Синтез

Глава 48

С крыши азотной станции был очень хорошо виден главный корпус, практически весь, — кроме того, что интересовало Гедимина. Специалисты «Вестингауза» работали внутри, под крышей реактора, наружу не проникало ни звука — сарматы постарались с изоляцией. Гедимин, в третий раз за день выбравшийся на крышу азотной станции посмотреть на главный корпус, чувствовал себя очень глупо, но удержаться не мог. Он с тоской посмотрел на закрытые ворота и двоих охранников в тяжёлых экзоскелетах. Нечего было и думать пройти внутрь — охрана заранее взяла чертежи главного корпуса и разместила посты везде, где мог пробраться посторонний, а там, где можно было пройти ползком, были поставлены заглушки. Даже вентиляционные трубы находились под постоянным присмотром дронов-наблюдателей.

— Эй, атомщик! — Константин, тихо поднявшись на крышу, тронул сармата за плечо. — Хватит сюда лазить. Третий раз за сегодня. Про вчера и позавчера вообще молчу.

— Сейчас, — буркнул Гедимин, пересчитывая дроны над крышей. «Это наша станция. Почему там всё время лазят макаки?!» — он сердито сощурился и, отвернувшись от закрытого здания, спустился в люк. «Я хочу построить свою станцию. Без мартышек. Чтобы никто не лез под руку.»

…Над озером разносились разочарованные вздохи, сердитое фырканье и приглушённые ругательства. Гедимин остановился на краю аэродрома. Солнце уже садилось, над взлётными полосами загорались фонари, и в их свете было видно, как потемнел, вздулся и покрылся трещинами озёрный лёд. С закатом похолодало, но растаявший снег на крыше клонария ещё не успел стечь; с неё капало. Одна из самок на берегу подобрала кусок льда и бросила в одно из тёмных пятен. Поверхность с громким треском просела, узкие трещины стали шире.

— Ничего не выйдет, — сказала она, подбирая с земли что-то продолговатое, завёрнутое в ветошь. — Гребучая оттепель!

«Странная погода,» — Гедимин спустился к кромке льда и слегка надавил на неё. Ему под ноги выплеснулась вода.

…«Ну что я могу вам сказать, коллега? Пожалуй, ничего. Энтони Рохас получил ваше кольцо. Вашу приписку я показывать ему не стал. Постарайтесь впредь не дарить на Валентинов день никаких подарков тем, с кем вы… хм… не собираетесь спариваться. Ваше незнание традиций вполне понятно и простительно, но Рохас до сих пор озадачен и сердит… и это ещё посылка пришла на два дня раньше! Я тронут такой заботой о нашем коллеге, но выглядело это очень странно (вы не в обиде?).»

Гедимин озадаченно мигнул, перевёл взгляд со смарта на дверь, но вспомнил, что в комнате Кенена ещё не зажёгся свет, и искать его придётся по всему городу. «Ничего не понимаю. Я хотел помочь. У него теперь есть кольцо. При чём тут спаривание?!» — он недоумённо пожал плечами и продолжил чтение.

«Если бы я взялся за это письмо два дня назад, оно было бы посвящено коллеге Роберту и его крысам более чем полностью. Хотя опыты над различными материалами не прекращаются, основной поставщик новостей сейчас он. У него уже почти готова статья о влиянии омикрон-лучей на нервную систему млекопитающих (вкратце — сильнейшее галлюциногенное действие, возбуждение коры мозга и периферийных нервов вплоть до судорог и впадения в кому). Крыс, выживших после кормёжки ирренцием, всё-таки умертвили и вскрыли — и предположения Роберта подтвердились полностью. Вещество действительно не повредило им — органы лишены патологий, никаких новообразований не найдено, единственное, что изменилось, — состав костной ткани. Как мы с Майклом и предполагали, ирренций отложился в костях — что неудивительно: химически он очень схож с кальцием. То, что он так легко включается в обмен веществ, — ещё одна причина для предельной осторожности с этим образцом — а также с теми, которые будут обнаружены в дальнейшем. Я слышал, что всех военных космолётчиков предупредили о возможной опасности на орбите Сатурна; вот только я не уверен, что дело здесь в Сатурне. Его спутники очень бедны тяжёлыми металлами.»

Гедимин перечитал первые фразы и хмыкнул. «Ещё и нервная система… Помесь бластера и станнера… с летальным воздействием? А вообще, очень странно, что раньше этот металл не находили. Он, кажется, приметный…»

«Но на этом разговор о крысах я заканчиваю. Случилось кое-что более интересное — и, я бы сказал, тревожащее. Я уже рассказывал, что Майкл с самого дня обнаружения ирренция (и особенно с тех пор, как выяснилось, что он соответствует «сто сороковому» элементу его погибшего родственника) был очень взволнован и не находил себе места. В последнюю неделю он был очень малословен, угрюм, но обсуждать ничего не хотел. Всё вскрылось два дня назад на внеплановом совещании нашей лаборатории (собрали только нас, но присутствовал и Майкл, как представитель радиохимиков). Он официально потребовал признания приоритета Брайана Вольта в открытии ирренция. Патентное ведомство уже связалось с нами; он вышел даже на Совет безопасности, и там к нему прислушались. Майкл намерен вскрыть не только архивы довоенного Лос-Аламоса, но и могильник, в котором были захоронены остатки оборудования Брайана. Это признали нецелесообразным, но, к моему крайнему удивлению, Майклу разрешили воспроизвести опыты погибшего и доказать, что синтез ирренция мог быть проведён, на деле. Я бы предпочёл вскрыть могильник (особенно помня, чем закончились опыты уважаемого Брайана); но один из наших реакторов уже дорабатывается для экспериментов Вольта. Я не могу разглашать подробности, но буду держать вас в курсе. Если у него получится, у нас будет больше ирренция для опытов, и толкотня в хранилище наконец-то прекратится.»

