Странствия с моим гуру

ОНА ТАМ

— Давно вы не появлялись у нас, капитан Сингх. Много работы?

— С моей профессией ее всегда хватает. Собственно говоря, все, к чему прикасается человек, может оказаться началом дела… Я уж по привычке никому не доверяю. Даже сам к себе присматриваюсь с подозрением, когда по утрам причесываюсь перед зеркалом и расправляю складки тюрбана.

— А в чем же вы могли бы себя обвинить?

— Ну хотя бы в этих визитах и длинных разговорах с вами.

— Что за впечатлительная совесть, — рассмеялся я, — То, о чем мы с вами беседуем, совершенно невинно.

— Я думаю, вы не так уж молоды и неопытны, чтобы не понять меня. Сам факт визита, разговоры ночью за стаканчиком виски, разумеется, не имеют значения, но комментарии могут оказаться весьма хлопотливыми, и нам нелегко будет объяснить эту, я бы сказал, скорее необычную дружбу. Не следует забывать, что вы иностранный дипломат, к тому же из-за железного занавеса… А я — полицейский офицер английской школы, специалист по криминалистике… У вас тоже могут быть неприятности, доброжелателей хватает. Поэтому я хотел просить вас, чтобы вы не распространялись об этом знакомстве. Для нашего общего блага.

— Но ведь вы знаете, что я писатель, — пробормотал я в удивлении, — вы видели мои книжки… Я просто люблю ваши истории, это для меня…

— А я люблю виски и вас, — он положил мне на колено большую теплую ладонь, — Но я всегда говорю только то, что хочу, даже после бутылки… Пусть господин это запомнит.

— Почему вы так настаиваете? Ведь я все это сам знаю.

— У меня были неприятности. О, простите, вернее, дело шло к тому… Было сделано одно замечание, которое сигнализирует об опасности… Вы можете повлиять на мою карьеру так же, как я на вашу…

— Так перестаньте, черт побери, приходить ко мне, — я с негодованием посмотрел на его полное смуглое лицо, подкрученные навощенные усы и туго закрученную бороду.

— Как раз это и обратит на нас внимание, возбудит подозрения. Пусть уж все останется так, как есть. Мое знакомство с вами, может быть, и выглядит странным, но достоинство его в том, что это настоящая дружба. Поэтому позвольте мне рассказать вам новый случай из моей практики, — капитан безмятежно улыбался…

— А я добавлю льда в стаканы…

— Но вы не обижайтесь на мое длиннейшее вступление. Так вот. На первый взгляд в нашей стране можно купить все, весь вопрос только лишь в цене, по вы можете встретиться с людьми, которые окажутся упрямыми и не захотят продать. Назвать это можно по-разному: наивностью, верностью самим себе или гордостью… Объясняется все просто: боятся хлопот! Поверьте мне, люди с чистыми руками чаще попадают в переплет, чем те, кто обдуманно идет на риск из-за легкой прибыли. Я говорю вам об этом, потому что люблю вас.

— Я должен считать ваши слова предостережением? Против меня что-то готовится? За мною следят?

— Нет. По правде говоря, ваша свобода поведения, ночные прогулки пешком, способность легко заводить знакомства, совсем не обязательная откровенность — все это далеко отступает от форм, принятых в дипломатии… Вы не сохраняете дистанцию, но и не вмешиваетесь в…

Часто вы говорите прямо: «Я хотел бы знать…» А нас интересует: «Для кого? Только ли для себя?» На сей раз мне косвенно дали понять, что там, — он поднял руку вверх, — замечено наше знакомство и признано нежелательным… Я просто считаю своим долгом сообщить вам об этом, ибо завтра вы можете услышать то же самое от своих, не от нас… Так чтобы это не было для вас неожиданностью. Бог знает, что могут наговорить обо мне… Ну, а раз уж вы не боитесь, я и дальше буду по вечерам заходить к вам.

— И мы будем беседовать за стаканчиком виски. А то, что я потеряю в карьере дипломата, наверстаю как писатель, — кисло улыбнулся я.

— Ну, ну, без обмана… Мои рассказы трудно причислить к литературе…

— Но это куски жизни, которые нелегко подсмотреть…

— Да, жизни, и многое из того, что ее завершает, — смерти. Собственно, она-то меня обычно и призывает, поэтому с нее я и начну рассказ. Я изложу вам суть истории, а вы ее как-нибудь увлекательно приукрасите…

— Минуточку, — остановил я его, — нужно выключить аэр-кондишен, а то он гудит невыносимо… Достаточно будет вентилятора.

