Старый, но крепкий

Глава 15

Я уже дошел до двери лавки, отодвинул запертый засов, как вдруг Рой заговорил:

— Слушай, я все думал, нужно ли поднимать ли эту тему, и все-таки решил, что нужно. Для того, кто недавно начал ходить в гору, ты носишь очень хорошие травы.

Я обернулся, недоумевая.

— Да, вы говорили.

— И набираешь много. Причем из-под снега. Ты отличный травник, хотя неделю назад не знал о травах практически ничего.

— Спасибо, наверное?..

— Ты растёшь слишком быстро.

Эти слова прозвучали так спокойно и буднично, что сначала я даже не понял их смысла.

— Это вы к чему? — переспросил я, хотя внутри уже все напряглось.

— Ты знаешь такое слово, как «специализация»? Может, видишь перед глазами знаки, буквы?

— Э-э… — протянул я, чувствуя, как по спине бежит холод. — Нет. Не знаю, о чем вы.

— А ни о чём, — сказал он скучно. — Я просто рассуждаю вслух. Без всяких намёков.

Рой слегка прищурился, изучая мою реакцию. Затем он усмехнулся уголком губ, но в этой усмешке не было ни капли веселья.

— Знаки перед глазами есть у многих, — продолжил он, будто не замечая моего смятения. — Человек, который их получает, ни в коем случае не особенный. Но обладание этим даром стараются скрывать. Большинство боится, и правильно делает. Видишь ли, в нашем городе, да и в других, есть знающие люди, которые обращают внимание на тех, кто чересчур быстро растёт в мастерстве, в опыте. Таких ловят и отправляют на службу Домам. Магам, зельеварам. Таких людей ждет очень большое будущее в очень тесной каморке.

Я почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Сердце забилось быстрее.

— Не понимаю, о чём вы, — твердо сказал я, но меня сейчас наверняка выдавала моя бледность.

Рой откинулся назад на стуле, сложив руки на груди. Взгляд его вновь стал отстранённым, но напряжение никуда не исчезло.

— Кучу лет назад Император Апелиус изготовил специальные одноразовые артефакты, выглядевшие как каменные или глиняные таблички. Уникальные вещи, которые давали человеку невероятные силы: могли сделать его умелым воином, лекарем, счетоводом. Или травником. Сперва этих артефактов было много, их мог купить практически каждый, но шли годы, и те, кто достиг могущества благодаря этим артефактам, стали уничтожать наследие императора. Они боялись, что кто-то добьется чего-то большего, чем они. Окажется лучше. Умнее. С тех пор прошли сотни лет, но эти артефакты до сих пор где-то существуют. Лежат в развалинах, в кладах и сокровищницах. И иногда они находят своих владельцев.

Он замолчал на мгновение, будто проверяя, слушаю ли я. Я не мог отвести от него глаз.

— У меня нет этого дара, — продолжил он ровным голосом. — Никогда не было. И слава духам за это. Но я рассказываю тебе не о себе, а о том, что случилось с моим… — его голос сорвался. — С родным мне человеком, у которого такой дар был.

Я заметил, как его пальцы сжались в кулак, а взгляд потемнел ещё сильнее. На миг он отвернулся, словно пытаясь скрыть что-то — то ли боль, то ли гнев.

— Просто чтобы ты знал, — добавил он тихо. — У меня нет пиетета перед швалью, которая зовет себя главами Домов, я не играю на их стороне и о тебе я не донесу. Но не я один вижу твои успехи. Понял?

В этот момент я снова посмотрел в глаза травника. В них плескалась застарелая боль.

Я хотел что-то сказать — хоть что-нибудь, чтобы разрядить эту тишину между нами. Но обесценивать предупреждение от Роя словами «я не понимаю, о чем вы» не хотелось. Вместо этого я лишь кивнул.

— Спасибо вам за науку, Рой.

— Да не за что, пацан. Ладно, иди.

Но после такого я выходить не спешил.

— Рой, — начал я тихо, — я понимаю, что это не моё дело, но вы упомянули о человеке, который был вам дорог. Это был ваш сын? Тот, что оставил рисунок?

