Столичный доктор. Том VI

Глава 20

КОПЕНГАГЕНЪ. Въ полночь скорый поѣздъ изъ Гельсингера врѣзался на вокзалѣ Гьентофте, недалеко отъ Копенгагена, въ стоявшiй тамъ пассжирскiй поѣздъ. Восемь вагоновъ разбиты. Два вспомогательныхъ поѣзда отвезли ночью раненыхъ и убитыхъ въ Копенгагенъ, гдѣ они распредѣлены по больницамъ. Во время катастрофы погибло 33 человѣка, въ томъ числѣ 9 человѣкъ дѣтей. На пути въ Копенгагенъ умерли еще пятеро. Въ больницахъ ночью и утромъ умѣрло еще нѣсколько человѣкъ. У монастыря св. Iоанна, куда отвезены всѣ трупы, и у больницъ происходятъ душу раздирающiя сцены: родные отыскиваютъ погибшихъ.

ВНЕШНIЯ ИЗВѢСТIЯ. Нельзя не обойти молчанiемъ и не отмѣтить крайне отраднаго событiя въ жизни нашего молодого Уссурiйскаго края, а именно возникновенiя перваго большого сталелитейнаго и рельсопрокатнаго завода. Въ 1895 году была заявлена въ бухтѣ Ольга магнитная руда съ содержанiемъ 75 проц. желѣза. Теперь площадь эта передана Путиловскому заводу за ренту въ 30,000 ₽ въ продолженiе 30 лѣтъ. Постройку завода, гдѣ будетъ работать до 2,000 человѣкъ, предполагается начать въ ближайшемъ будущемъ, сбытъ заранѣе обезпеченъ постройкой Манчжурской линiи и многочисленныхъ концессiй на постройку желѣзныхъ дорогъ въ Китаѣ, Кореѣ и Японiи.

Грузились на Восточном вокзале. На соседней платформе готовился к отправке знаменитый Orient-Express, обещавший преодолеть три тыщи километров до Константинополя за жалкие шестьдесят семь часов. Меньше трех суток, и мы на Сиркеджи. Можно сходить на Галатский мост, поесть балык экмек. Или его еще не придумали? Мы заглянули в спальные вагоны, оценили комфорт: дерево, бархат, всё с шиком. Но, как выяснилось, у нас было ничуть не хуже.

Нам ехать поближе, да и гастрономия по другую сторону пути не менее интересная – там предложат фондю или по-простому расплавленный сыр с разными начинками. Поезд от Парижа до Базеля идет десять с половиной часов. В купе вагона первого класса это почти не тяготит. Те же панели из ценных пород дерева, мягкие диваны, электрический свет, услужливый проводник, который угадывает желания до того, как ты их осознаешь. Ну и обязательные мелочи типа отдельного санузла и удобного столика, за которым можно поработать. Или пасьянс разложить, как Агнесс Григорьевна сделала, пока я читал. А потом – в кроватку, удобную и комфортную. Утром, естественно, чай, туалетные процедуры – и милости просим в Швейцарскую конфедерацию.

Плеханов, если раньше первым классом ездил, то явно успел отвыкнуть. Впрочем, освоился он быстро, попил чаю и даже вступил в дискуссию с Агнесс по поводу женского вопроса. Я с удивлением осознал, что супруга вполне себе подкована в социальной и экономической подоплеке дискриминации слабого пола сильным. Собственно, спора как такового даже и не случилось – оппоненты поддерживали друг друга и играли в поддавки. Плеханов считал, что с исчезновением частной собственности и капитализма угнетение женщин исчезнет само собой. Агнесс же полагала, что патриархальные нормы и обычаи еще долго будут существовать в обществе, и должно поменяться не одно поколение, прежде чем дамы получат равный с мужчинами статус.

– Не получат, – вступил в разговор я. – Если мы говорим про равную оплату труда.

– Это почему же? – удивился Плеханов.

– Потому, что капиталисту невыгодно будет платить такие же деньги мужчинам и женщинам, которые даже при всем прогрессе в плане ухода за ребенком, будут больше отсутствовать на работе. Роды, вскармливание, детские болезни… Многое возьмет на себя школа, но не все.

– Значит, не верите вы, князь, в социальную революцию? – остро посмотрел на меня Плеханов.