Гедимин понял, что последние пять минут не дышит, и глубоко вдохнул. Его глаза горели жёлтым огнём. «Хотел бы я сейчас быть там, с ними всеми!» — он отклонился к стене и прервал чтение, чтобы немного успокоиться. «Как Майкл добился от мартышек содействия? Да ещё так быстро…»

«Возможно, ирренций будет назван повторно, в честь первооткрывателя, хотя у нас многие с этим несогласны. С другой стороны — уже есть предложение назвать именем Брайана Вольта омикрон-излучение. Я против — при всём уважении к погибшему коллеге, ассоциации с вольтовой дугой будут неизбежными и совершенно излишними. Я хотел поговорить с Майклом о возможной опасности его экспериментов, но он ответил очень резко и с тех пор меня избегает. Видимо, я был неосторожен в словах; но отчёты о той катастрофе уже выведены в частичный доступ, и я с ними знаком, и менее всего хочу, чтобы подобное случилось в Лос-Аламосе завтра или послезавтра. Конечно, вы навряд ли одобрите меня, с вашей тягой к риску и равнодушием к собственной жизни. Но я бы хотел отговорить Майкла от этой самоубийственной глупости. Мы можем отвечать только за реактор — раньше с ним не было проблем — но никак не за методы работы его достойного предка. А они, как уже доказано, небезопасны…»

Гедимин удивлённо мигнул и перечитал абзац. «Герберт против? Опасность? Если бы он рассказал больше, можно было бы прикинуть настоящие последствия,» — сармат задумчиво сощурился, вспоминая, что ему известно о синтезе сверхтяжёлых ядер. «Но обычно такие эксперименты не приводят к взрывам. Если никуда не подложен динамит. Вот бы почитать те отчёты…»

Он открыл поисковик и набрал в строке поиска «Тёплый Север». «Северяне могли найти и перекинуть к себе. Они обычно быстро работают. Если дело Вольта рассекретили, надо узнать о нём побольше. Возможно, это важно…»

— Есть! Вот оно, — Кенен довольно ухмыльнулся и, отвернувшись от экрана, жестом поманил сарматов к себе. — Свежайшая статья. Повторяется в семи источниках с незначительными изменениями. А вот её перепечатка на сайте Севера, только сокращённая. Комментариев немного — видимо, новости науки мало кому интересны.

— А что в статье? — спросил Гедимин, нависая над монитором. Кенен быстро свернул страницу с фотографиями людей в странной одежде и открыл небольшую заметку на новостном портале.

— «Суперрадий и лучи смерти — страшная загадка погибшего корабля. Вещество, за считанные дни убившее двух человек и десять тысяч подопытных крыс, — будущее оружие или источник неисчерпаемой энергии?» — вслух прочитал учётчик. — Что скажешь, Джед? Твоё?

— Там, где факты, всё правильно, — буркнул сармат, дочитывая заметку. — Там, где мартышечья болтовня, одна чушь. А нового ничего нет.

Кенен ухмыльнулся.

— А чего ты хотел, Джед? У тебя эксклюзивный источник информации. Чего не сообщит твой учёный, того ни на одном сайте не прочитаешь.

— Лучи смерти… — Константин хмыкнул. — Мартышки всегда преувеличивают. Меня вот больше интересует, откуда этот образец вообще взялся. Планет не так много, никакого Иррьена среди них нет. Предположить, что «Циклоп» за годы войны добрался до экзопланеты… полный бред.

— Ну вот, теперь и ты туда же, — вздохнул Иджес. — Гедимин уже второй месяц говорит только об этом металле. Даже на соревнования не вытащить. Хватит странных веществ! Пойдём лучше в купальню, пока не остыла.

Удовольствие от горячей купальни и последующего ныряния в холодное озеро портил плавающий по поверхности лёд — оттепель продолжалась третью неделю, льдины никак не смерзались в единую поверхность, и многие при всплытии оцарапали себе пальцы, плечо или макушку. Гедимин полежал немного под водой, не всплывая; к вечеру наверху немного похолодало, и в верхних слоях, по краям уцелевших обломков льда, можно было наблюдать кристаллизацию, но шла она вяло, и сармату скоро надоело.

— Две недели нет писем, — сказал он, проверив сообщения в смарте. Хольгер, скучающий в предбаннике, пожал плечами.

— Может, не было новостей. Или кто-то узнал о вашей переписке. Не думаю, что руководство Конара одобряет слив информации.

Гедимин фыркнул.

— Эту информацию даже в сети не обсуждают. От кого её скрывать?!

…Сообщение из Лос-Аламоса пришло уже после отбоя, когда Гедимин завернулся в одеяло и закрыл глаза. Гудок был очень тихим — сармат поставил его сам, когда устал постоянно проверять почту, и выбирал сигнал, заметный только ему — но ремонтник сразу проснулся и потянулся за смартом.

