Шиза, Хром и всякая хтонь

Спокойной ночи, малыши!

– Там! – Бабай, влетевший в комнату, дышал как олимпиец после рекорда. – Бабка!

– Что – бабка? – Шиза нехотя оторвался от телефона.

– Вены режет!

– К-кому? – хохотнул Шиза, но по лицу Бабая понял, что не до шуток. Вскочил и побежал следом за очевидцем, влетая на кухню, уже готовый к худшему. Однако бабка Фрося, живее всех живых, промокала салфеткой затягивающийся на глазах порез на руке.

– Куда побег, малоумный? – обратилась она к белому, что для того было противоестественно, Бабаю. – Говорю ж – все по рецепту, как положено. Две столовые ложки крови, одна соли морской… Морской нема, взяла йодированную нашенскую. Мы ее сейчас, оп, в баночку и на мороз на часок…

– Бабка, ты чё т-творишь? – Шиза обращался к ней уже по-свойски, как будто полжизни в их семье прожил.

Та цокнула, закупоривая добытый из неизвестно каких закромов пузырек из-под марганцовки, внутри которого проглядывалось противно-темное. Черный кот, нырнув под длинную бабкину юбку, принялся тереться так, словно хотел высечь искру из ее деревянной ноги. Если нога, конечно, была б деревянной.

– Ты вот стриженая башка – дай пирожка! – Непонятно как дотянувшись, бабка ткнула острым пальцем в лоб, прямо в середину челки, и Шиза недовольно пригладил волосы. – Ничего не чуешь, а лезешь. Вона цыганчонка отправляешь волку в брюхо, а как он там будет, ты подумал, а? Посмотри на него – в него плюнь, пришибешь насмерть!

– Да ну что вы тоже из меня немощь совсем делаете, баб Фрося, тем более я сам вызвался, – оскорбился Бабай, а Шиза хмыкнул:

– Он у-у-умнее, чем к-кажется.

Бабку это не убедило. Шаркая тапками, она открыла форточку и вывесила наружу пузырек на длинном шнурке.

– Кровь моя убережет его похлеще вас. Схоронишься под кустом каким – не найдут, а если схватят – так не удержат, – пояснила она и деловито засуетилась, прибирая со стола и отпихивая кота ногой. – С утреца на шею пущай повесит. До обеда точно не рассосется.

– Сп-пасибо, – выдавил из себя Шиза, и она снова цокнула, только уже одобрительно.

Бабка была в курсе, что утром они поедут вызволять «белобрысенького», и поначалу возмущалась, что Яр двинет вместе с ними. Мол, сами погибайте, а внучка не дам, грудью лягу. Скандалила с Яром, потом сказала, что тоже отправится со всеми, и, получив отказ, опять скандалила.

– Дайте мне пять минут, – сказал Яр, выпроваживая всех из кухни.

За дверью стало тихо. С бабкой Яр шушукался долго, но все равно убедил ее, что он взрослый и сумеет постоять за себя. Тем более что им, «сосунам», куда проще, чем остальным, в случае чего. Но Шиза за него и не переживал – и правда выкрутится, Бабай тоже, Винни так вообще в замес не попадет, ее дело ждать всех на «уазике» и дать по газам, когда нужно. У него все было просчитано. За себя Шиза не переживал никогда: до смерти не убьют, он живучий, как бродячая собака. И такой же злой. Немного стремно перед Олей, что без ее согласия решился на такое непростое и рисковое дело, но когда она узнает, ради чего, то, конечно, поймет. Она из тех, кто сама за своих на смерть пойдет без раздумий. В этом они тоже похожи.

До самого конца Шиза не оставлял попыток добиться от Хромовой барабашки помощи. Тряс шкатулку с балериной, открывая-закрывая и морщась от надоевшей уже музыки, стоял у шкафа, глядя внутрь, потом – в ящик стола, приказывал отдать оружие, но ничего не происходило. Оставшись один, он даже опустился на корточки перед ящиком, погладил его и попросил:

– Б-братан, ты же п-понимаешь, что Васю зам-м-мочат?

Ящик выдвинулся. Поверх кулька с вечными конфетами лежала пожелтевшая газетка, притащенная из неизвестности. Шиза уперся взглядом в заголовок статьи: «„Я не могу“ – отрицательные аффирмации влияют на нашу жизнь».

– Понял, – вздохнул Шиза.

