Саладин, благородный герой ислама

От редактора

Франция славится своими биографами. Впрочем, даже если француз рассказывает о сражении или об устройстве крепостного рва, он все равно старается усмотреть в деянии человеческого коллектива волю сильной личности, сплотившей этот коллектив. События истории не имеют во французском изложении абстрактного характера. Они непременно направляются либо Богом, либо гением героя-полководца. Поскольку же история делается личностью, то прежде всего нужно изучить саму эту личность, а потом уже обращаться к движению подвластной ей массы. Таков обычный ход французского исторического повествования. В России тоже любят писать о выдающихся людях. Но для чего нужно изучать личность? На этот вопрос французские и российские повествователи отвечают по-разному. Французская биография рассматривает личность как объект для подражания. Человека славят как героя, именно его считают истинной причиной происходивших в обществе великих событий. Ошибки великого человека признают ничтожными в сравнении с его успехами и достижениями, которые превозносятся до небес. И акцент делается главным образом на знаменитости человека, т. е. на его прижизненной известности. Российская биография, напротив, интересуется людьми замечательными. Они могут быть и скромными по виду, и совершенно неизвестными при жизни. Не остается ни их вещей, ни рукописей, ни даже их портретов. Но их достижения и нравственный урок их жизни чрезвычайно важны для потомства, поэтому они интересны биографу. Замечательность здесь не тождественна известности, она служит эквивалентом значительности этих людей с точки зрения высшего смысла бытия.

Биография Саладина, которую вы держите в руках, сочетает в себе лучшие черты французского и российского взгляда на человеческую личность. Здесь можно найти и строгое документальное описание исторических событий, и восторженное отношение к герою повествования, и напряженные религиозно-философские размышления об уроках жизни Саладина. Автор биографии — беллетрист Альбер Шамдор — был очень известен в Европе в 50-х годах прошлого века. Его книги о египетской Книге Мертвых, об археологии Пальмиры и Вавилона, о жизни Екатерины Сиенской многократно издавались во Франции, а некоторые из них даже были переведены на немецкий язык. А. Шамдор читал на многих европейских языках, прекрасно знал переводы источников, консультировался с учеными, выезжал на места раскопок. Поэтому его книги благожелательно встречались специалистами и с интересом читались теми, для кого были предназначены, — широкими слоями образованного населения, желающего пополнить запас своих гуманитарных знаний. Однако, в книге о Саладине А. Шамдор преследовал еще одну цель, о которой не мог говорить прямо, но которая угадывается из всего повествования. Он показал нравственное превосходство мусульманского завоевателя над своими противниками — крестоносцами средневековой Европы. Но частный случай Саладина помогает выявить и более общую мысль автора: что такое идеальный мусульманин и каковы идеальные христиане. Таким образом, книга А. Шамдора вводит нас в проблематику противостояния двух пограничных конфессиональных культур, весьма актуальную и по сей день.

Нужно сразу сказать, что автора биографии Саладина нельзя заподозрить в симпатии к исламу. На многих страницах своей книги он называет мусульман «неверными», а самого Аллаха — «проклятым богом мусульман» (эти эпитеты удалены из русского издания книги). Так что его католические симпатии вполне очевидны. Но несмотря на неприятие ислама, он испытывает чувство досады за своих предков, средневековых католиков-христиан, поведение и образ жизни которых находились в вопиющем противоречии с христианским идеалом святости и всепрощения. Именно этот нерв досады и стыда превращает биографию жестокого завоевателя в утонченное психологическое наблюдение над духовным развитием человека в исламе. Впрочем, разве Шамдор первым почувствовал это духовное превосходство Саладина? Его книга начинается с эпиграфа из «Божественной комедии» Данте: «Поодаль я заметил Саладина…» (перев. М. Лозинского). Данте помещает жестокого убийцу крестоносцев не в тот страшный круг ада, где вместе с остальными смутьянами и бунтовщиками томится пророк Мухаммад, а в самый первый круг некрещеных младенцев, добродетельных нехристиан и безвинных античных мудрецов, которым не повезло родиться до Христа. Саладин существует в одной компании с Сократом, Платоном, Эвклидом, Птолемеем, Авиценной и Аверроэсом (хотя и находится несколько поодаль от них). Обитатели первого круга не знают страданий, но лишены надежды на светлую будущую жизнь:

(Ад, песнь IV, 25–42)

Вергилий, ведущий поэта по первому кругу Ада, сообщает ему, что все его обитатели безгрешны. В отношении Саладина такое заявление более чем удивительно. Христианский католический писатель, живущий на землях, недавно освобожденных от власти мусульман, заявляет о безгрешности самого успешного и жестокого мусульманского полководца и помещает его в один ряд с умершими младенцами и мудрецами древности. Для такого отношения нужно было иметь большие нравственные резоны. И предпочтения Данте становятся понятны нам при чтении книги А. Шамдора.

