Скучная жизнь одного Бон Хва

Глава 32

В какой-то момент он вдруг почувствовал, что стал спокоен. Мир вокруг — стал прозрачным и понятным. У всего была причина и следствие, все было легко и понятно. Искусственное покрытие бейсбольного поля, имитирующее зеленую траву, розовый пузырь жевательной резинки, выдуваемый девушкой, сидящей на скамейке у края поля, открытый рот какого-то школьника, который кричит, не то подбадривая, не то наоборот — оскорбляя… все это — словно замедлилось.

…и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты, и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками… — звучит в голове голос Старшего: — О́дин мог сделать так, что в бою его недруги становились слепыми или глухими, или наполнялись ужасом, а их оружие ранило не больше, чем хворостинки, и его воины бросались в бой без кольчуги, ярились, как бешеные собаки или волки, кусали свои щиты и были сильными, как медведи или быки. Они убивали людей и ни огонь, ни железо не причиняли им вреда. Такие воины назывались берсерками.

— Я вижу. — отвечает Бон Хва, отчего-то совершенно спокойный. Это спокойствие проистекает не из того, что он стал сильнее, не потому, что уверен в своих силах и мудрости Старшего. Нет, он отчетливо понимает, что поединок не закончен и что он может проиграть. Более того, он может быть покалечен, ведь Хан больше не сдерживает ни свою силу, ни свою скорость, ни свою ярость. Спокойствие и уверенность идут от принятия и понимания. Принятия того факта, что его могут тут убить или покалечить.

— Одетые в медвежьи шкуры, рвущие людей на части, погруженные в то, что на Востоке называют «амок» — эти воины назывались берсерками. Ангрим, сын Старкада, Ульф Бьяльфасон, прозванный Вечерним Волком, Бьерн Бледный, Торир Пивное Брюхо и Эгмунд Злой, Ивар Бёггуль из Саги о Хальфдане Эйстенссоне… все эти воины назывались берсерками.

— Я — понимаю. — отвечает Бон Хва, и правда понимая.

— Понимаешь? Не время спать, малыш. Помоги-ка мне. — Старший передвинул ногу, это было медленно и тяжело, они двигались так, словно были глубоко под водой в тяжелых водолазных костюмах начала прошлого века — с железными ботинками, свинцовыми грузилами на поясе и медным шлемом-колоколом.

Пауза прервалась так же внезапно, как и началась, понимание ушло так же, как и пришло, и Бон Хва опять откинулся назад, чтобы не мешаться. Со стороны он увидел, как он оказался сзади у Хана, передвижение было настолько быстрым, что противник на секунду потерял его из виду. Несмотря на всю свою ярость и скорость, Хан из семьи Кан был невысокого роста и не такой уж и мускулистый, скорее даже худощавый.

Хан стоит прямо перед ним, оглядываясь по сторонам и не понимая, куда же делся его противник. Старший шагает вперед, захватывая его поперек туловища со спины и слегка приседая.

— Когда ты поднимаешь противника, всегда делай это ногами, а не спиной. Присел, перехватил и поднимаешь, выпрямляя ноги, а уже потом — спину, мышцы работают в унисон, такой же волной, как и при ударе «рука-плеть»! Захватил, присел, подбил, поднял и…

Бон Хва видит, как его собственное тело выпрямляется, поднимая Хана в захвате — выше и выше, прогибаясь в спине и пронося противника над собой, еще выше, скручиваясь в сторону…

— Бросок прогибом! — рычит Старший и Хан, описав красивую параболу в воздухе, беспомощно взмахнув руками, падает вниз, втыкаясь в искусственное покрытие, а Старший обрушивается на него сверху!

Тут же — отпускает его и вскакивает на ноги. Смотрит на противника. Хан некоторое время лежит не двигаясь. Просто лежит, как мешок с мусором и на секунду Бон Хва становится страшно. Что он убил его, ну или покалечил так, что тот теперь не сможет ходить, и его посадят в тюрьму или заставят всю жизнь ухаживать за калекой…

Но вот Хан повернул голову. Зашелся в кашле. Сел и помотал головой, схватившись за грудь так, словно ему было больно.

