Староград

Самый тёмный час...

27.03.85

Город, зажатый между заливом и озером у самого подножья Каскадных гор, выглядел совсем не так, как тот Староград, каким я узрел его в свой первый день на посту коменданта. И дело вовсе не в том, что теперь вместо рыцарей Ордена на улицах властвовала бунтующая толпа. Это скорее вопрос моего собственного мироощущения.

И оно всеми фибрами моего тела сигнализировало: «Всё идёт прахом, Салем!» Как бы мне ни хотелось это признавать, но всё действительно идёт не по плану и сейчас разваливается прямо у меня в руках.

Снёрдхейм уже подвела оперативную группу из шести кораблей, со знаменитым «Бьёргом» во главе, прямо в бухту Эллиот! И теперь я вполне могу увидеть из окна своего кабинета направленную прямо в мою сторону пушку этого стального колосса, калибром целых 408 мм. Что ни говори, а эта ведьма знает толк в дипломатии. И теперь то, останется ли от меня к вечеру что-то кроме атомов, решит только Элл, переговаривающая со Снёрдхейм в соседнем кабинете.

Словно бы этого мне было мало, как Соколов вдруг сообщает мне о том, что Меласки всё-таки удалось успеть поднять бунт...

— Действуй жёстко, комендант!

Даже несмотря на наше относительно длительное знакомство, я всё никак не мог привыкнуть к необычной внешности Софи. Эти лисьи уши, этот пушистый хвост, эта наглая хищная улыбка, вкупе с суровым нравом девушки, не кажутся неуместными или чуждыми, вовсе нет. Скорее даже наоборот, дополняют общий образ дикой революционерки. И вот этот самый образ — это то, что меня пугает больше всего. Я уверен, будь обстоятельства слегка иными, она бы без зазрения совести разорвала бы меня, как классового врага.

Хорошо, что доктор на моей стороне. Ведь только из-за неё Ратенпешт помогает мне...

— Я не могу приказать солдатам стрелять по людям, это просто похоронит мою репутацию.

— Вот оно как! Я и не думала, что твою диктаторскую рожу сделали символом гуманизма и человечности. К лику святых-то ещё не причислили?

— Я всё-таки...

— ... многовато мямлю? Если хочешь обнаружить свою голову насаженной на вилы, пожалуйста, играй в пацифиста. Но от настоящего себя тебе всё равно не сбежать, а внутри ты тот ещё кровожадный ублюдок, судя по тем бойням, которые ты устраивал до этого.

— Не я всё это инициировал. И расстрел поезда, и чистка первого дня — это всё самовольство генералитета.

— На который ты вполне мог повлиять, но ты не решился или не захотел. В любом случае повёл себя как слабовольный дурак, не готовый брать на себя возложенную ответственность. Может, хоть сейчас попробуешь проявить себя как лидер, а не делать вид, что им являешься?

— Может, стоит подождать, когда Глиммер закончит переговоры со Снёрдхейм, и тогда решать?

— А давай-ка лучше я тебе поведаю историю, которую мне рассказывал отец. Она как раз про нерешительность. В общем, произошло всё это ещё до Революции. Мой дед тогда был обычным крестьянином на службе у знатного дворянина, а его жена значилась прачкой в хозяйском доме. Аристократишка тот был тем ещё упырём: лупил по любому поводу, унижал за малейшую провинность, что коснулось и моей бабки. Вусмерть пьяный помещик сапогом разбил ей череп за маленькое пятнышко на своём сюртуке. Старик очень сильно горевал и постоянно себя самобичевал, мол не уберёг родную, но так ничего и не предпринял, чтобы отомстить господину. Да, он отправлял жалобы в суд баронства, но какой был смысл от этих жалоб, если сам барон был закадычным другом его хозяину? В общем, долго дед терпел, год, два, всё ждал, что правосудие свершится само собой и кто-нибудь со стороны поможет восстановить справедливость в этой истории. В один момент ему надоело, он схватился за топор и ворвался к барину посреди ночи, порубив и его, и барыню заодно.