— Шримати Анисса Датар, несмотря на вдовство, не только сохранила свое общественное положение, но даже приобрела определенное влияние. У нее не было сыновей, только четыре дочери, которых давно, еще при жизни мужа, выдали замуж и наделили достойным приданым. Вообще-то имуществом она распоряжалась с самого начала, тогда как муж занимался научной работой — только вы не смейтесь — астрологией.

У нас каждый крестьянин в день рождения своего сына просит составить гороскоп, и почти каждый министр, перед тем как принять серьезное решение, тоже обращается за советом к звездам, некоторые даже прямо признаются в этом… Естественно, существует разница между каким-нибудь сельским пустомелей и настоящим астрологом, который чувствует себя в математике, как рыба в воде, и часто получает образование в Кембриджском или Оксфордском университете. Я как-нибудь отведу вас к одному моему другу, он определит ваш характер и предскажет судьбу.

— Раз он ваш друг, а вы — мой, то ему, наверное, нетрудно будет кое-что сказать обо мне.

— Вы не шутите. Передо мной вам не стоит притворяться. И вы, и я, несмотря на сопротивление, верим и готовы принять недоступную многим правду. Для такого гороскопа нужна не только дата, но час, минута и место на земле, где вы родились. Такой гороскоп — дорогой совет, он требует сотен вычислений.

Мистер Датар не был выдающимся астрологом. Часто, когда его предсказания не сбывались, он говорил: «Звезды не ошибаются, ошибаюсь я. Видно, я плохо прочитал их расположение…» Однако он предсказал свою смерть и смерть своей жены, которая должна умереть через три года после него. Но пока что она занималась коммерцией. Спекулировала рисом, скупала у крестьян земли, не гнушалась и ростовщичеством. Она не только давала деньги взаймы под большие проценты, но и брала в залог драгоценности. В последнее время она начала строить дома. Вы знаете, как высока сейчас квартирная плата? Средства, вложенные в строительство дома, возвращаются в течение восьми — десяти лет… А часто и раньше, так как плата взимается по меньшей мере за год вперед.

Шримати Анисса Датар одновременно строила дом и для себя, знаете, на тех красных холмах, за университетом. Двухэтажная вилла, удобно распланированная. Но только она в ней не поселилась, хотя строительство уже окончено… Исчезла. А дом занял зять с семьей. Вилла записана на внучку, маленькую Джиту, любимицу бабки…

Об исчезновении нам донесли поздно. Все обнаружилось лишь при пятничной выплате. Госпожу Датар нигде не могли найти. Раньше она иногда выезжала, но это случалось редко. Обычно она пользовалась услугами зятьев. Хотя, как я убедился, ни один из них не был полностью в курсе ее обширных интересов. Возможно, меня бы и не беспокоило это исчезновение, если бы не должники. Они хотели вернуть деньги и получить ценности, отданные в залог. Записывая их претензии, я пришел к выводу, что вместе со старой женщиной исчез ящик с ювелирными изделиями и часть депозитов, по самым скромным подсчетам, на сумму в несколько добрых лаков[29].

— Старое правило гласит: «Виноват тот, кто на этом выгадал».

— Справедливо. Поэтому мы арестовали зятя, который должен был унаследовать большую долю состояния. Можете быть уверены, что остальные, чувствуя себя обделенными завещанием, вместе со мной усердно искали доказательств его вины. Но это был фальшивый след. Допросив арестованного, мы вынуждены были его отпустить.

— А может, она, забрав деньги, попросту сбежала, чтобы снова выйти замуж? Что мешает вдове, уж коли она имеет деньги, купить себе молодого парня без предрассудков… В Бомбее или в Калькутте?

Капитан пристально посмотрел на меня.

— Совсем неглупая мысль. Мы опросили слуг. Это не могло бы пройти незамеченным. Она уже много лет не имела любовника.

— А может быть, ее угробил должник? Она наверняка не записывала все ссуды. Ведь есть сделки, которые заключаются с глазу на глаз.

— Наверное. Но мы не напали ни на один след. Неделю Тому назад я еще не был уверен, что она действительно мертва. Мне не хватало какого-нибудь неопровержимого доказательства, например самого простого — ее тела.

