Сбежавшая королева

Глава 2

Николай

На следующей неделе я отжимался в своей камере, когда охранник постучал по решетке. Физические упражнения помогали развеять скуку, и благодаря им мое тело стало храмом, отточенным жесткой дисциплиной, на фоне которого прежняя, молодая версия меня выглядела мягкой и слабой. Теперь я был по-настоящему сильным.

— Чернов, посетитель.

Я встал, вытер полотенцем пот с шеи и прошел мимо охранника, игнорируя его. В России я научился играть в тюремные игры. Там я не сотрудничал с властями, хотя и получил за это немало побоев. Я по-прежнему не ладил с ними.

За исцарапанным столом в приемной сидела дряхлая фигура. Возраст и нелегкая жизнь превратили Артура Голубева в сгорбленного старика, но я знал, что при необходимости он все еще может избить новобранца из Братвы. Артуру не нужно было доказывать свою физическую силу. Кроме того, он был известен своим талантом в обращении со взрывчаткой.

Он был vor, и ни один русский в тюрьме никогда не посмел бы бросить ему вызов.

— Николай, malchik, ты хорошо выглядишь, что не так-то просто, учитывая, чем тебя здесь кормят. — Артур улыбнулся мне. Его золотые зубы сверкнули в свете флуоресцентных ламп.

— Я вошел во вкус. — Я ухмыльнулся ему и расслабленно откинулся на спинку стула.

Артур отбывал срок дважды за время моего пребывания здесь. Присутствие старика приносил странное утешение. Он был единственным знакомым мне человеком, у которого было столько же татуировок, сколько у меня, но его татуировки были намного ценнее.

У него были наколки vora v zakone. Он ни перед кем не преклонял колени.

— Немудрено. Тюрьма подходит тебе, Нико, как и мне. Я видел твоего брата на прошлой неделе.

Это привлекло мое внимание. Кирилл был паханом Братвы Чернова, организации, которая управляла Нью-Йорком из Брайтон-Бич, исторически русского центра власти. Тем не менее, одна братва на фоне бесчисленного множества организаций на огромной территории Северной Америки мало что значила. Кирилл был умен. Он знал свое положение и должен был проявить уважение к такому человеку, как Артур. Статус vora — это знак глубочайшего уважения, а vory v zakone — это не та организация, против которой можно пойти.

— Надеюсь, он проявил гостеприимство, — сказал я.

Артур кивнул.

— Как и должен был. Твой брат — умный человек и хороший пахан. Нью-Йорк — сложная территория для удержания, и он хорошо справляется со своей задачей. Voram не приходилось вмешиваться туда со времен проблем с твоим отцом в девяностые.

Он говорил о нескольких особенно тяжелых годах, когда между братвой из Бостона и братвой Чернова произошло впечатляющее столкновение. Улицы обоих городов заливались русской кровью, пока не вмешались vory.

— Полагаю, в случае с Виктором и Кириллом, яблоко от яблони далеко упало, в отличие от меня.

Артур поднял бровь.

— О чем ты?

— О том, что мой отец был невежественным русским бандитом, а я почти уверен, что он посещал школу чаще, чем я. Кирилл — самый умный в нашей семье.

Я пожал плечами, как будто меня это не беспокоило, но на самом деле это было не так. У меня не было иллюзий по поводу того, кем я являюсь.

— Ты себя недооцениваешь, Николай. Ты произвел на меня сильное впечатление. Есть книжные умники, а есть уличные. Более того, не каждый мужчина понимает кодекс.

Кодекс. Артур говорил о кодексе воров. Vory v zakone, что в переводе означало «воры в законе» руководствовались своим сводом правил. Над мелкими склоками соперничающих братств возвышался особый титул, который vory давали человеку в знак глубочайшего уважения. Это была старая система, и, несмотря на многочисленные изменения и адаптации, данный титул оставался серьезной наградой.

— Я видел, как ты здесь правишь, как легко ты понимаешь правила, которые нигде не написаны. Voram нужны такие, как ты.

Теперь настала моя очередь молча смотреть.

Взгляд Артура переместился на мой тюремный комбинезон.

— Надеюсь, у тебя найдется место на этой доске с каракулями, в которое ты превратил свое тело. Я говорю сейчас о твоих звездах.

Звезды. Один из многих символов, наполненных смыслом в запутанной системе vorov. Нанесенные в разных местах, они обозначали различные должности в организации.

— Звезды? Я слишком молод.

— Ты слишком стар для человека с твоим опытом.

— Прекрасно. Я слишком психически неустойчив.

Артур рассмеялся.

— То, что ты признаешь это, опровергает недуг.

Я провел рукой по бритой голове. Щетина покалывала ладонь.

— Для меня уже слишком поздно, старина. Я просто хочу увидеть напоследок, как горит мир.

Артур долго смотрел на меня.

— А твой брат, его жена и дети? Если в семье будет vor, Братва Чернова станет только сильнее.

Я устало вздохнул.

— Кирилл более чем способен позаботиться о себе. Я не хочу заниматься всем этим дерьмом в Братве. Для меня эта жизнь закончилась давным-давно.

Артур бросил на меня критический взгляд.

— В тюрьме не дают таких прозвищ, как Palach тем, кто завязал с Братвой.

— Работа карателя не имеет ничего общего с делами Братвы.

