Рокси

27 Вопросы, Которых не стоит задаВАть, и местА, куда Лучше не ходитЬ ни лЮДям, ни кому-либо еще

РОКСИ

Не могу определить свои чувства после аудиенции у Хиро. Сам факт, что у меня вообще есть какие-то чувства, не укладывается в голове. Мой эмоциональный диапазон всегда был узок, потому что, если честно, широкий мне и не нужен. Восторг при удачной охоте да сочувствие страдающим людям, которым я реально помогаю, — вот и всё, только эти две эмоции, одна бурная и стимулирующая, другая скучная, но необходимая. Я всегда рассматривала сочувствие как противовес, нужный для сохранения стабильности. Мы знаем, какая судьба нас ожидает, если мы потеряем почву под ногами. У нашего кошмара есть имя, произносящееся только шепотом, с суеверной оглядкой. «Будь осторожен, но то кончишь как Льюд!»

Я рассеянно брожу, не замечая кричащей роскоши Праздника, видя вместо нее то, что видят наши мишени: притоны и темные проулки, одинокие комнаты и кабинки туалетов, где они общаются с нами. Все эти места — они здесь, но их так легко сделать невидимыми, если сосредоточиться на Празднике. Разве кто-нибудь замечает грязь на оконном стекле, если за ним открывается потрясающий вид? Я пытаюсь вновь перевести фокус на бесконечный разгул, но это удается лишь отчасти. Реальность — вот что тяготит меня.

И красной нитью сквозь все это проходит желание, противоречащее тому, чего я, по моим же словам, хочу. Это новый цвет в моей ткани, который удалить нельзя, и я даже не уверена, хочу ли его удалить. Мысль, таящаяся в подсознании, наконец вырывается наружу с такой силой, что я едва не высказываю ее вслух.

Я должна.

Спасти.

Айзека.

Спасти его от Праздника, спасти от Хиро. Спасти от меня. «Нет! Не от меня! — прерываю я себя. — От той меня, какой я была раньше». Той меня, что могла заключать легкомысленные пари с такими, как Аддисон, не думая о жизнях, страдающих от нашего вмешательства. Чтобы не погибнуть, мы с Айзеком должны держаться врозь, томясь друг по другу, и встречаться лишь иногда, чтобы утолять взаимное желание. Получится ли у нас это?

— Ты что-то не в духе, Рокси. Не наслаждаешься Праздником. В чем дело?

Я вздрагиваю — оказывается, Ал наблюдал за мной. Он не может знать, о чем я думаю, но догадывается, что меня что-то мучает. Вид у него искренне озабоченный, и, хотя он играет роль бармена, которому все подряд изливают душу, таких вещей он не понимает. И никогда не поймет. Никто из них не поймет.

— Просто плохое настроение сегодня, — говорю я как можно небрежнее.

Он поражен, даже шокирован, причем не притворно, как обычно, а совершенно искренне.

— Рокси — и не в настроении?! Вот уж не думал, что доживу до этого дня. — Он придвигается ближе и кладет мне на плечо утешающую руку. — Если я могу что-то сделать для тебя, только мигни, окей?

— Обязательно, Ал.

Он вздыхает, качая головой:

— И ты, и Аддисон как не свои в последнее время. Держу пари, что это из-за вашего пари.

Услышав имя Аддисона, я оглядываюсь, но его здесь нет. Он где-то внизу, с Айви, осуществляет мелочную опеку над ее жизнью.

— Да, возможно, — говорю я, надеясь, что Ал отвяжется.

Но Ал одаривает меня своей фирменной кривой улыбочкой:

— Осмелюсь предположить, Аддисон ведет в игре. Ходят слухи, что твой молодой человек, Айзек, указал тебе на дверь. Как говорится, высосал и выбросил.

Я стряхиваю его руку со своего плеча.

— Аддисон никогда не приведет его сестру в VIP — ее перехватят по дороге. А если никто не выигрывает, то никто и не проигрывает.

— Точно, — подтверждает Ал. — Но Аддисон в последнее время упорно идет к цели. И хотя я не против, чтобы он стяжал немножко славы, мне не нравится, что это случится за твой счет.

Затем Ал уходит встречать новых посетителей, поколебав мою решимость спасти Айзека. Я знаю, что я единственная, кому это подвластно, единственная, кто обладает и силой, и волей. Но чтобы спасти Айзека, его нужно сначала вернуть. Сейчас он очень уязвим, и его могут совратить другие. Тогда он станет их призом. Мне нужно держать его при себе. На себе. На совсем небольшом количестве, как раз достаточном, чтобы его спасти.