Травник посмотрел на меня, словно оценивая, стоит ли продолжать разговор.

— Ладно… ладно, расскажу, — медленно сказал Рой. Голос звучал устало и надломлено. — Может, тебе это пригодится. Или предостережёт.

Мужчина тяжело поднялся со своего места, шагнул к стене и поправил раму рисунка.

— У меня был сын, — начал он тихо. — Мальчишка лет десяти. Звали Элиас. Умный был, шустрый. Как все мальчишки, любил лезть, куда не следует. То за стену сбегал, то здесь по крышам прыгал. Но особенно любил тоннели под городом. Воображал, что там скрыты тайны древних времён. Я улыбался и соглашался, но взял слово, что глубоко спускаться не будет — ходили слухи и про контрабандистов, которые за город пути вывели, и про всякую шваль бездомную. Элиас был осторожным, но однажды вернулся из-под земли с глиняной табличкой.

Рой замолчал на мгновение, будто собирался с мыслями.

— Табличка была странной. Честно, не отличил бы ее от мусора, если бы Элиас не вцепился в находку, и не пытался расшифровать начертанные на ней символы. Он не смог прочесть их, но рассказал мне, что когда коснулся той таблички, стал видеть то, чего раньше не замечал. Невидимые знаки. Словно мир вокруг него открылся с новой стороны. Словно он заглянул за грань, куда людям хода нет. Его память стала потрясающей — парень запоминал всё до мельчайших деталей. Всё, за что он брался, у него получалось, будь то сложные расчёты или работа руками.

Я нахмурился. Похоже, парень забивал слоты навыками.

— Я думал, у него дар, — сказал травник с горькой усмешкой. — Да, именно так я сначала и думал… Но потом за ним пришли люди из Дома Крайслеров. Алхимики, м-мать их.

Рой повернулся ко мне, и в его глазах сверкнула затаённая ярость.

— Только тогда я понял, что они следят за такими, как мой мальчишка. Они заявили, что Элиас обладает редчайшим даром и что его нужно отправить «на службу». Я пытался возражать. Спрашивал, по какому это праву, говорил им, что он ещё ребёнок и должен жить с родителями. Но их это не волновало. Я обратился в городской совет, и оказалось, что мои знакомства, которыми я привык дорожить, не больше, чем пыль на ботинках. Те, кто должен был следить за законом, просто закрыли глаза. Я заперся дома, чувствуя себя загнанным в клетку. И сидел там с семьей, пока к нам в дверь не постучал практик стадии перерождения — это уровень королевского гвардейца, если ты не знаешь, — и не сказал, что если я не соглашусь с их решением, не склоню голову, меня ровно на эту голову и укоротят.

Он тяжело вздохнул и опустил голову.

— Я бы все равно не отдал его! Но я ничего не решал. Пока я разговаривал с этим человеком, парнишка сбежал через окно: выбрал себе судьбу сам. Они забрали его и ушли. Даже не дали попрощаться как следует. А через пару месяцев пришло письмо, сухое и короткое: «Ваш сын погиб во время тренировок». Тренировок! Ему было десять лет! — голос Роя сорвался на крик, но он тут же взял себя в руки и продолжил уже тише: — Жена этого не пережила. Умерла от горя через год после того, как мы потеряли Элиаса.

Я молчал, не зная, что сказать. Рой сделал пару грузных шагов, добравшись до прилавка, и рухнул на затрещавший стул.

— С тех пор этот магазинчик — всё, что у меня осталось. Только травы и беседы помогают мне жить. Хотя иногда кажется, что я и не живу уже давно.

Я хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Что можно ответить человеку, который рассказывает такое?

— Я не верю, что Элиас умер, — вдруг сказал Рой. Мужчина будто говорил не со мной, а с самим собой, пытаясь убедить. — Нет, не верю. Иногда мне снится, что сын сидит в крошечной каморке, где нет ни окон, ни света. Он склонился над столом, считает цифры в бесконечных документах. Его пальцы дрожат, глаза пусты, но он продолжает писать. А потом поднимает голову и смотрит на меня. Не говорит ни слова, но я знаю, что он хочет. Хочет, чтобы я его забрал.