— А теперь, раз уж вы его нашли…

— Как бы сказать, — капитан криво улыбнулся, — только частично… И то случайно, хотя такие происшествия я склонен относить к событиям высшего порядка, недоступным нашему пониманию.

Я упоминал вам о маленькой Джите — внучке умершей. Девочка больше всего любила играть на плоской крыше и в барсати — в комнате без передней стены. Джита играла в мяч. Она бросала им в стену, хлопала в ладоши и ловила. Джита заметила, что в барсати есть особое эхо, хлопки как бы удваивались, а временами звучали немного запоздало. Она рассказала обо всем этом родителям, но они только махнули рукой, назвав псе иллюзией. Девочка видела странный сон: к ней пришла бабка и играла с нею в мяч. Джита ясно помнила двойной звук от хлопка в ладоши. Поэтому, проснувшись, она побежала на крышу, в барсати, совершенно уверенная, что застанет там бабку. Так по крайней мере рассказывали мне слуги. Бабки, конечно, там не было. Но двойное эхо все время сопутствовало игре. Оно даже установилось в одном месте, в углу под потолком, у глухой стены, выходящей на улицу. «Бабушка тут! — настойчиво повторяла девчурка. — Я знаю, она здесь!»

Возможно, я не обратил бы на это внимания, но наш старый сержант любит во время обхода со всеми поболтать. Он взял маленькую Джиту за руку и велел вести себя на крышу. Потом он стал простукивать стену. В одном месте звук был глухой.

На всякий случай сержант выпроводил слуг. Зачем им глазеть, как пробивают дыру в трубе. И он нашел замурованную нишу, а в ней голову и две отрезанные, неплохо сохранившиеся кисти рук.

— Убийца их отрубил, чтобы труднее было распознать останки?

— Нет, просто у него не было времени, чтобы распилить браслеты. А ему жаль было их оставлять, несмотря на добычу, которую принесла сама покойница. Итак, дело понемногу прояснялось. Старуха решила скрыть в барсати, прежде чем начнут штукатурить степы, часть ценностей. Конечно, делала она это втайне. Может быть, ночью. Тот, кто ее убил, должен был снискать ее доверие. Он был из ее окружения и разбирался в строительстве, раз уж вложил в тайник голову и руки. Нишу замуровали. Я запретил разглашать наше открытие. Мы взяли под наблюдение всех тех, кто строил дом. Профессиональных каменщиков среди них было немного. Старая дама хотела, чтобы все обошлось подешевле. Вот подрядчик и нанимал всякий сброд — таким можно было платить сущие пустяки — неорганизованных, за которыми не стоял ни профсоюз, ни коллективный договор. Среди работников есть один голодранец. Общеизвестно, что он вор; вероятно, и руки у него в крови, но никто его еще не накрыл. На тот критический день и вечер он имел железное алиби, как и все. С утра он вместе со всеми был на работе, потом лежал около дома, курил трубку — тут снова есть свидетели. Вечер провел у танцовщиц. Переглядывался с некоторыми из них. Одна из тех девушек — его подруга. Она содержит этого дакойту на остатки денег, в основном на анны — все, что у нее остается после выплаты шефу и отправки денег в село, родителям.

Мы взяли того Раму Рао под наблюдение. Известно, что ножа он при себе не носит. А руки и голову старухе отрезал специально наточенной мотыгой, взятой со стройки. Если только это был он. Раму Рао ни в чем не намерен признаваться, да и образа жизни не изменил. Добыть деньги еще не искусство, труднее их реализовать, использовать так, чтобы не заметили соседи. Видимо, Рао терпелив, умеет выждать. Я предостерег ювелиров. Но ни одна из подозрительных ценностей в последнее время не всплыла.

— Ну и что вы предпримете дальше?

— Порою мной овладевает нетерпение. Я охотно послушался бы полицейских, которые говорят: «Если бы только капитан захотел закрыть глаза, мы привели бы этого дакойту сюда и уж нашли бы способ заставить его запеть правду…» Но это слишком просто, самое последнее дело… А если он не запоет? Как мы будем выглядеть?

— И что вы сделаете, мистер Сингх?

— Завтра состоится небольшой эксперимент с духами, — озабоченно произнес он, — на который я намерен и вас пригласить. Мы встретимся в «Волге» и поедем туда на моем джипе. Итак, до завтра, до пяти.

Я проводил капитана до калитки.

