Столичный доктор. Том VI

Глава 4

РЕКЛАМА. Единственное производство въ Россiи предохранительныхъ соломенныхъ шляпъ для лошадей! М. Г. ГЕРЦФЕЛЬДЪ – Рождественка, домъ Международнаго банка, уг. Кузнецкаго Моста.

Одобрено Обществомъ покровительства животнымъ. Удостоено награды на всероссiйской аукцiонной выставкѣ лошадей въ Москвѣ Императорскаго московскаго Общества сельскаго хозяйства. Прейсъ-курантъ по требованiю.

ПАРИЖЪ. Объ опасностяхъ, которыми грозитъ Европѣ и особенно ея портовымъ городамъ свирѣпствующая въ Индiи чума, извѣстный парижскiй врачъ Бруадель, въ бесѣдѣ съ сотрудникомъ «Matin», выразился такъ: «Для предохраненiя отъ чумы мы потребовали на парижской конференцiи энергическихъ мѣръ: 1) строгаго надзора за судами, проходящими черезъ Суэцкiй каналъ съ прямыми провенансами изъ Бомбея; 2) примѣненiя такихъ же мѣръ къ Персидскому заливу. По скольку дѣло касается Суэца, требованiе наше было исполнено, но въ Персидскомъ заливѣ Англiя отказалась отъ всякаго надзора, а между тѣмъ тутъ и находится больное мѣсто, откуда чума черезъ Черное море и константинополь можетъ проникнуть въ Европу. Прибавимъ къ этому, что Англiя не только разрѣшила въ нынѣшнемъ году паломничество въ Мекку, но даже почему-то особенно ихъ поошряла. За такое странное поведенiе Англiя рискуетъ возложить на себя тяжкую отвѣтственность въ случаѣ, если бичъ, опустошающiй нынѣ берега Оманскаго залива, перекочуетъ, паче чаянiя въ Европу».

Как говорилось в старинном анекдоте – если ты всю ночь пил, гулял, а утром ничего не видно на лице, то ты молод. А вот у меня, похоже, этот период в жизни закончился. Потому что на службу я приехал с помятой мордой и красными глазами. Вот Семашко – будто и не вынимал до полуночи пули из задницы террористки. Наверное, спросил у Гюйгенса о планах нашей ночной гостьи, и тот ему выдал информацию. Не всю, а только ту, что касалась отсутствия уголовного преследования и отправки в трудовой лагерь с комфортными условиями проживания. Но смотрел на меня Николай как на святого подвижника. Как же, выступил против кровавого режима – не сдал террористку полиции. Посмотрел бы я на физиономию своего помощника, узнай он, что всех борцов за свободу оптом сдали жандармам.

Мне социалистов-революционеров не жалко ни грамма. Больших террористов, чем они, еще поискать надо. Боевая группа с Савинковым и Азефом сколько народу покрошила, что подумать страшно. А самое главное, совершенно бессмысленно! Режим ни капли не смягчился – только гайки сильнее закрутили и в ответ покрошили еще больше народа во время революции пятого года. И, главное, в Царском селе ничего не поняли. Огромный неповоротливый диплодок с маленькой головой начал раскачиваться и в семнадцатом рухнул с таким грохотом, что придавил собой все и вся. «Ответим красным террором на белый», и пошло-поехало. Нет уж! Мы будем исповедовать «столыпинские» «дайте России двадцать спокойных лет». И очень надеюсь, у Зубатова хватит духу разогнать эту камарилью, чтобы при слове «революция» им долго и мучительно икалось.

Склифосовский мое потрепанное состояние заметил, вспомнил ту новеллу из «Декамерона», где молодая девица встретила отшельника, и изгоняла с ним дьявола так усердно, что инициатор начал мерзнуть на солнце. Эх! Знал бы министр, что я совсем не прелестями Агнесс ночью наслаждался.

Посмеялись, пообещал попытаться отоспаться в обозримом будущем. Уж лучше пусть подшучивает над излишествами молодоженов, чем переживать начнет о террористах с револьверами. Николая Васильевича беречь надо, я с ним хочу еще долго работать. Потому что такие начальники раз в жизни попадаются. А иногда и реже.

А во время обеда случилось страшное. Я про это потенциальное несчастье старался не думать, подражая той самой беременной гимназистке, о которой сам так часто поминаю. Сначала что-то будто стрельнуло во рту, и я постарался не обращать на это внимания. Случилось, и ладно. Я даже продолжил жевать, и вдруг справа вверху что-то противно хрустнуло, и голову пробил мощнейший удар электрического тока, а потом… Слов для этого найти не получается. Совершенно вне зависимости от своего желания я вдруг протяжно произнес название ноты «ля», причем сделал это довольно интенсивно, так что в конце это перешло в долгий вой. И только после звукоподражания волку я выплюнул то, что буквально несколько секунд назад собирался пережевать и глотнуть. Смотреть на кусочек зуба, торчащий из куска котлеты де-воляй, не хотелось. Он сразу показался мне довольно большим. Естественно, я попытался обследовать место катастрофы путем ощупывания его языком. Вроде не очень много выкрошилось.