— Тогда зачем все это?

— Чтобы накормить зверя.

Я усмехнулся Артуру, и старик вздрогнул. В последнее время такая реакция встречалась все чаще и чаще. Я был бездной, в которую никто не хотел заглядывать слишком глубоко.

— Вот. — Артур протянул мне книгу. — В твою коллекцию. — «Братья Карамазовы» Достоевского. — Я подумал, что это уместно.

Я улыбнулся и взял книгу, проводя пальцем по названию. Классика, которую я уже читал, но с удовольствием перечитал бы снова.

— Благодарю. Я откажусь от продвижения, но спасибо за предложение, — тихо сказал я.

Артур громко вздохнул.

— Ты говоришь как гребаный политик. Что ж, увидимся, когда ты выйдешь. Уверен, ты сможешь выкроить время между сожжением мира и возвращением в тюрьму, чтобы угостить старика выпивкой.

— Мне нужно свести счеты. Я найду тебя после.

Артур нахмурился.

— Почему я сомневаюсь, что это произойдет?

Потому что ты слишком хорошо меня знаешь. Я просто пожал плечами, наблюдая за тем, как старик поднимается и направляется к выходу. Затем обвел взглядом остальную часть комнаты для посещений.

Она не изменилась за семь лет. Все тот же стол у окна — тот самый, за которым мой брат нанес смертельный удар по моему рассудку.

Это было быстро, если это хоть как-то поможет. Ее больше нет, Николай. София Де Санктис мертва.

Он вонзил в меня нож и оставил умирать. Словно грузовик сбил меня на перекрестке, и я лежал на дороге, истекая кровью. Я застрял в этом моменте и не знал, как вернуться в реальность. Я не лгал старине Артуру. Мне больше не было дела до окружающего мира. Я не был заинтересован в том, чтобы начинать все сначала или открывать новую страницу, о чем мне твердили здешние психотерапевты. Если бы они могли заглянуть в мою голову, то никогда бы не выпустили меня на волю.

Я планировал наблюдать, как горит мир, и греться в пламени.

Меня ждал ад, и я, черт возьми, не мог дождаться возвращения домой.

Вернувшись в камеру, я добавил подарок Артура в свою драгоценную коллекцию. Все книги в мягких обложках на маленькой полке я перечитывал бесчисленное количество раз. Каждое слово врезалось мне в память. Иногда герои книг казались мне более реальными, чем люди, которых я когда-то знал. Кроме нее. Она всегда будет для меня самым живым существом, даже если теперь она всего лишь призрак.

Мысль о том, чтобы стать vorom, пронеслась в моем беспокойном мозгу. Для меня стало неожиданностью оказаться избранным. Это была высшая награда, на которую мог рассчитывать такой человек, как я. Необразованный, жестокий преступник с послужным списком, похожим на досье серийного убийцы. Я плюхнулся на кровать и уставился в пустоту. Брэн уехал, его выпустили несколько дней назад. Я последую за ним через пару недель. Без него в камере было чертовски тихо. Я больше не любил тишину. От нее крики в моей голове становились только громче.

Я поднял взгляд на потолок, где были приклеены несколько вещей. Мои сокровища, если это слово было применимо к столь скудной коллекции.

Фотография Молли Черновой, моей невестки, с двумя маленькими детьми. Мой внушительный брат стоял позади них, его рука лежала на плече Молли. Они были единственной оставшейся у меня семьей в этом мире.

Затем черно-белая газетная вырезка. Из некролога. Я не потрудился оставить слова под фотографией. Антонио Де Санктис не смог бы написать некролог для своей дочери, даже если бы от этого зависела его собственная жизнь. Он никогда не знал ее. Никогда не заботился о том, чтобы попробовать узнать.

София. Моя lastochka.

Качество снимка было ужасным. Он был слишком зернистым, чтобы его можно было разобрать, если только не расфокусировать глаза. На фото она не улыбалась, а просто смотрела сквозь объектив камеры, прямо на меня. Каждую ночь я часами смотрел в ответ, позволяя своему разуму блуждать по коридорам прошлого.

Моя маленькая lastochka с обрезанными крыльями, которая, в конце концов, умерла в своей клетке.

Ее смерть лишила меня тех крох здравомыслия, которые у меня еще оставались. В тот момент все перестало иметь смысл и уже не вернулось в нормальное русло.

Я всегда знал, что я проклятый человек. Меня оказалось недостаточно, чтобы моя мать хотела жить, и у меня не хватило сил защитить мою lastochku. Жизнь была ужасом, тошнотворным шоу уродов.

Я хотел покончить с ней. И скоро я так и сделаю.

Сначала, мне нужно было свести счеты.

Вначале я отомщу. Это было единственное, что приносило мне хоть какое-то успокоение.

Насилие — это все, что у меня оставалось. Бушующий внутри меня хаос затих лишь однажды в жизни, рядом с ней, моей маленькой lastochkoy, и теперь ее не стало. Никогда больше не будет тихо.

Я научился жить с бурей внутри себя. А люди научились бояться ее, что довольно разумно. Та часть меня, которая была здравомыслящей и рациональной, умерла вместе с ней. Всё, что осталось, — лишь пламя безумия.

Это единственное, что согревало меня.

Единственное, что у меня было.