Следующий день тянулся для меня очень медленно. Я даже поругался с советником, который хотел отправить меня на нудный обед, где должен быть наш представитель. До последней минуты я все боялся, как бы у меня чего не случилось или не передумал бы Сингх…

Когда я уже собирался выходить, в дверь постучал мой Гуру. Он ласково улыбался. Белый воротничок на смуглой шее придавал ему совсем мальчишеский вид. Я попытался его спровадить, но из этого ничего не получилось. Гуру очень обрадовался, что я выхожу, и решил сопровождать меня, предложив выпить в «Волге» кофе.

— Но у меня там назначена встреча…

— С кем-нибудь из дипломатов или с индийцем?

— С индийцем, — поморщился я.

— Ну тогда я наверняка тебе пригожусь, — он хлопнул меня по плечу, — ты нас еще не знаешь…

Что мне оставалось делать? Мы пошли вместе.

«Волга» в соответствии с индийским, а может быть, еще английским знанием географии была украшена подсвечниками в форме веточек кораллов и декоративными медузами на потолке. Внутри было дымно и прохладно, охлаждающие аппараты работали безупречно. Когда я раздвинул портьеры, мне показалось, будто я погружаюсь в воду.

Квартет залихватски выбивал ритмы самбы, пианист-австралиец зазывающе подмигивал проходящим мимо него красоткам, одетым в яркие зеленые и вишневые сари. С каменными лицами, степенным верблюжьим шагом девушки проходили между столиками. В их ушах мерцали серьги в форме лотосов, кованных из золота, а на запястьях позванивали связки браслетов.

Прежде чем мы допили кофе, из-за портьер показался капитан Сингх. Хотя было уже поздно, но для чашечки кофе время у него нашлось. Потягивая толстыми губами ароматный кофе, капитан искоса поглядывал на моего друга. Однако мой Гуру быстро освоился и блеснул перед ним своим ораторским искусством. Когда все поднялись, о расставании уже не было и речи, и мы поехали на джипе втроем.

Хотя солнце уже село, сухой зной в открытой машине был невыносим. Перед нами еле-еле плелись запряженные в тонги сивые волы. В воздухе стояла розовая пыль. Я чувствовал на нёбе вкус измельченной глины. Полицейский пронзительно сигналил. Как только перед нами открывался просвет, он протискивался в него, разгоняя полуголых бродяг с корзинами на голове, босоногих велосипедистов в тюрбанах из мокрых полотенец и торговцев овощами, лениво толкающих перегруженные повозки. Иногда нам удавалось набирать скорость, и тогда я чувствовал на лице удары больших слепней, похожие на уколы. Напившись крови и совсем ошалев, слепни вылетали из-под брюха волов. Задерживая дыхание, я обмахивал лицо ладонью.

На голых каменистых холмах стояло несколько вилл. Мазанки чернорабочих, крытые тростником, кусками проржавевшей жести и вздувшейся фанеры, бульдозер просто сдвинул на сто шагов в сторону. В этих развалинах копошились голые дети с большими животами, перепоясанные от сглаза красными тесемками. Завидев нас, они с криками бросились к джипу, но жест полицейского задержал их на почтительном расстоянии.

— Это самое плохое место в Дели, — сказал мой Гуру.

Не знаю, имел ли он в виду квартал бедняков или фиолетовые камни, раскаленные как печь.

В доме нас ждали. Усатый сержант доложил, что все готово, а саду вместе с созванными рабочими уже в барсати.

На плоской крыше в комнате без окон и без передней стены жара стояла невыносимая. Толпа индийцев сидела на корточках, некоторые из них нервно курили папиросы.

В углу стоял на коленях обнаженный саду. Он не обратил внимания на наш приход, вызвавший волнение среди всех собравшихся. У него на лбу был нарисован бело-желтый трезубец Шивы. Сбившиеся в колтун волосы космами спадали на плечи. Перед ним лежал небольшой бубен, похожий на узкий бочонок, и маленький колокольчик. В сосуде с цветным порошком горели благовония. Ароматный дым от них ровными струйками поднимался вверх и расплывался под потолком. В первом ряду на корточках сидели рабочие со стройки. Дальше на коленях стояли женщины и маленькая черноглазая подвижная девочка — внучка убитой.

— Кто из них?

— Четвертый справа, — пощекотал мне усами ухо капитан.

Нам подали стулья, так как не полагалось, чтобы мы сидели на полу рядом с простолюдинами.