– Зуб? – участливо спросил Склифосовский, подавая салфетку.

– Аааа, – промычал я, не в силах заставить себя открыть рот.

– Срочно к дантисту, – принял Николай Васильевич очевидное решение.

Я был согласен на всё, даже на визит к этим садистам, по недоразумению считающимися врачами.

А так как обедали мы на Невском, то и выбрали ближайший зубоврачебный кабинет, в двадцать седьмом доме. Некто Гиршфельд А. А. обещал широкую улыбку, полную белоснежных здоровых зубов. При возникновении потребности пациенты после визита к этому кудеснику совершенно спокойно грызли стальные тросы и гранитные ступени.

Кабинет у дантиста прямо с порога кричал, что лечиться тут могут только очень успешные и знаменитые. Всё дорого-богато, и не дешманскими цыганскими мотивами, а солидной и уверенной красотой. Чтобы требование десятки за осмотр выглядело шагом навстречу клиенту, а не наглым и бессовестным грабежом.

Помощник дантиста, очень вежливый и прекрасно одетый молодой человек был со стрижкой настолько великолепной, что я дал себе зарок после облегчения моего состояния просить у него адрес барбершопа, в котором так замечательно приводят в порядок волосы на голове.

Семашко вручил ему визитку, где слова «князь» и «товарищ министра» имели свойство сразу бросаться в глаза, хотя для их печати использовался обычный шрифт. По крайней мере, жест, которым меня пытались направить к столу с аккуратно разложенными газетами, остался незавершенным, и молодой человек бросился в кабинет врача. Через секунду дверь вновь открылась, и меня пригласили внутрь.

Гиршфельд, лысый чернявый очкарик в костюме, белого халата не носил. Наверное, чтобы не травмировать и без того поврежденную психику пациентов. Меня усадили во вполне удобное кресло. Дантист сделал это с вежливой и радушной улыбкой. Он явно ее тренировал для своей любимой бабушки, с которой не виделся много лет. Мне на секунду стало жаль старушку, которая не увидит такое чудо. Потом перевел взгляд на бор-машину, и мне стало совсем плохо. Нет, не так. Мне стало хуже всего на свете. Гибель человечества в страшных мучениях после ужасной эпидемии явно была на втором месте. С очень большим отрывом. Этот прибор приводился в действие, блин, ногой! Дантист будет качать простую педаль, чтобы раскрутить сверло. Забудь, Баталов, о тех чудных, жужжащих как маленькая пчелка и совсем не страшных машинках стоматологов. Это дантист, и ты будешь мучиться!

Доктор исследовал мой рот с помощью зеркальца, поцокал языком, сочувствуя моему горю, и сказал, что зуб еще можно спасти. Предлагались на выбор пломбы из золота или амальгамы. Когда я улыбнусь, это будет совершенно незаметно. Я высказался в пользу золота – благо зуб не спереди и «цыганом» я не стану. Пускай только помогут.

Помощник поставил на столик коробочку, причем не металлическую, а деревянную. Странные сомнения начали закрадываться мне в голову. И когда это чудо начало голыми, блин, руками выкладывать инструменты на льняную салфетку, которую он явно вытащил из стопки, предназначенной для сервировки обеденного стола, мне стало еще хуже, чем до этого. То, что приспособления были больше похожи на набор палача-любителя – вопрос пятнадцатый. Таким меня не испугаешь. У хирургов и покруче бывают пилы. А вот то, что после этой процедуры как пить дать начнется гнойно-септическое осложнение, штука настолько вероятная, что на нее даже ставки никто принимать не будет. И делает он это так привычно, что я понял – здесь мне не место.

– Инструменты… чистые? – спросил я.

– Естественно, – ответил Гиршфельд. – Ваше сиятельство, не беспокойтесь. Мы сейчас всё дополнительно протрем спиртом.

Я рывком встал.

– До свидания, господа. Думаю, в вашем кабинете я помощь получать не желаю. У вас нет ни малейшего понятия об асептике!

Тут мой зуб решил напомнить о себе. То есть, он и до этого болел, но тут понял, что боль, от которой мне захочется открутить свою голову голыми руками – самое то. Но оставаться в этом гадюшнике я всё равно не собирался.