– Я поклонник взглядов господина Дарвина. Верю в эволюцию. Потом, вы сильно заблуждаетесь насчет капиталистов, выставляя их исчадиями ада. Поверьте, они способны меняться. Посмотрите на меня! Перед вами сидит настоящий матерый капиталист. У меня уже под сотню наемных сотрудников в России, миллионные обороты. Я не только, как вы пишете в своих книжках, отнимаю прибавочную стоимость, но и часть возвращаю обратно. Оплачиваю обучение и отпуск, выдаю пособия заболевшим. Заработная плата у меня выше рыночной!

– Да, да, – буркнул Георгий Валентинович. – Морозовы, Рябушинские даже больницы при своих предприятиях строят. Но это исключение.

– Которое рано или поздно станет правилом. Особенно если вмешается государство.

– А почему бы ему вмешиваться? Романовы и сами крупнейшие российские эксплуататоры.

– Вы тогда на что? – развел руками я. – На то и кошка в доме, чтобы мыши в пляс не шли.

Агнесс заулыбалась, достала записную книжку, карандаш. Супруга старалась фиксировать себе все неизвестные пословицы и поговорки.

– Потом вы отрицаете технический прогресс, – Плеханова надо было «добить».

– Я?!

– Да, вы, идеологи левого движения, социальной революции. Посмотрите как бурно развиваются все отрасли связанные с электричеством, двигателем внутреннего сгорания. Я вам скажу страшную вещь. В будущем в экономически развитых странах не будет той огромной прослойки пролетариата и крестьянства, которые вы наблюдаете сейчас. Автоматизация производства вытеснит ваших рабочих в сферу обслуживания. Структура классового общества поменяется. Улавливаете? Те сильные противоречия, что наблюдаются сейчас, исчезнут или сгладятся. Ну, или их специально сгладят налоговой политикой и социальными льготами для наименее обеспеченных. Выгоднее платить бедным пособия, чтобы они не голодали и не бунтовали. Скоро «романовы» это поймут. Или исчезнут с шахматной доски истории.

– Вы прямо, как пророк вещаете, Евгений Александрович! – усмехнулся Георгий Валентинович. – Боюсь, Романовы ничего не поймут!

– Тогда все это осознают те, кто придет им на смену. Поймите! Бесклассовое общество всеобщего равенства противоречит нашей природе. Вы же читали труды господина Дарвина?

– Там ни слова про людей!

– Да, но экстраполировать его выводы на нас совсем не трудно. Дети не рождаются «табула раса» – чистая доска, на котором правильно устроенное общество напишет через воспитание «правильного» человека. Как вы любите выражаться – пламенного коммуниста.

– Мы так не говорили.

– Пусть. Дети рождаются, может быть, не с такими механистическими инстинктами, как у животных, но явно с врожденными предрасположенностями. Агрессией, половым поведением… Мужчинам свойственно собираться в иерархии. Женщины обращают больше внимания на лидеров, часто отдают им свое сердце…

Я подмигнул Агнесс.

– Таким образом, и у людей тоже движется половой отбор – в долгосрочной перспективе лучше всего размножаются и выживают наиболее приспособленные. Просто у нас половой отбор идет в большей степени по умственным качествам. Но идет-то он по природным законам! И вы с ними никаким образованием и пропагандой ничего сделать не сможете.

Я посмотрел на жену – Агнесс чему-то заулыбалась, убирая в сумочку записную книжку. Потом кинула взгляд на маленькие часики на шнурке. Намекает мне, чтобы я сворачивался.

– Что же… Нам всем есть о чем подумать.

Георгий Валентинович тоже щелкнул крышкой часов, допил кофе. Его лоб прорезало сразу несколько глубоких морщин. Похоже, мне удалось заставить философа посмотреть на некоторые привычные вещи по-другому.

– Не подозревал у тебя столь прогрессивных взглядов – подколол я супругу, как только Плеханов откланялся и мы остались одни – Женское равноправие, суфражизм…

– Насмотрелась у себя в больнице – вздохнула жена – Ты большой оптимист. В Германии даже самым талантливым выше медсестры не подняться. Разве что только в акушерстве сделали поблажки.

– Женщины врачи обязательно появятся! Даже, думаю, займут основные позиции в медицине.

– Это почему же? – удивилась Агнесс.

– Более усидчивые, более ответственные.

– Ты же сам только что развернул целую теорию на этот счет?! Они вынуждены уходить в отпуск после родов! Терять в доходах и карьере.