— Бросок прогибом, или как у вас это называют — суплекс. Падение происходит по большой амплитуде, почти с высоты собственного роста, а захват поперек туловища вынуждает противника упасть так, что у него перехватывает дыхание. Он падает на спину, сгибаясь и повреждая грудную клетку. После такого падения можно и не встать… но Хан легкий, а потому он способен перенести такое. Был бы на его месте стокилограммовый мужчина, тот бы минут двадцать потом валялся. Такое падение вышибает из тебя дух к чертям собачьим.

Бон Хва смотрит на сидящего Хана. Вокруг царит тишина, даже группа поддержки Хана перестала кричать, все замерли, глядя на происходящее.

Хан кривит лицо и встает. Встает тяжело, не легким прыжком, но так, словно бы весь день вагоны с углем разгружал — сперва подняв одну ногу, опираясь о колено другой, перенеся центр тяжести вперед и наконец — выпрямившись.

Бон Хва смотрит, как тот поднимает руки вверх, сжимая кулаки, и как делает шаг вперед.

— Если тебя в бою вырубили, да так, что у тебя нокаут или нокдаун случился, то весь боевой запал сразу пропадает. Не знаю, как это действует, но в один момент ты полон адреналина и тестостерона, готов разорвать врага на десять тысяч маленьких медвежат, но вот прилетел хороший хук в челюсть — и все. Агрессия, гнев, злость — все как рукой сняло. Чтобы снова почувствовать себя берсерком, нужно будет снова ярости набраться… а мешочки с гормонами и нейромедиаторами не бесконечные. Такие вот ребята, как этот Хан, не могут драться на холодную голову, им нужно сперва себя завести. А нокаут действует как сброс всех боевых гормонов… и когда человека бросают прогибом через голову по высокой амплитуде, то обязательно выключение будет, пусть на долю секунды. Так что теперь Хан на одной силе воле двигается. Ему нужно разозлиться снова, без этого он не сможет драться.

— Так он просто сейчас возьмет и разозлится, чего ему. — Бон Хва вспоминает перекошенное от гнева лицо Хана. Такому разозлиться — раз плюнуть. Он по умолчанию злой всегда.

— Не так просто разозлиться на пустом месте. Тем более, когда твой противник не дает тебе повода. А еще он сейчас очень устал. От перепада гормонов устаешь так, словно весь день тяжело работал. У него сейчас руки тяжелые, он ноги едва передвигает… а стоит только на силе воли. Его сейчас не только я — любой тут может запинать. И он это знает. Без своего «берсерк мода» он просто худой паренек невысокого роста, понимаешь? Но и сдаться он не может, это немыслимо… так что он вперед на одном упрямстве пойдет. Будет пытаться восстановиться во время боя, экономить усилия, отдыхать… но это не его стиль. Он не умеет так делать. На длинной дистанции он проиграет. Проиграет неминуемо. Так что…

Бон Хва чувствует, как его тело опускает руки вниз, расслабляется и выпрямляет спину. Теперь он просто стоит перед своим противником — так, словно погулять вышел. Хан смотрит на него угрюмым взглядом. Он как будто стал меньше сейчас, в его взгляде появилась неуверенность.

— Хённим, еще раз приношу извинения за своего неловкого друга. — говорит он и кланяется: — Он не желал ничего дурного, он просто неуклюжий болван. Уверен, что он обязательно принесет свои извинения лично. Прошу не держать на него зла за это происшествие.

— Что это? Ты готов сдаться? — говорит Хан и его слова звучат высокомерно, но его поза… он тоже выпрямляется и опускает руки, однако видно, что это ему нелегко дается. Он явно бережет одну ногу и его руки подрагивают. Да и выпрямиться до конца он не может.

