Системный Барон #2

Глава 17

«Микроскопическое движение правой руки к вороту рубашки — бессознательный защитный жест».

— Эй, полегче, — голос Аверина прозвучал обиженно.

Он действительно поправил воротник, словно я произнёс эти слова вслух.

— Я тебе не объект для анализа. Слышу твои мысли… Непривычно.

Я дотронулся до виска, отключая интерфейс и параллельно ставя защиту от Сашиного дара. Не для того, чтобы загородиться от друга, а для того, чтобы не смущать его своими мыслями.

— Прости, — сказал я. — Это… автоматически. Как рефлекс. Я уберу.

— Ты даже не представляешь, как я рад, что всё обошлось, — произнёс он, устало опускаясь на кровать.

Мне и самому очень хотелось прилечь, но сейчас я чувствовал, что Аверину необходимо высказаться.

— Ты можешь мне объяснить, что это за штука в твоей голове?

— Если бы я знал, как, — садясь на стул рядом с кроватью, произнёс я. — Даже если провести целую лекцию по информационным технологиям, всё равно не смогу до конца объяснить суть работы интерфейса.

Аверин смотрел на меня с нескрываемым беспокойством, но в его взгляде читалась готовность принять даже самое безумное объяснение.

— Представь, что твой разум — это огромный архив, — начал я, тщательно подбирая слова. — В нём хранятся книги, карты, чертежи. Всё, что ты знаешь и помнишь. Обычный человек, чтобы найти нужный том, должен идти искать книги на полках, а у тебя есть быстрый доступ. Просто думаешь о заданном вопросе, и интерфейс уже открывает не только нужную книгу, но и все связанные с ней документы, выписки, перекрёстные ссылки.

— Как ментальная библиотека? — предположил Александр.

— Да, но эта библиотека ещё и накладывается на реальность. Смотрю на стол, и мой мозг тут же докладывает: материал — старый дуб, тёмный след — горячая кружка, поставлена два часа тридцать семь минут назад, температура напитка — около семидесяти градусов, тип чая — чёрный, возможно, с бергамотом.

— И что же тогда случилось на состязаниях? — задал виконт следующий вопрос.

— Перегрузка. Слишком большой объём информации попал в мою библиотеку. И помощник стал глючить, зависать, выдавать ошибки. Теперь… — я развёл руками, — теперь он просто работает.

— И этот «архивариус», — медленно проговорил Аверин, — и есть ключ к твоим рунам, к магии?

— Не совсем. Руны — это язык. А интерфейс — переводчик-виртуоз, который не только знает все слова, но и сам составляет сложнейшие поэмы.

Александр присвистнул.

— Значит, ты не маг? Ты не чувствуешь стихии, не взываешь к силам?

Я покачал головой, подтверждая догадку друга.

Аверин потёр виски. Его кожа была бледной, как будто виконт снова побывал под «Узами безмолвия». Он устало откинулся на кровать, и, прикрыв глаза рукой, произнёс:

— Возле форпоста был замечен дикий дарган. Надо бы завтра его поймать.

На последнем слове он затих.

— Кто? — переспросил я, но Саша уже крепко спал.

Я встал, прошёлся по комнате, размышляя над тем, как будут складываться отношения с Авериным после того, как он всё узнал. Потом, накрыв его пледом, отбросил сомнения и поплёлся к себе.

Как только голова упала на подушку, я погрузился в глубокий сон без сновидений.

— Дима, вставай, — кто-то настойчиво тряс меня за плечо.

— Да что же это такое⁈ Дима, проснись!

Я открыл глаза, ещё не до конца понимая, где нахожусь. Комната была залита солнечным светом. Надо мной склонился Степан. Лицо старика было серым, на лбу блестели капельки пота.

— Что случилось? — мгновенно приходя в себя, спросил я его.

— Фух, — утирая пот со лба и усаживаясь на край кровати, вздохнул Степан. — Я вас с виконтом уже битый час бужу. Вставай. На суд опоздаешь.

— На какой суд? — я взглянул на часы.

Стрелки показывали четверть восьмого. Я вскочил с кровати, натягивая помятые брюки. Мой новенький костюм был в поместье. Поэтому, не теряя времени, я ринулся к выходу.

— Погоди, Дима. Мне бы ещё к госпоже Эмилии заехать перед судом, — остановил старик.

