Лев Карсавин

Лев Платонович Карсавин (1882–1952). Один из крупнейших русских религиозных философов первой половины XX века, историк.

Арестован в 1950 году. Срок отбывал в инвалидном лагере в Абезе, где и умер.

«Ни воли, мыслей, чувств, ни этих слов…»

Ни воли, мыслей, чувств, ни этих слов

Доныне не было еще моих.

Откуда же теперь во мне они,

Короткие зимы полярной дни?

Я был бесчувствен и бездумен, тих

В безвидной тьме молчанья своего,

Где жизни нет, где нет неясных снов.

Возникло все во мне из ничего,

Из неразличной тьмы небытия,

И, как сменивший ночь недолгий день,

В небытие моя вернется тень,

Вся жизнь, как сон мелькнувшая, моя.

И сам я от нее неотделимый,

Не может быть меня без моего.

Но были я и мною мир любимый,

А более не может быть ничем.

Тот мир — не призрак призрака нелепый,

Ни тени тень тот я. Но мир прекрасный

И совершенный я в не сущей тьме,

В которой мой конец и мой исток

С моею древностью неразлучимы.

Небытие — божественный поток,

Незримая безмолвная пучина.

В ней мысли нет. Она — ни тьма, ни свет,

В ней все одно, она ж всего причина.

1950 год

Венок сонетов

1

Ты мой Творец: твоя навек судьба я.

Бессилен я. Былинкой на лугу

Подъемлюся, несмело прозябая.

Терплю и зной, и снежную пургу.

Всё пригибает долу вьюга злая,

Грозится мне, клубя сырую мглу.

Но, знаю, я спасти Тебя могу,

Хотя — как Ты, всевечный, погибая.

Ведь ты умрешь, в цветении моем

Всем став во мне, и всем — как только мною.

Тогда восстанет жизнь моя иною.

Уж умирает я мое и в нем.

Как пчелы, все кишит, себя роя,

Дабы во мне воскресла жизнь Твоя.

2

Дабы во мне воскресла жизнь Твоя,

Живу, расту для смерти бесконечной.

Так Ты, любовный умысел тая,

Подвигнулся на жертву муки вечной.

Не ведал Ты: приять хочу ли я

Всю смерть Твою для жизни быстротечной,

Постигну ль жизнь, ленивый и беспечный?

Нет, Ты не знал, безмолвно кровь лия.

Воскреснешь Ты, найдя в конце начало,

Когда умру, Умершего прияв,

Начальность превзойдя. Двукрат не прав,

Кто тщится вырвать вечной смерти жало.

Мудрее Ты, чем древляя змия:

Небытный, Ты живешь во мне, как я.

3

Небытный, Ты в Себе живешь, как я.

Тобой я становлюсь ежемгновенно.

Что отдаю, меняясь и гния,

Всё было мной. А «было» неотменно.

Стремлюсь я, как поток себя струя,

И в нем над ним покоюсь неизменно.

Весь гибну-возникаю. Переменна,

Но неполна, ущербна жизнь сия.

Нет «есть» во мне, хоть есмь мое движенье.

Нет «есть» и вне — всё есть как становленье.

Страшит меня незрящей ночи жуть.

Боится смерти мысль моя любая,

Бессильная предела досягнуть.

Ты — свой предел — всецело погибая.

4

Свой Ты предел. Всецело погибая,

Всевечно Ты в не-сущий мрак ниспал.

Небытием Себя определяя,

Не Бытием, а Жизнию Ты стал.

Ты — Жизнь-чрез-Смерть, живешь, лишь умирая.

Но нет небытия: меня воззвал,

И я возник, и я Тебя приял,

Я — сущий мрак у врат закрытых рая.

А Ты не мрак. Ты — Жертва, Ты — Любовь.

Во мне, во всем Твоя струится кровь.

Да отжену отцов своих наследство,

Тьму внешнюю (небытность ли ея)!

Тьмы внешней нет, а тьма моя лишь средство.

Во тьме кромешной быть могу ли я?