В поисках места, где можно уединиться и подумать, я открываю двери в VIP-салон. Здесь, внутри, народу меньше, но все равно — картины и звуки будут отвлекать. И тогда я задумываюсь о массивной аяуаске, растущей в углу зала. Впечатляющее зрелище, которое, однако, проходит мимо внимания тех, кто охотится за иной добычей, а это можно сказать о подавляющем большинстве посетителей салона. Лиана вымахала такая огромная, что пробила потолок и вылезла на крышу. По сути, если хочешь попасть на крышу, то извилистый стебель аяуаски — единственный путь туда.

Торопливо, боясь передумать, я карабкаюсь вверх по лиане. Твержу себе, что мне надо на крышу, чтобы сбежать от кутерьмы Праздника, но в глубине души я, кажется, осознаю истинную причину.

Крыша представляет собой покрытый мхом склон, такой крутой, что и горная коза сорвалась бы. Как раз для тех, кто дошел до такого состояния, что не различает, где верх, где низ. Наверно, именно поэтому я и нахожу здесь Люси — реальность никогда не тяготит ее. Но при этом Люси источает некую непостижимую меланхолию, от которой мне всегда не по себе. Она свесила босые ноги за край крыши и с отсутствующим видом болтает ими взад-вперед, устремив взгляд на вечно изменчивые облака, подсвеченные луной. Обращает ко мне глаза — такие же загадочные, как доска для спиритического сеанса.

— Он не умел летать, Рокси, — произносит она. — Ну почему никто из них не умеет летать?

Я сажусь рядом. Понятия не имею, о чем она, а если бы и имела, то все равно бы не ответила. Несмотря на свои седые волосы, Люси выглядит ребенком, потерявшим любимую игрушку. Надо бы ее подбодрить.

— Слышала, ты снова набираешь популярность, — говорю я ей. — Во всяком случае, ходит такая молва.

Она вздыхает:

— Всего лишь рябь на поверхности пруда. Не сравнить с тем, что было когда-то. — И, помолчав, добавляет: — Ты еще молода, но однажды узнаешь, что это такое. Рано или поздно все мы… выходим из моды.

Эта мысль заставляет меня повернуться и взглянуть на скос крыши, уходящий ввысь и исчезающий за облаками. Прислушавшись, я различаю еле заметный скрип, доносящийся сверху. Меня редко что может вогнать в дрожь, но от этого звука по коже бегут мурашки.

— Ты когда-нибудь взбиралась выше? — спрашиваю я у Люси. — На самый конек?

Она оборачивается ко мне — лицо неуверенное, даже чуть обеспокоенное.

— Нет, — отвечает она. — Есть места, куда лучше не ходить.

— Ну, «лучше не ходить» ведь не значит, что это запрещено. — Я придвигаюсь к ней поближе. — Люси, а правду говорят, что там… ну, что он… там, наверху?

— Что-то там, конечно, есть, — отвечает Люси. — Ты же слышишь?

Я закрываю глаза. Хотелось бы верить, что вселенная милостива к таким, как мы. Что когда мы уходим, то уходим навсегда. Что мы просто исчезаем. Люди на земле боятся смерти, но для нас она гораздо лучше, чем ее альтернативы.

В этот момент я осознаю, что хочу докопаться до сути. Мне необходимо узнать! Поднимаюсь на ноги, но Люси вдруг хватает меня за руку. Хочет предупредить? Остановить? Но вместо этого она говорит:

— Если ты пойдешь наверх, я с тобой!

Возможно, места, куда лучше не ходить, — это те, куда мы стремимся сильнее всего.

Мы взбираемся по крутому склону. Мох сменяется черепицей, скользкой от росы и того рода слизи, что растет только в темных, заброшенных местах. Я не задаюсь вопросом, почему эта крыша больше похожа на гору. Наш мир не подчиняется законам человеческого мира.

Мы входим в облако, густое, будто вата, и я ничего не вижу.

— Неудачная была идея, — бормочу я.

— Да, — соглашается Люси. — Но неудачные идеи всегда интереснее удачных!

Проходит целая вечность, прежде чем мы вырываемся из марева в чистое, усеянное звездами небо. Под нами в облаках сверкают молнии, сопровождаемые зловещими громовыми раскатами. Над нами возвышается конек крыши. И там, на самом верху, что-то есть. Кто-то. На фоне луны вырисовывается силуэт…

Мы обе останавливаемся как вкопанные.

— Боишься? — шепчет Люси.

И я честно отвечаю:

— Да.

— Хорошо, — кивает она. — Потому что когда страх поделен на двоих, это значит, что каждый боится только наполовину.

Мы медленно поднимаемся к фигуре на вершине, и чем ближе подходим, тем яснее становится, кто это.

Фигура привязана к стержню громоотвода. Две железные змеи, обвившиеся вокруг нее, прижимают существо к громоотводу, не давая двигаться. Их пасти с обнаженными клыками впиваются в его плечи — не для того чтобы пожирать, а чтобы удерживать на месте. Вечно.