«Доброй ночи, коллега. Я снова выхожу на связь и прошу прощения за долгое отсутствие. Не знаю, что из моего письма пропустит наша доблестная сатурнианская цензура — насколько знаю, в новостях о происшествии предпочли умолчать. Их можно понять — пронаблюдав панику в Спрингере и Альбукерке, я совсем не хотел бы повторения того же самого в Чикаго.

Кажется, Брайан Вольт всё-таки наткнулся на «сто сороковой» — или, что вероятнее, Майкл Вольт в точности воспроизвёл условия того эксперимента. Не далее как позавчера мы лишились одного из наших реакторов. Под словом «лишились» я подразумеваю не простую аварийную остановку на неделю или месяц, и даже не расплавление с неизбежной консервацией, а полноценный взрыв. Если бы не защитные поля по всем направлениям, даже не хочется думать, чем это могло бы кончиться. Сейчас планируется подогнать барк и на антиграве вытащить обломки, запакованные в десятислойное поле, прямо в могильник.»

«Уран и торий!» — Гедимин почувствовал боль в пальцах и услышал хруст корпуса смарта — и только тогда догадался ослабить хватку. Смарт, едва не раздавленный от волнения, слегка рябил, пальцы, сведённые судорогой, неприятно ныли. «Раздолбать целый реактор?! По старому сценарию? Их что, до сих пор строят так же, как полтора века назад… а, да, действительно строят. Вот мартышки!»

«Меня эта новость застала в Спрингере — точнее, сначала это была тревожная сирена, саму новость я узнал уже в убежище. За меня не беспокойтесь — до Спрингера ничего не долетело, но пробежка в убежище — это давняя традиция местных жителей. Редкая авария в Лос-Аламосе обходится без неё. Нас выпустили через два часа, и я сразу поехал в лабораторию. Не считая реактора, там всё цело, множество солдат и техники (большей частью ничем не занятых и отогнанных ликвидаторами за все периметры). Практически всё цело, все ходят вокруг развалин и ждут барка из Альбукерке. Двое лаборантов застряли под защитными полями, но их быстро вытащили. Если всё сработало правильно, через два-три дня их выпустят из госпиталя; надеюсь, между полями не было проницаемых щелей. Майкл ходит вокруг развалин в первых рядах, крайне расстроенный, и добивается вскрытия «саркофага» и тщательного исследования остатков реактора. Не думаю, что ему пойдут навстречу, — слишком большой риск. Один из ликвидаторов рассказывал, что на внутреннем слое поля видел зелёные разводы характерного цвета, но пятна были небольшие и быстро пропали. Пока не знаю, говорить об этом Майклу или нет. Не хотелось бы, чтобы он полез под поле. Даже в снаряжении наших ликвидаторов это очень опасно.»

Гедимин стиснул зубы. «Что за бред?! Потерять результаты такого опыта… Почему я не там?! Мы более защищены от радиации. Я вернулся бы оттуда живым. Если были вспышки, значит, ирренций был получен. Только пробраться туда и зафиксировать их, в свинцовой броне, в защитном поле… Тьфу!»

Он встал и прошёлся по комнате, ненадолго прижался грудью к дверной створке — она была холоднее, чем прогреваемые изнутри стены, и немного охлаждалась сквозняком из коридора. Холод слегка успокоил сармата, и он подобрал смарт и вернулся к недочитанному письму.

«Наша лаборатория тоже кое-чего достигла за эти недели (хотя не взорвала ни одного реактора). Всё это пока на уровне расчётов — слишком мало материала для проверки — но я думаю, что вам стоит это запомнить. Ирренций способен на самоподдерживающуюся цепную реакцию, и его критическая масса — не более семи килограммов. Уверен, что вы понимаете, о чём речь…»

На этом письмо обрывалось — дальше не было ничего, кроме ритуальных слов прощания и обычной для Конара подписи. Гедимин отключил устройство и сел, прислонившись к стене и задумчиво щурясь в темноту. «Значит, не только бластер и «грязный луч», но и… бомба? Реактор?» — сармат хмыкнул. «Тебе уже везде мерещатся реакторы. Когда же макаки из «Вестингауза» уйдут и дадут нам достроить станцию?! Может, тогда в голове прояснится…»

— Эй, Джед! — Кенен, привстав на пальцах, помахал сармату сложенным вчетверо тросом. — Мы летим в лес! Ты с нами?

Гедимин покачал головой и повернулся к жилому коридору первого этажа. Иджес, дожидающийся сарматов у лестницы, громко фыркнул.

— Гедимин больше не летает в лес. Он думает, как построить реактор. Макаки подвели его, не дали допуска. Придётся снова всё делать самому, так?

Сармат недовольно покосился на него и шагнул к двери.

— Да, верно, — поддержал Иджеса Линкен. — Макаки ещё и обошли его. Они уже взорвали целый реактор!

Сарматы засмеялись. Гедимин не обернулся.

«Я достаточно времени потратил на полёты в лес,» — сердито щурясь, он сел на матрас и достал смарт. Едва включившись, устройство испустило негромкий гудок, — в почте были обновления, и не только от Крониона, хвастающегося удачной работой в Мацоде. Герберт снова вышел на связь.