Видимо, буфет не мог помочь по своим, метафизическим причинам. Вася вроде бы говорил, что на больших расстояниях барабашковые способности не работают, а шкафчик на вокзале был уже слишком далеко и как будто в прошлой жизни. До последнего Шиза искал другие варианты добыть хоть что-то. Списался со знакомым, тот со своим, тот еще с одним, и наконец ему подсуетили цифры парня, который имел прямой выход на поставщика, однако ничего не вышло: барыги не было в городе на все праздники, и «два, желательно три, мешка строительного песка» Шизе никто продать не мог, даже за большие деньги. На стрелу впервые за всю его взрослую жизнь он должен был ехать без ствола, и это было – как ехать без трусов.

– Макс. – Подошедшая Винни положила руку на его плечо, а потом села рядом и уткнулась лбом ему в шею. – Я тоже очкую. Но ты его вытащишь – это же ты.

– Ага, как Лешего с Т-Толяном, – сказал Шиза, глядя в стену перед собой.

– Тебя там не было. И меня. И если бы не ты, не было бы и Антошки. Макс.

– А?

Винни потерлась лбом о его шею, как делала в детстве, когда они сидели у медпункта, куда приезжала комиссия на осмотр. Мальчики – отдельно, девочки – отдельно, но она все равно умудрялась прибегать и сидеть вот так, пока ее не находили и не тащили обратно в другую очередь. С ее слов Шиза знал, что с девочками там делают какую-то стыдную херню – заставляют снимать колготки и щупают холодными пальцами в перчатках. Винни этого всегда боялась, даже больше, чем тетку, которая засовывала в ухо прибор, похожий на дудку. Воспетки думали, что она обязательно снюхается с ним, Шизой, потому что всегда прибегала именно к нему, но прогадали – залетела она от Беса. Но привычка прибегать к Шизе в моменты страха перед будущим осталась, пока они не стали совсем взрослыми и не обзавелись общим домом и бизнесом. И вот снова она тут, цепляется за него, а он не может от всего сердца сказать ей, что все будет хорошо.

– Все, н-не ссы, – когда пауза затянулась, произнес Шиза, потрепав ее по макушке и легко отталкивая от себя. – Если буду под-дыхать, то обещаю п-пристрелить Васю раньше – чтоб эти п-потом… не гиенили.

Винни усмехнулась, и Яр, вошедший в комнату сначала с улыбкой, увидел ее руку на колене Шизы и резко насупился.

– Там, это, бабка плов сготовила, узбекский. И драников, – кивнув на выход, он сам испарился из комнаты за секунды, а Шиза понимающе посмотрел на Винни:

– Иди, у-утешай.

– Блин, почему мужики такие сложные, – проговорила она, вставая. – Сама придумала, сама обиделась… Яр! Солнышко! Мы уже с утра с ним потрахались, все нормально, ты не помешал!

Шиза Яру не завидовал – если бы его так подстебывали, когда он ревновал, то точно навел бы какую-нибудь суету в своем стиле. Хотя Винни могла так же щедро раздавать пряники, как и кнуты, поэтому за ужином Яр сидел довольнее Васьки, которому перепал целый драник. После ужина он налил в термос горячего кофе, собрал в пакет оставшиеся драники, накромсал туда же колбасы и сообщил, что готов. Бабка перекрестила их в дверях, а потом пожелала, чтоб Перун подрал тех, кто их тронет. Винни осталась с ней одна – ее делом было приехать с утра раньше всех к другому выбранному месту и ждать. Бабай вышел с Шизой и Яром, но отделился сразу от ворот, потому что его задачей было найти машину для финта в заброшке. Под словом «найти», конечно, подразумевалось «одолжить», а еще точнее – угнать для дела.

«Заброшка» – так Яр назвал пустую коробку из бетона и арматуры, которая задумывалась больницей, потом детдомом, потом чем-то еще, но так и не стала ничем из перечисленного. Разве что пристанищем для алкашей и любителей поторчать без помех. Оказавшись внутри, Шиза с отвращением переступал через разбросанные под ногами инсулиновые шприцы и закопченные столовые ложки. Гнутые пластиковые бутылки и обычные, от водяры, имелись в еще большем количестве. Конечно, если идти в глубь здания, то там должно быть чище, но туда никто не ходил, незачем. Сам Шиза приперся сюда потому, что опасался двух вещей: что люди Сократовича устроят засаду раньше, чем они, на случай непредвиденного; и что их следы будут слишком заметны на ровном, чистом снегу вокруг и ветер не успеет занести их, потому что после полуночи прогноз обещал безветренность, отсутствие осадков, а наутро еще и солнце. Шиза прислонил прихваченную из арсенала Яра биту к стене, выбрал себе угол, куда не задувало и где было чище, чем везде, и достал сигареты.

