«Понедельник. Вчера меня заставили ехать в церковь. Моя ужасная, омерзительно вульгарная ведьма-свекровь в желтом атласе с красными бантами расселась в коляске на нервом месте; мистер Л. сопровождал нас верхом на лошади, за которую он так и не заплатил капитану Хердлстоуну. Негодный притворщик повел меня к скамье, держа в руке шляпу и сияя улыбкой, а когда после обедни я села в коляску, он поцеловал мне руку и погладил мою итальянскую борзую – чтобы произвести впечатление на нескольких случайных зевак. Вечером он заставил меня спуститься вниз и напоить чаем его милых гостей, из которых три четверти, с ним включительно, вдребезги перепились. Когда пастор дошел до седьмой бутылки и, по своему обыкновению, впал в бесчувствие, они вымазали ему лицо сажей и привязали к его серой кобыле задом наперед. Ведьма весь вечер читала «Долг человеческий», пока не пришло время ложиться, а тогда проводила меня в мои покои, заперла дверь на ключ и отправилась ухаживать за своим ужасным сыном, которого она обожает за его гнусные пороки, по-видимому, так же, как Стикоракс обожала Калибана».
Надобно было видеть, как разъярилась матушка, когда я ей прочел эти строки! Я всегда ценил добрую шутку (описанная проделка с пастором действительно имела место), а потому доводил до сведения миссис Барри все адресованные ей комплименты. Она фигурировала в этой милой переписке под именем «дракона в юбке», иногда же прозывалась «ирландской ведьмой». Что до меня, то обо мне говорилось, как о «моем тюремщике», или «моем тиране», или как о «темном духе, овладевшем моим существом» и т. д. – то есть в терминах, скорее лестных, характеризующих меня как сильную, хоть и малопривлекательную личность. А вот и еще выдержка из того же «Дневника узницы», из коей видно, что хоть миледи и прикидывалась, будто ее нисколько не интересуют мои дела, однако же сохраняла чисто женскую проницательность и ревновала, как всякая баба.