Староград

Загнанный в угол

12.02.85

Когда ты обладаешь властью, в той или иной форме, тебе приходится принимать тяжёлые решения во благо своей страны, которые могут стоить жизни не только тебе, но и большому количеству твоих подчинённых. Те же самые тяжёлые решения приходится принимать и в те моменты, когда на кону стоит жизнь родных, близких и друзей. Но самое страшное — это когда на одной части весов благополучие всех тех граждан, за которых ты несёшь прямую ответственность, а на другой — самый дорогой человек на этой планете.

Сегодня я оказался как раз в такой ситуации. Да, с того момента, как некто, называющий себя Староградским Мясником, похитил мою дочь, прошло уже две недели, на всём протяжении которых я вынужден был плясать под его дудку и с большим трудом засыпал по ночам. До того злополучного сообщения на почту я ни секунды не подвергал сомнению правильность своего решения потакать похитителю и выполнять все его просьбы, нацеленные в основном на поиск новых жертв для него, в хрупкой надежде на то, что чудовище действительно отпустит мою Зофиюшку.

Но теперь, когда загадочный убийца просит меня устранить не просто моего коллегу, человека пусть жадного и до самой глубины пропитанного идеями Ордена, но в целом достаточно добропорядочного и верного, но и такого же отца, как я, точно так же потерявшего своё дитя и теперь пытающегося выяснить, кто ответственен за столь ужасное деяние. Единственное отличие в том, что я, кроме всего прочего, ещё и военный, стоящий на страже своей вновь обретённой Родины и обязанный защищать свою страну от бесчинства подонков, вроде этого Мясника.

Так почему же я сейчас поднимаюсь на лифте, держа в руках два полностью заряженных пистолета?

Двери кабины с лёгким шуршанием разомкнулись предо мной, и я, шагом, гулко отдававшимся по всему пустующему офису, направился в сторону единственного кабинета, в котором в столь поздний час горел свет. Человек внутри, казалось, совсем не заметил моего появления в просторном холле и как ни в чём не бывало продолжал угрюмо рыться в кипе бумаг перед собой, даже несмотря на то, что дверь в его небольшую комнатку была открыта нараспашку.

Заметил же он меня лишь в тот момент, когда я перешагнул невысокий порог его обители:

— Александр Веславович? Чего это вы так поздно решили ко мне заглянуть? — поинтересовался Дюжински, всё так же глядя в бумаги.

Вместо ответа, я положил увесистый Tungshern, который всё это время держал в левой руке, прямо перед ним. Василий неуверенно покосился на оружие, а затем поднял удивлённый взгляд на меня. Я же направил второй пистолет прямо на него, показательно взведя курок, издавший характерный щелчок.

— Что... Что это вы делаете? — дрожащим голосом спросил министр.

— Вам знакомо незыблемое правило Ордена о том, что перед боем нужно уровняться в шансах со своим соперником, верно?

— Да, знаю такое... — он замолчал, словно не сразу поймал мою мысль, а потом вдруг вскрикнул. — Погодите-ка, вы что же это хотите меня убить?! Но почему?

— Всё ради дочери. Она всё ещё жива, я это точно знаю, и, чтобы её вернуть, мне необходимо убить вас. Даю вам пятнадцать секунд на то, чтобы взять оружие и занять позицию, после я сразу же начну стрелять, несмотря ни на что.

Поняв, что я явно не в настроении шутить, Дюжински судорожно схватил пистолет и, уронив, вставая, тот стул, на котором сидел, без оглядки выбежал в холл. В тот момент, когда он оказался у меня за спиной, я начал вслух отсчитывать секунды:

— Пятнадцать, четырнадцать, тринадцать, двенадцать, одиннадцать, десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, нуль.

Закончив отсчёт я развернулся и был крайне удивлён тому факту, что Дюжински не решил убить меня в момент отсчёта. Что он вполне мог себе позволить, ибо, в отличие от меня, не был скреплён клятвой. Вместо этого он сразу же попытался спрятаться, ну или убежать. Хотя последнее было очень маловероятно, ибо со стороны лифтов и лестниц не было слышно ни единого звука. Вместо этого до моего уха донёсся какой-то шорох прямо с противоположной стороны, там, где находились столы более низкоранговых сотрудников министерства.

Все рабочие места были отделены друг от друга высокими перегородками, где-то среди них министр и скрылся. Я это чувствовал, а потому вошёл в этот лабиринт из древесины и пластика, аккуратно лавируя от одного стола к другому, бесцеремонно переворачивая их. Мебель с громким хрустом и громом падала на пол, явно выдавая моё продвижение. Но мне было плевать на обилие шума. По большей части потому, что мне даже подсознательно хотелось того, чтобы мой оппонент всё-таки пристрелил меня, в один момент прекратив моё падение до прихвостня какого безумного отщепенца.

Однако и сам Василий, по-видимому, не жаждал крови, выбежав в один момент из-за своего укрытия под одним из соседних столов и неуклюжим бегом направившись в сторону холла. Я отреагировал почти мгновенно, бессознательно моментально развернувшись в сторону, откуда исходил звук, и спустив курок. Вместо выстрела за этим последовал лишь ещё один щелчок. Осечка!

