Средь других имен

Хочу одно: увидеть луг

С простыми пестрыми цветами,

И рожь с родными васильками,

И неба светло-синий круг.

Хочу войти, без дум, без слов,

В зеленые благоуханья,

Внимая птиц перекликаньям,

Стозвучьям шорохов и снов.

Хочу одно: печаль забыв,

Идти в полях с улыбкой ясной,

Встречая жизни самовластной

Всеисцеляющий призыв.

О, трепет ласковых берез,

И ветер неуемный воли!

…Ах, в область снеговых раздолий

Я жизнь нечаянно занес.

Такая, видно, полоса.

Но тяжелей мне год от года:

Реки бесплодная коса,

Задернутые небеса,

Вся эта мертвая природа.

В иных краях безумствует земля,

И руки девушек полны цветами,

И солнце льется щедрыми струями

На зеленеющие тополя…

Еще бесплодный снег мертвит поля,

Расстаться море не спешит со льдами,

И ветер ходит резкими шагами

Вдоль ржавых стен угрюмого кремля.

Непродолжительною, но бессонной

Бледно-зеленой ночью сколько раз

Готов был слух, молчаньем истомленный,

Гудок желанный услыхать, для нас

О воле приносящий весть, быть может…

Но все молчит. Лишь чайка мглу тревожит.

Заброшен я в тринадцатую роту,

Где стены прошлым отягощены,

Где звук псалмов сменила брань шпаны,

Махорка — ладан, сумрак — позолоту.

Как древле жрец, которому видны

В мечтаньях небожителей высоты,

Пел гимн и смолы сожигал без счету

Во мгле святилищ, полных тишины, —

Так я, вам благодарный заключенный,

Под сводами собора заточенный,

Во храме обветшалом и глухом,

Спешу гиперборейской Афродиты

Восславить лик, увы, от взора скрытый —

Махорки воскуреньем и стихом.

Мы все от них отрезаны лесами,

Водой, болотами, нас прикрывает мгла…

— «Забудь и не пиши — дождаться не могла», —

Одни из них сюда напишут сами.

Другим изменят здесь — всесильна и смела

Довлеющая похоть и над нами.

Но знаю: ждет меня — по-прежнему мила —

Любимая с зелеными глазами.

Ключом сонета заключу ответ,

Я дам себе торжественный обет,

Мне об измене и помыслить гадко.

И верен я обету своему,

Параграф внутреннего распорядка

Невольно соблюдая потому.

Я изведал радостный опыт,

Ощутил движенье времен,

Пулеметов карающий ропот,

Торжествующий шелест знамен.

И, взвиваясь на гребнях массы,

Слышал я сквозь уколы ран, —

Как крушились классы о классы,

Как трещали границы стран…

Конь летит, беспощадно топчет

Полевые цветы и рожь…

Хорошо пулеметы ропщут

На земную подлость и ложь!

Весна. Карелия… И струи рельс…

И десять лет, распахнутые в вечность…

И хрупкий смех, змеящийся беспечно

Вдоль узких губ, вдоль глаз, где бродит хмель.

Есть, вероятно, в этой жизни цель —

Она в любви и радости, конечно,

Но разве можно так бесчеловечно

Мне прямо в сердце выплеснуть апрель?

На будущее жалобней взгляни.

Как вспугнутые кони, эти дни..

Но в этих днях над дымкой сероватой,

Сквозь скучный мрак болот и острых скал, —

Лица очаровательный овал.

И лишь улыбка, как письмо без даты.

Твой статный муж охранником и хватом

Был для других. Но преклонялся ниц

Он пред твоим воинственным ухватом,

Пред гневом глаз, пред манием ресниц.

Ты счет вела его карманным тратам,

Ежовых не снимая рукавиц,

И, в ужасе пред окриком крылатым,

Детишки жались стайкой робких птиц.

Но в час, когда очаг твой разметала

Двух революций пенная волна,

Ты на допросах — стойкая жена —

О прошлом мужа говорить не стала.

И, теша здесь характер непреклонный,

Ведешь ты женщин узкие колонны.

Был гроссбух Рока широко раскрыт

На новом счете — юной баронессы.

Раздернул мир пред ней свои завесы

Сиянием приветственным облит.

И заревом зардевшихся ланит

Она встречала комплимент повесы

Под ритмы вальса иль пасхальной мессы,

Когда орган ликующе гремит.

Но дебет рос. И вот пером крылатым

Собрался Рок всем знатным и богатым

Баланс свести. И Вам не миновать

Бесспорных цифр бесстрастного закона:

Сменил топчан старинную кровать,

И скучно Вам над гроссбухом УСЛОН'а

Зевать, склоняться и опять зевать.

Окно, левкои. Тюль и занавески…

Застенчивый и розовый уют.

Года неспешно, бережно куют

Металл судьбы, металл такой невеский!

Но шалый нэп вознес в нежданном блеске

Твою звезду. Сияньем взоры жгут

Ногтей рубины (маникюрши труд),

Свистящий шелк, чулок расцветкой резкой.

Тюрьма. Этап. И желтый женбарак

Тебя принял под кров гостеприимный.

Ты в трауре: мечта лишь, облак дымный —

Ушедших лет веселый кавардак.