5

Могу ль во тьме кромешной быть и я?

— Мне кажется: в бездействии коснея,

Недвижного взыскуя бытия,

Себя теряю, растворяюсь в ней я.

Мне сладостны мгновенья забытья,

Когда во тьме мне зрится свет яснее.

Но где тогда: во тьме или во сне я?

Не меркнет свет во мгле бытья-житья.

Томлюся я бессилием желанья.

Своей я тьмы, себя не одолел,

Воздвигнуть мню — смешное подражанье! —

Нас посреди сомнительный предел.

То эта тьма вовне, то тьма моя.

Где мой предел, раз нет небытия?

6

Ты беспределен: нет небытия.

Свой Ты предел — Себя преодоленье,

Воздвигшая Свободу лития,

В двойстве себя, единства, — воскрешенье.

Я немощен. Постичь не в силах я,

Сколь Ты един в согласье и боренье

Стихий, существ — Твои они явленья —

И в тайнодействе Крови пития.

И Жизнь-чрез-Смерть встает пред слабым взором,

Что всё двоит согласьем и раздором.

Единая в них угасает сила,

Разъята мною. Но в себе она

Всегда едина и всегда полна.

И тьма извне ее не охватила.

7

И тьма извне Тебя не охватила,

Не рвется в глубь Твою, деля. Зане

Ни тьмы, ни света нет Тебя вовне,

Предела не имущее Светило.

Небытие Тебя не омрачило:

Поскольку умер Ты — живешь во мне.

Но не живу всегда я и вполне.

В Тебе всё есть, что будет и что было.

Во мне нет «будет», «были» ж побледнели.

Измыслил я существенную тьму,

Не видную острейшему уму.

И оттого, что далеко от цели,

Противочувствий отдаюсь гурьбе.

Ты — свет всецелый. Свет без тьмы в себе.

8

Ты — свет всецелый, свет без тьмы в себе.

Всеблаго Ты без зла малейшей тени.

Но тьма и зло бегут как тени две

Пред светом блага в скудности лишений.

Во мраке светит Свет. Добро в резьбе

Зловещей то, что есть. В огне сомнений

Родник мы обретаем откровений,

Свою свободу — следуя судьбе.

И зло и тьма лишь Блага недостаток.

Но Блага в них таинственный начаток,

Ненасытимой свойственный алчбе

С Тобой — страшусь, но чаю! — сочетанья.

Так двоечувствию Твое сиянье

Является в согласье и борьбе.

9

Являешься в согласье и в борьбе

Ты, Всеединый. Мощью отрицанья

Создав, влечешь до полного слиянья

Врагов, покорных творческой волшбе.

Пускай они не слышат заклинанья

Страстей своих в несмысленной гульбе.

Пускай не думают, не знают о Тебе.

— Чрез них и в них Твое самопознанье.

Незнаем Ты без них и без меня.

Один, Ты нам без-умная стихия.

Вотще, вотще шумит логомахия

В искании первичного огня!

В разъятье тварь Тебя не истощила:

Безмерная в Тебе таится сила.

10

Безмерная в Тебе сокрыта сила —

Испил Ты смерти горестный фиал,

Да буду я. Собою Ты дерзал.

Не смерть в боренье этом победила.

Над бездной я, где смерть Ты, Бог, познал.

Близка, страшна холодная могила.

Застывший гнусен черепа оскал.

Но мне Любовь из бездны озарила

Высокий путь в надзвездные края:

Тобой кто будет — есть, а буду — я.

Какой ценой? — На крестном ввысь столбе

Распятое Твое возносят тело.

Ждет не дождется мук оно предела

И движется, покорное Судьбе.

11

И движется, покорствуя Судьбе,

Которая моей свободой стала,

Имманоэль со мной. Меня нимало

Он не неволит: в сыне, не в рабе!

Колеблюсь: может, призрак на тропе

Высокой Он? И лишь меня прельщало

Любви моей обманное зерцало?

Не верится ни Богу, ни себе.