— А потом что с ним случилось?

— Понятное дело, сначала его хотели судить всё тем же баронским судом, от которого он ждал справедливости. Но не стали, испугались, что если его история всплывёт, то послужит примером неповиновения для других подневольных. И показательно казнить для устрашения было нельзя, мало ли, ещё крестьянским мучеником станет. Всё-таки тогда Альтмаир сидел на пороховой бочке из-за своей устаревшей феодальной системы, а потому деда просто изгнали навечно вместе с остальной семьёй.

Слегка переварив полученную мораль, я всё ещё не был готов принять столь серьёзное решение. Несмотря на это, в словах Софи была своя правда, ждать было нельзя. А потому я вновь вышел на связь с Соколовым:

— Выводите танки, людей, всё что есть! Солдатам приказать стрелять на поражение. Никакой жалости! К вечеру от бунтующих и мокрого места не должно остаться!

— Вы уверены, комендант? Я не думаю, что... — голос генерала звучал потерянно и одновременно подавленно.

— Намотайте их на траки! Я всё сказал.

Жестоко, возможно, даже слишком. Вряд ли за всё это меня когда-нибудь простят. Но пусть лучше меня помнят тираном, чем поставленным иностранцами мягкотелым дурачком, или и того хуже будет, если меня вообще не запомнят. В любом случае теперь мне оставалось только ждать, пока мои действия принесут свои плоды.

Прошло меньше часа, прежде чем судьба вновь нанесла мне удар, на сей раз практически смертельный. Всё началось с того, что дверь моего кабинета отворилась с громким треском и чуть ли не была сорвана с петель крепким пинком генерала, тащившего Элл одной рукой, и приставляя к её голове пистолет, другой. Девушка не сопротивлялась, примирительно подняв руки и слегка улыбаясь, словно бы её вообще не заботило то, что она находилась в заложниках. Соколов же просто рвал и метал, грозно рыкнув:

— Вы знали, комендант? Знали, а?

— Какого чёрта ты творишь?!

— Сначала ответьте мне, комендант, вы знали, что Староградский Мясник всё это время находился у вас под боком?

Я не мог поверить своим ушам. Казалось, генерал сошёл с ума и увидел ненавистного себе убийцу в первом встреченном человеке. Ибо Глиммер вообще никак не тянула на зверского маньяка, который терроризировал весь город в последние месяцы. Особенно сейчас, в руках генерала она казалась абсолютно миниатюрной и невинной, словно котёнок в медвежьих объятиях.

— Ты сошёл с ума, Соколов! Оставь её в покое, сейчас же!

— Ах, вы не верите? Так пусть она сама вам скажет! Давай, тварь, вещай!

— Генерал прав, но имя Мясник мне абсолютно не нравится, я всё же занимаюсь искусством, а не разделкой туш! — буднично заявила доктор.

— Ты лепишь чудовищ! Превращаешь людей в монстров! — грозно возразил генерал.

— Они не «чудовища» и уж точно не «монстры», все мои творения — это новая форма эволюции. И однажды эти идеальные существа заменят собой людишек на вершине пищевой цепи.

— И кто же дал тебе право всё решать за людей?! За мою дочь?!

— Отвратная человеческая сущность! Вы убоги и немощны, склонны к пороку и жестокости. Вся ваша культура — это потребление и разрушение всего вокруг. Можно сказать, что сыны Адама давно уже стали раком на теле планеты. А потому они должны измениться или умереть. Я всего лишь помогаю сапиенсам выжить. Вот твоя «милая доченька», например, была простой, ветреной дурочкой, без какой-либо цели в жизни. И я сделала ей колоссальный подарок, обратив в гибрид. Мне казалось, ты это поймёшь.

— Сейчас я тебе покажу, как я понял! — крикнул генерал и замахнулся рукой с пистолетом, видимо, намереваясь оным ударить девушку.

Но тут в дело вмешалась Ратенпешт, до того, как и я, наблюдавшая за происходящим со стороны. Она почти мгновенно пролетела несколько метров и остановила конечность Соколова своей стальной хваткой.

