Саладин, благородный герой ислама

Глава XXVI Возвращение в Дамаск

10 октября 1192 года Ричард Львиное Сердце покинул Святую Землю. Он уезжал, будучи более озабоченным, чем тогда, когда он приехал в июне 1191 года под Акру, к тому времени уже почти два года осаждавшийся христианской армией. Мир, который он только что подписал с Саладином, был далек от того, каким бы он хотел его видеть. Отбить Иерусалим не удалось, и Плантагенет потерял всякую надежду сочетать браком члена своей семьи с одним из Айюбидов. Этот крестовый поход разорил его, и он возвращался разочарованный, уставший от битв и ослабевший от лихорадки. Иерусалимское королевство было по-прежнему далеко, хотя его столицу ему удалось увидеть так близко… На что он еще мог надеяться в этой стране, которая теперь медленно исчезала вдали, когда он отплывал на запад? Какие испытания ожидали его на обратном пути? Филипп Август и его брат хотели погубить его. Ричарду казалось (и почему он был поглощен подобными мыслями?), что на его род обрушилось проклятье. Он боялся, что его постигнет та же судьба, тот же печальный конец, что и его отца, которого он сразил, предал и который умер, проклиная своего сына… Да, все в мире идет своим чередом и никто не в силах повернуть время вспять. И короли смертны… Кара небесная настигла проклятого сына… Корабль Ричарда I был занесен ветрами в Венецианский залив и потерпел крушение возле Аквилеи. Английский король был вынужден пересечь часть Европы и сделать длинный крюк, чтобы избежать французского королевства, шпионов и подземных тюрем Филиппа Августа, который еще не забыл, что Плантагенет хотел убить его с помощью двух одурманенных гашишем исмаилитов. Итак, он двинулся от Венеции на север и инкогнито проник в государство герцога Австрийского, того самого, чье знамя он приказал втоптать в грязь на следующий день после взятия Акры. Тот был очень доволен, узнав, что Ричард Львиное Сердце бродит по его землям, одетый в лохмотья, как простой мужлан. В отместку за нанесенное ему когда-то оскорбление герцог приказал преследовать английского короля, который тут же был узнан и взят в плен. Леопольд Австрийский обошелся с ним без всяких церемоний и продержал в своих застенках почти три месяца, прежде чем передать в руки германского императора Генриха IV, который так же, как и он, хотел отомстить ему, ибо он не простил Ричарду I его заносчивого поведения на Сицилии! Во время свидания с глазу на глаз, которое было не лишено остроты, оба монарха обвинили друг друга в жестокости, предательстве и убийствах. Между тем отголоски этих споров и слухи о притеснениях, которым подвергался в Европе Ричард Львиное Сердце, вызвали негодование англичан, нормандцев и самого папы. Но германцы отказались отпустить английского короля, не подвергнув его суду не как монарха, а как простого смертного. Этот последний вынужден был оправдываться перед рейхстагом в Шпейере. Папа пробовал угрожать, но видя, что Генрих IV непреклонен, он отлучил от Церкви тех, кто удерживал английского короля в плену. Несмотря на гнев Папы Римского, вождь Третьего крестового похода остался в плену в Германии еще на один год и получил свободу только за сто пятьдесят тысяч серебряных марок, сто тысяч из которых были выплачены наличными. Когда наконец Ричард Львиное Сердце смог вернуться на свою родину, то, едва причалив, он узнал, что его брат ждет его во главе своих бунтовщиков…

