Средь других имен

Осыпаются звезды сверху

В голубую земную муть.

Не последний я и не первый

Водворен среди ночи в тюрьму.

Начиналась весна над страной.

Золотой синевой ослеплен,

Над зеленою волжской водой

Шел на Север тюремный вагон.

День и ночь. И, как песня, прост

Новой жизни старинный лад:

Булка хлеба, селедочный хвост

И в кисете злой самосад.

Темной ночью ни проблеска нет;

Половодья льдистый оскал.

Но чернее, чем ночь, решетка в окне,

Холоднее, чем лед, грани штыка.

Эх, товарищ, дуришь в натуре.

Суждено — так будем в живых.

Не журись. Давай перекурим,

Есть цигарка — одна на троих.

Все пройдет и забудется —

Горе и радость.

Только б жить,

Ощущая жару и мороз,

Слушать шорох дождя,

Шум весеннего града

И на солнце глядеть,

Расчихавшись до слез.

Засыпать с темнотой,

Просыпаться наутро,

Каждым часом и вздохом,

Как счастьем своим, дорожить.

И в конце написать,

Что

Священно и мудро

На земле лишь одно —

Это жить.

Если станет тоскливо и больно,

И почувствуешь, что одинок;

Если губы зашепчут невольно

Справедливый и грустный упрек, —

Не помогут ни просьбы, ни слезы,

Но спасительней в тысячу крат

Есть целебное свойство у прозы,

Переплавленной в яростный мат.

Чтоб на свете жилось и пелось,

Просто, голову очертя,

Всё, за что душа изболелась, —

Да иди ты ко всем чертям.

Начинался рассказ:

Это было давно…

Пели гитары, вздыхая;

Рекою лилось золотое вино,

Чередуясь с хмельными стихами.

Занесенный метелью,

Как небо, синий,

У застав окончился день.

За окном

На тысячи верст

Россия.

За окном

Над Россией

Черная тень.

Гусары поют,

Словно думают вслух,

О любови девицы-красы…

Но зачем

Неустанно

Куранты

В углу

Гневным ямбом

Считают часы?

Догорают

В подсвечниках жаркие свечи.

На басах

Захлебнулся и замер аккорд.

Слаще музыки

Стали

Высокие речи,

Ярче пламени

Юный задор.

Сыпя пепел

В бокал с пахитоски,

Улыбается Пущин,

Порывисто встал Муравьев,

Напряженно молчит

Смущенный Каховский,

Увлекаясь

Неслыханной

Дерзостью

Слов.

Если

Смелая речь о свободе —

Как хмель;

Если споры,

Не смолкнув,

Кипят до утра.

Если сердце стремится

В слепую метель —

Значит —

Вместе навеки,

И значит

«Пора!»

Распахнулось окно —

И повеяло

Морозной Невой,

Далекой дорогой…

И ночь

Отзывалась

Стихами Рылеева

И щемящей сердце

Тревогой.

Из тесной гостиной

В бескрайнюю ширь,

На Сенатскую площадь,

В декабрьскую рань,

Начинается время

Со слова

«Пора» —

И

С поющей душою

Шагает в Сибирь.

Ни солдатских штыков,

Ни этапные версты

Не вымерять.

Но завидна

Такая судьба,

Если звон кандалов

По Владимирке,

Тишину расколов,

Ударил

В набат.

Живу я теперь на севере

Моей необъятной страны,

Где елки в кубы измерены

И на смерть обречены.

На юге в цветах панели,

И только здесь по весне

На робкую майскую зелень

Ложится пушистый снег.

Дома совсем недавно

Пламенем на ветру

Шальная любовь прожгла мне

Пиджак, рубашку и грудь.

Но, видя, что дело скверно,

Добрые люди затем

Меня привезли на север,

Чтоб я не сгорел совсем.

И вот сижу и мечтаю

Под елкой на мокром пне,

И думы мои охлаждает

Врачующий майский снег.

Бродит в небе закат до рассвета,

Все никак не погаснет в седой полутьме.

И звучит как четырнадцать строчек сонета

Облаков и зарниц уходящая медь.

Без цветов и стихов наступившее лето.

Тишина и покой. Равнодушье и смерть.

Перед сном, закурив, я читаю Хикмета:

«Наставленье сидящим в тюрьме».

День за днем, за неделей неделя

Светит солнце, бушуют метели;

На восток и на запад бегут поезда.

И уходят за море нависшие тучи,

И в бессонную ночь над зеленою кручей

Загорается в небе звезда.

Когда, закончив полный круг,

Природа клонится к закату —

Как птицы, взмывшие на юг,

Тогда мечты мои крылаты.

В душе печальней и темней

Любви неясное томленье,

Предчувствие грядущих дней

И прошлых плавное теченье.

Вокруг багрец и позолота.

Шумит березок тихий ряд,

Роняя в черное болото

Золотолиственный наряд.

Как листья, летние волненья,

Горячка сердца, блеск и шум

Летят, и с мерным их паденьем

В свои права вступает ум.

Тогда в раздумье ежечасном

Бледнеет дерзкая мечта…

И так пленительно прекрасна

Печальных истин нагота.

Елки мерзнут в лесу по колено в снегу,

Дует ветер сильнее и злее.

Я иду. И цигарка прилипла у губ,

Потихоньку дымится и тлеет.

Вот окончился день; и ударил отбой,

Но заснуть все равно не сумею,

Потому что я ранен смертельной тоской,

И не сладить сегодня мне с нею.

Получил я сегодня из дому письмо,

А в письме том недобрые вести.

Пишет мама: «Мужайся, сыночек родной,

И не спрашивай ты о невесте.

Твоя Катя не видится больше со мной,

Даже писем твоих не читает,

А неделю назад она стала женой

И с другим свою жизнь продолжает».

Мама, мама! Старушка родная моя,

Не горюй, не печалься — я знаю,

Ведь моею обидой сильнее, чем я,

Ты страдаешь, меня утешая.

Все пройдет-пролетит, и окончится срок.

И тогда заживем мы, как раньше.

Ты сама испечешь мне на свадьбу пирог

И крикливых внучат будешь нянчить.

Ветер дует сильней, завывая в трубе.

На крыльцо с папироской я выйду.

Мне не спится сейчас, потому что тебе

Сердце ранила злая обида.

Февраль, февраль — разгул ветров.

Леса топорщат черный гребень,

И дым негаснущих костров

Клоками бродит в сером небе.

Дороги снова замело.

И снова крутит на рассвете

Слепящий, колкий, резкий, злой

Февральский беспощадный ветер.

Закурим, друг. Под этот вой

Не спится что-то, не поется.

Сейчас февраль. А нам с тобой

И март ничем не улыбнется.

Нет!

Я не спал —

И это не сон,

Когда,

Поднятый с постели,

Я слышал,

Как глухо охнул тромбон

И звучные скрипки запели.

Я слышал,

Как слышал десятки раз

С балкона Большого зала,

Как первая нота

Кверху взвилась,

Как замерли грозно

Аккорды финала.

Друг!

Помоги! —

Сердце поет.

Звуками

Мысль наполненную

Возьмись

Отыщи в россыпи нот

Эту

Мою

Симфонию.

Пусть зазвучит

Над родными полями

Оркестровою медью

И вздохами струн

Мелодия,

Сыгранная проводами

В зимнюю ночь

На холодном ветру.