Твёрдый матрас скрипнул под весом моего тела. Разболтанные от постоянного раскачивания винты стонали, тоскливо жалуясь на свою участь. Настойчивый запах ромашки витал в воздухе.
Мне так не хотелось открывать глаза. Хотелось лежать и наслаждаться долгожданным отдыхом, вдыхать приятный аромат, будораживший сознание. Простой полевой цветок был навязчиво сладким, словно специально пропитал собой воздух, чтобы заглушить все другие ароматы.
— Пора, — донеслось до меня.
Я закряхтел и глубже зарылся в подушку, не желая выплывать из уютного забытья.
— Вставай давай, — настойчиво повторили, стягивая с меня тёплое одеяло.
— Степан, ещё минуту, ну я же заслужил, — возразил слуге.
— Поезд прибывает через сорок минут, — продолжал настаивать старик, — а тебе ещё одеться надо и привести себя в порядок.
— Хорошо, — буркнул я в ответ, приподнимаясь на локтях, — встаю.
Я буквально влетел в уборную, обогнав пухлую проводницу, и под её возмущённые крики закрыл дверь изнутри.
Настроение было просто замечательным. Казалось, я готов свернуть горы и повернуть реки вспять. Напряжение, которое давило на меня весь последний месяц, наконец-то отступило.
Умывшись ледяной водой, заглянул в мутное зеркало. На меня смотрел молодой человек с лёгкой щетиной и довольным взглядом, как у сытого кота.
В дверь настойчиво постучали.
— Молодой человек, выходите немедленно! Мы уже подъезжаем! — раздался недовольный голос проводницы.
— Уже иду! — бодро отозвался я, наскоро вытирая лицо полотенцем.
Расправив плечи и подмигнув себе в зеркале, я распахнул дверь. Проводница, красная от злости, отступила, что-то бормоча про нахальных молодых людей.
Степан уже собрал наши вещи. Его проницательный взгляд скользнул по моему лицу.
— Вижу, ты в форме.
— В самой что ни на есть боевой, — уверенно кивнул я, разглядывая проплывающую за окном местность.
Архангельск.
Сердце радостно ёкнуло от предвкушения. Меня ждёт новый уровень. Новый квест.
Поезд с грохотом замер. Мы вышли в коридор, пропуская вперёд спешащих пассажиров. Я никуда не торопился и наблюдал за суетой на перроне.
Через стекло было видно, как у вагона уже собралась небольшая группа встречающих.
Двери открылись.
— Ну что, Степан, — сказал я, поднимая с пола багаж. — Пора наводить порядок в моём имении? — и шагнул на залитый солнечным светом перрон.
Глубоко вдохнул, ловя носом свежий воздух с примесью морской соли. Никаких тебе паров бензина и кислого запаха шаурмы, характерных для вокзалов моего мира.
Старик лишь хмыкнул в ответ. Ромашка, подаренная Аней на прощанье, так и осталась лежать на нижней полке.
— Господин Соловьёв! — послышалось откуда-то сбоку.
Я обернулся, ища источник голоса, и увидел спешащего ко мне на всех парах Окорокова. Его строгий мундир был слегка помят, а на лице читалась почти искренняя радость.
— Господин Соловьёв! Как я рад снова вас видеть, — запричитал толстяк, тяжело дыша и вытирая платком вспотевший лоб. — Как только узнал о вашем прибытии, сразу же бросил все дела! Не мог позволить, чтобы вы остались без должного приёма!
Удивлённо приподнял бровь, оценивая его театральное выступление. Этот человек из тех, кто и пальцем не пошевелит без личной выгоды.
— Вы меня тронули, Алексей Николаевич, — сказал я с лёгкой насмешкой. — Прям до глубины души.
Он продолжал улыбаться, натянув на лицо маску радушия.
— Что вы, что вы! Я с нетерпением ждал вашего возвращения! — мужчина сделал паузу, сменив тон на более деловой. — Мы же с вами партнёры?
Окороков многозначительно посмотрел на меня, ожидая ответа. Вот ради чего всё это и затевалось! Я молчал, делая вид, что не понимаю, о каком партнёрстве идёт речь. Время нашего сотрудничества истекло, как только я отдал дознавателю последние дела и уехал на испытание.
— Партнёры? — наконец переспросил я, намеренно с лёгким недоумением. — Алексей Николаевич, вы, кажется, что-то путаете. Наши деловые отношения были строго ограничены временными рамками, и они истекли.