Я машинально сунул ему приготовленную посылку.

— Она просила передать.

Степан схватил свёрток и осторожно его надорвал, разглядывая нежно-розовую ткань с рюшками.

— Так ты, что же, был вчера у неё? — хитро поглядывая на меня и пряча свёрток за спину, спросил слуга.

Я молча хмыкнул.

— И когда только успел, молодой проныра, — проворчал себе под нос Степан, направляясь в комнату Александра.

— Жду тебя возле портала через десять минут, — крикнул я вслед и быстрым шагом отправился умываться.

К моему удивлению, возле портала меня ждал ещё и Саша. Гладко выбритый, в чистой рубашке и аккуратно подогнанном жилете. Он выглядел как настоящий виконт. Лишь тень в глубине глаз выдавала внутреннее напряжение.

— А ты куда собрался? — удивлённо глядя на него, спросил я. — Тебе на суд нельзя.

— В имении вас подожду, — буркнул друг, поправляя манжеты. — Степан сказал, ты несёшься как угорелый. Новый костюм в особняке?

— Угу, — кивнул я, — а где слуга?

— Вон идёт, — махнул Аверин рукой, и из-за поворота вышел старик, с неизменной тростью в руках и свёртком.

Он был в своём лучшем сюртуке, а из нагрудного кармана гордо выглядывал уголок розового шёлкового платка. Увидев нас, Степан сурово кивнул.

— Ну что, стоять будем или дела делать? — проворчал он, но без привычной резкости.

Мы шагнули в портал, и уже через мгновение были в тихом утреннем особняке. В прихожей царила непривычная чистота и порядок.

Марфа уже встречала нас, держа наготове мой новый тёмно-синий сюртук.

— Без единой складки, барин, — произнесла она торжественным тоном.

Когда я был готов, женщина отступила на шаг, окинула меня критическим взглядом и одобрительно кивнула.

У парадного входа нас ждал строгий чёрный экипаж с имперским гербом на дверце, присланный Окороковым. Александр, проводив нас взглядом, остался на крыльце рядом с Марфой и Вениамином.

— Удачи, — коротко бросил он вслед.

Экипаж тронулся. Дорога до здания суда прошла в молчании. Степан, обычно спокойный при любых обстоятельствах, в этот раз заметно нервничал и всё потирал рукоятку трости.

Окороков ждал у служебного входа. Внешне он тоже выглядел собранным, но я заметил лёгкий тик в уголке глаз.

— Всё по плану, — сказал он, открывая дверь. — Судья благосклонен. Показания оформлены. Оракул и Сельдев доставлены под усиленным конвоем.

Нас провели в небольшую комнату для ожидания. Прохладная, пахнущая дорогим деревом. Интерфейс отсчитывал последние минуты.

[До начала заседания: 04 минуты 17 секунд]

— Я, пожалуй, пройдусь, — вдруг не выдержал Степан и направился к выходу.

Я не стал его останавливать. Возможно, у старика сдали нервы. Сколько они уже в бегах, полгода?

Наконец двери в судебный зал раскрылись, и он тут же начал заполняться гулом голосов, скрипом половиц и шелестом одежды. Светские стервятники, чиновничьи гиены и любопытные горожане заходили с противоположной стороны. Все они слетелись на зрелище, исход которого решит судьбу нескольких человек.

Я перешагнул порог, чувствуя, как сотни глаз впиваются в меня. Огляделся, выбрав место по ближе к выходу. Жёсткая дубовая скамья холодила спину.

В суде я был впервые, в прошлом мире тоже не довелось. Поэтому я с интересом разглядывал высокий потолок, потемневшие от времени стены, обшитые тяжёлыми панелями из тёмного дуба, которые поглощали свет и звук, создавая гнетущую атмосферу замкнутого пространства. Массивный стол под гербом империи. Места для подсудимых — клетка, обвитая толстыми металлическими прутьями, где уже находились четверо человек.

Двое наёмников из банды Оракула, Сельдев и сам Оракул, пускающий слюни. Время от времени он вздрагивал, что-то бормоча себе под нос.