Рой замолчал, и в тишине было слышно только, как за окном шелестит ветер. Я по-прежнему молчал, чувствуя себя беспомощным свидетелем чужого горя. А что я мог сказать? Банальное «надо жить дальше»? Лживое «все наладится»?

Я пытался подобрать слова, но безрезультатно.

— Мне жаль, что так вышло.

Он покачал головой.

— Не нужно сожалений, пацан. Это ничего не изменит. Но ты выслушай внимательно все, что я сказал, и будь осторожен. Не выделяйся слишком сильно, не показывай свои способности другим. Будь аккуратнее, умнее. И расти в рангах.

Я кивнул:

— Спасибо за предупреждение.

Рой махнул рукой.

— Иди уже. Я посижу, переберу твои травы и повешу сушиться. Что-то старик Рой размяк совсем, да?

Я заверил мужчину, что до старика ему еще жить и жить, и наконец вышел за дверь.

Стоя на улице, вдохнул прохладный вечерний воздух. Улица была тихой, лишь где-то вдали слышались голоса и стук копыт по мостовой.

Я посмотрел на кошель у себя на поясе и невесело улыбнулся. После рассказа Роя о деньгах как-то не думалось. Хотя эти монеты могут многое изменить, если я правильно ими распоряжусь. И «правильно» — не значит «отдать половину долга целителю». Ему-то как раз и нужно отдавать все и разом, чтобы окончательно закрыть вопрос со своим полурабством.

Город уже давно утонул в сумерках. Лампы в трущобах зажигали только у некоторых лавок и домов, и на моем пути этих ламп не было. Узкие улочки, по которым я топал, петляли между старыми домами и бросали мне под ноги лужи и ямы. Ветер лениво шевелил листву, а где-то вдали раздавались глухие шаги одинокого прохожего.

Я шагал медленно, осторожно. Кошель, вес которого в этом районе могли оценить беглым взглядом, закинул в короб. Куртку снял и швырнул в один из переулков — не стоит матери видеть порезы и отсутствующий рукав.

Слова травника не давали мне покоя. Оказывается, людей с системой много, а я-то считал себя особенным.

Что он там еще говорил? О силе, которая скрыта в артефактах. Травник упоминал что-то о глиняной табличке? Черт, а ведь я видел раньше одну глиняную табличку — когда впервые пришел в себя в этом мире, именно ее держала в руках мать. Тогда я не обратил на это внимание — мало ли, что носят с собой в руках местные, но теперь всё начало складываться. Получается, именно ей я обязан системой. А может, и новой жизнью в этом теле?

Откуда такая табличка у матери? Она знала, что делает артефакт?

Дом был уже близко. Из окна на кухне пробивался тусклый свет лучины. Мать еще не спала.

Я толкнул дверь и вошёл внутрь, поставив короб у двери.

Она сидела на табуретке за столом: маленькая уставшая женщина.

— Ты… — голос матери дрогнул, глаза распахнулись. — О духи… Ты вернулся!

Она вскочила с места так резко, что опрокинула табуретку. Через мгновение её руки обвили меня. Мама прижалась ко мне так крепко, будто боялась, что я снова исчезну.

— Два дня! Два дня! — её голос дрожал. — Я думала, что с тобой что-то… думала, что ты уже…

Я молчал, чувствуя, как её плечи содрогаются от беззвучных рыданий. Тонкие пальцы дрожали, когда она провела ими по моим волосам.

— Все хорошо, — тихо сказал я, обнимая её в ответ. — Ну же, чего ты? Я тут, ничего страшного не случилось. Посидел в пещере лишние сутки, слегка простыл, проголодался…

Она отстранилась чуть-чуть, чтобы посмотреть мне в лицо. Её глаза были влажными.

— Проголодался? — перепросила она, оглядывая меня с головы до ног. — Выглядишь измождённым!

Желудок заурчал. Мать быстро вытерла глаза дрожащей ладонью и, не отпуская меня, потянула к столу.

— Садись, садись! Я сейчас дам тебе каши. Господи, да ты похудел за эти пару дней…

Я послушно сел за стол. Мама уже хлопотала у плиты.

