Шиза, Хром и всякая хтонь

Эпилог

Дядька еще долго допытывался у Хрома, куда же все-таки делся Шибанов, но Хром не знал, как ему объяснить. В поселке нашли его куртку и куски одежды, но ни тела, ни следов каких-то не нашли. Местный мэр отложил дело до весны, сказал, что как река вскроется и снег чуть сойдет, может, и найдется возмутитель спокойствия. Оставшиеся живыми по Машенькиной милости братки свалили сразу, пока их не успели взять за жопу, а Дядька все продолжал благодарить Хрома за то, что тот его жопу от лишних проблем освободил.

– Не знаю, как ты это провернул, – сказал он, встретив Хрома в аэропорту Волгограда, – но должен буду. Нельзя мне такое говорить, но без него городу только чище.

– Ты, главное, за собой подмети, – фыркнул Хром.

Дядька посмотрел на него вдруг с какой-то особой теплотой и сожалением.

– Батя твой тобой бы сейчас гордился. Непрогибаемые Хромовы. Жаль, в то время он один такой был, непрогибаемый.

В груди вдруг что-то больно кольнуло, как осознание большого и важного, Хром кашлянул, схватившись за бок, но ответить ничего не успел, его опередили.

– В-времена м-меняются, дядь, – бросил Макс, щурясь на яркий дневной свет после очевидно непривычных Красноярских сумерек.

Дядька проводил их до пригнанной Бабаем на стоянку красной «камрюхи» и пообещал, что никому из шайки предъявлять за что-либо не будут.

– Превышений это не касается! – крикнул он вслед уже еле слышно, когда Макс дал по газам, направившись мимо дома туда, где сейчас их ждали больше всего.

К больнице приехали раньше Винни с Бабаем, который занимался налаживанием дел в мастерских, пока Хром с Максом пару дней приходили в себя, потом еще пару дней ждали летной погоды в гостинице Дудинки и добирались обратно на Большую землю. Сидеть в машине не хотелось, а шататься по улице было холодно. «Не май месяц, емана», – как сказал Макс. Поэтому ждать решили в холле. На входе на Макса наехала тетка из охраны:

– Бахилы надеваем, для кого написано! Вещи в гардероб сдаем, вы к себе домой пришли или в государственное учреждение?

– Х-хорошо, к-командир, бахилы сд-ды-даем в гардероб, вещи н-надеваем, – кивнул тот и потянулся к заранее заготовленным синим мешочкам в специальной корзине у входа.

Раньше бы он послал тетку туда, откуда не возвращаются, или выдал направление к стоматологу. Как минимум и Хрому бы пришлось урегулировать конфликт на стадии зарождения. Сейчас было спокойнее – Макс редко повышал голос даже в выяснении рабочих моментов. Все время казалось, что он сорвется или начнет скалиться, как обычно это делал, но ничего не происходило – Шиза так делал. А от Шизы осталось только заикание, желание постебать ближнего и любовь ко всему, что любила Оля. От Оли тоже многое осталось. Даже слишком многое, как теперь казалось Хрому, но материального – так мало, что Максу это, кажется, давалось труднее всего.

– Незап-п-планированная бы-беременность – это п-плохо, Вася, – произнес Макс, пялясь на плакат с младенцами у окошка регистратуры. – Будь ак-к-куратен.

– Да не встречаемся мы, – вздохнул тот, поняв намек на Машеньку, от которой пришло сообщение, пока они ехали.

– Ну она ж т-тебе пи-пишет постоянно.

– Ну я же не отвечаю.

Тот выгнул бровь:

– Ды-аже к-когда сь-сиськи шлет?

– Да не шлет она! – возмутился Хром. Возмутился, конечно, тем, что Макс, очевидно, пропалил его телефон без спросу.

– Она т-тебя п-п-продавит все равно. И н-нагнет.

– По себе людей не судят, говорю раз в десятый.

– Т-тебя п-просто ни разу не ф-френдзонили, а-а-аткуда тебе знать.

– На картах погадал.

Макс, удовлетворенно дернув уголком губ, поднял руку, собираясь по привычке сунуть в рот пальцы, и Хром сказал:

– А Оля все видит.

– Да блин! – тихо возмутился Макс, но ногти грызть в итоге так и не стал.

Винни влетела в холл запыхавшаяся и в криво намотанном шарфе, как любой сильно спешащий человек, была поймана охранницей и, пока она натягивала бахилы, в нее чуть не врезался Бабай. Расквитавшись с бахилами, вместе они подошли к Хрому с Максом, и тот присвистнул:

– Б-боевой раскрас амазонки оп-пять в м-моде?