В этот момент я почувствовал едва уловимое касание на периферии сознания. Обернулся, пытаясь найти источник. Незнакомые люди переговаривались между собой, поглядывая по сторонам. Высокая женщина в розовом платье, усыпанном рюшами, старательно прятала лицо за пышным веером. Молодой парнишка в потёртом камзоле испуганно смотрел на присяжных, придерживая папку с документами.

Взгляд пробежал дальше, заметив запыхавшегося мужичка в потрёпанной одежде и с густой шевелюрой, торчащей в разные стороны. Он диковато оглядывался по сторонам, изучая сидевших рядами присутствующих. Встретился взглядом со мной, и я сразу узнал Михаила Борисовича. Менталист из следственного отдела «Управления имперской безопасности».

Он быстро кивнул в знак приветствия, а потом, увидев Окорокова, бросился к нему.

Ясно. Для дачи показаний Оракулом требовался менталист. Вот откуда это чувство лёгкого сканирования.

[До начала заседания: 00 минут 03 секунды]

Глухой удар деревянного молотка заглушил все звуки в зале, призывая к тишине.

— Встать! Суд идёт! — прогремел голос пристава.

Все поднялись. Из дверей к судейскому столу вышел Игнатий Петрович Радыгин, председатель судебной палаты. Сухонький старичок в чёрной мантии. Он обвёл зал оценивающим взглядом и кивком разрешил всем сесть.

— Настоящим открывается слушание по делу виконта Александра Николаевича Аверина, обвиняемого в государственной измене, магическом терроризме и убийстве слуг империи, — его голос был сухим и чётким, без намёка на эмоцию. — Обвинение поддерживает старший следователь «Управления имперской безопасности» Алексей Николаевич Окороков. Господин Окороков, вам слово.

Окороков поднялся, сделал шаг вперёд, к ограждению, и начал говорить. Его голос, обычно усталый, теперь звучал как удар колокола — размеренно, неумолимо, заполняя собой каждый уголок зала.

— Ваша честь. Господа присяжные. Рассматриваемое дело — это не просто набор улик. Это картина преступления, нарисованная рукой самого преступника, чтобы скрыть другое, большее преступление. Моя задача сегодня — стереть ложную картину и показать вам истинную. И начну я с того, что должно было стать главным доказательством вины подсудимого…

Дальше Окороков говорил долго и витиевато. Каждое его слово стало похоже на скальпель, вскрывающий язву, под которой скрыта правда. Я даже зауважал толстяка. Не думал, что Алексей Николаевич может превратиться из уставшего циника в холодного, безжалостного архитектора фактов. Каждый аргумент был кирпичом в стене, и к концу его речи эта стена уже нависала над всем залом, готовая похоронить под собой любое сомнение.

Он вызывал одного свидетеля за другим, и каждый из них лишь ещё раз подтверждал правильность выводов Окорокова.

Показания Сельдева звучали как исповедь загнанного зверя. Обрывистые, полные самооправдания и животного страха. Он бормотал о «давлении со стороны», о том, что «вынужден кормить свою семью, запачкав руки кровью». Он не каялся, а оправдывался, и эта жалкая попытка выглядела отвратительнее любого раскаяния.

Одна фраза Окорокова — и слова Сельдева превратились в ещё один гвоздь, забитый в крышку собственного гроба.

Адвокат бандитов держался за голову, видя, как его защита распадается словно карточный домик.

Зал гудел как потревоженный рой диких пчёл. Люди то дружно ахали, то возмущённо перешёптывались, то замирали, глядя на Окорокова.

— Я вызываю Олега Михайловича Кудесникова, по прозвищу Оракул, — прозвенел голос Окорокова, и зал тут же затих, ожидая новое представление.

Клетка открылась, и парочка служащих вывела пускающего слюни Оракула в центр зала. Его посадили на стул, приковав наручниками. Михаил Борисович, эксперт-менталист «Управления», тут же подскочил к нему, вложив в беспомощные руки Оракула крупный отполированный кристалл.

Зал дружно зашевелился. Прокатилась волна сдержанного шёпота. «Око Мнемозины» был редким инструментом. Окороков говорил, что будет требовать его применения, но я так и не понял до конца принцип действия кристалла.

Теоретически он не читал мысли, а визуализировал доступные воспоминания, которые уже были вытащены на поверхность сывороткой правды. Это был уже не допрос, а публичная демонстрация. Опасная и крайне болезненная для субъекта процедура.