Улыбка на лице офицера застыла. Он нервно провёл платком по шее.
— Ну как можно так говорить, Дмитрий Григорьевич! — запричитал он, пытаясь вернуть панибратский тон. — Преступления продолжают совершаться, а ваш гениальный ум способен их раскрыть. Я не могу поверить, что вам всё равно, когда на улицах Архангельска процветает преступность!
Последнее слово он произнёс с особой значимостью.
Не то чтобы его слова меня задели, но я вдруг подумал над тем, что Архангельск теперь является моим городом. И я действительно не хочу, чтобы тут бродили такие личности как Лютый или Лиска. Тем более, что дело Аверина до конца ещё не раскрыто, и именно Окороков может в этом помочь.
— Так что вы предлагаете? — глядя прямо в глаза дознавателю, спросил я.
Тот засиял как рождественская ёлка:
— Да что же мы о делах говорим прямо на перроне. Прошу вас в мой экипаж! С удовольствием подвезу до имения.
Он попробовал отнять у меня ручную кладь, но я не позволил этого сделать.
— Пойдёмте, — сделав приглашающий жест, Окороков засеменил к выходу с вокзала.
Мы со Степаном переглянулись и, одобрительно кивнув друг другу, направились следом.
На этот раз Алексей Николаевич приехал на личном транспорте, а не на служебной машине. Я ещё раз подивился прагматичности дознавателя, рассматривая необычную конструкцию.
Она не была похожа ни на Степанов катафалк из серии «Бэтмен спешит на помощь», ни на помпезные кареты столичной знати.
Перед нами стоял угловатый, но явно проходимый экипаж на усиленных рессорах, с высоко поднятыми колёсами и дополнительными фонарями. Что-то между внедорожником и бронированной повозкой, явно разработан для разбитых дорог. Очень похож на те, что стояли у меня в имении.
— С модифицированным кристаллом тяги, — с гордостью похлопав по кузову свою ласточку, заявил Окороков, заметив мой оценивающий взгляд. — Скромно, но надёжно.
Мы устроились внутри. Салон оказался просторнее, чем можно было предположить находясь снаружи. Степан занял место рядом со мной. Его взгляд скользил по деталям отделки, оценивая не столько комфорт, сколько тактические возможности.
Экипаж плавно тронулся, бесшумно выезжая на главную дорогу. Окороков, поглядывая в зеркало заднего вида, продолжил говорить:
— Дмитрий Григорьевич, у меня к вам действительно неотложное дело, и я вас просто умоляю приступить к нему как можно быстрее.
Я хмыкнул. Все дела Окорокова были неотложными или требующими немедленного рассмотрения.
Он протянул папку, из которой чуть не вываливались листы, исписанные мелким почерком.
— Две недели назад был похищен сын местного купца Афанасия Кузьмича Самарского. Следствие зашло в тупик. Звонков о выкупе не поступало.
Я медленно взял папку, ощущая под ладонями шершавый переплёт. Купец Самарский.
Имя мне ничего не говорило, но статус купца наверняка заставил местные власти немедленно начать расследование. Был бы он сыном плотника, никто даже не пошевелился бы.
— Ни требований, ни намёков, ни тела, — продолжал говорить дознаватель, пока я листал стандартный протокол.
— Просто испарился? — спросил я, уже включая интерфейс.
— Именно! — Окороков снова вытер платком лицо, хотя в салоне было прохладно. — Мальчишке десять лет. Тихий, прилежный. Помогал отцу в конторе. Исчез по дороге из гимназии домой. Буквально в двух кварталах от собственного дома.
Мой взгляд скользнул по сухим строчкам: «…свидетельств не обнаружено…», «…личные враги семьи не установлены…», «…похитители действовали крайне профессионально…».
Интерфейс, как ни странно, молчал, не давая ни одной подсказки. Мои мысли после долгой дороги текли вяло, совершенно отказываясь работать.
Окороков снова глянул в зеркало заднего вида и наши глаза встретились. На лице дознавателя я прочитал незнакомую мне прежде серьёзность.
— Дмитрий Григорьевич, Самарский — не аристократ. Его дело не прогремит на всю империю. Но он один из столпов архангельского купечества. Афанасий Кузьмич финансирует полгорода, его суда ходят по всему северу. Если не найдём его сына, начнётся паника. А паника, — Окороков многозначительно понизил голос, — нам совершенно ни к чему.