– Во-первых, не все. Во-вторых, не забывай про государство. У бюрократии и собственников есть свои интересы.

– Меньше платить?

– Заставлять больше трудиться. В нашей с Романовским клинике женский персонал работает допоздна. Раньше приходит. Даже меньше болеет. Хотя вроде бы вирусы и бактерии лишены мозга и не могут выбирать, заражать им мужчину или женщину.

– Просто сотрудницы больше боятся потерять работу. Скрывают и ходят на службу больные.

Я покачал головой – У нас это строго запрещено. Ведется ежедневный журнал учета температуры тела.

– Вот! Ты и есть тот самый капиталист-эксплуататор!

И ведь не поспоришь. Женская логика она вот такая, да.

На перроне, пока разбирались с бесконечными шляпными коробками, Плеханов попрощался тихо и без лишних слов. Уточнил мой адрес в Бреслау и растворился в толпе. А мы, поглазев на деревянное здание Центрального вокзала, построенное в стиле швейцарского шале, пошли к извозчику.

Впрочем, оказалось, что ехать никуда не надо. Гранд Отель Эйлер, стоял прямо напротив вокзала. Багаж доверили носильщику, который с энтузиазмом доставил наши вещи на стойку регистрации, честно заработав свои два франка.

Эйлер оказался тем самым местом, где стоит остановиться, если у тебя есть на это средства. Мы заняли роскошный трёхкомнатный люкс. Ванная в нём могла бы вместить ватерпольную команду. Когда я демонстративно врубил краны и начал наливать в нее воду, Агнесс сильно покраснела.

Мебель – первоклассная, персонал вежливый и, кажется, телепатически настроенный. Говорят на понятном языке, не пытаясь превратить общение в жужжание пчелиного улья. Даже газеты тут проглаживали специальным утюгом перед тем, как выдать постояльцам!

Опасения, что шум вокзала будет нам мешать отдохнуть, не оправдались: окна люкса выходили на другую сторону, да и к вопросам звукоизоляции здесь подошли со всем тщанием.

Мы быстро освежились, пообедали и выдвинулись на разведку. Согласно рекомендациям путеводителя, начали с собора Мюнстер. На башню поднялись, на окрестности посмотрели. Красота, сказать больше нечего. Мне здесь очень нравится. Вот бывает так – приехал в незнакомое место, а через минуту чувствуешь, что вот оно, родное тебе. Я бы здесь и подольше пожил. Шпили базилик, воды Рейна, свежий воздух, все зеленое – глаз отдыхает.

– Ну что, душа моя, – спросил я Агнесс, пока мы преодолевали не очень удобный спуск по узкой лестнице, – нравится тебе здесь?

– Я – как ты, – дипломатично ответила жена. – Иголка, нитка, и всё такое. К тому же, мы только приехали. Рано о чем-то говорить.

Продолжили экскурсию походом на рыночную площадь с осмотром ратуши. Романтично постояли у средневековых ворот Шпалентор. Прошли мимо университета, в котором мне скоро предстоит выступать, и уже в сумерках вышли на Средний мост. Кораблики и лодочки на Рейне, освещенная набережная тоже впечатлили. Мое желание узнать, а каково здесь будет жить хотя бы пару месяцев, никуда не пропало.

Утром во время прогулки зашли в университет. Нас встретил чиновник с вежливой улыбкой и множеством извинений. Герр ректор пока отсутствует, будет завтра. Герр Баталофф, не переживайте, мы вас ждем, извините за беспокойство, надеемся, вы не испытываете неудобств, и прочая говорильня. Зато дали расписание выступлений, описали коллег, которые уже давно бьют копытом, желая познакомиться.

Завтра так завтра, мне спешить некуда. На уличной тумбе я увидел объявление, что в базельском зоопарке появились новые животные – предложил Агнесс закончить день прогулкой среди вольеров. И эта инициатива встретила полное одобрение. Балета и оперы мы переели еще в Питере, театральные постановки нас волновали мало. Оставался новомодный синематограф, цирк, да зоопарк. Тем более, если в последний привезли экзотических орангутанов вместе с попугаями.