«Он всё-таки туда забрался. В госпитале говорят, что ничего плохого с ним не случилось, но я считаю это чистейшей случайностью. Зато теперь у него есть снимки зелёных вспышек на защитном поле. И разрешение на ещё одну серию экспериментов. Мне иногда кажется, что Майкл не в себе — он стал очень странным с тех пор, как подтвердилось обнаружение «сто сорокового». Я всецело за восстановление справедливости и доброго имени Брайана Вольта, но так рисковать своей жизнью? Это кажется мне помешательством,» — так, практически без вступлений, начиналось новое письмо. Гедимин с трудом сдержал смешок. «Техника безопасности, да? Значит, вы, Майкл Вольт, её соблюдаете…» — он широко ухмыльнулся и, оглянувшись на дверь, с силой ударил кулаком в пол. «Zaa ateske! Наконец-то кто-то сделал что-то разумное. Если бы я был там — или хотя бы имел полную информацию — я помог бы доработать реактор, и в этот раз всё сработало бы как надо. Надо попросить Герберта, пусть даст больше сведений. Эта их секретность до добра не доведёт…»

«Хотя методы Брайана Вольта пока себя не оправдали, у нас всё-таки есть надежда на пополнение запасов ирренция. Уже три недели продолжается эксперимент по «заражению». Мы накрыли образец экраном из обеднённого урана. Он поглощает омикрон-лучи и под их действием превращается в ирренций — это уже подтверждено, хотя процесс небыстрый. Но в таких делах даже один грамм в год — уже достижение. Возможно, я не самый опытный специалист, но я не возьмусь объяснять, как именно омикрон-лучи, не имеющие массы, делают из урана ирренций, и откуда берётся недостающая масса. Если мы решим эту задачу, может быть, удастся ускорить процесс, и счёт пойдёт на сотни граммов или даже килограммы. Пока же экран установлен, защитное поле убрано, а я веду свои маленькие разработки. Думаю, вам они понравятся. Если когда-нибудь мне разрешат въезд на канадские территории, нам будет о чём поговорить. А на сегодня это всё. Буду ждать новых вопросов и соображений, а также новостей с вашей станции. Наверное, активные зоны уже собраны?»

«Самопроизвольный синтез…» — Гедимин недоверчиво покачал головой. «Я бы на это посмотрел. А вот защитное поле убирать не стоило. Зная, что это за вещество, — я бы оставил. И так все руки в ожогах.»

Он посмотрел на загрубевшую ладонь, покрытую мелкими, едва заметными шрамами. Получать лучевые ожоги ему не доводилось очень давно, от механических воздействий в основном защищали перчатки, но кожа так и не стала чисто-белой — светло-серый цвет впечатался в неё навсегда.

«Я бы поработал с ирренцием. Интересное вещество. Неужели получится реактор?»

Защитную маску и респиратор снимать не стоило. Это Гедимин понял сразу же, как высунулся за дверь. Ледяной ветер ударил в лицо, и вдохнуть сармат смог только через пятнадцать секунд после того, как его втащили обратно в помещение. На сольвентной станции водоочистки было тепло — все помещения АЭС, у которых были четыре стены и крыша, постоянно протапливались и просушивались, там даже можно было находиться без верхнего комбинезона. Температуру снаружи Гедимин оценить не успел и теперь пытался примерно подсчитать по тёмно-синим пятнам на лицах тех, кто вылез наружу вместе с ним.

— Я что-то пропустил? — спросил он, глядя на выключающего смарт Хольгера. Тот кивнул.

— Над Ураниумом буран.

— Это заметно, — буркнул сармат, стянув перчатку и прижав ладонь к холодной щеке. — Чего так холодно?

— Резкое похолодание, — Хольгер щёлкнул ногтем по корпусу смарта. — Снаружи минус пятьдесят. Не могу связаться с постом — похоже, их оттуда сдуло.

— Hasulesh! — Гедимин презрительно сощурился. — Надо выбираться отсюда. Двое или трое пойдут за глайдером. Тут есть тяжёлые погрузчики, их не сдует. Идёте за мной, масок и респираторов не снимать.

Застегнув верхний комбинезон под горло, он огляделся по сторонам, впервые пожалев о том, что в производственных помещениях сарматов не предусмотрены окна. Двое рабочих подошли к нему, один приоткрыл дверь на полсантиметра и тут же её захлопнул — ветер, ворвавшийся в проём, оставил на противоположной стене полосу инея.

Динамик громкой связи под потолком загудел и затрясся, по зданию пронёсся протяжный вой. Все сарматы — даже те, кто присел отдохнуть у тёплых стен — поднялись на ноги и подошли к источнику звука, встревоженно переглядываясь.

— Внимание! Из-за экстремального похолодания и бурана выезд с территории АЭС невозможен! Дорога закрыта!

В динамике шипело и трещало; Гедимин недовольно сощурился на него, но тут же понял, что в пределах здания всё исправно — помехи на самой линии, где-то у источника сигнала.

— Повторяю — дорога закрыта! Всем рабочим укрыться в отапливаемых помещениях и закрыть двери и окна! Оставаться на местах и ждать эвакуации! Повторяю…

Гедимин и Хольгер переглянулись.

— Буран перекрыл дорогу? Что же там за ветер… — сармат прикоснулся к воротам — створки, обычно легко скользившие по направляющим, застыли на месте и поддались далеко не сразу. Вторая полоса инея легла рядом с первой, почти уже растаявшей.

— Сеть ещё работает, — Хольгер потыкал в клавиши смарта. — Циклон с аномальным похолоданием накрыл весь север.

— Сколько ещё продлится буран? — Гедимин заглянул в экран через плечо химика.

— Это трудно предсказать, — отозвался сармат. — Возможно, до утра.

Сарматы, собравшиеся вокруг инженеров, встревоженно переглянулись.

