Сочинения

До этого момента мистер Ламберт внимал всему с величайшей серьезностью, так же как и его юные спутники, но когда леди Рандолф принялась восклицать: «Увы мне! Наследственный порок – причина всех моих несчастий!» – генерал толкнул Джорджа Уорингтона в бок и скорчил такую забавную рожу, что молодой человек не выдержал и расхохотался.

С этой минуты чары развеялись. Оба джентльмена продолжали теперь отпускать шутки до конца представления и очень веселились, вызывая возмущение своих спутников, а возможно, и зрителей в соседних ложах. Молодой Дуглас по моде того времени был облачен в белый шелк с прорезями на рукавах и на бедрах, и когда мистер Барри появился на сцене в этом потешном костюме, генерал поклялся, что в точности такое одеяние носили шотландские стрелки во время последней войны. Гвардия Претендента, заявил он, вся носила белые атласные штаны с прорезями и красные сапоги… «Только этот свой наряд они оставили дома, моя дорогая», – добавил наш шутник. После чего он при содействии Джорджа уже не оставил камня на камне от возвышенного творения мистера Хоума. Что касается Гарри, тот сидел в глубочайшем раздумье, глядя на сцену, а когда миссис Ламберт спросила его, о чем он задумался, ответил:

– Этому молодому Норвалу, или Дугласу, или как там его, ну, этому малому в белом атласе, который кажется старше своей маменьки, – ему здорово повезло, раз он смог так быстро отличиться на войне. Как бы я хотел, тетушка Ламберт, чтобы и мне представился такой случай, – признался Гарри, постукивая пальцами по тулье своей шляпы. Тут миссис Ламберт вздохнула, а Тео сказала с улыбкой:

– Подождем, может быть, датчане высадятся и у нас.

– Как вас понять? – спросил простодушный Гарри.

– Ну… датчане ведь всегда тут как тут, pour qui sait attendre! [423] – сказала добросердечная Тео, завладев ручкой своей сестрицы и, как я догадываюсь, чувствуя ее пожатие.

Она держалась с мистером Джорджем не то чтобы сурово, – это было не в натуре мисс Тео, – но все же несколько холодновато, сидела, повернувшись к нему спиной и обращаясь время от времени только к Гарри. Несмотря на насмешки мужчин, женщины были растроганы пьесой. Когда любящие мать и сын находят друг друга, а затем расстаются в слезах, это не может не тронуть женских сердец.

– Поглядите-ка, папенька! Вот вам ответ на все ваши насмешки! – сказала Тео, указывая на сцену.

Во время диалога между леди Рандолф и ее сыном один из двух гренадеров, стоявших, по обычаю того времени, на карауле по обе стороны подмостков, не смог удержаться от слез и расплакался на глазах у всех, сидевших в боковой ложе.

– Да, ты права, моя дорогая, – сказал папенька.

– Ну, что я говорила, она всегда права, – сказала Этти.

– Этот солдат лучше разбирается в драматургии, чем мы, а искреннее чувство всех берет в полон.

– Tamen usque recurrit! [424] восклицает молодой школяр.

Джордж несколько смущен, по и заинтригован. Он насмехался, а Тео сочувствовала. Вероятно, ее доброта благородней… а быть может, и мудрее его скептицизма. Так или иначе, когда в начале пятого акта молодой Дуглас, выхватив меч из ножен и устремив взор на галерею, прорычал:

О воинство небесное, о звезды,

Кому я жаловался на судьбу!

Внемлите мне, исполните желанье

Души моей – даруйте славу мне!

Пускай датчанин – дикий великан

Придет и бросит нам отважный вызов,

Я, прежде чем он отзвучит, – приму

Его, дабы, как Дуглас, победить

Иль пасть, как Дуглас!

боги, к которым взывал мистер Барри, приветствовали его героический порыв оглушительными рукоплесканиями, и генерал тоже начал изо всей мочи хлопать в ладоши. Его дочка была несколько сбита с толку.