– Он всегда в моде, – ответила Винни, моргая длиннющими ресницами, а Бабай пояснил:

– Ярик же сегодня приезжает, забыл? Я ее в салоне ждал еще, все журналы про ноготочки прочитал.

– Ноготочки это святое. – Хром покосился на Макса, и тот виновато спрятал руки в карманы, но сразу насупился, тут же предложив перестать трепаться о фигне и идти уже к Антону.

В палате было пусто и пахло подогретым супом, как и во всей больнице. Антон сидел на кровати, вытянув поверх одеяла ноги в шерстяных носках. При виде Макса лицо его расцвело и порозовело, он завозился, собираясь встать, но дылда плюхнулся на край кровати и приказал:

– Не дь-дергайся, тебе еще н-неделю положено лежать и в па-а-атолок плевать.

– Я не плюю в потолок, – возразил Антон. – У меня завтрак, обед, полдник, ужин, процедуры, ванна. В потолок не плюю.

– Да мы поняли, – улыбнулась Винни. – Ты человек занятой. Вот, тут я курицу запекла, как ты любишь. И зефир купили, – она поставила сумку на тумбу и принялась вытаскивать из нее свертки. – Книжки, блокнот.

– А мандалы? – Антон заглянул в сумку, но Хром сообщил:

– По вопросам мандал это к Максу.

– Иди в с-сраку! – тихо прошипел тот, но все же достал из внутреннего кармана куртки несколько свернутых в тубу тонких раскрасок. Правда, отдавать не спешил: если Антон залипнет, то пообщаться нормально не получится. – Сдались ть-тебе эти манд-д-далы, лучше бы ч-чебурашек каких малевал.

– Полезно, – Антон постучал по голове пальцем, – для мозгов.

– О, значит мне тоже надо мандибулы эти, – заинтересовался Бабай, и Макс ожидаемо фыркнул:

– Ть-тебе не поможет. Т-тоха, мандарины б-будешь?

Антон съел свой мандарин только после того, как Винни очистила все белые ниточки: он недавно нашел статью в интернете и считал, что ими можно насмерть подавиться. Хром смотрел на него, не в силах представить, что Антон, такой громкий и розовый, тоже мог сейчас лежать рядом с Толяном и Лешим, которых они недавно навещали, хотя и без Дипломата, потому что тот до сих пор торчал в больничке более узкого профиля, подлечивал голову и все остальное разом. На него Макс не пожалел семейных сбережений. Наверное, думая об этом, Хром сильно загрузился, потому что Антон протянул ему голый будто, непривычно оранжевый мандарин без единой белой ниточки и улыбнулся.

– Ты тоже белый, но ты не сделаешь плохо, – сказал тот. – Там так сказали. Где много всего.

– Там – это где? – спросил Макс, и Антон пошевелил ногами в носках:

– Где большая вода. Где все. Вы будете раскрашивать?

Без способности слышать и видеть не столько слова, сколько то, что за ними, общаться с людьми Хрому было трудно, он этому будто заново учился. Каждый раз, когда ему начинало казаться, что не справится и уйдет либо в запой, либо в отшельничество, он вспоминал Макса и понимал, что это когда-то пройдет. Макс же справлялся, значит, и у Хрома получится быть обычным. Ну, почти – буфет поддерживал как мог. Да и на картах Хром по-прежнему гадал, как и до камня, который теперь, безвредный, как гриб Рудольф, обитал в коллекции Павла Павловича. Официально какой-то там метеорит, но внук этнографа назвал его Николаем, в честь Коперника.

Хром глянул на рисунок птицы, сложенный из завитушек, черточек и загогулин, которые старательно обводил Антон, и ему показалось, что красно-зеленый узор сейчас перетечет со страницы на страницу, как раньше было на ковре. Однако птица все сидела неподвижно на листе, и он покачал головой:

– Не, у нас так красиво, как у тебя, не получится. Мы не будем раскрашивать, лучше посмотрим.

Как все ушли, Антон вряд ли заметил, потому что снова упал в свой мир и ничего вокруг, кроме фломастеров и линий на бумаге, уже не замечал. Винни поцеловала его в висок и вышла предпоследней. Закрывая дверь, Хром вдруг напрягся, гадая, правильно ли он понял смысл фразы, тихо адресованной раскраске:

– Нельзя шевелиться! Я еще перья не докрасил.