— Я же говорила, что человек — ничто, по сравнению с моими созданиями. Они быстрее, сильнее и приспособленнее таких, как ты. Софи, будь душкой, продемонстрируй свои способности!

Повинуясь приказу, девушка резко дёрнула кисть генерала в неестественном направлении, после чего та громко хрустнула, и половина руки бедолаги осталась висеть на сухожилиях. Боюсь даже представить, насколько это было больно. Соколов от этого вовсе согнулся в три погибели, схватившись за практически оторванную руку и отпустив из своей крепкой хватки доктора. Она, стоило ей только встать на ноги, сразу же пошла в словесное наступление:

— С твоей стороны было очень глупо отказываться от моего подарка. Надеюсь, вскоре ты поймёшь это и будешь очень сильно сожалеть о своём выборе. Особенно, когда эта страна станет моей и я наконец смогу подарить эволюцию её бедным жителям! Поверь, эта земля превратится из эталонного полигона вопиющей человеческой жестокости в настоящий рай.

— А... — я хотел было что-то сказать, но проглотил все свои слова, осознав, что сейчас происходит.

— Точно, чуть не забыла, — Глиммер подошла ко мне практически вплотную и заявила, — мы с Каей решили исключить тебя из договора и сделать эту страну полностью моей. Не волнуйся, ты станешь одним из первых людей, кому уготовано превращение!

Стоя рядом со своим столом, я попытался нащупать рукой заветную красную кнопку, которая стала бы весомым аргументом в дальнейшей борьбе за моё выживание. Но вместо неё я смог нащупать только ножницы, которые тут же были спрятаны за спину. Такое себе оружие против Ратенпешт, но время для побега я выиграть смогу, если подгадать нужный момент.

— А с этим что делать? — спросила Софи, глядя на Соколова.

Элл повернула голову, сказав:

— Отпустим его. Он видел эволюцию своими глазами и побоялся её принять, а потому остаться человеком и будет его наказанием. Сложно придумать что-то более ужасное.

Это мой шанс. Сейчас или никогда...

Стараясь ударить максимально неожиданно, я пустил в ход ножницы, всадив их доктору прямо в шею. Крик, который за этим последовал, был по-настоящему оглушительным, ведь кроме Глиммер, за горло схватилась ещё и Софи. Произошло это по непонятной причине, думать о которой сейчас было некогда, ведь из-за неё я получил гораздо более удачный шанс на побег, чем рассчитывал, и не воспользоваться им было бы настоящим оскорблением Фортуны.

Пулей вылетев из кабинета, я со всех ног бросился к лифту, который только недавно отремонтировали. Спустившись на первый этаж, я выбежал из здания, в надежде на то, что в военном лагере перед ним остался какой-нибудь транспорт. Мне повезло, и прямо на выезде из оперативного штаба стоял внедорожник. Ничего не объясняя удивлённым солдатам, я завёл автомашину и надавил на газ.

Конечно, Ратенпешт вскоре бросится в погоню. Не знаю, какую эта бестия развивает скорость, но не удивлюсь, если рано или поздно она сможет меня нагнать, а потому нужно попробовать уехать как можно дальше, желательно прочь из города. Всё же даже гепарды не могут гнать свою добычу долго и быстро выдыхаются от развиваемых скоростей.

На улицах города был сущий хаос: тут и там бегали испуганные горожане, по ним стреляли люди с оружием, потом эти военные стреляли друг по другу. Где-то неподалёку жужжал вертолёт, поливающий очередями неизвестные мишени. Проезжая мимо «Ангунума», я видел, как победу празднуют люди из ОАР, а уже через две улицы, около отеля «Четыре сезона», гордо маршируют коллаборационисты.

Вот на Старостаницком бульваре полиция блокировала все подходы от собственно полицейского участка до офиса «СтарПолимер», по всей видимости, держась в оппозиции ко всем участникам конфликта. Ну а повстанцы пытаются пробиться через их заграждения, беспорядочно стреляя по баррикадам. А вот уже на набережной канала неизвестные люди в форме скидывают трупы в реку, прямо как в первый день моей власти...

