30.12.84
История — довольно тонкая и хрупкая вещь, и, как бы заезженно это ни звучало, на её ход может повлиять даже самый незначительный и ничтожный поступок. Что уж говорить о таких масштабных деяниях, как убийство или судьбоносный разговор?
При этом она же не терпит сослагательного наклонения, и, несмотря на то, что мы ясно можем сказать, когда всё пошло не так, изменить это, к сожалению, более не можем. Вот и я был выбран судьбой, чтобы повлиять на дальнейший ход времени, а в итоге совершил самую страшную ошибку в своей жизни.
Конечно, выбран я был не просто так, ибо являюсь лучшим стрелком сопротивления, а может, и самым профессиональным снайпером во всей Ронии. И всё, что от меня требовалось — убить коменданта в тот день, когда он позволил себе неосторожность покинуть свой штаб без сопровождения. Вроде как Салем хотел устроить тайную встречу с каким-то представителем Ронийской Ортодоксальной Церкви Лилит, ну, по крайней мере, мне так сказал агент Дуб, работающий под прикрытием в самом сердце осиного гнезда.
Да, и это достаточно похоже на правду, чтобы не выдвигать иных догадок, касательно того, почему комендант решил столь опрометчиво шляться по городу в одиночестве. Всё-таки эти сволочи из Ордена не приемлят иной веры, кроме как Механицистически-лилитианской Равноапостольной Церкови, которую они вроде как и приплыли защищать много лет назад (и которая почти не отличается от РОЦЛ, в плане всех этих обрядных практик). И конечно, несмотря на то, что они практически не трогают местных церковников, дабы не нажить себе лишних врагов, карнимцы всё же не потерпят, если их прямой представитель будет якшаться с чуждой верой.
Не знаю, что там грозит Салему по кодексу, но патрон 14,5 мм, выпущенный из «Леопарда М5», явно не лучшая альтернатива. Конечно, в том случае, если бы я сделал всё так, как и было задумано. О, нет, я вовсе не промахнулся, в моей профессии промах — непростительная роскошь. Всё было несколько иначе...
Место для убийства было подобрано просто идеально. Площадь Пионеров, примыкающая к Храму Матриарха Староградского (в который, согласно информации агента, Салем и направлялся), хорошо простреливалась с крыши главного здания заброшенного отеля «Четыре сезона», который также примыкал к площади с противоположной, от места богослужения, стороны. На площади всегда было много людей, особенно сейчас, в преддверии праздника, когда здесь открылась городская ярмарка, и человеческое море окончательно вылилось из берегов. Впрочем, такое столпотворение мне только на руку, ведь начавшаяся паника и неразбериха в связи с выстрелом даст мне громадную фору, а моя жертва надолго затеряется в толпе неизвестным телом, не дав хунте вовремя схватиться за ружьё.
В момент, когда я разложил своё орудие и принял выжидающие положение, Салем должен был только выходить из своей стеклянной башни, так что у меня было довольно много времени для того, чтобы полюбоваться народными гуляньями в оптический прицел. А наблюдать было за чем. Вот старушки торгуют какими-то сделанными из мусора и старой ткани игрушками, а также простенькими самодельными украшениями. Вот молодёжь праздно шатается, наглотавшись местных вин и глинтвейна. А вот детишки мечтательно бродят по ярмарке, рассматривая прилавки, и умилительно проникаются атмосферой праздника, несмотря на всю разруху вокруг.
И я так увлёкся разглядыванием творящегося внизу празднества, что непростительно потерял бдительность и позволил приблизиться к себе незваному гостю, который с легкостью мог бы испортить весь план. Думаю, излишне говорить, что бывает, когда стрелка, вроде меня, обнаруживают до того, как они начинают стрелять. Но тот человек, что практически бесшумно поднялся на крышу заброшенного здания и спокойно подошёл к месту, где я обустроил свою позицию, оставшись для меня незамеченным, лишь вежливо и учтиво поинтересовался:
— Извините, господин, вам удобно тут лежать?
Когда я услышал эти слова, меня всего передёрнуло, ибо до того момента я даже не подозревал, что здесь может оказаться посторонний. От ужаса осознания того, что меня раскрыли, я резко развернулся и хотел было сразу направить на неизвестного интервента свой Tungshern, но даже не обнаружил его в кобуре, оказавшись в абсолютно безоружном положении.
Предо мной же был явно не солдат и не зевака, вроде тех, что слонялись внизу. Я вообще не имею понятия, как можно описать человека, посетившего меня в тот день на крыше. Он был во всех отношениях обычным и в то же время абсолютно чуждым обстановке. Единственная отличительная черта — странный балахон, покрывавший тело до колен и совсем не похожий на хорошую одежду для декабрьских холодов. Несмотря на ситуацию, в которой мы встретились, мужчина не выглядел враждебно, да и вообще выглядел так, словно встретил своего старого знакомого посреди улочки и желает поделиться с ним информацией о том, как там поживает тётушка Марта.
В полном недоумении я грозно вскрикнул, вновь угрожающе потянувшись к почему-то пустующей кобуре:
— Ты кто такой?!
— Я? — человек, стоявший предо мной, удивился, словно мной был задан абсолютно нелепый вопрос. — Так, обычный прохожий, который интересуется тем, удобно ли вам здесь лежать.