Как только Саладин убедился, что последние английские корабли исчезли на горизонте, он распустил войска Синджара и Мосула. Ал-Малику аз-Захиру, который возвращался в Алеппо, он дал следующие советы: «Я препоручаю вас всемогущему Богу, источнику всех благ. Исполните Его волю и сохраните мир. Постарайтесь не проливать бесполезно кровь, ибо пролитая кровь никогда не успокоится. Стремитесь завоевать сердца ваших подданных, разумно защищайте интересы мусульманской общины, ибо вы получили власть от Бога и от меня, чтобы обеспечить счастье истинно верующим. Для того чтобы благополучно править, необходимо также уметь завоевать сердца ваших эмиров и ваших министров. Своего величия я достиг только потому, что завоевал сердца людей своей добротой. Не затаивайте ни на кого злобу». Эти слова ясно показывают великодушный характер Саладина, величие души которого признавали даже его враги. Месяц рамадан султан провел в Иерусалиме, он использовал это время, чтобы посвятить себя мирным делам. Он поручил управление новой школой, которую он построил и оснастил, своему личному секретарю Баха ад-Дину, верному спутнику в стольких походах. «Он поднял и укрепил, — пишет ал-Имад, — внутренние стены Иерусалима, привел в порядок его памятники, обеспечил безопасность дорог. Он добавил к неподлежащему отчуждению имуществу медресе рынок с лавками и владение, окруженное садами. Он улучшил положение суфиев и подарил им важный вакф. Он превратил церковь, которая находится в квартале Воскрешения, называемом арабами кварталом Кумама, в госпиталь, где работали врачи всех возможных специальностей. Он приказал возвести стену над Сионской Куббой, которую он таким образом присоединил к Иерусалиму, и окружил город рвами». Теперь, когда на Восток вернулся мир, Саладин хотел совершить паломничество в Мекку и склониться перед святой Каабой, чтобы поблагодарить Бога за благодеяния, которыми тот щедро одарил его правление. Он объявил о своем намерении и диван постановил, что всякий воин, который хочет принять участие в паломничестве, должен записаться, чтобы подсчитать количество тех, кто отправится в путь, и доставить им все необходимое для путешествия, то есть ритуальную одежду и запас продовольствия. Правитель Йемена Сайф ал-Ислам был обязан обеспечить безопасность каравана по пути в Мекку. Но когда уже все было готово к отъезду в святые места, Саладин получил неприятные известия от своего брата ал-Малик ал-Адила, который находился тогда в крепости Керак. Аббасидский халиф жаловался на действия некоторых месопотамских феодалов, находившихся под покровительством султана. Багдад был против их тайного вмешательства в дела халифата, касающиеся Ирака или Хорасана. Вожди кочевых племен Сирии, возомнив себя важными особами, вернулись к войне. Победы, которые они одержали, опьянили их, и эти герои будущих легенд вели себя так, как будто они были равными эмирам повелителя правоверных. Впрочем, вопрос второстепенных эмиратов Месопотамии и Ирака никогда не был улажен так, чтобы это удовлетворяло всех, и Саладин, измотанный тридцатилетней войной с христианами, вовсе не собирался возвращаться воевать в Месопотамию, потому что когда-то он уже был там и вел войну в течение пяти лет, но так и не сумел разобраться в их сложных делах и восстановить там хотя бы подобие порядка. Он отправил в Багдад кади Дамаска, чтобы объяснить свою точку зрения. Но пока беспокоились по поводу размаха волнений в Ираке и Хорасане, до Иерусалима докатились дурные вести из Сирии: «В Дамаске несправедливости, которым подвергаются феллахи, так велики, что все спрашивают себя, как дождь еще орошает их поля. Угнетение владельцами фьефов своих крестьян превосходит все то, что автор этих строк мог бы описать. В Вади Барада, долине к северо-западу от Дамаска, происходят непрерывные беспорядки, там льются реки крови, и никто не может прекратить эти бесчинства. Пограничные города ислама больше не имеют запасов продовольствия. Доход от налогов больше не покрывает расходы, и мы все катимся в пропасть» (Абу Шама). Все эти тревоги, которые настигли Саладина сразу после подписания мира с английским королем, вынудили его отложить паломничество в Мекку и вновь заняться делами.

Прежде чем вернуться в Египет, чтобы потребовать отчета от своих наместников, Саладин решил провести несколько месяцев в Дамаске. В среду 15 октября 1192 года он покинул Иерусалим, осмотрел морские крепости на побережье, двинулся в Баниас и остановился в Наблусе, чтобы произвести расследование на основании жалоб жителей этого города, которые обвиняли своего правителя Ал-Маштуба в грубом обращении с вверенными его попечению людьми. Оттуда он отправился в Самарию. В крепости Кокаб он принял Баха ад-Дина Каракуша, прибывшего с большой пышностью почтить его. Проводя повсюду, где он проезжал, тщательный осмотр военных укреплений, султан приказал произвести восстановительные работы в большинстве крепостей побережья (Сахель), обеспечить их конницей и пехотой и создать новые военные посты на случай неожиданного возобновления наступления франков. 30 октября он въехал в Бейрут, где был с большими почестями принят правителем этого города Изз ад-Дин Шамах. Он только приехал, когда его известили, что государь Антиохии Боэмунд явился к нему с многочисленными сеньорами своего княжества, чтобы выразить ему свое почтение и просить его покровительства. Саладин согласился принять его, так же как и четырнадцать сопровождавших его баронов. Султан осыпал своих посетителей подарками, заверил их в своей дружбе и назначил Боэмунду Антиохийскому пенсион в двадцать тысяч динаров из государственной казны.