— Лепешки будешь? Конечно будешь! Достань с полки сам. Нарезать тебе лук?

Через минуту передо мной уже стояла глубокая миска с кашей.

— Надо к соседям сходить, взять яиц.

— Не надо, мам. Каши и лепешек будет достаточно.

— Я сама решу, чего будет достаточно! — строго сказала она и исчезла за дверью, чтобы спустя пять минут вернуться.

Я молча съел кашу, выпил сырые яйца и даже заварил настой, взятый у травника.

Когда с едой было покончено, я вытащил из кармана две серебряные монеты и положил их на стол перед мамой.

— Это на еду, — сказал я спокойно. — Будем в следующий раз на рынке — купим мяса, копченостей, сладостей. Всё, что тебе захочется.

Мать замерла, глядя на монеты. Её лицо выразило смесь удивления и беспокойства.

— Нет… — замотала она головой, отодвигая монеты обратно ко мне. — Ты сам их заработал, вот сам и трать.

— Мама… — я посмотрел на неё мягко, но твёрдо. — Послушай меня. У меня всё хорошо. Деньги у нас теперь будут всегда. А ты заслуживаешь лучшего. Ты шестнадцать лет экономила на всём ради меня, мечтала, чтобы твой сын перестал быть обузой и стал самостоятельным. Теперь моя очередь заботиться о тебе.

Она покачала головой, но я положил руку поверх ее ладони.

— Ты моя семья, мама. Ты — та, кому я дважды обязан жизнью. Позволь мне позаботиться о тебе.

Её глаза снова наполнились слезами, а у меня защемило сердце.

— Ты действительно вырос, — прошептала она растроганно. — Стал совсем взрослым.

Я улыбнулся и осторожно пододвинул монеты обратно к ней.

— А завтра с тобой за новыми вещами сходим, — сказал я чуть громче. — Купим тебе гребень, красивое платье. Всё, что захочешь.

Мать улыбнулась через слёзы. На этот раз ничего не ответила, но снова обняла меня крепко-крепко. Мы сидели там не меньше минуты, пока я собирался с мыслями.

— Мне нужно тебя кое-что спросить, — отстранился я.

— О чём? — спросила мама мягко.

— О той глиняной табличке. Помнишь, ты держала её в руках тогда, когда я очнулся у целителя?

Она замерла. Её пальцы едва заметно дрогнули.

— Почему ты спрашиваешь? — осторожно спросила она.

— Травник рассказал мне о таких артефактах. После той ночи я поменялся, и только сейчас узнал, почему. Скажи, ты использовала артефакт на мне?

Мать долго молчала. Тишина в комнате стала почти осязаемой, прежде чем она вздохнула и спросила:

— Я рассказывала тебе, что случилось между твоим дедом и нашей семьей?

— Нет.

Она старалась избегать этой темы. От матери Китт знал, что отец был, но погиб то ли на дуэли, то ли в драке. Уже расспрашивая взрослых и собирая ходящие по городу слухи, Китт нарисовал более конкретную историю: мать до того, как родила Китта, жила в Золотом квартале. Оттуда ее умение писать и очень хорошо считать.

После убийства отца убийца позаботился о том, чтобы забрать все ее имущество. А еще в Золотом квартале у меня есть дед, но я даже его имени не знаю — не горит желанием общаться со мной и с дочкой. И я не знаю, почему.

Чувствую, сейчас история расцветет новыми красками.

— Твой отец зарабатывал поиском древних артефактов, и у него получалось довольно неплохо. Настолько неплохо, что лучше бы он занялся другой профессией. Это и привело к конфликту между Пирием, твоим дедушкой, и Броном. Для остального города и знати причина ссоры была такой: Пирий презирал Брона за его происхождение и недолюбливал его авантюрную профессию. Он считал, что союз меня и такого человека, как Брон, унижает всю семью. Они долго ругались, постоянно спорили, пока их ссора не приняла неприличный размах: убийство Брона на дуэли и отречение от меня и внуков — это способ «очистить» честь рода.

— А это не так?