— Ты, кажется, не понимаешь, кто я и чем занят.
— Всё я понимаю. Ты стрелок, который должен убить этого вашего коменданта. Но это мне не интересно. Действительно, хотелось бы знать, удобно ли тебе тут лежать подобным образом, часами выжидая свою добычу?
— Погоди, откуда ты знаешь, что я собираюсь выстрелить в Салема...
— Ну, в некоторых местах я более сведущ, нежели обычные обыватели, — голос незнакомца стал несколько раздосадованным, — тем не менее, я не буду отвечать на твои вопросы и делиться своей информацией, пока ты не утолишь моё любопытство насчёт твоей профессии.
— Ну, вполне неплохо, если хорошо устроиться. Даже на бетоне, в колючих кустах и подобных местах со временем привыкаешь к неудобствам... Да и выбора нет.
— Тебе ничего эта ситуация не напоминает?
— Я всё ещё хочу знать...
— Но-но, сначала ответь на мой вопрос. Он даст гораздо больше ответов, чем любые утверждения.
— Ну, я не знаю. Понятия не имею, как удобство моей позиции может относиться к чему-либо.
— Ладно, помогу тебе с рассуждениями. Вот смотри, ты, будучи снайпером, жертвуешь своим удобством ради удобства позиции, с которой ты мог бы выполнить свою задачу. Не думаешь ли ты, что эта ситуация подозрительно напоминает то, что творится вокруг?
— Ну, может, ты хочешь сказать, что комендант жертвует удобством ронийцев, чтобы вольготно жить вместе со своей шайкой?
— Ну вот, все вы люди одинаково плоско мыслите. Меласки, Салем, Снёрдхейм, да какая разница? Все они равноценны, как бы ни хотели показать иное. Я про то, что твой край, который ты так любишь, переживает сложные времена, а ты, вместо того, чтобы пренебречь собственным комфортом, желаешь усугубить ситуацию.
— Я хочу спасти свою страну от тирана — ни больше, ни меньше. К тому же я простой солдат, что выполняет приказ. Не понимаю, к чему ты клонишь.
— Простой солдат тоже может изменить историю. Вопрос в том, что он выберет: старого тирана или нового?
— Что ещё за «новый тиран»?
— Ну, можно сказать, что власть — это круговорот, подобный тому, что происходит с водой. Вот уходит один жестокий единоличный лидер, затем приходит другой, точно такой же, но объявляющий себя борцом с предыдущим режимом. А поскольку борцу надобно бороться, он начинает репрессировать всех сторонников старой власти и чуждых себе идей, для этого он узурпирует больше и больше места на политической арене, пока не останется стоять на ней в полном одиночестве. Тем не менее власть его со временем ослабевает, он стареет, и в нём зарождается паранойя. В этот момент против него собираются массы со своим молодым эксцентричным лидером и свергают безумного тирана. Жизнь идёт на новый круг.
— Хочешь сказать, что Меласки станет таким же тираном, что и Салем?
— Верно. Это закономерность, с которой ничего не поделаешь. По крайней мере, когда переворот уже произошёл. Но пока это не так. И именно тебе выпал шанс решить: позволить взойти на трон новому тирану или прервать этот порочный круг и оставить будущее неизвестным.
— И что же я должен сделать, чтобы прервать этот круговорот?
— Иногда для того, чтобы избавиться от ужасающих закономерностей, необходимо принять самое незаурядное решение. В данном случае тебе всё равно придётся убить, но не коменданта, а кое-кого более известного.
— Ну и кто это будет? И самое главное, где и когда?
— Время и пространство — крайне условные понятия. Но ни по тому, ни по другому тебе перемещаться не придётся, не беспокойся! Твоя новая цель будет прямо тут. Ты сразу её узнаешь. И когда это произойдёт, в тебе не будет сомнения. Если перед сапиенсом встаёт выбор, подчиниться судьбе или бороться, он выберет второе, не осознавая то, что на самом деле выбрал первое. Так что сделай всё, что должен, зная, что всё случилось так, как и должно, ровно так, как ты и решил.
— Если ты думаешь, что так просто меня убедил, подумай ещё раз. Я не куплюсь на все эти твои абстрактные речи! Я даже не знаю, кто ты.
— И не надо. Выбор уже сделан, вот увидишь. Моя задача была известить тебя об этом. До остального мне нет дела.
Стоило мне только открыть рот, чтобы попытаться возразить ему, как он в тот же момент растворился в воздухе, словно и не было его никогда. Словно то дух или мираж. Словно я не в своём уме. Может, я и правда не в своём уме? Может, моё безумие говорит правду, и иногда для того, чтобы изменить устоявшийся порядок, нужно сделать нестандартный выбор?
Да нет, мои убеждения стоят гораздо больше, чем уговоры сумасшествия. Я всегда верил в то, что тираны, вроде Салема, должны сгинуть во тьме времён. Так почему же, наконец увидев его в своём прицеле, я перевожу смертельное перекрестие на совсем другую персону, внезапно объявившуюся средь толпы? Птичка на мушке охотника. Птичка сегодня умрёт.
“Староградский мясник? Повстанцы? Сектанты? Террористы? Какое чудовище способно на такое преступление против всех нас?! Против всего цивилизованного мира?»
Вестник Цитадели, выпуск 01.01