– Не рано мы пришли? – поинтересовался Яр, поднимая воротник куртки.

– Да п-похрен, – вздохнул Шиза с какой-то небывалой легкостью – тут, на месте, его вдруг начало отпускать. Как будет – так будет. Он постарается только, чтоб прошло нормально. – Мож, рано. Но т-точно п-первее, чем они.

Ночью, само собой, дубак врезал нешуточный, но кофе из термоса и костер из досок в глухом углу тоже нехило спасали. Спать, как ожидалось, не хотелось, слишком нервно было. Говорить – тоже, но Яр, который все никак не мог удобно разместиться на перевернутом ящике, что приволок спустя полчаса отсутствия из недр бетонного монстра, все время бросал на Шизу нерешительные взгляды. Будто хочет что-то спросить и все никак не разродится. Шиза, кое-как устроившийся на похожем ящике, поднял ладони выше, к огню:

– Мы не вст-т-тречались. И д-даже не т-трахались. Харэ у-уже меня сверлить.

– Я не совсем это хотел узнать, – вздохнул Яр слишком облегченно для того, чтоб это было правдой. – Просто вот Вася, да… Вроде как хрень же – нагадал ей суженого, а это я. И она как-то сразу ко мне потянулась, и я к ней, как будто так и должно быть, как будто все вот правильно, чуешь? А я к таким, как она, раньше и подкатить боялся. С ней как-то все по-другому.

– С нами всеми всегд-да все п-по-другому. Сначала б-были только мы. Ну, еще д-двое были. П-потом, б-буквально на д-днях вот, Вася нарисовался. Д-думали, он т-тоже м-мудила. Но нет. П-привыкли даже уже. И что ни скажет – все сбывается. Так что т-ты ему верь. П-правду он говорит.

– Я верю.

– Вот и не суетись. Ха-ароший он м-мужик, свой. И Дип там… Поэтому мы за них и впи-писываемся. И за тебя впи-п-пишемся, если надо б-будет.

От мыслей о Дипломате стало тошно. Васю жалеть не хотелось, он, типа, как лев, что ли, которого гиены затравили всей стаей – второй раз за вечер Шиза сравнивал шаражку Сократовича с этими животными. А вот Дипломат на льва не тянул. У него из сильных сторон только подвешенный язык – что толку от таланта договариваться, если рот заткнули или вообще этот язык отрезали? Долбач. Сколько раз ему Шиза говорил – ходи в спортзал, хоть на беговой дорожке пыхти, чтоб, если что, дыхалка не подвела. Нет же, придурь, сидел за компами своими. Сильно ему сейчас это помогает?

Шиза прикрыл глаза, пережидая приступ бешенства, в которое намертво впаялось желание схватить этого долбача в белой рубашке за шиворот и прижать к себе.

– Эх, куски от колбасы отчекрыжил, конечно, – услышал он голос Яра и уставился на руку, протягивающую пакет, в котором угадывались бабкины харчи. – В рот не влезет.

– И не такое влезало, – фыркнул Шиза, вспоминая как-то раз на спор запиханные хот-доги.

Неизвестно, что бабка натерла в свои картофельные котлеты помимо картошки, но тоска отступила, и дальше неторопливый разговор за жизнь потек куда более плавно. Хватило их с Яром часа на два, потом часы до рассвета стали бесконечными, словно время утекало медленнее, чем должно было. Шиза смотрел на экран телефона, и ему казалось, что цифры не меняются.

Около четырех утра он затоптал тлеющие угли, докурил последнюю и стал выглядывать в окно, высматривая признаки жизни. Никого. Видать, Сократович так в себе уверен, что не перестраховывался. Было тихо, как в гробу, только один раз громко каркнула ворона, чем напугала Шизу до мурашек на спине.

– С-сука, – тихо сказал он и поежился.

– Винни выехала, – произнес Ярик, который с ней переписывался всю ночь, и Шиза показал ему большой палец.

Движуха началась в назначенное время, когда уже давно рассвело. «Гелик» подкатил, скрипя снегом, к зданию. Из него сначала вывалились два братка, затем самый здоровый вытащил с заднего сиденья кого-то, отдаленно знакомого, и Шиза с удивлением узнал Дипломата, тощего, как вешалка, согнувшегося и с заклеенным глазом. Вторым Шахтер лично вытолкал Васю, и в этот момент с другой стороны подрулила убитая «Приора». В ярком утреннем солнце, которое слепило больше, чем грело, все это казалось ненастоящим, и почудилось, что даже если сейчас по снегу начнет растекаться красное, Шиза не двинется с места. Так и будет смотреть, как фильм Тарантино.

