Средь других имен

Воркуют голуби белые.

Завтра поздняя пасха.

Есть страданью предел, и

День сегодня так ласков.

Сегодня и он тихий.

Тихо лежат его руки.

Как все здесь мне дико.

Господи, прерви мои муки!

Или пошли гроб мне,

Только тогда скорее.

Сделай, чтоб он стал добрым!

Чтоб все стали добрее.

Чтоб страшные люди злые

Зря меня не сгубили.

Чтоб дети мои золотые

Снова со мною были.

Ни в чем я не повинна.

Зла я не причиняла.

О, если б поверить наивно,

Что жизнь начнется сначала!

Золотые часы в углу стояли.

Бил по сердцу минут молот.

За огромным окном ночные дали.

Кругом тишина. Холод.

Он мне сказал: «Это ваш экзамен».

А я поняла, что нечем

Свалить мне горя огромный камень,

Что обрушился мне на плечи.

Жизнь моя стала передо мною

Вся целиком. Без возврата…

Я поняла с смертной тоскою,

Что я сама виновата.

Не потому, что меня обвиняли

В том, чего не бывало,

А потому, что я всем играла,

Играла всем, чем попало.

Это плата за то, что праздник длился, —

Ни в чем не была я бедной, —

За то, что утехам земным молилась,

Видела только небо.

Я сама захотела упасть на землю

И выдержать иль разбиться.

За это теперь я всё приемлю.

Не петь мне больше, как птице.

Какая пурга за стенами свищет!

Снегами тундра покрыта.

Никакое счастье меня тут не сыщет.

Я всеми давно забыта.

Дороги. Д

у

хи. Утехи. Ф

е

йерверк.

Рай Майорики. Цыгане. Гренада.

За это теперь мне — Крайний Север,

Страницы Дантова ада.

Знаю, что подвига я недостойна,

Что сердце мое не камень.

Но когда-нибудь я скажу спокойно:

«Я выдержала экзамен».

Тундра… нелюбимая троюродная сестра,

Желтая, как лихорадка.

Трава ее высока и остра,

Ягода зреет несладко.

Ты несогретая, мне тебя жаль,

Твоя мерзлота не растает.

Над тундрой стоит такая печаль,

Какой на земле не бывает.

Вагон. Свечи огарок душный.

Погаснет — и каюк!

Сигнала поезд ждет послушно.

Нас заперли на крюк.

Разгул звериный у шалмана.

Побоище. Грабеж.

Мелькают лица из тумана.

Кого-то ищет нож.

Пощады нет в кровавой драке!

И стон, и вой, и рык,

И хряк удара в полумраке,

И жалкий женский крик…

Вцепилась я за веру в Чудо.

Не смею отпустить.

Всем существом держать я буду

Ту тоненькую нить.

Она дрожит, а я застыла…

О, только б сил достать

Среди жестокости постылой

Ту нить мне удержать.

Пока не начат путь багровый,

Не отданы концы!

Успеют ли сорвать засовы

Вокзальные гонцы…

Лицо недвижное не выдаст

Мольбы моей немой.

Пощады! Гнев смени на милость,

Теплушки дверь открой!

Верни с этапа нас, о Боже!

Не дай погибнуть нам.

И если человек не может —

Открой нам двери сам!

И вдруг в ответ свистки конвоя,

Поспешный топот ног!

Разгул затих, как гул прибоя,

Заскрежетал замок!

О, Чудо! Распахнулись двери

На жизнь! На лунный снег.

Пусть те, кто в чудеса не верит, —

Поверит им навек…

Навстречу воздух плыл, как счастье,

Из чистоты ночной..

Все принимало в нас участье,

Дышало тишиной…

Мы шли обратно, и дорога

Казалась нам легка.

А ночь была огромной, строгой

И долгой, как века…

Она жалела нас, старуха, —

Полярный конвоир…

Роняла снег, как слезы, глухо

Оплакивая мир.

Опять весна! Какая прелесть!

Дрожит напева нить.

Когда хороший день в апреле —

Какое счастье жить!

И снег, и воздух вместе тают,

На общий лад.

Смешные птицы целой стаей

Мне о весне кричат.

А сердце снова верит в Чудо,

Тихонечко поет,

Как будто всем, для всех, повсюду

Растает вечный лед.

И снова будут на балконах

Ночные фонари

В московских ласковых затонах

Встречать восход зари.

И снова будут пахнуть липы,

И сумерки синеть,

И я забуду — ветра всхлипы

И ледяную клеть.

Когда говорят: «Какая вы были!

Вы даже сами не знаете!»

Когда говорят: «Как вас любили!

А вы их вспоминаете?»

Плечи мои в ответ сутулятся.

Я молчу равнодушно.

Только детей да московские улицы

Память хранит послушно.