Кстати, насчет обезьян. Вчера Жиган с Васей пошли в пивную. Я разрешил – переезд и всякое такое, ребятам отдохнуть надо. Зашли, взяли по паре пива, закусочку, сидят, балдеют. И тут услышали, как их местные ребята активно обсуждают. Вернее, Васю с его экзотической для этих мест внешностью. Один раз сказали «аффэ», второй. И гогочут. Тогда Жиган, набравшийся основ галантного обращения в Бреслау, повернулся и спросил по-немецки: «Кто тут такой веселый?». С непередаваемым акцентом. Но до хлопцев дошло, что вот этот, с рожей закоренелого разбойника, хочет выяснить, с кем выйти на улицу. Видать, оценили шансы против наших, и быстро ушли.

Сдал партнера афророссиянин, сам хитрованец вряд ли стал бы рассказывать. Без злого умысла, наоборот, похвалиться хотел, как здорово время провели. Вызвал обоих, сделал внушение, чтобы на конфликты не нарывались. Нам такого не надо. Может, я тут еще и почетным гражданином стану. А обращать внимание на каждого крестьянина, который дальше второй деревни от своей родной не отъезжал никогда, много чести.

Базельский зоопарк оказался вполне себе обычным – в нем даже слонов не было. Крокодилы имеются, сидят в рукотворном болотце, радуются жизни. Есть лев, довольно старый и потрепанный, а потому дрыхнущий в уголке вольера и внимания ни на что не обращающий. Мартышки всякие, горилла, парочка шимпанзе и тот самый разрекламированный орангутан. Возле приматов больше всего народу. Что толку смотреть на медведя и лося? Каждый их видел, некоторые даже в дикой природе. А тут есть шанс посоревноваться в остроумии. Мелкие обезьяны и гориллы были явно уже привычны к кривлянию публики. Даже активные макаки-резусы. Я задумался, а не подбросить ли тему резус-фактора ученикам Сеченова, которые работают с гемотрансфузией? Или подождать, пока сами дойдут? Впрочем, сейчас надо быть особенно осторожным со всем, что касается темы переливания. Уж больно чувствительной она стала для отечественных властей.

А вот новичок среди местных приматов – орангутанг – явно был не в своей тарелке. Метался по клетке, стучал кулаками по прутьям. Чем еще больше раззадоривал публику. Глядя на гримасы которой можно было в очередной раз убедиться в правильности взглядов Чарльза Дарвина. Как писал, Губерман: «Мы еще ушли совсем немного от родни с мохнатыми боками, много наших чувств – четвероного, а иные – даже с плавниками».

В какой-то момент, «оранжевый человек» оперся рукой на дверцу клетки и та… открылась! Наверняка сторож накосячил.

Рядом с нами охнула какая-то дама, загомонили остальные посетители, как-то очень слаженно подавшись назад. И вдруг вперед начала пробиваться молодая женщина с криком «Лора!!!». А вон искомая девочка, лет восьми – типичная русоволосая швейцарская медхен с двумя косичками. Стоит одна возле ограждения вольера, заворожённая происходящим. Вперед выскочил какой-то грузный мужик, быстренько, не раздумывая, поднял с земли камень, и бросил в примата. Это он напрасно. Надо бы дождаться служителя, придет профессионал, и всё сделает по уму. А так только дополнительную агрессию вызвать можно.

Собственно, мужик ее сразу и получил. «Оранжевый человек» набросился на посетителя, легко сбил того с ног. Но продолжать не стал, отошел в сторону. Агнесс сильно сжала мне руку, потянула прочь.

– Пожалуйста! Умоляю, не вмешивайся.

– Там ребенок!

Лора продолжала стоять, застыв соляным столбом возле клетки. Шум толпы усилился. Рядом бьется в истерике мать Лоры, которую схватило сразу несколько женщин, с другой стороны стонет пострадавший защитник, а все остальные кричат «Полиция, полиция!». Но не уходят. Не только русские собираются вокруг сапера, чтобы узнать, рванет, или нет. Тем более орангутан немного успокоился, легко забрался на клетку.

Лора мелкими шажками начала двигаться к нам, не сводя взгляд с примата. Ох, сейчас ему достанется. Сбитого мужика уже утащили прочь, наконец, мать схватила ребенка, спряталась в толпу. Только в этот момент Лора все осознала и начала реветь во все горло. Орангутан, которого судя по табличке у вольера, звали Густав – приподнялся, уставился на нас. Сейчас бросится. Или нет?

Я, сбросив с себя руку Агнесс, без тени сомнения вышел вперед.