— Предлагаю ничью. — отвечает Старший: — Все это просто большое недоразумение. Не более того. Пак Ёджон был неправ, он уже пожалел об этом.

— Хм. А ведь верно. — Хан делает вид что задумался: — Это ведь он опрокинул на меня поднос, а не ты. Ты просто хороший друг… наверное слишком хороший. Ладно. Я не держу на тебя зла, первогодка. А твой друг — пусть просто подойдет и извинится.

— Просто извинится? — уточняет он.

— Просто извинится. — небрежно взмахивает рукой Хан и от этого царственного жеста его лицо на секунду искажает гримаса боли.

— Пошел откат. — говорит Старший: — У него сейчас все болит. Нога, грудная клетка, спина… наверное он себе и мышцы потянул где-нибудь, нельзя вот так как он двигаться и не потянуть себе что-нибудь. Так что сейчас мы с ним союзники — оба ищем выход из положения, да такой, чтобы и репутацию не уронить и проигравшим не выглядеть. А самый лучший выход из такой ситуации — это дружба.

— Что⁈

— Дружба — это чудо, малыш.

— Старший! Прекрати издеваться!

— Да ладно, разве он тебе не нравится? Такой сладкий мальчик… если ему длинные волосы отрастить и в юбку переодеть…

— Старший!!!

— Хорошо, хорошо, не кричи ты так. Переход от вражды к приязни между мужчинами — хорошо известный феномен. И вот сейчас, если он просто признает ничью, — он вроде как все равно проиграл, так как изначально его статус намного выше. А вот если он сделает вид, что признает ничью, просто потому что ты ему понравился — это совсем другой коленкор. И тут нет ничего гомосексуального, мужчины всегда соперничали и всегда сотрудничали, это у нас в крови.

— Какой ужас… он и правда хочет со мной подружиться?

— На самом деле нет. Ему просто придется сделать такой вид. Чтобы не уронить свою репутацию. Ты же не думаешь, что Хан в этой школе — вот прямо на самой вершине находится? Вокруг есть еще более зубастые твари и ему приходится беспокоиться и о своем имидже. Так что вы теперь заклятые друзья. И кто знает… может и правда подружитесь. Разве не об этом ты мечтал? Обрести друзей в школе?

— Ну уж нет! — Бон Хва представляет себе, как он ходит вместе с Ханом в караоке или в игровой салон и его передергивает.

— Дружба зла, малыш, подружишься и с Ханом…

— Ха. Ха-ха-ха-ха! — раздается громкий смех, лицо Хана вдруг становится очень веселым: — А ты мне нравишься, первогодка! Пожалуй, я не буду ничего тебе ломать. Пожалуй, я оставлю тебя целым и невредимым. Ты смелый и ты заступился за своего друга. Так что… — он делает шаг вперед, чуть прихрамывая и скрывая болезненное состояние за широкой улыбкой, делает шаг и протягивает руку: — пусть будет ничья.

— Да. — Бон Хва пожимает протянутую руку. Хан подтягивает его к себе ближе и шепчет на ухо, так, чтобы не услышали зрители: — Это еще не конец, первогодка. Я сломаю тебе все кости в следующий раз. Ты понял меня⁈

— Конечно. И ты тоже классный. Конечно, мы будем дружить. — отвечает ему Старший, отвечает громко, так, чтобы все вокруг подумали, что Хан сказал ему на ухо что-то в духе «ты такой классный, Бон Хва, давай дружить!». Лицо у Хана краснеет от злости.

— Старший! Ты же опять нарываешься! — хватается за голову Бон Хва: — Его бесишь!

— Ему полезно научиться справляться со своими эмоциями. Чувствуешь, как он пытается руку сжать? Кроме того, он сейчас все равно гормоны в кучу не соберет, не сможет атаковать снова. А после того как откат пройдет и он поймет в каком он на самом деле состоянии… нет, сегодня я могу тыкать его палкой весь день…

— Старший!