— Ночуем здесь, — объявил Гедимин, поплотнее закрыв двери. — Здесь есть какие-нибудь запасы? Вода, Би-плазма?

— Откуда? — хмыкнул один из сарматов. — Это же не пищеблок. Есть мешки и баки. Можно набрать снега на утро.

— Действуйте, — кивнул Гедимин. — Трое идут за снегом. От здания не отходить, у ворот оставить фонарь. Я поднимусь на крышу, осмотрю окрестности.

Сжимая в руке пустой бесшовный пакет из плотного скирлина, он выбрался на крышу и не сразу смог выпрямиться — ветер ударил в плечо, заставив пригнуться. Захлопнув люк, сармат кое-как встал во весь рост и огляделся. Со всех сторон была чернота. Несколько мутных световых пятен остались у невидимого в буране ограждения, над ними бушевали снежные вихри. Ещё один фонарь горел у стены самой станции водоочистки. В его свете Гедимин разглядел троих сарматов, собирающих снег. Последнее световое пятно мигало над передвижным генератором, прикрытым защитным полем.

— Э-э-эй! — крикнул Гедимин, повернувшись спиной к ветру. Буран подхватил звук и отразил его от градирен и главного корпуса, — инженер вздрогнул было, но тут же понял, что слышит свой же голос.

«Видимо, все нашли укрытие,» — он потёр друг о друга замерзающие ладони и сел на крышу. Здесь было достаточно плоских поверхностей и выступов, и снег падал на них быстрее, чем его сдувало. Гедимин сгребал его в мешок, пока снизу в люк не начали стучать.

— С ограды посрывало фонари, — сказал сармат, спустившись в здание и закрыв люк изнутри защитным полем. — Плохо закрепили. Снега достаточно?

Один из рабочих, отправленных за водой, кивнул на почти полный бак. Гедимин вытряхнул туда то, что набрал в мешок, пересчитал про себя сарматов и довольно кивнул.

— Снаружи никого нет? — он направил на дверь генератор Арктуса и передвинул переключатель. Защитное поле прикрыло последний проём, из которого тянуло холодом. Гедимин стянул рукавицы и посмотрел на свои ладони — кожа на пальцах ещё не посинела, но уже стала светло-голубой.

— Минус пятьдесят пять снаружи, — сообщил Хольгер, сверяясь с прогнозом. — Ещё не Энцелад, но уже далеко не Венера.

— Да уж, — буркнул один из рабочих, засовывая руки в карманы. Его медно-рыжая кожа заметно посветлела.

— Хольгер, раздели воду между всеми, — попросил Гедимин, заглядывая в ящики в поисках небольших ёмкостей. — Здесь только стаканы для проб.

Химик ухмыльнулся.

— Давай их сюда, Гедимин. Они всё равно одноразовые.

…Выходцев с Венеры положили у прогреваемых стен, остальные расположились там, где было прохладнее. Пол застелили верхними комбинезонами и брезентовыми тентами.

— Ну что? Кто-нибудь отозвался? — Гедимин нетерпеливо заглянул в экран смарта, над которым склонился Хольгер.

— Константин, Айзек и Бьорк в городе. Успели вырваться, пока дорогу не перекрыли. А Иджес…

Смарт мигнул и испустил короткий гудок.

— Да, Иджес тоже в порядке. Он на главном посту охраны. Пишет, что там нет ни одной макаки, зато куча нетронутых пайков.

Гедимин хмыкнул.

— Трубопровод выходит на поверхность недалеко от поста. Я мог бы зайти к нему.

— Недалеко? Ты видел, что творится за дверью? — Хольгер сердито посмотрел на него. — Ты не найдёшь эту трубу, отойдя от неё на два шага.

— Ладно. Что с сёстрами Хепри? — спросил Гедимин.

— Иджес связывался с ними. Они в трубопроводе на полпути к главному корпусу. Думают, идти им дальше или остаться на месте.

— Оттуда можно выйти к нам, — Гедимин начертил пальцем на полу несколько невидимых линий. — Где они сейчас?

— Здесь, если не путаются в поворотах, — Хольгер указал на один из участков невидимого чертежа. — Куда ты собрался?

— Покажу им дорогу, — сармат застегнул верхний комбинезон и прикрепил к руке фонарь. — В трубах слишком холодно.

…Когда он снова вылез из люка, в здании уже погас свет, но на звук металлического скрежета зажёгся неяркий огонёк — Хольгер включил смарт, а потом и фонарь.

— Живы? — он посветил на Гедимина и взъерошенных сарматок рядом с ним.

— Да, ты был прав. Тут теплее, — сказала Мафдет Хепри, отстёгивая респиратор и снимая капюшон. — Снаружи настоящий Ганимед. Оказывается, на тёплой безопасной Земле такое бывает. Чего только ни узнаешь…

— Пейте, — Гедимин кивнул на бак, окружённый пустыми пробирными стаканами. — Талая вода. На рассвете попробуем выйти, если за нами не приедут раньше.

— Лежбище сарматов, — хмыкнула Сешат Хепри, оглядывая тёмную комнату. — А вы хорошо устроились. Ну, ты всегда это умел. Сам-то спать собираешься?

…Гедимин лёг за ящиками, в узком проёме, положил руку под голову и закрыл глаза, но что-то угловатое впилось в грудь, и он перевернулся на другой бок и достал из кармана смарт. Засветившийся экран не привлёк ничьего внимания — все уже спали или просто не хотели шевелиться.