— Есть и второй вариант. На самом деле твой дедушка жаден до денег и власти, и очень стар: ему уже девяносто три года. Когда Брон принес домой артефакт Императора, с помощью которого я пыталась излечить тебя, Пирий об этом узнал. Твой дедушка думал, что артефакт может отдалить его старость. Он хотел вынудить Брона продать ему табличку, но Брон не соглашался. Так дошло до дуэли, во время которой все пошло не по плану: вместо того, чтобы припугнуть Брона и показать, что вся его сила ничего не стоит, твоего отца убили. Я сказала, что перед самой дуэлью Брон успел использовать артефакт, но не успел набраться сил. Твой дедушка, видимо, в это не поверил: с помощью связей он забрал все наше имущество, пообещав вернуть все, если я принесу ему артефакт. У меня остались две припрятанных вещи: глиняная табличка и жемчужное ожерелье, с которым можно было голыми ногами ходить по углям, трогать расплавленный металл и не ощущать жара. На ожерелье я купила этот дом и пару лет растила тебя и брата. Брон взял с меня обещание передать артефакт Императора наиболее достойному сыну, но я все не могла выбрать более достойного из вас.

Слова про «не могла выбрать более достойного» в этой ситуации прозвучали уничижительно. Зная характер Саммера и нахлебнический образ жизни Китта… н-да.

Получается, она до последнего не выбирала, и если бы не та драка, которая отправила Китта на местные небеса, он мог ничего не получить. Но я находился при смерти, а у мамы был бы артефакт, который едва ли из мертвых не возвращает. Понятное дело, что она не думала насчет обещаний и не оценивала, кто из нас лучше.

А еще я заметил, что мама не произносит слово «отец» в отношении деда.

— А сколько в том, что я жив, заслуги целителя?

— Не знаю, — пожала плечами мать. — Но знаю одно — если бы после того, как тебя избили, ты встал на ноги без целителя, тебя бы заметили. А так тебе осталось жить тихо и скрывать свои способности. Иначе к тебе начнут присматриваться такие люди, против которых ты ничего и никогда сделать не сможешь.

— Но почему ты мне ничего не сказала?

— Не была уверена, что артефакт Императора сработал. Когда поняла, что ты поменялся, хотела предупредить, чтобы вел себя осмотрительно, но ты и без этого никому ничего не рассказывал.

Как по мне, стоило сообщить. Я бы вел себя гораздо осторожнее.

После этого мы еще посидели, поговорили. Мама пыталась выспросить, что же произошло со мной на горе, но я пожимал плечами. Сидел в пещере, жег дрова в костре. Всё.

Разошлись по комнатушкам. Я сел на кровать, пытаясь поудобнее устроиться на жестковатом ложе.

Итак, время разобраться с навыком.

Я знаю, что могу красть память, но для скелета такого варианта не было. Я не смог заглянуть в его память, не смог выбрать, что именно мне забрать. Видимо, память скелета была куцей и обрывочной, на разумного он тянул с напрягом, поэтому мне предложили три варианта, причем навыков среди них не было — скелет до них не дотягивал. Все, что он мог — пользоваться копьем, быстро бегать по снегу и искать живых. Больше в пустой черепушке ничего не было.

Могу ли я договориться с каким-нибудь мечником и украсть память о его приеме (даже не навык, урежем осетра). Мечник за одну тренировку сделает пару сотен повторений, и даже не заметит, что забыл одно?

Вроде бы ситуация беспроигрышная для всех. Но всплывают нюансы.

С учетом, что скелет после «кражи» чувствовал себя не очень, то и человеку будет не слишком приятно. «Кража» — не копирование. Я заберу сотни вариантов выполнения приема, и технику выполнения, которая нужна для конкретно этого приема. То есть, вариант «договориться», может, и сработает, но здесь нужно будет учесть:

1. Человеку будет больно. Скелет даже шел медленнее.

2. Мне будут идти сопутствующие эмоции, может, привычки или еще что-то, идущее в довесок. Возможно, человек этого лишится в процессе кражи.

3. Слишком большой шанс засветиться с неизвестной способностью.