– Сейчас? – сглотнув, спросил Яр. Он сидел рядом с ним на корточках у окна и поглаживал на коленях обрез трубы.

– Минут п-пять у т-тебя, – сказал Шиза, у которого сердце начало биться где-то под кадыком. Такое с ним бывало и раньше, перед спаррингом с партнером другой весовой категории. Чисто адреналин – повезет или сразу уложат, но страха там не было. А сейчас страх примешивался, но Шиза не боялся, что уложат – боялся не оправдать надежд на самого себя. Вместе с Яром он бесшумно выбрался из окна с той стороны, где их видеть не могли, а потом вдруг тот исчез, как будто и не было. Шиза, присев, опустился ниже и подобрался к краю бетонного блока, заваленного строительным мусором.

– Мне кажется или на фото у тебя харя другая была, а, молодой человек? – услышал он голос Шахтера, и Бабай затараторил что-то, умудряясь еще и заикаться.

Шиза в это время смотрел на стоящих коленями в снегу Васю и Дипломата и почти не отдавал себе отчета, как кулак сжимался и разжимался на рукояти. Минуту-две, пока Яр протыкал колеса прихваченным из дома ножом. Но вот кулак снова сжался на рукоятке биты, когда один из братков, тот, что стоял ближе всех и за спиной Шахтера, упал и захрипел, держась за горло. Со стороны выглядело так, будто он сам ползет за машину, но Шиза догадался, что Яр в этот момент душил его обрезом, пока его жертва не перестала дергаться и наконец не свалилась башкой в снег под колеса. Шахтер коротко рявкнул, приказывая что-то, чего Шиза уже не слышал, потому что подбегал к другому братку и размахивался, чувствуя, как бита тяжелеет в руке. Будто сама рвется в бой. Через секунду на бритый затылок она опустилась со звуком, знакомым Шизе по бурной юности, когда все разборки шли за гаражами и пушек ни у кого не было, зато была потребность отвоевать свое место в жизни.

– Стоять, мразь! – заорал Шахтер, направляя дуло не на Шизу, а на Бабая, который не успел отпрыгнуть за «гелик». – Я с тобой по серьезке, как взрослый со взрослым, а ты меня как лоха хотел развести?

– П-почему хотел, – Шиза снова взял биту двумя руками. – Я т-тебя уже развожу. Как лоха.

Шахтер перевел пушку на него. Сбоку хрустнул снег, что значило – Яр тоже готов, но Шахтер заорал еще громче, чем до этого, целясь в Васю, который вдруг, перекатившись вбок, воткнул нож ему в голень.

– Ах ты, гнида!

Все происходило как в замедленной съемке. Шахтер развернулся, направляя пушку Васе прямо в лоб, и почти нажал на спусковой крючок. Но Яр оказался раньше, выбил волыну из его руки обрезом, и Шахтер осел на снег. Шиза бросился к Васе, чтобы поднять того на ноги, а Бабай, дрожа, как щенок под дождем, все это время вообще не мог сдвинуться с места. И, пока Шиза оттаскивал Васю, даже не дернулся, когда Шахтер вдруг резко сел и сунул руку под распахнутую куртку.

– Валите! – заорал Дипломат, успевший отклеить скотч со рта, и бросился на него. Такого тона от него Шиза никогда не слышал. – Сейчас вторая тачка приедет! Валите! Мы и так сдохнем!

Несмотря на внешнюю беспомощность, руки Шахтера с пистолетом он прижимал к земле цепочкой от своих браслетов отчаянно и крепко, пока тот, хрипя, старался вырваться. Шиза понял – секунда-две, и тот вырвется, и тогда Бабай, который точно не успеет пригнуться, получит пулю в башку. А если медлить еще дольше, то прибудет помощь, и не уйдет уже никто. Шиза взвыл от безысходности – натурально взвыл, а потом подхватил Васю под руку и потащил, свободной рукой сгребая за собой Бабая. Яр взялся с другой стороны, и вместе они завернули за угол заброшки, уходя через сугробы дальше.

– К-корыто? – Шиза обернулся на Бабая.

– Не поедет, провода оборвал.

Хотелось вернуться и раскрошить зубы Шахтера в труху, а еще лучше – воткнуть нож повыше ноги, в голову, например. Чтоб глаз за глаз. Но Дипломат выглядел таким решительным и отчаянным, что ничего не оставалось, кроме как его послушаться. А еще под боком полупридушенно, как зомбак, с заклеенным ртом сипел Вася. Шиза не знал, что с ним случилось и сможет ли вообще ему теперь помочь, но был обязан.