«Сегодня даже не проверил почту,» — сармат заглянул в обновления и удивлённо мигнул — письмо из Лос-Аламоса всё-таки дошло.

«Гедимин, я прошу прощения за долгое молчание. Сегодня, к сожалению, вы тоже не узнаете ничего интересного. Я надеялся дождаться хороших новостей и рассказать вам о случившемся, как о забавном курьёзе, но прошло уже полторы недели, и надежды у меня больше не осталось. Майкл Вольт пропал без вести.»

«Что?!» — Гедимин изумлённо мигнул и перечитал ещё раз. «Чтоб мне сдохнуть…»

«Это произошло в ночь с первого на второе; я уезжал в Спрингер, Майкл собирался поработать с образцом в субботу и забирал пропуск на проходной. Сейчас я вспоминаю, что он выглядел задумчивым, даже рассеянным, и смотрел сквозь меня, когда я заговорил с ним. «Эй, тебе нельзя столько работать! Даже сарматской выносливости тут не хватит!» — кажется, я сказал именно эту ерунду. «Да, сармат тут был бы кстати,» — ответил он без улыбки. «Не беспокойся, Герберт, я не собираюсь тут засиживаться.» Похоже, он действительно не засиделся, — охранник заглянул в хранилище перед обедом, и там уже никого не было.

По правилам они проверяют помещения дважды; охранник решил, что Майкл ушёл в другую лабораторию, и вернулся на пост. Тревогу он поднял только вечером, когда стало ясно, что в здании пусто, а Вольт наружу не выходил. Когда я приехал — утром понедельника — весь корпус был оцеплен. Федералы перевернули всё, и я удивлён, что никто из них не обжёгся и не облучился, — у нас много небезопасного оборудования. Кажется, они не залезли только в реакторы. Майкла нет — бесследно исчез прямо из лабораторного корпуса. Федералы обнаружили пропажу дозиметра и одного из облучённых образцов — перстня с обсидианом. Вы, наверное, помните его, — он так и оставался вместе с образцом ирренция. Сейчас его там нет. Майкла уже полторы недели разыскивают по всему Атлантису — без малейших результатов. Я не представляю, куда и зачем он мог отправиться, и почему до сих пор не выходит на связь, но мне всё это очень не нравится.

Сейчас мы готовим реактор к новому эксперименту по синтезу ирренция. У меня были подозрения, что кому-то невыгодны эти опыты, но никто не пытается мешать нам, наоборот, институту выделили целевой грант на наши исследования. Если вы вдруг что-то узнаете, постарайтесь сообщить мне. У вас большой опыт конспирации. Никакая информация не уйдёт дальше меня — вы-то это знаете. Мне очень не нравится то, что здесь произошло. Это… противоестественно и очень тревожаще. Надеюсь, мы ещё обменяемся письмами, и никто больше не исчезнет. С уважением, Герберт Конар.»

Гедимин попытался выключить смарт; получилось не с первого раза — пальцы сильно дрожали. Зажмурившись до белых кругов перед глазами, он старался собрать мысли, но они разлетались в разные стороны, как осколки от центра взрыва. «Полторы недели. Пропал бесследно. Прямо из лаборатории,» — в памяти всплыли обрывки просмотренных фильмов, и сармат с раздражением отбросил их. «Кому-то помешал он? Исследования? Тогда почему их не запретили? Образец не тронули. Никакой стрельбы… Ничего не понимаю!»

Над его головой зашуршало. Хольгер свесился с ящика и склонился над сарматом; в свете экрана смарта его глаза встревоженно блестели.

— Что случилось? Ты поранился? Я слышал стон…

Гедимин изумлённо мигнул, услышал, как трещит корпус смарта, попытался разжать пальцы и высвободить устройство, — руку будто судорогой скрутило.

— Вольт пропал, — прохрипел сармат, глядя на Хольгера. — Две недели назад. Ничего не нашли. Макаки… они убрали его.

Хольгер спрыгнул с ящика, мягко скатился на пол и упал рядом с Гедимином, крепко обхватив его за плечи. Прикосновение его рук показалось сармату неприятно холодным; секунду спустя он понял, что Хольгер не замёрз, — это его собственная кровь накалила тело и плавит его изнутри, как перегретый реактор.

— Уверен? — тихо спросил химик. — Хоть что-то нашли?

— Ничего, — выдавил из себя сармат. Ему давно не было так плохо, — будто он снова был неосторожен с источником нейтронов. Невидимый обруч сдавил грудь так плотно, что Гедимин с трудом мог вдохнуть. «Посреди эксперимента… Не могли дать закончить?!» — это была последняя внятная мысль. Сармат уткнулся виском в плечо Хольгера и зажмурился. Под веками нестерпимо жгло, но открыть глаза он уже не мог.

— Hasulesh, — свистящим шёпотом сказал Хольгер, неловко гладя Гедимина по затылку. — Мы ещё доберёмся до них всех. Никто не будет убивать учёных. Никто даже косо не посмотрит в их сторону. Дыши, атомщик. У нас ещё много работы. Нас и так слишком мало…

Сармат, опомнившись, подался в сторону, — сейчас он заметил, что сжимает Хольгера слишком крепко, и ему трудно говорить и дышать.

— Ложись, — химик осторожно надавил на его плечо. — Лежи и дыши. Я принесу воды. Ты идёшь в разнос, как реактор без охлаждения.