Пользуясь моей заминкой, Дюжински, видимо, решил начать стрелять в ответ прямо на бегу. Неуклюже повернув туловище вправо и вытянув руку с оружием назад, он начал палить в мою сторону, зачем-то прикрывая тыльной стороной ладони второй руки своё лицо и в особенности глаза. Сделав четыре выстрела, лишь один из которых приземлился недалеко от меня, вонзившись в один из перевёрнутых столов, метрах в трёх, Василий быстрым темпом заскочил за толстую стену, отделявшую рабочую зону и холл офиса, где, по-видимому, и остался. Все же остальные пули улетели лишь в одному богу известном направлении.

Из-за своего нового укрытия он крикнул мне:

— Разве нет другого выхода?

— Мясник убьёт её, если я оставлю тебя в живых! — крикнул я в ответ, дёрнув затвор и выпустив из ствола застрявшую там пулю.

— Неужели ты веришь ему? Какой резон ему её отпускать?

— А что мне остаётся? Если нужно, я готов положить и свою жизнь, в случае, если это может спасти мою дочь.

После этих слов я начал медленно продвигаться в сторону его укрытия, держа пистолет наготове, в это же время он продолжал:

— Ты же понимаешь, что этим помогаешь ему убивать других?

— Мне плевать на них! Если этот псих хочет, пусть весь город с собой заберёт, но её я не отдам!

— Действительно ли тебе плевать?

Прямо с последним вопросом я выскочил в холл и оказался перед скомканным и дрожащим мужчиной, прижимающим увесистое оружие к себе, словно котёнка, что даже не пытался целиться в мою сторону. Я хотел было сразу же выстрелить, но мой указательный палец словно окаменел, так и не двинувши курок.

Загнанный в угол зверь опасен больше всего. Но кто в действительности был загнан в угол — он или я? И действительно ли это был угол?

Проглотив слюну и с удивлением посмотрев на меня, видимо, также ожидавший мгновенной расправы, Дюжински громко вздохнул, словно бы у него от души отлегло, и откинул свой пистолет к моим ногам:

— Знаешь, генерал, у одного босгорского писателя есть великолепная фраза: «Безвыходных положений нет, есть только те, из которых выход нам не нравится». И пусть исход нам с тобой был заранее известен, я думаю, что из нашего положения всё же есть выход.

Я опустил оружие, впервые так и не найдя в себе сил сделать последний выстрел:

— Что ты хочешь сказать?

— У меня есть одна идея по поводу того, как найти этого Мясника. Только прежде ты должен обещать мне, что когда найдёшь эту гадину, то заставишь его по-настоящему страдать за всех тех людей, жизни которых он исковеркал.

— Ты знаешь способ его отыскать?

— Да, я много думал по этому поводу и понял то, что, скорее всего, он здесь, прямо в этой башне, где-то среди нас.

— Почему ты так думаешь?

— Большая часть его убийств была совершена неподалёку, да и он вряд ли бы позволил тебе сделать всю работу, надеясь на то, что ты не наследишь и о твоей с ним связи не узнают. Я имею в виду то, что, скорее всего, он как минимум поможет тебе скрыть следы своего преступления.

— Я всё ещё не понимаю, каким образом он может помочь мне скрыть следы преступления, если Мясник всячески избегает какого-либо прямого контакта со мной.

— Камеры. Если он действительно работает в башне, то может попытаться получить доступ и к системам наблюдения, чтобы стереть всю эту нашу перестрелку. Он же не просил тебя сделать это?

— Нет, я даже не подумал о том, что это убийство могут заснять камеры. Неужели охранник видел то, что здесь сейчас происходит?

— Нет, по этому поводу можешь не беспокоиться. Башню и так охраняет огромное количество вояк. А я как-то убедил Салема в том, что содержать ещё нескольких человек, что будут мониторить системы слежения, нерационально, вместо этого, мы решили, что дешевле будет, если глава башенного гарнизона будет проверять записи камер в ускоренном виде несколько раз в сутки. Думаю, что убийца тоже это знает.

— То есть ты предлагаешь мне подстеречь его в момент, когда он попытается пробраться в комнату охраны и там схватить на горячем?

— Именно так. Если нам повезёт, то Мясник оступится, и тогда ты выбьешь из него все нужные показания. А теперь давай, делай то, зачем тебя послали, мне уже нечего терять.

— Ты уверен? Быть может, при таком раскладе мы сможем отомстить вместе?

— А если мы ошибёмся? Тогда ты невероятно рискуешь больше никогда не увидеть дочь, ещё больше, чем сейчас. Да и мне достаточно того простого факта, что моя Анечка будет отомщена, быть может, даже именно благодаря моей помощи. Вперёд, генерал, пусть мы были не слишком знакомы, мне всё равно было честью служить с вами.

— Мне тоже, Василий.

Гул от выстрела эхом пронёсся по всему помещению, а по моей спине прокатился лёгкий холодок, неволей заставив вздрогнуть всем телом. Задание было выполнено, но охота только началась.

«Ничего не имею против Ордена, но у вас действительно такой бзик на честных дуэлях? Если так, то я не представляю, насколько солдаты старой Ронии были некомпетентными, если проиграли людям, которые считают своим долгом уровнять свои шансы с соперником, прежде чем драться!»

(с) Дмитрий Карпов, в интервью Вестнику Цитадели