевая, затем поведенческая и, конечно же, медикаментозная. И ни один курс она не прошла до конца.

СДВГ[10]. Вот в чем ее беда. Правда, у нее нет «Г», но просто «СДВ» — это такой прошлый век… Айви хмурится при мысли о своем предполагаемом дефиците внимания. Она прекрасно концентрируется, когда ей этого хочется. А оценки у нее такие низкие потому, что она предпочитает не концентрироваться. Или, во всяком случае, сама себя уверяет, что это так.

Она заходит в городской автобус.

— До центра доеду?

— Доедешь, если только не собираешься захватить автобус, — шутит водитель.

— Не планировала. — Айви показывает проездной. — Но еще не вечер.

Для внеклассных экскурсий Айви обычно пользуется машиной Айзека, но как-то неудобно брать взаймы его тачку после того, что произошло два вечера назад. Не стоит вечно пользоваться братом как извозчиком.

Всю дорогу в ушах у Айви гремит любимая группа «Кэк Хатиш» — как раз то что надо для прогула. Наконец автобус останавливается на предпоследней остановке. А конечная — это место, которое Айви любит больше всего на свете.

Городской музей изобразительных искусств.

Айви обожает живопись. Находит в ней утешение. Изобразительное искусство — это единственное, в чем она действительно хороша. Она посещала уроки живописи в начале старшей школы, но в продвинутые классы получали доступ только те из учащихся, кто лизал зад учителям рисования. Учителя вообще не очень-то любят Айви. Она понимает, что в этой нелюбви нет ничего личного, хотя иногда и создается такое ощущение. Айви олицетворяет для них некий тип людей, существующих только для того, чтобы портить им жизнь всеми возможными способами. Ну и ладно. Айви до них тоже нет дела. Может быть, в какой-нибудь другой школе положение было бы иным, — в школе искусств, например. Ага, как же, размечталась! Родители никогда не согласятся платить за такую школу, потому что шанс, что инвестиции отобьются, исчезающе мал.

Дело в том, что она наверняка вылетит из выпускного класса. Это означает, что придется либо повторить семестр осенью, либо смириться с тем, что она вообще не окончит старшую школу. Впрочем, если она и повторит семестр осенью, то это случится не в ее школе. Районный отдел образования отправит ее в альтернативную.

— В этом нет ничего постыдного, — уверял ее мистер Демко. — Просто к тебе нужен иной педагогический подход.

Чушь собачья.

Автобус подъезжает к музею. Там сейчас передвижная выставка картин Ван Гога — одного из ее излюбленных художников. Трудности, с которыми он столкнулся, казались непреодолимыми, но он все равно достиг высочайших вершин — не благодаря трудностям, а вопреки. Все его шедевры были созданы, когда он был здоров, а не когда падал в пропасть безумия. Он любил и часто использовал все оттенки синего. Вот почему Айви начала красить волосы в этот цвет. Как правило, народ думает, что она сделала это из подросткового бунтарства, но на самом деле все наоборот. Это ее способ установить связь с тем, что ей реально дорого. Приблизиться к своей истинной сущности.

Айви заходит в музей и садится на скамью, сжимая в руках коричневый пакет с сэндвичем. Кругом картины, такие живые, что ей кажется, будто кисть художника наложила мазки прямо на ее мозг. Это хаос, которому придали форму и структуру. Но самая ее любимая картина почти исчезает под буйным цветовым натиском других. «Ваза с гвоздиками» знаменита тем, что не знаменита. Айви знает о ней всё, потому что картина зачаровала ее в первое же мгновение, когда она о ней услышала. Ван Гог написал полотно в тот период своей жизни, который можно было бы назвать «так себе период». Простой, незамысловатый этюд, проба света и цвета. Владевшая картиной еврейская семья продала его, уезжая из нацистской Германии. Затем, через много лет, картина вдруг вынырнула в Голливуде, на стене гостиной одного киномагната, после чего исчезла на несколько десятилетий в запасниках музея. Нелюбимая. Отвергнутая. То есть была такой, пока кто-то где-то не решил, что эти гвоздики заслуживают того, чтобы на них пролился свет. Можно сказать, как сама Айви.

Девушка глубоко вздыхает и позволяет вдохновению Ван Гога — равно как и тем мгновениям, когда ему вдохновения не хватало, — успокоить ее мятущиеся мысли. Если этого достаточно, чтобы урезонить ее мозг, то пусть, Айви согласна. Однако когда-нибудь настанет время и ей придется начать широкими мазками писать картину собственной жизни.

У нее только три выхода: пойти в альтернативную школу, бросить учебу или начать шевелить булками и коренным образом изменить свою жизнь. Если она не выберет сейчас третий выход, останется лишь два первых. Но Айви знает — и ей очень не нравится это признавать, — что она не сможет совершить переворот без небольшой посторонней помощи.

«Я пойду к Торресу, и пусть он пропишет нужные лекарства, — говорит она себе, откусывая сэндвич и вглядываясь в цветы, которые столько страдали от пренебрежения, но так и не завяли. — Риталин[11], аддералл — неважно. Буду их систематически принимать, буду следовать всем советам и налажу свою жизнь».

Айви в одиночестве доедает сэндвич. Здесь никто не шумит, ничто не отвлекает. Здесь только она и Ван Гог. Это напоминает ей о тех простых временах, когда она, еще совсем маленькая, отправлялась на пикник, и еда, запакованная в коричневую бумагу, всегда казалась вкуснее.