Экипаж плавно свернул на подъездную аллею моего имения. Я смотрел на знакомые очертания дома.
— Хорошо, Алексей Николаевич, — я закрыл папку с решительным хлопком. — Завтра навещу господина Самарского. Мне нужно услышать всё из первых уст.
— Спасибо, Дмитрий Григорьевич! Я организую вам встречу! — дознаватель, получив согласие, вздохнул с таким облегчением, будто с его плеч свалилась целая гора.
— Не организовывайте, — мягко перебил я. — Просто сообщите Самарскому, что я приду.
Экипаж остановился у закрытых ворот с витиеватой вывеской «Золотые ключи». Я вышел и с наслаждением потянулся, отметив, что в сердце закралось незнакомое до этого чувство. Я был дома.
Окороков с неожиданной проворностью выскочил из экипажа, протягивая мне руку:
— Очень рассчитываю на вас, — продолжая трясти мою ладонь, лепетал дознаватель, не спеша уезжать.
— Вы же понимаете, что я попрошу от вас ответную услугу? — сразу обозначив цену помощи, сказал я.
Алексей Николаевич только активнее замотал головой, соглашаясь на любые условия.
Наконец мы со Степаном проводили взглядом уезжающий экипаж и повернулись к воротам, которые радушно открылись при моём приближении.
Я уже шагнул вперёд, когда меня вдруг остановил голос Степана:
— Кажется, у нас гости.
Старик говорил тихо, но с такой металлической ноткой, что я мгновенно замер. В ладони уже начал разрастаться огненный шар «Фаербола».
Обернулся и заметил человека, спрятавшегося в тени могучих деревьев, обрамлявших подъездную аллею. Высокий мужик в затёртом сюртуке, с усталым лицом и небритой щетиной.
Увидев, что его заметили, он поспешно снял картуз, закрывавший огромный лоб, нервно скомкал его в руках и сделал неуверенный шаг вперёд. Пока он шёл, я разглядывал посетителя, всё больше удивляясь его внешности.
Широкие скулы вызывающе выпирали вперёд, выразительные чёрные глаза смотрели с терпеливым ожиданием. Огромные плечи подрагивали. Но больше всего меня поразил рост.
Чем ближе мужчина подходил, тем явственнее я чувствовал себя лилипутом. В нём было два метра, а может, и того больше.
— Будьте здоровы, барин, — прогремело над моей головой.
Мужик, вежливо кланяясь, протянул мне ладонь. «Фаербол» зашипел, исчезая. Я с опаской посмотрел на его руку, надеясь, что после рукопожатия моя останется невредимой. Однако опасения оказались напрасны. Грубые пальцы сомкнулись на моём запястье с бережной осторожностью.
— Здравствуй, — ответил я, стараясь не пялиться на исполинскую фигуру. — Чем обязан?
— Меня Вениамином звать, барин, — начал он, переминаясь с ноги на ногу, — я при батюшке вашем служил конюхом. Можно просто Веня.
Я оглянулся по сторонам, выискивая в дальнем конце поместья неприметные конюшни. Но, к моему облегчению, все они до сих пор были пусты. Мало ли, что могло измениться, пока я был в отъезде…
— Да у меня, вроде как, нет лошадей, — развёл я руками.
— О, барин, — заулыбался Вениамин, — это дело поправимое, но я не поэтому к вам пришёл. Я ведь ещё и садовником был, и дворником, и даже дворецким…
На последнем слове он замялся, опустив глаза в пол. Должность дворецкого с его исполинской внешностью явно не сочеталась.
— Ну так, исполняющим обязанности, — смущённо поправился он. — А пришёл я, барин, потому что слышал, вы вернулись. А без хозяйского глаза всё тут… — он многозначительно обвёл взглядом заросший бурьяном двор и покосившиеся ставни. — Всё в запустении. Так вот. Не нужен ли вам работник? На любую работу. Я и дрова колоть могу, и крышу починить, и… — мужчина умолк, в его простых глазах читалась надежда.
Я задумался, глядя на этого богатыря. С одной стороны, лишние руки не помешали бы. Да что там говорить, нужны позарез. С другой, ему же платить надо, а у меня из заработка только «дела» Окорокова. Смогу ли прокормить ещё один рот? Поэтому я развёл руками:
— Извини, друг. Работы много, да вот платить тебе пока нечем.