Дантист явно интенсивно занимался регби. Такого мощного прохода я от него точно не ожидал. Как он умудрился втиснуться в узкую щелку между мной и дверным косяком, представить не могу. Но дорогу перегородил. Впрочем, мозг мой в это время решал совсем другие задачи. Как не сдохнуть от зубной боли, к примеру.

– Ваше сиятельство, помилуйте! У нас самые чистые инструменты! Никаких осложнений за всю многолетнюю практику!

– Господин Баталов – хирург, – влез с разъяснениями молчавший до сих пор Семашко. – У них требования к асептике совсем другие. То, что его сиятельство увидел у вас – настоящая помойка для человека этой специальности.

Я только махнул рукой, давая добро на ведение дальнейших переговоров. Пожалуй, я уже согласен на что угодно, лишь бы убрать эту адскую боль.

– Может, мы что-то сделаем в экстренном порядке? Острый пульпит, возможен переход процесса на окружающие ткани…

– Спиртом… – простонал я.

– Налейте в чистую посуду спирт, мы погрузим туда инструменты, – начал отдавать распоряжения Николай. – Десять минут для шприца будет достаточно. Остальное – на полчаса. А пока давайте хотя бы оросим десну раствором кокаина.

Ладно, выживу, плюс один балл на экзамене тебе обеспечен. Значит, не всё потеряно еще, и про лечение что-то помнит, не только как страну спасать.

Один господь бог знает, как мне удалось пережить этот ужас. Голова после сверла еще час тряслась. Николай долго рассказывал об устройстве автоклава, стерилизации, и прочих новых для дантиста вещах. Знаю, всё это он у меня в смотровой подсмотрел, но вещал с таким видом, будто сам открыл все эти методы. Я в разговор не вмешивался, так как язык у меня после кокаина еле ворочался – жахнули его мне от всей души, чтобы и ясность в мозгах сразу наступила, и желание поработать, а не только обезболить десну.

Плату за лечение с меня Гиршфельд отказался брать категорически. Но что-то задумал, хитрый зубной докторишка. И, кажется, я знаю, что.

– Запрещаю использовать свое имя в каких бы то ни было целях, коллега, – с трудом произнес я. – Равно как и упоминать факт моего лечения у вас.

– Как можно! Врачебная тайна… – начал вещать дантист, но, судя по погрустневшим глазам, рекламную кампанию «У нас лечился сам Баталов!» я только что зарубил на корню.

Ссориться смысла нет: постоянную пломбу поставят через день, а пока я медленно травлюсь микродозами мышьяка, которым убивают нерв. Короче, за сто с лишним лет в стоматологии только скорость вращения сверла увеличилась, по большому счету. А, нет… Тонкие иглы появились – обезболивание лучше стало.

На службе доложился Николаю Васильевичу, что выжил. Рассказал о чудесах асептики у дантистов. Посокрушались совместно, что нет в жизни совершенства.

– Вам, собственно, можно и домой ехать, – разрешил Склифосовский. – Текучку и Семашко сделает. Не до нас сейчас.

– Что-то случилось экстраординарное?

Николай Васильевич засмеялся в кулак.

– Даже представить себе не можете. Вселенский скандал. В рубрике «Утренняя почта» газеты «Новое Время», ну где все официальные известия, в заметке о вдовствующей царице Марии Федоровне допустили опечатку.

– Ну и что? Это же не в энциклопедии перепутать ядовитые и съедобные грибы.

– Не скажите. Она в Финляндию поехала. Так вот в заметке о ее визите, опечатка и случилась. В слове «пребывание». Буква «Р» каким-то образом изменилась на «О».

Я с огромным трудом удержался от смеха. Аж слезы выступили.

– Теперь неделю будут расследовать, кто крамолу допустил, а потом решать, как виновника наказывать. Цензоров тоже. Езжайте, отдохните.

Я вытер слезы платком, пощупал зуб языком. Почти не болит. Вот что юмор животворящий делает!

– Вы знаете, я вот о чем подумал. Если даже у дорогих зубных врачей на Невском такие порядки, то что у нашего лейб-дантиста? Есть ведь такой вроде?

– Есть, как же не быть. Господин де Мартини, Жорж-Шарль. Но вашу задумку я ценю. Хороший ход. Стоит озаботиться и напомнить о себе, если что, запишем на нас заботу о венценосных особах.

– Я тогда к нему?

– Завтра. До обеда, надеюсь, успеете. А сегодня, как я и сказал – к Агнесс, под теплое крылышко. Может, даже выспитесь, – улыбнулся он.

Утром отправился в Царское. Зуб немного ныл, но терпимо. Зато я отдохнул душой и телом. Дома, как говорится, ничто не напоминало. Стекло вставили, в смотровой убрали, даже фасад чуть подбелили, где след остался.