Гедимин хотел хмыкнуть, но получился сдавленный хрип. Он лёг, отодвинув в сторону подстилку, и прижался грудью к прохладному боку ящика. «Возможно, он жив,» — разлетевшиеся мысли понемногу возвращались в череп. «Взял свой образец и ушёл. Туда, где можно работать без макак. Может быть, он доберётся сюда. Если так — я найду для него лабораторию. Никто из охраны не выйдет на него. Здесь можно спокойно работать. Мы построим реактор и синтезируем свой ирренций. Да, это будет хорошо.»

На открытой площадке потеплело до минус двадцати; снег визжал под ногами и колёсами. Смёрзшуюся корку на неосторожно оставленных без присмотра конструкциях разбивали ломами — тепловые пушки роботов-уборщиков только делали её плотнее, когда подтаявший снег на лету превращался в монолит. Гедимин косился на ветки ближайших деревьев, все в серебристом налёте, как после гальванической ванны, и на белую пыль поверх респиратора, — замерзающий пар оседал повсюду.

— Странная погода! — Иджес, на секунду сняв маску, выдохнул облако белого пара. — Линкен уверен, что не обошлось без Ассархаддона.

— Ассархаддона взорвали, — буркнул Гедимин. Он наблюдал за тем, как устанавливают на фундамент стандартные «жилые» модули — помещения для охраны на въезде на территорию АЭС. Будущий пост контроля был почти достроен — такие простые сооружения собирались ещё на платформе из нескольких элементов, единственное, что от них требовалось, — держать тепло и не сползать с опоры. Другая бригада спешно достраивала ограждение. Забор вокруг станции стал ещё выше, фонарей, колючей проволоки и скрытой сигнализации на нём прибавилось. «Еноты всё равно пролезут,» — подумал сармат, вспомнив утренние следы на снегу.

— Скажи это Линкену, — фыркнул Иджес. — «Это его опыты» — всё, что от него слышно.

— Это обычный минимум температуры, — пожал плечами Гедимин. — Я читал, что здесь такое случалось и двести лет назад. А три войны ещё сильнее расшатали климат.

«Грудь уже не болит,» — машинально отметил он при вдохе. Невидимый обруч, сдавивший рёбра три дня назад, заметно ослаб и уже почти не мешал дышать. Майкл Вольт так и не вышел на связь; последним напоминанием о нём была информационная сводка, найденная в атлантисском поисковике. «Так и не встретились,» — подумал сармат, украдкой потирая рёбра, — обруч снова напомнил о себе. «И никакого научного центра…»

В вестибюле «Новы» комендант прикреплял к стене объявление. «Раздача летних комбинезонов начнётся с 01 апреля» — прочитал на ходу Гедимин.

Он зашёл в барак ненадолго, по пути в «лабораторию» в кассетном цехе, — только собрать детали, оставленные в тайнике подальше от внезапных похолоданий. Уже разложив всё необходимое по карманам, он обратил внимание на смарт, — экран слегка светился. «Пропустил сигнал,» — отметил про себя сармат, включая устройство. «Сделать громче или просто убрать?»

Письмо было от Конара, и Гедимин вздрогнул и настороженно сощурился. «По крайней мере, этот не исчез!» — угрюмо подумал он.

«Рад слышать вас, коллега. Мне очень жаль, но хороших новостей не прибавилось. Кажется, мне не удалось смягчить удар, и вы были серьёзно ранены. Я очень жалею об этом. Наверное, я в спешке переоценил бесстрастность сарматов. Поверьте, я не со зла — и менее всего хотел сделать вам больно. Если есть что-то, чем я могу помочь…»

Гедимин растерянно хмыкнул. «Он? Сделать больно? Он тут при чём? Он ничего не делал с Вольтом. Странные существа эти люди…»

«Я заметил, что вы не написали ни слова о новом элементе. Я могу представить, как вам было плохо. Но если наши дела ещё немного занимают вас, то у меня есть новости касательно ирренция. Образец физически находится там же, где был всё это время, но теперь им занимается наша лаборатория, а конкретно — группа Джанин Смолински. Теперь минерал под её наблюдением — и снова завёрнут в защитные поля. Радиохимики продолжают свою работу, но они уже выжали из ирренция всё, что могли. Теперь наша очередь. Я уже упоминал о возможности цепной реакции; она пока не подтверждена на практике, но это лишь вопрос времени и определённой осторожности. Есть предположение, что выход энергии превзойдёт всё, что известно нам на сегодня, исключая разве что термоядерную реакцию — а значит, без осторожности никак. У нас спорят, что получится раньше — реактор или бомба. Те, кто даёт нам деньги, явно ставят на второй вариант. Я, пока жив, постараюсь держаться первого. Джанин сомневается, что ирренций когда-нибудь удастся применить не для массового истребления крыс, — разрушительное действие омикрон-излучения не позволит сделать даже корпус бомбы, не говоря уже о том, что оно мгновенно разъест конструкции реактора. Интересно, что стекло и стеклянистые фрилы очень устойчивы к заражению и радиационному разъеданию. Стеклянный реактор? Интересно будет на это взглянуть. Здесь не хватает вас, Гедимин, и я очень жалею, что не могу дать вам всю информацию, которая у меня на руках. Уверен, это продвинуло бы исследования далеко вперёд…»

Гедимин усмехнулся — всё ещё криво, но уже без горечи. «А если бы ещё получить образец для опытов… Я уже делал стеклянный реактор. Вполне рабочая конструкция. Хорошо, что люди продолжают исследования. Навряд ли Майкл хотел, чтобы они прервались. Интересно всё же, где он, и какая информация туда доходит…»

Охрана выстроилась в два ряда у входа в главный корпус; вплотную к воротам подогнали многоместный глайдер. Гедимин встал поодаль, чтобы не привлекать внимание, но сквозь строй тяжёлых экзоскелетов разглядел только небольшие белые пятна — скорее всего, фрагменты комбинезонов. Один из охранников у ворот возился с сигнализацией.