Убежденный суннит, воспитанный суфийскими учителями, курд по рождению, мусульманин по воспитанию и гражданин мира по самоощущению, Саладин сочетал в себе множество характерных черт, но все эти черты были доведены в его личности до совершенства. Как суннит, он обосновывал любое свое решение истиной Корана и Сунны, почитал багдадского халифа, выполнял все заповеди ислама и хотел совершить паломничество в Мекку. Как суфий, он отвергал роскошь и богатство, стремился к духовному единению с Богом, постоянно пополнял запас своих знаний, предпочитал приятную беседу вину и удовольствиям гарема. Как курд, он обессмертил своего отца Айюба созданием династии, названной в его честь Айюбидами. Как гражданин мира, он был любопытен ко всему новому и уважительно относился к государям соседних стран. Помимо перечисленных выше типических черт, была у Саладина еще одна индивидуальная черта — а именно, деликатность в отношениях с людьми. Благодаря своей деликатности он и попал в первый безболезненный круг Дантова ада.

В книге А. Шамдора есть несколько поразительных свидетельств порядочности и обходительности Саладина. Эти свойства суфия-полководца становятся еще заметнее на фоне вероломства и бессмысленной жестокости его христианских оппонентов. После захвата Иерусалима Саладин разрешает христианам, желающим удалиться в Европу, беспрепятственно выйти из города и погрузиться на генуэзские корабли. Но генуэзские моряки отказываются брать несчастных на суда, потому что беженцы не могут оплатить свой вынужденный переезд. В этой безысходной ситуации Саладин наделяет беженцев-христиан деньгами и оплачивает их путешествие из своей казны. А вот второй пример. Когда короли крестоносцев Ричард Львиное Сердце и Филипп-Август при штурме Акра заболели лихорадкой, то Саладин каждый день присылал им куриц и охлажденные шербеты, и не вел войну, пока те не поправились. Как же ответил на такое благородство души Ричард? Когда город был захвачен, он приказал донага раздеть и истребить три тысячи безоружных мусульман, а тела их бросить в колодцы. И все это происходило на глазах побежденного Саладина. Еще одно свидетельство современников. Некий Рено Сидонский решил провести Саладина. Он хорошо знал арабский язык и был сведущ в толковании Корана. Поэтому он приходил к Саладину и проводил с ним время в богословских диспутах о рае и аде. Так он вошел в доверие к полководцу и даже изъявил желание отдать ему свой замок без боя. Пока шли беседы, христиане укрепляли стены замка. Саладин догадывался, что Рено обманывает его, но он не мог нарушить законы гостеприимства и беспричинно казнить обманщика. К тому же он очень дорожил обществом своего образованного собеседника. Поэтому с головы Рено не упал ни один волос. Более того: заключая мирный договор с королями франков, Саладин подарил Рено половину земель Сидона. Совершенно иная судьба ждала другого знаменитого рыцаря Рено де Шатильона. Этот авантюрист захотел дойти до Медины, вырыть Мухаммада из земли и перевезти его тело в свои владения, чтобы обогащаться за счет платы, взимаемой с мусульманских паломников. Захватив предприимчивого рыцаря в плен, Саладин подробно перечислил все его преступления против веры и несостоявШийся новый грех и на глазах у остальных высокородных пленников лишил его жизни.