Саду ударил в бубен и стал нараспев произносить матрамы. Люди, вспотевшие от жары и напряжения, гасили папиросы, растирая их о бетонный пол. Издалека доносились гудки грузовиков и звук колотушки нищего. Раскаленный воздух плыл мерцающей дымкой. Ритм бубна все ускорялся. Я чувствовал, как у меня по спине пробегают мурашки. Потом бубен смолк. Наступила мучительная тишина.

Пальцы саду едва касались бубна, пульсировавшего, как глухие удары сердца. Вдруг девочка выпрямилась и птичьим голоском крикнула: «Она здесь!»

И задела колокольчик, который покатился по бетону, рассыпая пронзительный звон. Саду приглушил его ладонью и что-то спросил гортанным шепотом.

— Что он говорит? — склонился я к моему Гуру.

— Не мешай… Он спрашивает: «Если ты здесь, то дай знать».

Я слышал только сопенье напряженно вслушивающихся людей. Крупная капля пота катилась за ухом рабочего, сидевшего передо мной.

Внутри стены что-то заскреблось, как будто какой-то зверек взбирался по стене, цепляясь за нее коготками.

— Анисса Датар, если ты здесь, ударь три раза, — вполголоса произнес саду.

Все наклонились и с беспокойством прислушивались. Три легких удара прозвучали где-то под потолком. Мне стало дурно. Люди зашевелились, по толпе пронесся вздох. Саду в первый раз обращался непосредственно к жертве и говорил пронзительным шепотом.

— Он вызывает ее, чтобы она помогла ему открыть виновного… Спросил прямо, есть ли он среди нас, — переводил мне Гуру.

В стене раздались три отчетливых стука. Толпа заколыхалась, как от порыва ветра. Все смотрели друг на друга, перешептывались. Тогда я увидел широкое рябое лицо каменщика из первого ряда, оно блестело от пота, словно смазанное жиром. Мне показалось, что он смотрит на выход, выискивая путь к бегству. Но каменщик тотчас же отвернул голову, ведь мы сидели в четыре ряда, у него не было никаких шансов.

— Теперь дух должен показать, кто убийца. Один удар означает «нет», три — «да».

Я поддался общему настроению. Наступила такая тишина, что слышно было стрекотание сверчка, доносившееся издали, из сада, и голоса детей, игравших среди мазанок. Меня эти звуки раздражали.

Саду вытянул жилистую руку и указал на первого сидящего перед ним мужчину. Тот застыл, окаменев. В стене стукнуло один раз.

Я видел, как тело рабочего расслабилось, он вздохнул и перевел глаза на соседа.

Снова отрицательный удар.

Когда дошла очередь до четвертого и ладонь саду протянулась в его сторону, в стене раздались три четких Удара.

Каменщик сорвался как подстреленный и поднял над головой сложенные руки.

— Прости меня, госпожа, прости! — завыл он, — О, Дурга, Дурга[30], я погиб…

— Что ты сделал с телом? — крикнул капитан.

— Вынес в мешке и утопил в Джамне…

— Где драгоценности?

С минуту он колебался, но саду постучал пальцами в бубен. Раздался сухой звук, будто приближались чьи-то шаги.

— Ну что, призвать на помощь умершую?

— Нет! Нет! — закричал каменщик, вытягивая руки. — Я скажу все. Они здесь, на строительной площадке, в трех шагах от ворот, закопаны под кирпичами…

Его обступили со всех сторон мужчины, посыпались удары, на него с плачем набросились женщины, но он не оборонялся. Огромный, плечистый, он стоял на коленях и, опустив голову, дрожал.

— Ну вот мы его и заполучили, — раздвинул толпу усатый сержант. Он надел ему кандалы и за длинную цепочку вывел из толпы.

Я дышал как после бега и не мог зажечь трубку.

— Вы, наверное, довольны, — сказал капитан Сингх.

Я крепко пожал ему руку. Только мой Гуру слегка улыбался.

— Ну, что ты на это скажешь? Как объяснишь? Всеобщее внушение? — напирал я. — Ведь там никто не мог стоять, стена глухая, второй этаж.

— А если приставить лестницу? Они всегда есть на стройках, — вежливо подсказал он.

Я протиснулся сквозь толпу выходящих, сбежал по ступенькам в сад. Там стояла приставленная к стене забрызганная известкой лестница…