Наконец 4 ноября 1192 года, после четырех лет отсутствия, Саладин прибыл в Дамаск и был тут же окружен обезумевшей от восторга толпой. Празднества продолжались несколько недель, в торжествах, устроенных в честь истинного героя ислама, принял участие весь город. Никогда еще ни один человек со времен Мухаммада не имел такой громкой славы, как Саладин. Он одержал самую знаменитую из побед ислама Хаттинскую победу, которая открыла ему ворота Иерусалима и омрачила взаимоотношения народов Востока и Запада. Потерю Иерусалима оплакивали в самых бедных деревушках Франции, царствование Саладина проклинали… Но здесь, в Дамаске, он уже при жизни стал мечом ислама, он воплощал гений ислама, он был его символом, и в последующие эпохи одно его имя было способно пробудить мощь мусульманского мира… Чтобы поприветствовать его, в Дамаск прибыли эмиры, вожди племен, кади, улемы из самых отдаленных провинций. Поэты воспевали героическую эпопею рыцарей Аллаха… Под звездным небом благословенной Аравии, на всех караванных путях, ведущих к Каспийскому морю или в глубь таинственного азиатского континента, повсюду — под навесами из верблюжьей шерсти, под сводами караван-сараев или в патио Исфахана, в берберских дуарах или в кочевьях монголов, повсюду — до подножья Тибета и до высоких плоскогорьев Эфиопии, — поэты, воспевавшие подвиги героев, рассказывали о Саладине, «истинном герое ислама»…

Между тем уже в первые недели 589 года от хиджры (1193 год) здоровье султана ухудшилось, и евнухи закрыли двери его покоев для посетителей, которые спешили в Дамаск, чтобы увидеть его и поприветствовать. Врачи категорически запретили ему покидать свою резиденцию, но Саладин захотел встретить в первые дни февраля 1193 года важный караван, идущий из Мекки, и отправился в холодную долину Барада, которая ведет в Дамаск. Он почувствовал сильное недомогание, когда ехал верхом, и его вновь сразила лихорадка. Он вернулся в Дамаск разбитый, едва держась в седле, и слег в постель с брюшным тифом. В субботу 21 февраля Баха адДин и два сына султана, Ал-Фадил и Малик ал-Афдаль, пришли навестить Саладина и нашли его в критическом состоянии. Когда султан впал в беспамятство, город погрузился в траур. Напуганные купцы закрыли на рынках свои лавки, опасаясь волнений, которые могли возникнуть из-за смерти Саладина. Ал-Малик ал-Афдаль, предчувствуя скорую кончину отца, приказал, пока гарем умирающего султана причитал во весь голос, передать в крепость правителю Дамаска и всем эмирам и курдским атабегам, присутствующим в городе, чтобы они присягнули ему на верность прежде, чем он «будет заседать в диване и возглавит трапезу» (ал-Имад). Вот эта составленная кади клятва: «Отныне я клянусь быть верным Саладину, пока он жив, и я буду поддерживать его правление, жертвуя ради него своей жизнью, своими богатствами, своим мечом и своими людьми. После него я с такой же преданностью буду служить его сыну ал-Афдалу и его наследникам. Клянусь Богом, что я буду повиноваться ему и поддерживать его правление, жертвуя ради него своей жизнью, своими богатствами, своим мечом и своими людьми. Я клянусь, что мои поступки будут соответствовать моей клятве, ибо Бог — свидетель моих слов. Если я нарушу эту клятву, я хочу, чтобы мои жены оставили меня, чтобы мои рабы стали свободны, и тогда я босой совершу паломничество в Мекку».