– Этот Дуглас не только храбр, но и скромен! – заметил генерал.

– Да, он мог бы и не настаивать, чтобы датчанин был непременно великаном, – улыбаясь, заметила Тео, когда под гром рукоплесканий, несущихся с галереи, на сцене появилась леди Рандолф.

Подождав, пока рукоплескания стихнут, леди Рандолф произнесла: Сын мой, я услышала голос!..

– Еще б ей не услышать! – воскликнул генерал. – Этот малый ревел, как Васанский телец. – И после этого до самого конца представления генерал уже никак не мог утихомириться. Нам просто повезло, заявил он, что этого молодца умертвили за сценой. А когда наперсница леди Рандолф сообщила публике, как ее госпожа «молнией взлетела на вершину и ринулась оттуда в пустоту», генерал тотчас заявил, что счастлив от нее избавиться.

– A вот насчет того, что она будто бы уже была когда-то замужем, меня, признаться, берут сомнения, – заметил он.

– Полно, Мартин! Дети, смотрите! Их высочества поднимаются!

Трагедия закончилась, и вдовствующая принцесса уже покидала ложу вместе с принцем Уэльским, хотя последний, будучи горячим поклонником фарса, с большим удовольствием посмотрел бы, вероятно, водевиль, нежели унылый шедевр трагической музы мистера Хоума.

Глава LX, в которой описывается ужин, появляемся Макбет и заваривается каша

По окончании представления наши друзья отправились в карете на квартиру к мистеру Уорингтону, где их ждал заказанный виргинцами изысканный ужин. Мистеру Уорингтону очень хотелось угостить их на славу, и генерал с супругой охотно приняли приглашение двух молодых холостяков, радуясь, что смогут доставить им удовольствие. Собравшиеся за столом – генерал Ламберт и его супруга, их приехавший из колледжа сын, две их цветущие дочки и новый приятель Джорджа мистер Спенсер – адвокат из Темпла, с которым он свел знакомство в кофейне, – весело отдали должное угощению. Установить с полной достоверностью, как расположились они за столом, я не смог, однако известно, что мисс Тео каким-то образом оказалась рядом с блюдом цыплят и мистером Джорджем Уорингтоном, в то время как мистер Гарри делил свое внимание между мисс Этти и свиным окороком. А так как миссис Ламберт должна была помещаться по правую руку от Джорджа, нам остается рассадить только троих: генерала, его сына и молодого юриста из Темпла.

Мистер Спенсер был на представлении в другом театре – в том самом, где он в свое время ввел Джорджа в мир театральных кулис. Разговор снова вернулся к только что увиденной пьесе, и часть присутствующих выразила свое восхищение.

– И прошу вас, мистер Спенсер, не слушайте, что говорят наши мужчины, не верьте ни одному их слову, – воскликнула миссис Ламберт. – Это восхитительная пьеса, а мой муж и мистер Джордж вели себя несносно.

– Мы и вправду смеялись невпопад – больше там, где положено было плакать, – признался генерал.

– Вы вели себя так, что в соседних ложах все оборачивались на нас и шипели: «Тише!» А из задних рядов партера кричали: «Эй, вы там, в ложе, уймитесь!» Даже не упомню, чтобы вы когда-нибудь еще вели себя так дурно, мистер Ламберт, я просто со стыда сгорела!

– Маменька думала, что мы смотрим трагедию, а мы думали, что нас хотят позабавить, – сказал генерал. – По-моему, мы с Джорджем вели себя превосходно, – что ты скажешь, Тео?

– Может быть, в тех случаях, когда я на вас не глядела, папенька! отвечала Тео.

На что генерал сказал:

– Видали вы такую дерзкую плутовку?

– Я же ни слова не говорила, пока вы сами не спросили, сэр, – скромно опустив глаза, возразила Тео. – Правду сказать, пьеса очень меня растрогала, особенно игра миссис Уоффингтон в сочетании с ее красотой. Как не пожалеть бедную мать, которая обрела свое дитя и тут же снова его потеряла? Но если мне не следовало ее жалеть, я прошу прощенья, папенька, – с улыбкой прибавила девушка.