О нем звенят, поют в ушах подвески,

В окне ж — ромашка, тюль и занавески.

От поля, что устало зеленеть,

От брошенных, ненужных больше грабель

В голодный год ты к тем, кто крал и грабил,

Пришла кудрями цвета ржи звенеть.

Разгульных дней похмелье — злая снедь.

За штабелем ты ставишь бурый штабель,

Словечки сыпля, что в бандитском штабе

Заставили б любого покраснеть.

Но мерный труд, и спорый, и жестокий,

И без румян румянит знойно щеки,

О прошлом шепчет, разгоняя кровь, —

И в ласках краденых, в лесу иль в травах,

Ты вновь познаешь просто, нелукаво

Нехитрую крестьянскую любовь.

Стою у озера в смиренье…

И, чуть колеблемо волной,

В воде темнеет отраженье

Мое — пришедшее со мной.

Из той же вещей ткани сшито —

Родной и чуть усталый вид —

И вдруг пискливо и сердито

Мне отраженье говорит:

— Довольно северного спорта!

Чужда мне мерзлая вода!

И, вообще, какого черта

Вы привезли меня сюда?

Вы совершили преступленье,

Бродя, как кислое вино,

Но я — я ваше отраженье,

За что же я сидеть должно?

Хочу я, может, отражаться

В краях, что отоснились вам…

Зачем же я должно скитаться

И услоняться по СЛОН'ам?

Страдаю я почти три года,

Вдыхая ваших сроков чад.

Теперь я требую развода —

И отраженья жить хотят!

Замолкло… Это хуже бед —

Мне изменяют даже тени.

Но я сумею дать ответ,

Достойный этих нападений.

— Послушайте. Вы — отраженье,

Непостоянное, как дым.

Считал я в сладком заблужденье

Вас отражением родным.

Когда я мог ее касаться,

Ее волос, ее лица —

С ответной тенью целоваться

И вы умели без конца.

Что?.. Мне не надо извинений,

Вы знали радости предел.

Какую глубину падений

У отражений — я узрел!

Молчит… Колышется в смущенье…

Что отраженью возразить?

Все уверенья отраженья,

Измены горькое броженье —

Сумел я силой возраженья

Без сожаленья — отразить!

Испуганным голосом сердце вскричало,

Ворвавшись надсадой в метелистый гам:

Не моя ли любовь лебединым причалом

Всегда приставала к твоим берегам.

Не нам ли с тобой улыбались сполохи,

Посланники верные северных стуж.

Птенец-недокормыш сиротские вздохи

Недаром просыпал в сосновую глушь.

Я словно отшельник в суровом затворе

Слезой неуемной спалил рукава.

Припомнились мне соловецкие зори,

Бросавшие в море цветные слова.

Тебе я хвалился стиховой обновой,

Из песенных ульев ты черпал мой мед.

О, белые ночи, о, лов окуневый,

Морошковый праздник — убранство болот.

Должно быть, ты помнишь, как старец Назарий

В Березовой тоне нас потчевал семгой,

Как сосны пылали в осеннем пожаре

И я уходил за плечами с котомкой.

Олени страшились всегда гидроплана,

В глубокую чащу стремился их след.

Не мы ли с тобой так восторженно рано

Своим славословьем встречали рассвет.

Чудные тюлени боялись мотора,

Бензинного запаха, алых огней.

Не к нам ли с тобой с золотого дозора

Заря приходила родимой родней.

И вереск лиловый нам под ноги стлался,

Он был нам дороже бухарских ковров…

И я восхищался, и я восторгался,

Смиряя молитвой мятежную кровь…

Теперь моя радость причалила к устью.

Беззвонной обедней скучает село…

Рыбацкую смелость подернуло грустью,

Волной беломорской разбило весло.

Ушел от меня ты на раннем закате,

До дна не истратил кипучести сил…

Не нас ли с тобой преподобный Савватий

За Светлой Заутреней лаской кропил…

Два старца, слюбившись, в Зосимины дали

Молитвенно плыли на новой ладье…

В последнюю осень всё чайки рыдали,

Прощаясь с утехой в озерной воде.

Простились и мы у забытой часовни.

А грудь подсказала: «прощанье навек»…

Лечь бы с тобой, как с отцом, по-сыновьи,

В голубом стихаре под серебряный снег…

Задумался Анзер, и Муксальма тоже

В брусничном пространстве теряет свой взор.

Ушел от меня ты с земных бездорожий

От горького подвига в Божий Собор…

Ну разве ты думал, ну разве мы мнили,

Что так изомнутся любовь и цветы.

Нева и граниты тебя приютили;

Надежная встреча: тот город и ты.

Узнав про утрату, Ока затужила,

Зеленые Липицы взвыли тоской,

И ангел пропел над родимой могилой:

«За крестным страданьем — блаженный покой».

Все сердце исходит большими слезами,

Закуталась в схиму орлиная мысль…

Прими мою душу на вечную память

В свою светозарно-безбрежную высь…

Прими мою душу, как птицу и зорю

Под саккос своей необъятной любви.

И грешного странника в вечном просторе

Трепещущим словом опять обнови…

Я в сумрак повергнут и в холод железный,

Ищу, где кончаются скорби концы.

Возьми от скитаний, прими от болезней

Под ноги твои расстилать орлецы…