— Улетают? — Константин с усмешкой кивнул в сторону главного корпуса. — Значит, путь свободен.

— Вы, главное, всё проверьте, — Иджес подозрительно сощурился на охрану. — Мало ли чего там насобирали эти мартышки…

Гедимин посмотрел на главный корпус — как и всегда, сквозь внешние оболочки реакторов ничего нельзя было разглядеть.

— Мало толку от моей проверки, — прошептал он. — Никогда не собирал такие реакторы.

— Надо же с чего-то начинать! — Константин хмыкнул. — А вот что интересно — вы видели когда-нибудь, как эти… специалисты выходят из здания? Или как они туда входят? Их что, держали там безвылазно с января?

— Ни разу не замечал, — Иджес растерянно мигнул. — Думаешь, их вправду там держали? Даже ночью?

Гедимин пожал плечами.

— Это удобно. Я бы спал на станции, если бы не выгоняли.

Константин выразительно хмыкнул.

— Что удобно сармату, то для макаки — смерть. Так говорили у нас, к северу от Сина.

Охрана расступилась, два крайних экзоскелета развернулись, открывая сопла и готовясь к взлёту. Глайдер выехал из «коридора» и с рёвом оттолкнулся от защитного поля и пошёл вверх, «броненосцы» взлетели за ним. Гедимин вскинул руку в прощальном жесте и едва успел податься назад — в лёд у его ног ударил разряд станнера.

…Линкен, увидев сармата на пороге диспетчерской, внимательно посмотрел на него и довольно ухмыльнулся.

— А ты уже почти живой, атомщик. Глаза посветлели. Что там на станции?

— Мартышки улетели в Пенсильванию, — отозвался Гедимин с едва заметной усмешкой. — Проверил с Константином первый реактор, завтра дойдём до второго.

— А! Мог бы сам догадаться, — хмыкнул Линкен.

…«У нас нет обычаев, связанных с мёртвыми или исчезнувшими…» — Гедимин, ссыпав в ящик бесполезные детали, досадливо сощурился. «Ничего не приходит в голову. И… почему-то кажется, что Вольт жив. Глупое ощущение…»

Убрав ненужный ящик, сармат включил рацию.

«Кажется, вам стало легче, коллега. Это хорошо. Я даже испугался, когда получил то, первое письмо — но теперь вижу, что вы приходите в себя. Настораживает только одно — я за три месяца не прочитал ни слова о вашей станции. А это очень необычно для вас. Прошу, напишите о ней что-нибудь, иначе мне придётся поднимать административные ресурсы, — мне упорно кажется, что вас оттуда выгнали. А это был бы на редкость глупый поступок, даже для руководства провинциальных строек «Вестингауза»…»

Гедимин удивлённо мигнул. «Поднимать ресурсы… из-за меня?! Мы даже не говорили вживую. Мы только переписывались. Не понимаю… Но надо написать ему, что реакторы готовы. Когда-нибудь я сам соберу активную зону, а пока и так сойдёт.»

«Здесь всё по-прежнему — лабораторный реактор готовится к эксперименту имени Вольта, радиобиологи истребляют крыс в попытках получить новое поколение (пока ни одной беременной самки), и снова находятся нарушители техники безопасности (к счастью, выжившие). Помните Энтони Рохаса? Он вас, я думаю, запомнил надолго. Он снова носит кольцо (под перчаткой на три размера больше) и не слушает никаких предостережений. Его поймали на одном из проникновений под защитное поле, закрывающее образец ирренция. Проникновение не первое, и Энтони сам в этом признался. На его счастье, урановый экран никто не снимал, и большая часть «зелёных лучей» до него не дотянулась. Это было бы не более чем глупой выходкой, если бы камера во время его пребывания под защитным полем не отследила красные вспышки на куполе — а потом сходные вспышки, но во много раз слабее, на втором куполе, прижатом вплотную к урановому экрану. Похоже, мы кое-что пропустили во время исследований, и «зелёные лучи» не так однородны, как казалось. Есть ещё один вид излучения, незаметный для стандартных радиометров; он вызывает красные вспышки и каким-то образом усиливается в присутствии живых существ. Возможно, дело в углеродно-водяном экране, каким является всякое человеческое тело в силу своего химического состава. Сейчас мы называем это явление «сигма-излучением», и его проникающая способность на порядок выше, чем у омикрон-излучения (да, мне самому с трудом в это верится). Кажется, мне придётся внести некоторые доработки в моё изобретение. Ирренций ещё более необычен, чем мы думали раньше, и чем дальше, тем больше я жалею, что сарматские территории закрыты для доступа.»

«Я тоже,» — тяжело вздохнул Гедимин. «Второе неизвестное излучение… И этот Рохас, кажется, далеко не тупая макака. А интересно, как омикрон-излучение влияет на сам ирренций? Может вызвать цепную реакцию? Я бы это проверил…»