– Видишь, Тео, дело просто в том, что женщины не так умны, как мужчины! – воскликнула Этти, лукаво покосившись на Гарри. – В следующий раз, когда мы пойдем в театр, пожалуйста, братец Джек, ущипни нас, когда нам положено будет плакать, или толкни локтем, когда положено будет смеяться.

– А мне так очень хотелось поглядеть на поединок, – сказал генерал. Хотелось, чтобы они подрались – этот малый Норвал и великан-норвежец, – вот была бы потеха! И ты, Джек, должен подать эту мысль мистеру Ричу, антрепренеру, – напиши-ка ему в театр!

– Этой пары я не видел, а вот бой Слэка и Броутона в «Мэрибон-Гарденс» видел, – с полной серьезностью проговорил Гарри и был очень удивлен, когда все рассмеялись. «Должно быть, я сказал что-то остроумное», – подумал он и добавил: – Совсем не нужно быть великаном, чтобы уложить на месте этого малыша в красных сапогах. Я, во всяком случае, мог бы в два счета перебросить его через плечо.

– Мистер Гаррик ростом невелик, но порой кажется великаном, – сказал мистер Спенсер. – Как величествен он был в Макбете, мистер Уорингтон! Как ужасна была эта сцена с кинжалом! А вы посмотрели бы на нашего хозяина, на мистера Уорингтона, когда я представлял его за кулисами мистеру Гаррику и миссис Причард, и наша леди Макбет оказала ему честь, взяв понюшку табака из его табакерки.

– И что же, супруга тана Кавдорского изволила чихнуть? – почтительно осведомился генерал.

– Она поблагодарила мистера Уорингтона таким глухим, загробным голосом, что он попятился и, должно быть, рассыпал табак из табакерки, потому что тут уж сам Макбет чихнул три раза подряд.

– Макбет, Макбет, Макбет! – восклицает генерал.

– А наш великий философ мистер Джонсон, стоявший рядом, сказал: «Осторожнее, Дэви, смотри, как бы тебе своим чиханьем не разбудить Дункана!» А Дункан, кстати сказать, разговаривал в это время с тремя ведьмами, сидевшими у стены.

– Как я вам завидую! Я бы отдала все на свете за тс, чтобы побывать за кулисами! – вскричала Тео.

– Чтобы вдыхать копоть оплывающих сальных свечей и видеть все эти болтающиеся канаты, сусальное золото, мишуру и раскрашенных старух, так, Тео? Нет, вблизи на это лучше не смотреть, – сказал скептически настроенный хозяин дома, меланхолично опрокидывая стакан рейнвейна. – Вы рассердились на вашего папеньку и на меня?

– Нет, Джордж, – отвечала девушка.

– Нет? А я вижу, что да! Вы рассердились на нас за то, что мы смеялись, когда вам хотелось плакать. Если мне позволено говорить не только за себя, но и за вас, сэр, – сказал Джордж, отвешивая легкий поклон в сторону генерала Ламберта, – то мы с вами, мне кажется, не были склонны проливать слезы, как это делали дамы, потому что смотрели эту пьесу как бы из-за кулис и, получше приглядевшись к юному герою, увидели, сколько в нем пустословия и мишуры, и не могли не заметить, сколько белил пошло на трагически бледное лицо его маменьки и как ее горе было бы неубедительно без носового платка. Ну, признайтесь, Тео, что вы сочли меня в эти минуты очень бесчувственным?

– Если вы без моей помощи сделали это открытие, сэр, какой смысл мне признаваться? – говорит Тео.

– Предположим, я бы умер, – продолжает Джордж, – и вы бы увидели, как скорбит Гарри! Вы бы стали свидетелями настоящего, подлинного горя, порожденного истинной любовью, и были бы опечалены тоже. Но разве просто вид гробовщика в черном сюртуке и с траурным крепом на рукаве заставил бы вас разрыдаться?