— Горе побежденным. Пусть терпит. — в голосе Старшего слышна улыбка: — Ты не поверишь, малыш, как это мило. Я уже и отвык от такого. Вся эта ваша школа, все эти ваши мелкие разборки, а на самом деле вы тут все — просто дети. Блин, вы такие милые и пушистые… чистое моэ…

— Старший! Нас чуть не убили тут!

— Ой, заткнись малыш, никто никого не убил. Так, поразмялись, повеселились. Лучше вон, посмотри на лицо своей поклонницы, девицы Мэй, нашей зампредседателя — она словно лимон съела. И чем ты ее не устраиваешь? Откуда такая к тебе ненависть?

— Это ты ее вывел из себя! А теперь «и откуда такая ненависть»! Ты… обманщик!

— Я — стратег. И оратор. И обольститель, немного. А еще я — гений. А ты — школьник, малыш, так что заткнись. И отлипни уже от Хана, понимаю, что он тебе нравится, но держи себя в руках. Не время нюхать цветы.

— Старший! — Бон Хва вдруг понимает, что и правда, они с Ханом стоят слишком близко для двух парней. Он выдёргивает свою руку из его и делает шаг назад. Оглядывается. Вокруг царит недоуменная тишина, в ней отчетливо слышно, как лопается розовый пузырь жевательной резинки у девицы на скамейке. Взгляды… взгляды, взгляды. Как и обычно в школе… но на этот раз они отличаются. В некоторых — разочарование. В некоторых — удивление. Есть даже странные взгляды, взгляды, которые он не понимает, взгляды словно бы снизу вверх. Впрочем, таких немного. Однако нету тех обычных взглядов, которыми его наделяли в средней и младшей школе. Нет отвращения. Нет презрения. Нет жалости.

— Ладно, первогодка. — громко заявляет Хан: — До встречи в школе.

— До встречи. — кивает он.

— И… да. — Хан поворачивается к скамейкам, где сидят и стоят зрители, находит взглядом нужную ему фигуру: — Госпожа Мэй, идите к черту с вашим предложением. В семье Кан никогда не поднимут руку на друга. Этот парень теперь под моей защитой!

— Красавчик. — восхищается Старший: — Вот уж поистине, всегда на ноги встанет. Все же видят, что ты его так бросил, что он едва стоит. Но воспоминания эти уже завтра будут нечеткими, а его слова — будут помнить. Конечно, есть люди, которых не обманешь, которые понимают, что впору тебе его защищать, а не наоборот, но большинство поверит. Раз — и уже это ты тут младшенький и глупый, которого пожалел сильный и мудрый старший. Да еще и защитил.

— Бон Хва! — после слов Хана все снова завертелось, все стали говорить одновременно, зрители высыпали на поле, окружили со всех сторон. Первой к нему подскочила Соен, подскочила, да так близко, что ему даже показалось, что она хочет его обнять, но она остановилась совсем рядом и замялась.

— Бон Хва, ты молодец! Я за тебя переживала! — сказала она и слегка покраснела: — То есть как за одноклассника, ты не подумай.

— Я тоже переживала! — вездесущая и всеведущая Минсе оказалась рядом: — Даже больше чем Соен. Или нет? Как ты его бросил! Вжух! И все! Скажи, скажи, скажи, а ты секретный монах-ниндзя? Или сорокалетний карлик-рестлер, который поступил в старшую школу чтобы соблазнять школьниц?

— Эй, Бон Хва, а давай телефонами обменяемся? — тут же рядом оказывается какая-то девица, явно не из их школы, школьная форма другая и она — блондинка. В школе имени генерала Ли Сун Сина запрещено красить волосы, а у этой и волосы покрашены и макияж на лице и сережки в ушах.

— Ээ… — выдавливает из себя Бон Хва, искренне не понимая, почему Старший бросает его в такие вот моменты. Потому что прямо сейчас ему еще страшнее чем во время поединка.

— Намгун-хубэ. — звучит холодный голос и все вокруг — затихают. Расступаются перед идущей Мэй Со Юн. Она протягивает ему пиджак. Он, немного поколебавшись, забирает свой пиджак у нее.