Но зов Судьбы — Любовь. Судьбой одною

Нерасторжимо связан Ты со мною.

Концом Ты тьмы начало утвердил,

И стало жить в Тебе то, что не жило:

Не бывшее, Твоих исполнясь сил,

Сияет всё, как в небесах Светило.

12

Сияет всё, как на небе Светило,

В Тебе, подобно тьме, незримый Свет.

Звездами ночь Твой отсвет нам явила;

И дивен звезд мерцающий привет.

Но тьма ли ночь сама или горнило

Сокрытое? Незримостью одет

Незрящей Ты. В свечение планет

Лишь слабый отблеск солнце свой излило.

И в звездах ночи мне не сам Ты зрим,

Но твой многоочитый серафим.

А я постичь Твою незримость чаю.

Отдав себя несущей ввысь мольбе,

Подъемляся, неясно различаю,

Что есть и то, что может быть в Тебе.

13

И «есть» и то, что может быть в Тебе

Одно в творенья всеедином чуде.

То «может быть» не тенью в ворожбе

Скользит, но — было иль наверно будет.

Ужель меня к бессмысленной гоньбе

За тем, что может и не быть, Тот нудит,

Кто звал меня наследовать Себе?

И мира смысл в Природе, а не в людях?

Но в смутном сне моем о том, что есть,

Искажена всего смешеньем весть.

Всего ль? Прошедшее уже не живо.

Того, что будет, нет еще, и нет

Всего, что есть, в моих године бед.

Всё — Ты один: что будет и что было.

14

Ты всё один: что будет и что было

И есть всегда чрез смерть. Так отчего

В темнице я, отторжен от всего

И рабствую, бессильный и унылый?

Мое меня хотенье устрашило

Всецело умереть. Из ничего

Не стал я сыном Бога моего.

А вечно всё, что раз себя явило.

Мою свободу мукой Ты сберег:

Ты мною стал, рабом — свободный Бог.

И вновь хочу, чтоб Жизнь изобличила

Моею полной смертью Змия лесть

Недвижного небытность злую «есть».

«Есть» — Ты, а Ты — что «будет» и что «было».

15

Ты всё один: что будет, и что было,

И есть, и то, что может быть. Тебе

Сияет всё, как на небе Светило,

И движется, покорствуя Судьбе.

Безмерная в Тебе сокрыта сила.

Являешься в согласье и борьбе

Ты, свет всецелый, свет без тьмы в себе.

И тьма извне Тебя не охватила.

Ты беспределен: нет небытия.

Могу ль во тьме кромешной быть и я?

Свой Ты предел — всецело погибая.

Небытный, Ты в Себе живешь как я,

Дабы во мне воскресла жизнь Твоя.

Ты — мой Творец, Твоя навек судьба — я.

1950–1951 годы


            Л. П. Карсавин снабдил «Венок сонетов» комментарием, который, по его обширности и сугубой специальности, здесь опущен. Однако все же для лучшего понимания «Венка сонетов» приводим краткую, популярную характеристику этого произведения исследователя творчества философа доктора физико-математических наук С. С. Хоружего:
          

«Это — сжатое представление главных тезисов его религиозной метафизики… Тема Венка одна: отношения человека и Бога. Они связаны теснейшим единством, переплетены в онтологической драме Творца и твари: Бог творит, дает твари бытие, и это — Его отдача Себя, добровольная Его смерть; тварь же, возникнув, движется к Богу и соединяется с Ним, и этим возвращает к бытию, воскрешает Бога, сама, однако, возвращаясь, как тварь, в небытие, продолжая жить лишь в Боге. Но, по греховности мира сего, мы не способны к полноте слияния с Богом, наша самоотдача Ему, наша смерть несовершенна; и преодоление этого несовершенства предлежит нам заданием. Итак: взаимная жертвенная отдача, вольная смерть Бога и человека друг ради друга, а также необходимость преодоления несовершенства и жизни тварной, и смерти — вот ключевые мотивы мысли Карсавина, развитию которых посвящаются и его лагерные стихи».

Загрузка...