– Ну, конечно же, я бы очень опечалилась, сэр! – восклицает миссис Ламберт. – И мои дочери, ручаюсь, опечалились бы тоже.

– Может быть, мы бы даже надели траур, мистер Уорингтон, – говорит Тео.

– Вот как! – восклицает Джордж, и оба они, и он и Тео, одновременно краснеют – потому, думается мне, что видят устремленный на них ясный взгляд юной Этти.

– Старые писатели плохо разбирались в том, что трогает чувствительное сердце, – замечает мистер Спенсер, один из первейших умников Темпла.

– А что вы скажете о Софокле и Антигоне? – задает вопрос мистер Джон Ламберт.

– Поверьте, у нас и не вспоминают о нем, пока какой-нибудь джентльмен из Оксфорда не напомнит! Я не намерен был забираться в такую даль, достаточно взять хотя бы Шекспира, которому, как вы все согласитесь, по части изящного и чувствительного далеко до современных авторов. Да разве его героини могут потягаться с Белвидерой, или Монимией, или с Джейн Шор? А в каком из женских характеров его комедий можете вы обнаружить изящество Конгрива? – И он широким жестом протянул свою табакерку сначала вправо, а потом влево.

– Сдается мне, что мистер Спенсер сам пробовал свои силы на литературном поприще, – заметил кто-то.

– Многие джентльмены занимаются этим от нечего делать. Признаюсь, моя пьеса была даже у мистера Гаррика, но он возвратил мне ее.

– Не скрою, что и у меня в одном из ящиков стола лежат четыре акта незаконченной пьесы, – сказал Джордж.

– И могу поручиться, что они ничем не хуже сочинений других авторов, шепнул Гарри на ухо своему соседу.

– И что же это у вас, трагедия или комедия? – спросила миссис Ламберт.

– Разумеется, трагедия, притом с несколькими ужасными убийствами! отвечал Джордж.

– Давайте разыграем ее, а зрители пусть приготовят носовые платки! Я, впрочем, больше всего люблю, когда на сцене показывают тиранов, – сказал генерал.

– Трагедия, подумать только! Ступай и сейчас же принеси ее сюда, Гамбо! – приказала миссис Ламберт негру.

Гамбо отвесил низкий поклон и сказал:

– Трагедию? Слушаюсь, сударыня.

– Она в большом бауле из свиной кожи, Гамбо, – без тени улыбки пояснил Джордж.

Гамбо снова отвесил поклон и отвечал столь же серьезно:

– Слушаюсь, хозяин.

– Впрочем, знаете, Этти, моя трагедия погребена под целым ворохом белья, книг, сапог и всевозможных свертков.

– Какие пустяки! Вы давайте нам трагедию, а белье можно выбросить в окошко! – воскликнула мисс Этти.

– Между прочим, большой баул из свиной кожи остался у наших агентов в Бристоле, так что Гамбо придется нанять почтовых лошадей, а нам подождать с нашей постановкой до его возвращения, то есть до послезавтра.

Дамы заахали в комическом отчаянии, а генерал, напустив на себя серьезный вид, заметил:

– Скажите спасибо, что так легко отделались. И не думаете ли вы, что нам пора по домам? Наши молодые хозяева оказали нам прекрасный прием, и теперь на прощанье мы поднимем бокалы за здоровье госпожи Эсмонд-Уорингтон из Каслвуда в Виргинии. А что как, возвратясь домой, вы, мальчики, найдете там красивого, рослого мужчину, который окажется вашим отчимом? Мы знаем немало примеров, когда дамы такого возраста выходили замуж.

– За здоровье госпожи Эсмонд-Уорингтон, моей школьной подруги! воскликнула миссис Ламберт. – Я напишу ей письмо и расскажу, каким чудесным ужином угостили нас ее сыновья. Но о том, как плохо вели вы себя во время представления, мистер Джордж, я умолчу! – И после этого заключительного тоста гости распрощались с хозяевами. Карета генерала и слуга с факелом уже давно ждали у подъезда.