— Ты предсказуем, Намгун-хубэ. — говорит она: — Предсказуем, а это значит, что безопасен. Это значит, что ты в состоянии следовать нормам и правилам поведения. Я снимаю свои возражения насчет твоего присутствия в моей школе. Можешь учиться вместе со всеми. Но имей в виду, что я наблюдаю за тобой. — она не дожидается ответа, разворачивается спиной и уходит. Бон Хва смотрит ей вслед. Конечно, думает он, задним числом каждый может сказать, что «ты предсказуем», а ты попробуй заранее предсказать… вот он и сам не знал, как все закончится. Он лезет в карман пиджака за телефоном, проверить сообщения… и тут же натыкается на сообщение с незнакомого номера.

— «Это Мэй. Ты проведешь поединок вничью, Мистер Волк.» — гласит сообщение и сперва Бон Хва испытывает легкую досаду от такого очевидного троллинга, но потом — обращает внимание на время отправки сообщения. Оно отправлено до поединка. До того, как он и Хан сошлись.

— Эта Мэй — непростая девочка. — задумчиво говорит Старший : — Приглядись к ней. Неужели не вспомнил? Разверни свой пиджак.

— Что⁈ — Бон Хва развертывает сверток и…

— У тебя тут два пиджака! — удивляется Соен: — Но почему? Откуда второй взялся?

— Точно! — Бон Хва вспоминает. Ночной клуб Мадам Вонг. Слепящий свет прожекторов под потолком, Старший делает шаг к передним рядам зрителей. Как он говорит: «Красотка, не подержите мой пиджак? Он мне дорог как память.», как Старший совершенно бесцеремонно кладет пиджак на колени девушки со светлыми волосами и в черных очках. Он бы никогда не заподозрил в этой развязной девушке заместителя председателя студсовета, Мэй Сон Юн, примерную ученицу и образец для подражания.

— Кто бы мог подумать. Я и сам ее не узнал сперва. Думал, что она просто по городу шаталась, а она оказывается в первых рядах в ночном клубе сидела… и одежда на ней была очень вызывающая.

— Вызывающая⁈ Поверить не могу… — Бон Хва пытается вспомнить, но не вспоминает и только картинка, отправленная Старшим — ставит все на свои места. Короткая юбка, сверхкороткая, все ноги напоказ, вызывающее декольте, да на ней почти ничего не было!

— Вот поэтому она тебя и гнобит. — говорит Старший: — Понимаешь?

— Не понимаю!

— Тебе еще многому нужно научиться, малыш…

— Эй! А пойдем-ка в караоке! Отпразднуем? — говорит Соен: — Не каждый день такое бывает! Бон Хва, пошли в караоке!

— Ну…

— Точно! Пойдем! — подхватывает Минсе: — Первый раз в караоке с друзьями из старшей школы! Бон Хва — платишь за всех!

— Минсе! Он только что чуть не умер. Давай я сама заплачу. — предлагает Соен: — Правда маловато нас… Бон Хва, я, Минсе, и Ю Джин… еще кто-нибудь нужен. Эй! Хан-оппа! Пойдешь с нами в караоке? Я плачу!

На секунду Бон Хва замирает, не веря своим ушам. Хана в караоке вместе с ними? Что за дурацкая идея! Они же… да и при одном взгляде на его лицо становится понятно, что Хан — злобный как дьявол и никогда не развлекается. Он же только сеять хаос и разрушение может!

— Вот еще глупости! — отзывается Хан и Бон Хва кивает. Ну конечно же. Хан не ходит в караоке, он бьет боксерскую грушу, жрет сырую печень и запивает кровью.

— Вот еще глупости… — повторяет Хан: — Я и сам могу заплатить за всех. Семья Кан не бедная, могу позволить.

— Ага, все-таки мы сегодня сходим в караоке бесплатно! — ликует Минсе: — Пошли, пошли, пошли уже! Я так кушать хочу!

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