Жители пограничного города привычны были к военному постою и без долгих споров разобрали по домам все прибывшее воинство, сообразуясь с хозяйскими достатками и нужностью рабочих рук (ибо какой же русский человек усидит без дела долго и нешто караульная служба дело?!). Князь Федор Федорович разместился на просторном, обнесенном частоколом воеводском дворе с домом, клетями, острогом и смотровой башенкой. Нашлось здесь место сотникам, пристроился в светелке со своими свитками подьячий Яков Мелкишев, заняли конюшню военные холопы и слуги.
После традиционного пиршества на другой день рано утром воевода поднял местного приказчика и старост для составления полной всему бельскому хозяйству росписи. Первым делом обратились к стенам и начали их обход с широкой башни над Московскими воротами, выходившими к реке. Башня и расходившиеся от нее в обе стороны вдоль реки стены стояли на двухсаженном[19] земляном валу, уберегавшем город не только от неприятелей, но и от наводнений.
Как и другие башни крепости, Московские ворота были велики по объему и невысоки, с толстыми двойными стенами, забутованными между бревен камнем и глиной. Деревянные перекрытия на мощных балках делили ее на три этажа, где могли размещаться средние пушки. Разбросанные в видимом беспорядке бойницы были прорублены с таким умыслом, чтобы защитники могли простреливать все пространство перед башней и стенами и сами стены, если на них ворвется враг.
Стены в полторы сажени толщиной состояли из Намертво соединенных между собой срубов, заполненных землей и каменными глыбами. Поверху шла стрелковая галерея с бойницами и крышей, некогда защищавшей от стрел, а ныне удобной для караульных в непогоду. По этой галерее воевода и двинулся к следующей, находящейся ниже по течению реки восьмигранной Псковской башне. Стены после нее поворачивали от реки в поле и «сходили» с вала, который окружал город впереди стен и был отделен от них рвом.
Квадратная Велижская башня стояла над вторыми воротами Белой. Через ров от нее шел низкий деревянный помост. Разрез вала, в котором проходила дорога, был прикрыт легкой, но широкой деревянной башенкой, по конструкции напоминавшей Кутафью башню Московского Кремля, которая поднималась над валом сажени на полторы, не более.
Далее Смоленские ворота, углом выступавшие из общего примерно пятиугольного плана крепости, имели такую же конструкцию и отличались лишь более хитрой деревянной резьбой на опускных решетках и карнизах. Волконский осмотрел их с особым тщанием, потому что они бывали обычно местом главного удара неприятелей. Следующая многоугольная, почти круглая башня не имела ворот и имени: она так и называлась Безымянной. Между ней и Тайнинской башней на валу за рвом располагалась среди частокола низенькая и широкая башенка, где могли укрыться стрельцы.
Тайнинская башня содержала водный тайник — подземный ход к реке, где можно было набрать воды для тушения пожаров. Она стояла на самом валу на берегу реки, и стена от нее шла к Московской башне, откуда князь Федор начал обход. Здесь при обследовании тайника была встречена преждепомянутая Митрофановна, которая посторонилась, пропуская начальство. Волконский вперил в нее взор и сказал:
— А что, баба, пойдешь ко мне по хозяйству?
— Пойду, барин! — ответствовала женщина и как перышко вскинула на плечо коромысло с полными водой кадками.
Князь поглядел ей вослед и продолжил обследование крепости, в которой оказалось при точном подсчете тридцать шесть орудий разного калибра. В их числе: восемь пушек длинных и полевых коротких под ядра полуфунтовые, отлитых из меди; тюфяки для стрельбы картечью и метания бомб медные же; пищали скорострельные железные и пищали затинные[20]. Об один тюфяк, зарытый неведомо когда в землю и там забытый, воевода споткнулся, меряя шагами крепость, и велел немедля его в готовность привести. Ядер ко всем орудиям больших, средних и малых железных обрелось несколько сот, пороха почти сто пудов, хлеба и овса, ячменя и гречихи запасы изрядные: заслуга предшественника Волконского, князя Белосельского.
По окружности вала крепость имела 460 сажен (почти километр), была крепка против легких неприятельских отрядов, но, несомненно, развалилась бы от первых выстрелов серьезной артиллерии. На защиту Волконский мог поставить до тысячи человек, половину с огнестрельным оружием, среди которых почти никто не имел понятия о современной регулярной войне.
Освобожденный от забот, но в изрядном унынии вернулся князь Федор Федорович на воеводский двор, похвалил стряпню обосновавшейся там Митрофановны и велел ей стелить.
Скинул князь сапоги сафьянные и кафтан, шитый серебром, выпил на сон грядущий чарочку да сгреб красавицу в объятия богатырские. Не затрепетала сладостно Митрофановна, не положила головушку ему на грудь, не силилась вырваться, но произнесла ровным голосом:
— Оставь, барин, я к тебе не пошлиться пришла.
Сами упали руки Федора Федоровича, и долго стоял он в недоумении, глядя на закрывшуюся дверь горницы, изумляясь, что так легко сладкую победу упустил. Не привык к осадным работам предводитель конницы и душой приуныл. А поутру объявил приближенным:
— Кто бабу обидит — головы не сносить.