Ратенпешт нагнала меня около упавшего «Атланта», ужасающе быстро сокращая дистанцию с внедорожником, мчавшимся под восемьдесят километров в час. Чтобы оторваться, я свернул сразу же за башенным парком, выйдя на хорошую, недавно отремонтированную дорогу, где машина могла лететь под сотню, что позволило мне закрепить разрыв.

Однако прямо около остова «Североамериканского экспресса» мне встретилось неожиданное препятствие, если так вообще можно назвать вылетевший поперёк дороги танк. Ещё немного, и многотонный стальной монстр просто размотал бы меня по дороге. Просто чудо, что прежде мне удалось резко свернуть в сторону порта, чуть не потеряв управление и точно обретя несколько прядей седых волос.

Однако вскоре я понял, что это продлило мою жизнь совсем ненадолго, ибо уже вскоре я въехал на территорию грузового терминала и еле успел затормозить прямо перед концом причала. Бежать больше было некуда.

Я вылез из автомобиля и повернулся спиной к воде. Как и стоило ожидать, Софи была уже тут. Ну и быстрая же шельма! Тем не менее нападать она не спешила, вместо этого спокойно обратившись ко мне:

— Если уж решил закончить свой путь максимально ярко, то стоит идти до конца!

— До какого конца? Всё уже закончено! И было закончено давным-давно, ещё в тот день, когда решился обрести свободу для своей страны. Нет, скорее ещё раньше, в тот день, когда я согласился стать комендантом Протектората Ронии.

— Какой расточительный фатализм! Глупо вот так разбрасываться шансом изменить свою судьбу, особенно, когда она даёт возможность решить всё самому. Вот у меня нет такого выбора, Глиммер залезла ко мне в голову и низвела до ручной собачки, с полного согласия моего собственного руководства. А вот ты ещё пока свободный человек и можешь настоять на своём.

— Моего здесь больше нет! Да и самой Ронии больше нет! И никогда не было! Я думал, что стану рассветом этой земли, а по итогу стал самым тёмным часом. Оглянись вокруг, здесь правит безумие и отчаяние, дикость и страх! Никакого порядка, никакой надежды и уж тем более никакого выбора здесь не найти!

— Всё ещё можно принять смерть. Доктор приказала мне тебя поймать, но в воду я не полезу. Она ледяная, минуты три — и точно подхватишь обморожение, а если ещё и плаваешь по-собачьи, то точно пойдёшь ко дну. Так что ты можешь прыгнуть и попытаться выжить. Возможно, если тебе повезёт, то ты даже доплывёшь до кораблей конунга и продлишь свою жизнь ещё на пару часов, пока о тебе не сообщат наверх. Ну или ты можешь просто мужественно уйти в пучину и сгинуть на своих условиях.

— Чем же этот вариант отличается от того, что меня ждёт, если ты приведёшь меня к Элл?

— Тем, что у неё тебя ждёт перерождение, а здесь свобода. И этот выбор более неоднозначен, чем кажется на первый взгляд.

— Под «перерождением» ты подразумеваешь то, что я тоже стану ручной собачкой? Получается, что на выбор у меня только неволя или смерть?

— Вся наша жизнь — это рабство и цепи. И каждый, от миллиардера до бедняка, вне зависимости от идеологии и целей, облачён в робу и кандалы. Не важно, кому они служат — деньгам, идеям, обществу или другим рабам, все эти узы невозможно разорвать. Можно только выбрать себе ошейник по размеру.

С этими словами она приблизилась ко мне и протянула руку. Это было предложение сдаться, принять свою участь и «превращение». Я ещё раз оглянулся на холодное, безмолвное море. Даже сам воздух, казалось, замер от ожидания моего решения. Я вдохнул полной грудью морскую прохладу.

И пожал поданную руку.

———

Superbia «Наука без гуманности»

Конец