Мало показалось этого воинства королевским советникам. Призвали они на помощь себе крымского воеводу Мумаран-Гирея, давнего Русской земли ненавистника и разорителя. Как голодные псы кинулись степные полчища на русские рубежи, пошла гулять кривая сабля по южным уездам. Рвался Мумаран-Гирей к самой Москве, мечтая повторить подвиг своего предка[17].
Узнали о том знатные дворяне в войске Шеина, побежали из полков по домам, спасать поместья свои и вотчины. Не осталось у Шеина конницы, кроме двух иноземных полков, нескольких сотен дворян да казаков. Перепугались в Москве патриарх Филарет Никитич с боярами, затрещали лбы толоконные, о спасении имуществ своих препираясь усиленно.
Тут-то и понадобились вновь князья Волконские. Князь Волконский Кривой копал в это время ров за Москвой-рекою, ставил вокруг посада крепость деревянную, чтобы в татарский набег людей укрыть. Встал на защиту города у Никитских ворот князь Иван Федорович Чермной Волконский, а подле него с полком — князь Иван же Федорович Волконский Лось.
Порубежные воеводы бились с Мумаран-Гиреем на засечных чертах и переправах, доезжали отряды его в поле, промышляли головами своими на шляхах. Удержали войну в заокских уездах храбрые воеводы, и среди них князья Волконские: Григорий Андреевич, Юрий Федорович, Петр Иванович Чермной и Федор Федорович — потомок Ивана Черного. Как вепрь, осаждаемый охотниками, завертелся Мумаран-Гирей в порубежной земле, не в силах насытить алчность, но сея разрушение и смерть.
Скоро уведали в Речи Посполитой о злодействах крымских, и пришел король Владислав в великий гнев на своих советников:
— Уместно ли исконных креста Христова врагов — басурман — на христианский народ натравливать?!
— Не спорю, — сказал королю канцлер Альбрехт Станислав Радзивилл рассудительно. — Не спорю, как это по-богословски и совместно ли с честью рыцарской поганцев напускать на христиан, но по земной политике вышло это очень хорошо…