4. Мечник разучится выполнять конкретный прием и возможно, потеряет знания, как правильно стоять, как правильно рубить/колоть. Я заберу не единственный его прием, а сотни и тысячи его повторений. Я могу вдовесок забрать его умение держать меч, и человек из хорошего бойца превратится в растерянного инвалида, из памяти которого вырезали десятки часов.

Так что, опять же, использовать заклинание на людях я не стану.

Вздыхаю. В доме тихо — мать сейчас спит, либо засыпает. Время разобраться с наследием костлявого.

Закрываю глаза, стараясь успокоиться и выбросить из головы лишние мысли. Сосредотачиваюсь на дыхании. Вдох — глубокий, медленный. Выдох — до-олгий. Еще вдох. Еще выдох.

Постепенно окружающий мир начал растворяться, оставляя только тишину.

Я представил в своих руках фотоальбом, раскрытый на фотографии, где я стою на лестнице, по которой бежал от скелетов. Вспомнил эмоции, которые нахлынули на меня в тот момент.

Это не мое, — прошептал я мысленно. — Это чужое.

Я представил кисть с мягкой щетиной, окунул ее в серую краску и начал замазывать воспоминание, эмоции. Сперва не получалось — голод и ненависть будто просачивались сквозь серую краску, но я продолжал наносить слой за слоем серую краску. С каждым движением кисти воспоминание становилось все более тусклым, безликим, пока наконец эмоции не исчезли.

Я перешел к следующему воспоминанию. Это был момент, когда я почувствовал голод скелета — не физический голод, а что-то более глубокое и первобытное: жажду жизни, тепла, движения. Это воспоминание было особенно сильным, и обезличить его не выйдет.

Я представил ластик. Провел им по краям воспоминания и начал стирать его слой за слоем. Оно сопротивлялось дольше других, но в конце концов исчезло. Я даже вздохнул с облегчением.

Однако это была верхушка айсберга. Стоило мне представить у себя в руках копье, как появлялось мучительное желание его в кого-нибудь воткнуть.

Я начал искать. Ни о каком «медитативном отдыхе» речи не шло: я работал, отслеживая чуждые эмоции, находя мертвенный холод и даже парочку чужих воспоминаний.

Каждое воспоминание цеплялось за несколько других маленькими и тонкими нитями и вместе составляли невероятно огромный клубок из переплетенных и связанных в узлы кадров. Я скользил между ними, просматривая свои воспоминания и те, что принадлежали Китту. Я мог сосредоточиться на эмоциях мертвяка и уловить направление, в котором мне нужно двигаться, чтобы найти похожие воспоминания, но у меня не было кнопки «сделать нормально».

Я медленно и осторожно перебирал свои воспоминания и один за другим находил моменты, когда чужая ненависть и жажда жизни проникли в мой разум вместе с памятью скелета. Они цеплялись за мои мысли, пытались срастись с ними, спрятаться. Некоторые эмоции стирались легко, другие требовали больше усилий, но я не торопился, работал методично и внимательно.

Закончив, устало выдохнул и открыл статус.

Два последних дня выдались насыщенными. Я дважды повысил травничество, четыре раза — медитацию.

Имя: Китт Бронсон.

Ранг: закалка, 3 ступень.

Тело: 2

Дух: 3

Разум: 1

Специальности:

Навыки 2/6:

Травничество: 17 — обычный: Сборка трав.

Медитация: 14 — обычный: Погружение в себя.

Заклинания:

Кража воспоминаний (Memory Theft): 2 — эпический

Я лег на кровать, вытянулся. Снова закрыл глаза и позволил своему телу расслабиться.

Хочется верить, что теперь мой разум свободен от чужой злобы, но сомневаюсь в этом — слишком мало у меня опыта работы с воспоминаниями.

Я отрешился от мыслей и вскоре очутился в мягких объятиях сна.

И все бы ничего, если бы я не проснулся посреди ночи от лютого холода. В изголовье кровати застыл иней, дома было прохладно.

Я мешком свалился с кровати. Прогнал по телу Ци, поприседал, разгоняя кровь, которая будто загустела и заледенела — отвратное ощущение, когда холодная кровь начинает двигаться по телу.

Нужно срочно искать выход! Завтра нужно понять, как избавиться от засевшей в груди глыбы.