О чем говорят эти поступки Саладина? Во-первых, о порядочности, которую тут нужно понимать в первом и буквальном смысле как соотношение своего поведения с законом и порядком. Саладин порядочен, поскольку уже в Коране содержатся правила ведения священной войны, раздела добычи и отношений с пленными. Будучи идеальным суннитом, Саладин эти правила соблюдает. Ислам учит человека порядочности, и хотя не все являются примерными учениками, но основы благородного поведения заложены в каждом человеке мусульманской культуры. Во-вторых, Саладин деликатен в отношении своих врагов. Это качество А. Шамдор как истый француз называет галантностью, и даже пишет, что в религии Саладин прежде всего ценил то, что предрасполагает к галантному поведению. Но «галантность» Саладина вызвана не заботой о соблюдении норм придворного этикета, не страхом перед личностью монарха (каковым являлся для него багдадский халиф). Нет, его деликатность обусловлена его горячей верой и заботой о спасении души. Он ведет честный бой, бой по законам ислама, но внутри себя не держит зла на своих врагов. Он помогает ослабевшим врагам подняться, ждет, когда те наберутся сил, и только затем продолжает войну. Всякое отклонение от такого поведения он считает греховным путем, недостойным мусульманина, и тем самым раскрывает не только богатство своей души, но и основу человеческого общежития в исламе. Таким образом, деликатность Саладина имеет истоки в его порядочности и непосредственным образом связана с бытием праведного человека согласно учению Корана.

Для Саладина нет ничего, что нельзя разрешить в рамках высшего Закона. Но именно эти рамки сковывают его экспансию. Отвоевывая у христиан мусульманские земли, он только восстанавливает справедливость, но при этом не стремится захватить новые территории, находящиеся под властью христиан. Убивая Рено де Шатильона и милуя Рено Сидонского, он точно так же осуществляет акт справедливости, в первом случае наказывая рыцаря за его глумление над основами веры, а во втором — милуя очаровательного обманщика за его уважение и интерес к исламу. Все, что делает Саладин, есть чистый ислам без примеси низкой корысти или бессмысленной жестокости. Аналогичным образом ведут себя и восточные христиане, живущие на землях Сирии и Палестины. Они тоже подчиняются Закону, соблюдают договора и живут в мире с мусульманами. Но совершенно иное — крестоносцы-франки. Это невежественные авантюристы, грубые, вероломные и жестокие, которые ищут приключений на Святой Земле. Они не следуют Закону, потому что не знают его (за них все знает папа и ведущие их пастыри). Они не отличаются утонченностью манер, потому что всю жизнь проводят в походах и не читают книг. Они способны на самый гнусный разврат, на самые дерзкие, оскорбительные выходки. Они не знают пути, которым идут, они больны видениями, которые еще больше распаляют их фанатизм.

Ислам эпохи Саладина — это уже старая, высокоразвитая культура со своими традициями, цитатами и литературными контекстами. У франков нет ничего, кроме желания денег, власти и славы. Но в этом и их сила. Они идут в неведомое, стремятся к новому и готовы не возвращаться назад, потому что мир позади не имеет для них большой цены. Их путешествие — большая прогулка в инобытие, может быть, даже в некое преддверие будущего рая. Такова цивилизация западных христиан. Ведомые авантюрным духом, они не хотят возвращаться домой. В дальнем походе заканчивается их война и начинается другая жизнь. Воины влюбляются, обзаводятся семьями, затем часть из них навеки поселяется в обетованной стране, а другая часть привозит семьи в родовой замок. У мусульман рыцари Европы в конце концов научаются благородству, а деликатность восточного человека превращается у них в этикет. С этими новыми качествами они вступают в новые крестовые походы. Ислам отступает перед их слепым натиском и желанием иного, потому что воин ислама не может пойти «туда не знаю куда». Он хотел бы заключить весь мир в рамки разумных и понятных законов. Мусульманин выполняет предписанное, изучает представимое и ждет обещанного. Не потому ли, благородный и строгий, он проигрывает битву за будущее вероломному и хаотичному католику, который сам не знает, чего пожелает его левая нога?

Книга А. Шамдора провоцирует читателя на самостоятельные размышления об идеалах ислама и христианства. Чтобы понять мусульманина и добиться его расположения, следует говорить на понятном ему языке Закона, цитируя Коран, сунну и благочестивые стихи. Чтобы понять европейского христианина, нужно всей душой устремиться в мир его фантазии о прекрасном будущем и последовать за ним в неизведанные дали — будь то дали познания или искусства. Продолжить эти размышления о дилемме закона и благодати мы предоставляем тому, кто держит книгу о Саладине в своих руках.

В. В. Емельянов