Это в первый раз меня поселок вокруг императорского дворца удивлял – и шикарными особняками, и ценами у извозчиков. А сейчас ничего – привык, наверное. Летом сюда надо приезжать и гулять, а ранней весной – немного не то.

Зато мой пропуск-вездеход работал. Никто целью визита не поинтересовался. Пришлось самостоятельно выяснять, где ведет прием господин Жорж-Шарль. Блин, а имечко, как у Дантеса. Мысли сразу перескочили на французского посланника. Бальзам на душу прямо, как вспомнишь о несостоявшейся дуэли.

Почетный дантист обитал не в самом средоточии власти, чуть сбоку немного. До приставки «лейб» не дослужился, хотя пользует августейшую семью, и всех кто на ближних орбитах вращается, довольно давно. Наверное, в министерстве двора считают, что не по чину. А то так смотришь, через пару десятков лет и до лейб-проктолога дело дойти может. А что, звучит! Предложу как-нибудь Владимиру Борисовичу. Геморрой – проблема старая, государь Петр Третий от последствий этой неудобной болезни даже умер в молодые годы. Согласно официальной версии, но всё же.

На месте оказался француз. Кабинет у него, кстати, победнее выглядит, чем у Гиршфельда. Финансирование режут? Или очередь пока не дошла? Зашел, представился. На поданную визитку де Мартини едва взглянул, бросил небрежно на стол.

– Же текют атентинува?

Нет, я хренею с этих иностранных специалистов! Стопиццот лет в России, я заведомо местный, и он мне цедит сквозь зубы на своем лягушачьем, что слушает меня внимательно!

– Знаете, мне посоветовали к вам обратиться, – начал я озвучивать свою легенду. – Буквально вчера пришлось побывать на приеме у дантиста в Петербурге, острая зубная боль. Не могли бы вы посмотреть, всё там в порядке? А то мало ли что там начудили.

– Присаживайтесь, – нехотя ответил француз, уже по-русски.

А ведь сработало! Знает русский, с акцентом разговаривает, но ничего.

И тут я совсем в осадок выпал. Гиршфельд хотя бы руки помыл перед тем как мне в рот полезть. А этот… извините за выражение, дантист, просто взял с лоточка зеркальце и собрался своими грязными ручатами мне в… После походов в ватерклозет, интересно, он их хоть вытирает?

– Ээээ, коллега, а руки?

– Что не так с мои руки? – спросил де Мартини. Весьма удивленно, кстати.

– Знаете, есть такая старая шутка, что врач моет руки дважды – до осмотра, чтобы пациенту стало приятно, и после, чтобы и врачу не обидно было. Получается, вы о моем удовольствии не позаботились.

– Вы обвиняете меня в грязный руки? Я слышал о вас! Если вы думаете, что для авторитет достаточно кому-то что-то удачно отрезать, то это ошибка!

Этот клоун, конечно, о марлевой маске не слышал. Его гневный спич в непосредственной близости от моего лица вызвал некоторый разлет капелек слюны. Я вытащил носовой платок и медленно вытер лишнюю влагу. Мне только интересно, член Госсовета и начальник Главного управления казачьих войск – точно «кто-то»? Хотелось бы услышать их мнение. Жаль, французик на дуэль меня не вызвал. Я бы не отказался.

Почти сразу после приема, я отправился в министерство двора. К барону Фредериксу. Именно этому ведомству подчинялись все лейб-медики.

– … Халата не носит, руки не моет, – перечислял я Владимиру Борисовичу все косяки французика. – Приборы стоматологические не стерилизует. У Его Величества второй ребенок вот-вот родится. Начнут резаться зубки. Страшно подумать, что этот Жорж-Шарль полезет своими грязными руками в рот августейших детей.

Последний аргумент произвел неотразимое впечатление на барона.

– Сегодня же! Нет, завтра! Составим комиссию и осмотрим помещение. Евгений Александрович! – Фредерикс бросился жать мне руку. – Будьте так любезны, войдите в комиссию! Ваш авторитет…

– Мне не очень удобно, – прервал я товарища министра. – Я, получается, лицо как бы заинтересованное. Но свои соображения напишу в докладной на ваше имя. Ведь при кабинете де Мартини можно, например, открыть кабинет икс-лучей. В сложных случаях, перед тем как начать лечить хорошо бы сделать снимок зубов.

Я начал соображать, какие еще новшества можно привнести в местную стоматологию – навскидку в голову пришла идея имплантов на штифтах и больше ничего. Но Фредерикс уже унесся в далекую бюрократическую даль.

– Как вы смотрите на то, чтобы передать лейб-медиков в ведение вашего министерства?