Мне хорошо знаком этот символ — жезл с двумя обвившимися вокруг него змеями. Кадуцей[39]. Под этим знаком рождены очень многие из нас. Но что-то в этой картине не так. У медицинского кадуцея есть крылья, а у этого нет. Куда подевались крылья?

Фигура, обвитая двойной спиралью железных змей, поворачивает голову — единственную свою часть, которая может шевелиться, — в нашем направлении.

— Кто здесь? — слышится сиплый голос. — Подойдите ближе. Я хочу на вас посмотреть.

Подходим. Люси крепче цепляется за меня и прячется за моей спиной, как будто боится, что ее увидят.

Пленника кадуцея даже фигурой толком назвать нельзя. Всего лишь бледная, серая тень. Руины духа. Он пытается пошевелиться, но змеи стягивают его тесней. Он болезненно морщится. Воет. И смиряется.

— Ты… Льюд?

Он вздрагивает, хватает ртом воздух, как будто я напомнила ему имя, которое он забыл много веков назад.

— Мы знакомы? — спрашивает он.

Я трясу головой:

— Нет, я появилась уже после того, как ты ушел. Зови меня Рокси.

— Рокс-с-с-си… — по-змеиному шипит он, как будто сжился со своим кадуцеем. Мне противно слышать свое имя из его уст. — Ты приносишь удовольствие или боль? Поднимаешь ввысь или низвергаешь?

— Ни то, ни другое, — отвечаю я с несвойственной мне робостью. — Я… я приношу онемение.

— Вот оно что, — сипит он. — Ты из клана Финеаса. Не люблю его.

— Я вообще-то тоже его не люблю…

Не могу отвести от него глаз. Я забыла, зачем я здесь. Впрочем, я никогда и не задумывалась над поводом. Я просто должна была увидеть. Как будто увиденное могло заполнить пустоты, которые я только что в себе обнаружила. Пустоты, которые оставил во мне Айзек.

Люси вдруг решается выйти из моей тени, и Льюд широко улыбается при виде ее.

— О, а это лицо я помню!

— Привет, Кью! — говорит Люси, кроткая, точно лабораторная мышка. Как и у всех нас, у узника много имен: Льюд, Кью, Дракс… Зависит от того, кого вы спрашиваете.

Его голос становится мягче, когда он обращается к Люси:

— Рад видеть тебя все еще в ходу, хоть ты уже и старуха.

Люси не возражает, но замечание ей явно не нравится.

— Тебя тоже приятно видеть, Кью.

— Когда-то мы были великими, — мечтательно говорит он. — Люси и Льюд — ни одной вечеринки без нас.

Люси избегает смотреть ему в глаза.

— Это было очень давно…

— Ты была тогда такая беззаботная, — продолжает он с нотками ностальгии. — А я такой красавец…

Мне известна его история. Кваальюд был рожден, чтобы избавлять от бессонницы. Как заправский массажист, он помогал расслабиться даже самым зажатым мышцам. Но он быстро осознал свою власть. И загулял. Одно время не существовало такой вечеринки, где бы он ни стоял в центре внимания. А потом всё вдруг закончилось. Его не просто изгнали, его изъяли. Те самые люди, что дали ему жизнь, уничтожили его формулу.

С высоты доносится пронзительный крик. Там что-то сверкает и тут же пропадает. Что бы это ни было, настроение Льюда из мечтательного снова становится мрачным.

— Зачем вы сюда явились — издеваться? Как будто мне мало мучений?

— Нет, — лепечет Люси. — Просто Рокси захотела посмотреть…

— Так вы пришли поглаз-з-зеть на меня! — шипит он. — Ну, подходите ближе. Чтобы лучше видеть.

Это похоже на команду, и я ничего не могу поделать — медленно, дюйм за дюймом, приближаюсь к нему. И тут он делает внезапный рывок, но, к счастью, змеи реагируют мгновенно — душат его, вонзают клыки глубже. Он вопит от боли, но вопль тут же переходит в хохот:

— Они никогда не упоминают, что эти талисманы нашего рождения служат заодно и кандалами нашей вечности!

— Мне очень жаль, — говорю я. — Я сожалею, что с тобой так обошлись.

— Тебе жаль? Правда? А может, рада, что ты не на моем месте?

— Мне не доставляют удовольствия твои страдания.

— И все же ты захотела ими полюбоваться, — возражает он. — Стать свидетелем того, каково это, когда тебе отказывают в существовании, а ты все равно продолжаешь существовать. Хочешь услышать мудрость приговоренного? Вот она: в конце пути нас ждет отнюдь не рай. Нас ждет холодное железо кадуцея. Ты узнаешь это, когда придет твое время. Время присоединиться к нам.

— «К нам»? — переспрашиваю я.