Михаил Борисович приложил ладони к вискам Оракула. Его собственное лицо исказилось гримасой нечеловеческого напряжения. На лбу вздулись синие вены, веки сомкнулись.

Кристалл в руках Оракула ожил.

Из его глубины поднялась мутная голограмма. Бледная проекция, лишённая красок, как старая фотография. Зал ахнул.

Окороков сделал шаг вперёд. Его лицо было строгим, без тени жалости.

— Свидетель, — голос дознавателя прозвучал громко и чётко, — вы организовали нападение на имение барона Соловьёва Григория Ефимовича «Золотые ключи»?

Оракул медленно поднял голову. Его затуманенные глаза скользнули по Окорокову, и в них на миг мелькнула бездонная усталость. Он едва заметно кивнул. Этого было достаточно.

— Вспомните, пожалуйста, как именно вы совершили нападение.

Оракул медленно поднял голову… кивнул.

— Покажите, как это было, — приказал Окороков менталисту.

Голограмма дрогнула. Первым всплыл образ Григория Ефимовича Соловьёва. Зал притих, внимательно вглядываясь в изображение, а я отвернулся, не желая в который раз видеть смерть своей сестры. Хоть даже и не совсем моей, но лицо Анастасии, такое похожее на лицо Настёны, рвало сердце.

Когда кошмарный кадр сменился, Окороков снова обратился к Оракулу:

— Вы действовали по чьему-то приказу? — продолжал допрос Алексей Николаевич.

— Да.

— Кто отдал приказ?

Оракул замолчал. Его веки дрогнули. Он сглотнул.

— Не знаю. Голос… искажён. Личность… скрыта.

— Но вы знали его цели? — настаивал Окороков.

— Контроль. Земли. Порталы. Аверины… мешали.

— Значит, виконт Аверин не был вашим сообщником?

— Нет. Он был… целью. Мишенью.

Окороков перевёл дух. Самый опасный вопрос был впереди. Он посмотрел на судью, получил короткий кивок и снова обернулся к Оракулу.

— Почему? За что?

И тут Оракул поднял голову. Я заметил, как Алексей Николаевич вздрогнул, встретившись взглядом со свидетелем.

— Они… отказались от сделки. Заказчик… счёл это личным… оскорблением. Нужен был… урок. Для других.

Оракул говорил с мучительными паузами, слова давались ему ценой невероятных усилий.

Михаил Борисович с каждой минутой выглядел всё хуже. Я не видел его лица, но менталист поник, а руки начали подрагивать.

Окороков наклонился ближе. Это был момент истины.

— Вы можете вспомнить вашу встречу с заказчиком?

Изображение, проецируемое из кристалла, пошло рябью, будто в мутную воду бросили камень. Михаил Борисович был на пределе. Пот пропитал его спину так, что тёмные пятна проступили через плотную ткань пиджака. Обратная связь от разрушающегося сознания Оракула била и по нему. Руки мужчины дрожали, и проекция вот-вот должна была рассыпаться.

В зале повисла тишина. Все видели: ещё немного — и свидетель умрёт, так и не показав главного.

И тут Окороков выпрямился. Он обернулся не к судье, а к самому залу.

— Я прошу помощи у суда. Игнатий Петрович, я знаю, что здесь, среди публики, присутствует специалист из Центрального аппарата Управления магической безопасности Москвы. В силу особой важности данного свидетельства и попытки воздействия на правосудие, прошу привлечь его для оказания квалифицированной помощи.

Эффект был как от разорвавшейся бомбы. Центральный аппарат. Москва. Это означало, что дело уже не местного масштаба. Что из столицы прислали своего человека: наблюдать, контролировать или, возможно, саботировать. И Окороков только что публично назвал его, вытащив из тени.

Судья Игнатий Петрович колебался всего секунду, его взгляд метнулся вглубь зала, в тот самый «нейтральный» сектор, где сидели люди в слишком хороших, но неброских костюмах.

— Господин… представитель. Вы слышали просьбу обвинения. Готовы ли вы оказать содействие суду?

Все головы повернулись. Из третьего ряда, рядом с одной из массивных колонн, медленно поднялся мужчина лет сорока пяти, абсолютно неприметный. Лицо обычное, одежда — дорогой серый костюм столичного покроя. Никаких мундиров и знаков отличия.