Как ни странно, Вениамин от этих слов ещё больше заулыбался.
— Не беда, барин. Прокормить — я и сам прокормлюсь. Нам бы крышу над головой, да печку тёплую. А насчёт жалованья… — он многозначительно посмотрел на заросший бурьяном сад и покосившиеся конюшни. — Вы мне уголок выделите, да лес на дрова, и рубль в месяц, и я перед вами в долгу не останусь.
В его простых словах была такая твёрдая уверенность, что все сомнения развеялись сами собой. Этот человек не милостыню просил. Он предлагал честный обмен: его труд на тёплый кров.
— Ладно, — сдался я, чувствуя, как на плечи ложится новый груз ответственности. — Договорились. Устроишься как при отце было. Только смотри… — я сделал серьёзное лицо. — Если что не так, тут же обратно на улицу вылетишь.
Вениамин просиял, словно я ему подарил золотой прииск.
— Будьте спокойны, барин! Всё будет как при батюшке вашем! — мужчина тут же нацепил картуз обратно и нетерпеливо спросил. — Ну… Я тогда пойду, своих приведу?
Не успел я опомниться, как он рванул в сторону ворот, радостно приплясывая.
— Кого своих? — переспросил я, глядя вслед удаляющейся фигуре.
— Добрый вы, барин, — услышал голос за спиной.
Степан стоял рядом, глядя на фигуру удаляющегося мужика:
— Я знаю его. Пятеро детей, мал мала меньше. И всей семьёй на улице остались после того случая. Когда Аверина забрали, в этот же день и Вениамина упекли в следственный комитет как свидетеля. Вот только как его отпустили?
— Вот, значит, какой сюрприз решил мне устроить Окороков, — вздохнул я, вспоминая разговор о свидетеле по делу моей семьи, произошедший почти месяц назад. — Ну что ж, ему удалось меня удивить. Но не в моих правилах отступать от сказанного. Поживём — увидим.
Я махнул рукой и направился в сторону особняка.
Здесь всё оставалось без изменений, разве что трава стала ещё выше, а на брусчатой дорожке снова пророс мох, образовав бархатистые зелёные подушки. Нужно всё-таки заняться обустройством. Барон я в конце-то концов или нет?
Никак не мог свыкнуться с мыслью, что теперь всё это принадлежит мне. Большое наследие с большой ответственностью.
Мы пересекли поместье, быстрым шагом направляясь в сторону амбара, где нас ждал портал в форпост. Ещё немного, и я увижу своего болотного вывертня, которому до сих пор не дал имя.
Поделюсь с Александром впечатлениями об испытании. Расскажу о Муроме и Юсупове и ещё много всего, что врезалось в память за время пребывания в столице.
Мир на мгновение поплыл, сменившись привычным давлением. Я уже стоял не в амбаре, а в просторном дворе форпоста. Воздух был прохладным. В лицо ударил запах хвои и… жареного мяса.
— Кажется, мы вовремя, — втягивая носом ароматы, произнёс я.
— Как раз к обеду, — улыбнулся Степан, делая шаг в сторону казармы.
Но вдруг раздались взрывы. За стенами форпоста полыхнул столб огня. Потом в небе над нами пронеслась огромная птица, размером с кукурузник, и, сделав крутой вираж, устремилась обратно, скрываясь за высокими стенами форпоста.
Я инстинктивно пригнулся, а Степан резко отступил назад. В его руке уже мелькнула трость.
Звук повторился, заглушая яростный птичий крик.
— На стену, — скомандовал Степан и со всех ног бросился к ближайшей лестнице, ведущей наверх.
Я рванул следом, на ходу формируя «Песчаную бурю». Сердце бешено колотилось, но разум работал с пронзительной ясностью. Снаряды? Кто мог стрелять по форпосту? Бандиты? Нападающие?
Мы влетели на узкий помост, заваленный бочками и ящиками. Степан, не сбавляя хода, двигался дальше, одновременно озираясь по сторонам. Ни Александра, ни Муму не было видно. Даже верного пса я нигде не наблюдал.
— Вижу! — вдруг крикнул мне Степан, показывая куда-то в сторону. — Вон там, за холмом.
Я посмотрел туда. Из-за дальнего холма, поросшего чахлым лесом, клубилось облако дыма.