Внезапно вспыхивает молния, и я вижу их — прикованных к кадуцеям на десятках таких же крыш, как эта, — повсюду, насколько хватает глаз. Я не узнаю никого, но чокнутая Люси прозревает измерения, недоступные для других.

— Неужели это… Меридия[40]? — спрашивает она. — А там, кажется, Дарва[41]… и маленькая Фэнь-Фэнь[42]…

Льюд одаривает меня беззубой похотливой улыбкой:

— Полюбуйся, Рокси, на картину твоего собственного будущего.

Я трясу головой, не желая, чтобы это страшное зрелище проникло глубже в мое нутро.

— Нет! Это вовсе не значит, что всех нас ждет такая судьба. Посмотри на Ала! Он стар как мир, но все еще в игре. И Нико, и Мэри-Джейн…

— Ну да, да, натуралы, — цедит Льюд. Отвращение, капающее с его уст, способно превратить змей кадуцея в ржавые железки. — Они так и будут брести по дорогам истории, пока ей самой не придет конец. Но не мы, Рокси. Мы — короли на час. Спроси у Люси, она знает.

Однако Люси плотно сжимает губы, и я знаю, что она думает: «Если я этого не скажу, оно не станет правдой».

И снова вверху раздается крик, от которого кровь стынет в жилах, и над нашими головами сверкает что-то металлическое.

— Что это? — дрожащим голосом спрашиваю я.

— Это крылья моего кадуцея. Они превратились в чудище, патрулирующее небо. Каждую ночь прилетает и пожирает меня, но я не умираю.

И тут Люси, вместо того чтобы, подобно мне, ужаснуться, оживляется:

— Оно умеет летать?

Льюд не обращает на нее внимания, сконцентрировавшись на мне. Пылающие зрачки его глаз сужаются. Он читает мои мысли.

— Увидела что-то, чего не следовало бы, да, Рокси? — И тут он вдруг улыбается: — Нет! Ты почувствовала что-то, чего не должна была чувствовать! Я прав?

Я делаю шаг назад. Это неслыханно! Он вторгся в мой внутренний мир!

— Ты влюбилась в того, кем питаешься, — продолжает Льюд. — Ты любишь того, кого призвана уничтожить!

И в этот момент я понимаю, что не могу убежать. Он держит в своей хватке то, о существовании чего я и не подозревала, — мое сердце. Льюд может сдавить его, как его самого сдавливают железные спирали кадуцея. Но он этого не делает. Он отдает мое сердце мне.

— Послушай моего совета, Рокси. Если ты нашла что-то, выходящее за пределы твоей задачи, что-то большее, чем та жажда, которая сжигает всех нас… то хватай и не отпускай. Возможно, тогда ты не кончишь, как мы.

Льюд, этот святой покровитель излишества, замолкает и углубляется в размышления, а затем произносит:

— Если бы я покинул Праздник ради тихой, незаметной жизни, то, возможно, до сих пор был бы в игре, а не торчал бы здесь, прикованный навечно, платя высокую цену за былые удовольствия.

В этот миг мимо нас проносятся железные крылья, и я успеваю разглядеть то самое чудище, что выросло из кадуцея Льюда — безглазую горгулью с острыми как бритва когтями. Я знаю, что это такое на самом деле. Это воплощение всего того вреда, что мы наносим, и хаоса, который сеем. Слепая ярость мщения. Ее жажда, как и наша, никогда не насыщается.

— Пойдем отсюда, Люси. Мы увидели достаточно.

Но та качает головой:

— Я остаюсь.

Такого я не ожидала.

— Что? Ты уверена?

Она кивает и глубоко вздыхает, собираясь с духом. Она полна воодушевления, какого я никогда не видела в ней раньше.

— Когда чудовище опять прилетит, я его поймаю! Загипнотизирую. А потом залезу ему на спину и улечу в самый дальний угол вселенной!

Какая фантазия! Но я должна признать: фантазия — это суперсила Люси.

Услышав ее слова, Льюд разражается смехом:

— In-a-Gadda-Da-Vida[43], бэби! Если кто-то и сможет превратить чудище в бабочку, так это ты, Люси.

Она застенчиво улыбается ему, и он улыбается в ответ, как будто они снова двое влюбленных, которыми были когда-то.

Я желаю ей удачи и ухожу от этой парочки — мечтательницы и узника. Спускаюсь обратно по горному склону крыши. Но прежде чем вернуться на Праздник, я слышу крик безграничного ликования, пронесшийся через все небо. Это Люси! Отсюда, снизу, я не могу ничего разглядеть, зато слышу ее голос, исчезающий вдали. Она нашла крылья, которые унесли ее из этого места! И во мне загорается надежда. Если Люси может избежать своей судьбы, то смогу и я.

Я возьму Айзека с собой, и мы уйдем вместе в мир, где никто не накажет нас за нашу попытку. Только тогда мы и спасем друг друга.