В среду 4 марта 1193 года в возрасте пятидесяти семи лет, после утренней молитвы, пока Аху Джаффер, имам Келласа, читал ему стихи Корана, Саладин испустил дух. «Мрак спустился на землю, когда звезда султана закатилась и исчезла в ночи 27 сафара. С его уходом потухли небесные светила и растаяли людские надежды. На смену благородству и великодушию пришли вражда и неприязнь…» (ал-Имад). Вот рассказ Мухаммада ибн ал-Кадесси: «В Багдаде о смерти Салах ад-Дина Юсуфа, сына Айюба, узнали в субботу 13 раби I (19 марта). Рассказывали, что вместе с ним в могилу положили саблю, которую он носил во время священной войны, — это посоветовал сделать его сын Ал-Фадил, — произнеся при этом следующие слова: «На эту саблю Саладин обопрется, чтобы войти в рай Аллаха». С помощью проповедника Дамаска Ал-Фадил омыл тело своего отца и завернул его в саван. Говорили, что спустя несколько дней после похорон великого султана кто-то видел во сне Мухаммада, окруженного своими последователями, спускающегося к могиле Саладина. Перед железной оградой, инкрустированной перламутром, перед шуббаком сошедшие с неба посетители опустились на колени. А в ночь смерти Саладина кто-то услышал в крепости голос, который произнес: «Этой ночью Юсуф покинет свою темницу», — эти слова перекликаются с изречением Пророка: «Этот мир — тюрьма для истинно верующего и рай для неверного». Саладин умер! Его душа вознеслась, и солнце исчезло на небосклоне. Меч ислама, который всегда грозил врагам нашей веры, вернулся в свои ножны. У земли нет больше горы, которая помешает ей задрожать, горы Каф, обеспечивающей устойчивость вселенной (Коран, гл. LXXVIII, стих 7). Потеряв своего защитника, Насера, ислам уподобился матери, оплакивающей своего единственного сына… Саладин умер, и нет ни одного человека, которого эта новость не ошеломила бы, которого она не поразила бы в самое сердце».

Истинный герой ислама умер в крайней простоте, оставив после себя сорок семь динаров и одну золотую тирскую монету. Его семья вынуждена была одолжить денег, чтобы покрыть расходы на его погребение, и кади Ал-Фадил подарил им парадные одеяния и саван. И все же два раза за свою жизнь, после смерти фатимидского халифа Ал-Адида и смерти атабега Нур ад-Дина, Саладин имел возможность обрести огромные богатства. Но он разделил между своими приближенными и солдатами сокровища халифа, который царствовал в Египте, и отказался оставить себе даже небольшую часть колоссального состояния Нур ад-Дина, отдав его все целиком в руки его сыновей.

Траур был всеобщим, ибо, как замечает Баха ад-Дин, после потери четырех легитимных халифов дело ислама не получало подобного удара. За упокой души Саладина были произнесены молитвы в мечетях Мекки и Медины — этой чести обычно удостаивались только халифы. И тело этого благочестивого воина до начала молитвы было перенесено в сады Летнего дворца. Спустя несколько лет он нашел наконец последнее пристанище в медресе ал-Азиза, возле Великой мечети, после чего его душа упокоилась с миром в святом городе Дамаске в свете славы, которая от века к веку только возрастала.

Вот что написал ал-Имад в своей книге, озаглавленной Утбой аз-Заманом «Милость мира»: «Когда султан умер в Дамаске, его сын ал-Афдаль долго искал место, где бы его можно было похоронить. Он посоветовался и приказал построить усыпальницу возле Масджид ал-Кадам, «Мечети Стопы», где было захоронено большое число мудрых и благочестивых законоведов. Ему напомнили, что, когда Саладин серьезно заболел в Мосуле в 1185 году, он просил похоронить его в Дамаске в южной части Майдан ал-Хаса, Площади Булыжников, так, чтобы его могила находилась на самом часто посещаемом пути, караванном пути, и чтобы все прохожие и едущие издалека путешественники могли бы помолиться за него, а войска, отправляющиеся на войну, проходили бы мимо его захоронения. Поэтому ал-Афдаль приказал построить могилу Саладина рядом с Масджид ал-Кадам и попросил позаботиться об этом Бедр ад-Дина Мавдуда, правителя Дамаска. Но год начала работ совпал с прибытием ал-Азиза, который осадил Дамаск и разрушил все то, что уже успели построить. Позднее, 15 декабря 1195 года, тело Саладина было перенесено в куббу (погребальную усыпальницу), прилегающую к мечети и построенную на месте дома, который принадлежал одному набожному человеку. Тело в куббу было перенесено мамлюками, евнухами и самыми близкими друзьями покойного, после чего оно было положено в могилу, и ал-Афдаль один вошел в мавзолей, где в течение трех дней и трех ночей молился над могилой своего отца». И сегодня в Дамаске можно посетить этот покрытый куполом мавзолей. Надгробный памятник был уже долгое время заброшен, когда император Гильом II. посетивший Дамаск в конце XIX века, навестил его и был поражен его ветхостью. Он приказал отреставрировать его и подарил серебряный светильник, на котором был искусно выгравирован его вензель и вензель султана Абдул-Хамида. Рядом с гробом Саладина находится гроб его секретаря Баха ад-Дина, его самого верного товарища. На западе от мавзолея посетитель заметит прекрасный турецкий фаянс XVII века, на котором сделана короткая надпись, напоминающая истинно верующим, что «Саладин освободил от неверных Иерусалим, третий святой город ислама после Мекки и Медины».