— Старший ревизор Особого отдела ЦА УМБ, Платон Сергеевич Волков, — представился он. — Содействие судебному процессу входит в мои полномочия.

Его взгляд скользнул по измученному Михаилу Борисовичу, по бьющемуся в агонии Оракулу.

— Прямой доступ смертелен, — произнёс он с видом врача, ставящего диагноз. — Я могу стабилизировать состояние субъекта и создать более безопасный канал для визуализации последнего запроса, но риск для жизни свидетеля остаётся.

Он посмотрел на судью, словно ожидая подтверждения. Игнатий Петрович молча кивнул.

Волков снял перчатки и положил их в карман. Он не прикасался руками к Оракулу, а просто поднёс ладони к воздуху на расстоянии сантиметра от его висков.

Картинка в кристалле, которую Михаил Борисович едва удерживал, вдруг прояснилась. Из мути выделились контуры: встреча в городском саду на фоне античных статуй. Человек в длинном тёмном плаще, лицо скрыто искажающим полем, магической пеленой. Но теперь были видны детали.

Дорогая ткань сюртука, покрой, нехарактерный для провинции. И голос. Он всё ещё был искажён, но теперь угадывались эмоции:

— Чисто. Ожидаемо. Половина оплаты поступит на счёт. Вторая — после подтверждения исчезновения наследника.

Я включил интерфейс, внимательно вглядываясь в изображение и запоминая каждую деталь. Парк, деревья, тропинка, изображение античной статуи: мужчина с мечом, попирающий змея; неприметный угол здания. Интерфейс копировал детали, выделяя каждый фрагмент. Что-то до боли знакомое промелькнуло между кадрами, но что именно?..

— А теперь, — почти шёпотом, но с невероятной силой внушения сказал Волков, — лицо. Повернись.

Силуэт в воспоминании поплыл. Менталист высочайшего класса пытался перезаписать воспоминание, заставить развернуться. Оракул на стуле застонал, из его ушей потекла кровь. Блок сопротивлялся.

И вдруг, когда казалось, что всё вот-вот рухнет, силуэт слегка повернул голову. Не полностью. Всего на тридцать градусов. Этого хватило, чтобы в проекции мелькнул профиль. Чёткий подбородок, прямая линия носа, седой висок. Лица так и не было видно, оно оставалось в тени.

Волков резко отдёрнул руки. Его собственное лицо впервые выразило нечто кроме холодной сосредоточенности — удивление, смешанное с мгновенным, жёстким пониманием. В голове сразу промелькнула мысль, что заказчик был весьма известен в высших кругах.

— Достаточно, — сказал он сухо. — Дальнейшее давление уничтожит носителя.

Оракул откинулся на спинку стула, окончательно превратившись в живой труп. Но работа была сделана.

Судья ударил молотком.

— Допрос окончен! На основании представленных доказательств и показаний… — голос Игнатия Петровича был жёстким.

Он говорил, оперируя сухими юридическими терминами, долго и нудно. Половину фраз я пропустил мимо ушей, как и все присутствующие в зале. Женщина в розовом платье напряглась так, что веер в её руках громко затрещал. Неужели тайная поклонница Аверина?

Рядом с ней я заметил Степана. Он смотрел на судью, совершенно не обращая внимания на окружающих. Трость в его руках прыгала, словно живая, и подрагивала короткими, отрывистыми движениями.

— … виконта Александра Аверина — оправдать. Все обвинения снять. Его титул, честь, имущественные и иные права — восстановить в полном объёме немедленно. Дело прекращено.

Судья наконец договорил. Его последние слова упали в гробовую тишину, поставив точку, вместе с ударом молотка.

Послышались одинокие аплодисменты. Потом кто-то в задних рядах неуверенно их поддержал. Ещё один. И вот уже волна бурных оваций покатилась по залу. Люди вскакивали с мест, высказывали Окорокову свои поздравления.

Степан замер, будто не веря своим ушам. На нём повисла дама в розовом, как-то несуразно похлопывая по спине.

Я встал, раздумывая, куда идти дальше. Идти к Степану, рядом с которым вилась эта несуразная девица, было как-то неправильно.

Тем временем Окороков пробивался ко мне сквозь начинающую расходиться толпу.