Владыка Египта, Южной и Северной Сирии, Палестины, Хаурана, Трансиордании, Джазиры, Месопотамии, Йемена, победитель династий Мардина, Зенгидов, Мосула, армян, тот, кто уничтожил фатимидский халифат к вящему удовольствию багдадского халифата, тот, кто навел порядок в делах сирийских атабегов, тот, кто отнял у франков Иерусалим и вел против них в течение двадцати лет беспощадную войну, оставил своим семнадцати детям кроме империи только сорок семь динаров и золотую монету! Ему не раз случалось испытывать недостаток даже в необходимом, и его казначею приходилось туго. Те из его сыновей, кого он не назначил ни на какие должности в силу их молодости, после смерти своего отца вынуждены были пойти на службу к своим братьям, дядьям или племянникам, которые грызлись друг с другом вокруг политического наследства Саладина как волки.

Саладин останется в истории ислама одним из самых выдающихся деятелей. В то время, когда Европа еще оправлялась от ужасного психологического шока, который она испытала в эпоху мусульманского нашествия, в то время, когда полуазиатская, полухристианская Византия, способствовала уничтожению в Малой Азии первых армий крестоносцев, приостановив таким образом стремительный натиск европейских народов, поднявшихся против ислама, на подмостках Истории появился Саладин — душа ислама, молодой, здоровый, энергичный. В этот особенно благоприятный момент для войны с христианством, уже несколько остывшим по сравнению с прошлым веком, он нарастил свое могущество. Религиозный идеал в этой борьбе, бесспорно, был на стороне Саладина. Окончательно изгнать христиан из Сирии, Палестины и их второстепенных фьефов в Месопотамии, представлявших угрозу Багдаду, резиденции халифата, — вот какова была задача царствования, которое было лишь длинной вереницей битв. Создать для последователей Мухаммада империю наподобие той, которую создали на Средиземноморье римляне, — вот каковы были устремления Саладина.

Айюбидский Египет и его морские силы являлись противовесом византийскому могуществу, напомним, что константинопольский флот потерпел неудачу возле Александрии и Дамьеты. После своей блистательной победы под Хаттином, открывшей ему дорогу на Иерусалим и Палестину, Саладин понял, что позиция христиан на Востоке скоро станет непригодной для обороны. Но именно тогда произошло значительное событие: Саладин, уже хозяин почти всего побережья, на следующий день после победы, которую болезненно восприняли в обеспокоенной Европе, потерпел поражение от горстки людей, закрепившихся на незабвенной скале Тира, которая станет базой медленной, но упорной франкской Реконкисты. С тех пор политическая судьба Саладина была предопределена. Главные события свершились. Отныне жизнь эмиров будет проходить в седле, без отдыха, без каких бы то ни было выгод. До осады Тира, до этого поражения, политическая деятельность Саладина продолжала все время расширяться. Он восстановил единство Сирии, и от Нила до Тигра империя Айюбидов от года к году только укреплялась. Саладин владеет тремя столицами: Каиром, Дамаском, Алеппо. В Багдаде его привечают, его даже немного побаиваются, в Мосуле, традиционном очаге восстаний против сирийцев, признают его власть. После Тира, после неудачи под Акрой, когда султан не сможет спасти мусульманский гарнизон, его политическая жизнь закончится. Ему придется вступить в переговоры с коварным английским королем, который, появившись в последний момент и не одержав блистательной и решительной победы, сможет тем не менее обращаться с Саладином, как с равным. И все же султан сумел потрепать ему нервы, затянув переговоры до знаменательного мира летом 1192 года, который был встречен с таким воодушевлением во всем мире. Следует заметить, что после Тира религиозное рвение Саладина только усилилось. Им овладело религиозное рвение. Он сам читал своим детям трактат, который Котб ад-Дин ан-Низабури составил специально для него. Когда он не мог присутствовать на торжественной пятничной молитве, он приказывал приводить имама прямо к себе; если он болел, он заставлял себя встать, чтобы прослушать молитву. Он всегда соблюдал пост. Когда ему приходилось проводить ночь в походной палатке, часовой, который охранял его, читал ему Коран. Несмотря на то, что франки постоянно получали под Акрой все новые и новые подкрепления, несмотря на то, что два короля отправились освобождать только что завоеванную им Святую Землю, а на Востоке разнесся слух, будто папа желает лично принять участие в крестовом походе против Саладина, письмо, которое султан написал халифу, чтобы попросить помощи, свидетельствует о его фанатизме: «Христиане постоянно получают новые силы, более многочисленные, чем волны на море, более горькие для нас, чем его горьковато-соленые воды. Когда мы уничтожаем их на земле, они вновь приходят с моря. Семя оказывается обильнее урожая. Эти враги Господа превратили свой лагерь в неприступную крепость. Наши союзники уже начинают уставать от этой долгой войны, и мы спешим попросить помощи у нашего Небесного Владыки. Бог, конечно, внемлет нашей мольбе из уважения к нашему властелину, повелителю правоверных. Папа франков налагает на христиан епитимью и десятину, он заставляет их носить траур до тех пор, пока гробница их Бога не будет освобождена. Но вы, в чьих жилах течет кровь нашего пророка Мухаммада, вы должны сделать в данных обстоятельствах то, что сделал бы сам Пророк, если бы он находился среди своего народа, ибо он доверил нас, нас и всех мусульман, вашим заботам. Ах! Дай Бог, чтобы ваш слуга был освобожден от тревог, которые его измучили! Он как никогда верит в Господа. Он ждет Его помощи. О мой Бог! Я заранее покоряюсь тому, что постигнет меня и моих товарищей, лишь бы это было Тебе угодно».

Фанатизм Саладина, как справедливо отмечает М. Зоберхайм в великолепной статье, которую он посвятил нашему герою в «Энциклопедии ислама», «проявился в основном только против крестоносцев, но не против каждого их них лично, ни против христиан, находящихся под его управлением, хотя, когда он пришел к власти, он поначалу следил за тем, чтобы распоряжения, касающиеся характерной одежды христиан и евреев, неукоснительно исполнялись. Он следовал тем же путем, что и Нур ад-Дин, и сумел выступить инициатором суннитской реакции на персидские тенденции шиизма в области архитектуры, литературы и протокола». В последние годы его царствования личные отношения между мусульманами и христианами улучшились. 29 марта 1192 года айюбидский принц ал-Малик ал-Адил в Акре был посвящен в рыцари английским королем, который тогда состоял в дружеских отношениях с его отцом Саладином.

Как государственный деятель Саладин предстает на страницах книги своего лучшего биографа Бахи ад-Дина (который долгое время был его секретарем до того, как отправиться преподавать в Алеппо) сувереном крайне педантичным. Он никому не позволял выносить решения по ходатайствам, обращенным к нему лично, он всегда находил время ознакомиться с докладами, которые ему посылали со всех концов его империи. Несмотря на крайнюю нужду в деньгах для ведения войны, он нашел способ снизить налоги. Любитель теологии, покровитель ученых, Саладин, кроме того, построил знаменитую крепость Каира и отреставрировал многочисленные памятники в Иерусалиме. Его справедливость была известна на всем Востоке: когда дела позволяли ему, он сам председательствовал в своем диване по понедельникам и четвергам в окружении своих кади, будь то в городе или в армии, и он рассматривал в своем суде дела как мусульман, так и христиан. Перед Саладином все были равны — и бедные, и богатые.

Благодаря своему великодушию и способности сострадать, он даже заслужил среди своего домашнего окружения репутацию малодушного. Его слуги нагло обворовывали его, а казначеи беззастенчиво грабили его казну, пользуясь тем, что Саладин не замечал этого или не придавал этому слишком большого значения. Этот вождь, победитель в стольких сражениях, не переносил вида крови, опасался своих эмиров и прощал им обиды, предпочитая сохранить их дружбу, выказывая свою доброту и щедрость. Когда часть эмиров открыто восстала против него во время осады Акра, Саладин, вопреки всяким ожиданиям, не дерзнул наказать их в назидание другим. Настоящим чудом было то, что он, не прибегая к насилию, не нарушая законы, не используя кинжал или яд, до конца своих дней оставался во главе мусульманской империи, которую он создал и укрепил за столь короткий срок, и что никто из его эмиров, сыновей, друзей, евнухов, мамлюков даже не помыслил о том, чтобы оспорить его титулы и права или заставить его исчезнуть во время одного из тех нескончаемых восточных пиршеств, в конце которых между пряными пирожками, сладкими пирожными и охлажденным шербетом исчезло столько государей и столько героев ислама…