— Поздравляю, барон, — сказал он громко, на публику, пожимая мне руку.

А потом, наклонившись так, чтобы его слова услышал только я, добавил шёпотом:

— Вам нужно бежать, пока Никифоров не отменил аукцион.

— Зачем? Ведь поместье «Серебряные ветры» просто вернётся к Аверину? — так же тихо спросил я, не отпуская его руку.

— Список участников, — он сделал паузу. — Вам нужно узнать, кто подавал заявку. Вам нужны списки. Ищите не самого богатого. Ищите того, кто не должен там быть. Понимаете?

Я кивнул, начиная понимать. Судя по новым показаниям Оракула, заказчик изначально планировал получить поместье Аверина. Полгода — достаточный срок для возможных тайных наследников. И если никто за это время не объявится, поместье должно было уйти с молотка. Теперь его план провалился, и нужно как можно скорее получить списки участников.

— Спасибо, Алексей Николаевич, — уже рванув к выходу, бросил я, но меня резко остановила рука Степана.

— Куда?

Я быстро рассказал последние вводные Окорокова, поглядывая на барышню в розовом платье. Она нервно переминалась с ноги на ногу, а потом, заплетаясь на высоких каблуках, сделала шаг в мою сторону, убирая от лица потрёпанный веер.

— Саша⁈ — вырвалось у меня шёпотом.

Из-под падающей на лицо чёлки и слоя неумело наложенных белил на меня смотрели знакомые глаза Александра Аверина. Он кивнул, и его губы, намазанные красной помадой, сложились в кривую ухмылку.

— Ты… сумасшедший! — прошипел я, хватая его за локоть и оттягивая в сторону от толпы. — Тебя могли узнать! Ты же…

— Я хотел услышать, — перебил он нарочито высоким голосом, который был едва узнаваем, — своими ушами, — он вытер тыльной стороной ладони подбородок, смазав краску, и я впервые увидел на пальце друга родовую печатку с гербом Авериных.

— Понял, — кивнул я, оглядываясь по сторонам.

Степан стоял к нам спиной, прикрывая телом эту нелепую сцену.

— Нужно получить список участников. Встречаемся через сорок минут возле «Управления имперской безопасностью», — быстро сказал я, поглядывая, как интерфейс отсчитывает последние минуты.

— Хорошо, — кивнул Александр. — Я подгоню твою «Ласточку».

Ничего себе⁈ Они умудрились и мою машину угнать? Но как?

[До начала аукциона осталось 0 часов 35 минут]

Я бежал сломя голову, забыв о приличиях, о том, что я барон, и о чём-либо другом, кроме этих проклятых цифр, пылающих у меня в поле зрения. Тридцать пять минут. От здания суда до «Управления имперским имуществом», делившим здание с чиновниками из «Управления имперской безопасностью», — добрых двадцать семь минут быстрым шагом.

Интерфейс работал, прокладывая маршрут поверх реальности.

[Оптимальный путь: подтверждён]

Я выскочил к зданию «Управления имперской безопасностью» через задний двор.

[До начала аукциона осталось: 0 часов 6 минут 17 секунд]

Не обращая внимания на испуганные взгляды служащих, я влетел в кабинет Никифорова.

— Список участников аукциона на поместье «Серебряные ветры», — не здороваясь, произнёс я. — Сейчас.

Чиновник поднял на меня утомлённые глаза.

— Поместье снято с аукциона. Списки участников не разглашаются. Таков регламент, ваше бла…

— Барон Соловьёв, — перебил я, и в голосе прозвучала сталь, которой я сам от себя не ожидал. — И я спрашиваю не как участник. Я спрашиваю, как представитель законного владельца, виконта Аверина, который был оправдан судом тридцать минут назад. Я имею право знать, кто собирается торговаться за его собственность. Или вы хотите, чтобы я вызвал сюда старшего следователя Окорокова, и мы выясняли это в рамках нового уголовного дела о попытке мошенничества?

Впервые я видел, как Никифоров побледнел.

— Я… мне нужно согласовать…

— У вас есть пять минут, — я положил ладонь на столешницу. — Или я начну задавать вопросы вслух, прямо здесь, о том, почему аукцион вообще не был приостановлен после официального запроса. И кому это выгодно.

— Вот… полный список допущенных лиц. С отметкой о внесённом депозите.