Странствия с моим гуру

ТИГРОВ НЕ ДРАЗНИТЬ

Должен вас разочаровать, ибо я не встретился ни с одним из них лицом к лицу. И слава богу!

Во время партизанской войны в джунглях Северного Вьетнама, когда мы ночью шли под громадными, дымящимися влагой деревьями, окруженные стеной пятиметровых трав и зеленых побегов стрельчатых бамбуков, солдат в шлеме из листьев иногда поднимал руку, делая нам знак остановиться. Я прислушивался. Басом, как будто кто-то ударял молотком в пустую бочку, квакали буйволовые жабы. Заскулил шакал, и невыносимо близко заскрежетала цикада, как пила о металл. И вдруг я услышал не ворчание, нет, а противный утробный рык, закончившийся как бы зевком.

— Это он, — прошептал солдат, спуская предохранитель на автомате, в то время как я освещал фонариком стволы и траву. Блестели мокрые листья, загорались капли, свет пропадал, теряясь во мраке среди воздушных. корней, похожих на обрезанные веревки.

Мы двинулись дальше, солдаты готовы были выстрелить в любую минуту и крепче сжимали в руках автоматы. По тропинке шли гуськом. Старательнее всех осматривался замыкающий, освещая время от времени качающиеся тростники и листья. Ночь была насыщена шагами, треском, сдавленными писками. Я инстинктивно чувствовал опасность. Она кружила около нас, мягко раздвигая высокие травы.

Тигры тогда не боялись выстрелов. Отзвуки пушек, рокот пулеметов собирали их издалека, вместо того чтобы отпугивать. Они уже соединили в сознании стук огня автоматов с трупами павших солдат и ранеными, затерянными в чаще, ослабевшими от потери крови и от малярии, которых можно было утащить одной лапой.

Мы не раз видели следы таких пиршеств: кости, будто разможженные стальными шестеренками, и зловонные куски разорванных мундиров. Обильный корм, лежавший тогда на полях сражений, помогал размножению этих бестий. Привыкнув к человеческому мясу, они превращались в грозное бедствие. Против них необходимо было организовывать целые операции.

В свое время я получил в подарок чудесную шкуру. Четко очерченные полосы на ровном оранжевом фоне. Едва успел я ею натешиться, как понял, что не являюсь единственным ее обладателем. Между засушенными пальцами с мощными когтями роилось множество гусениц моли. Их трудно было вывести. Моль вгрызалась очень глубоко и поедала густой пух между остями шерсти. Нисколько не помогали ни ДДТ, ни нафталин, ни полынь, ни даже толченая гвоздика.

Такие «чудесные подарки» обычно доставляют нам двойную радость. Они необычны, таят в себе прелесть экзотики, напоминая о приключениях и дальних экспедициях. Мы радуемся, когда получаем их от друзей, вместе с которыми делили невзгоды бродяжничества и опасности. Но с равным удовольствием через некоторое время мы отдаем эти дары в жадные руки других приятелей, которые завидуют доставшейся нам добыче. Так же случилось и с моей тигровой шкурой.

Человеку неискушенному даже трудно это понять… Однако в жизни всегда наступает минута нетерпения и начинают раздражать стены, увешанные резными масками, копьями, пучками стрел. Такой этнографический музей на каждый день вдруг начинает надоедать. Приходит пора наведения порядка. Тот, кто в такое время пожалует на мой порог, неожиданно для себя будет вознагражден и осторожно унесет азиатский сувенир.

Но вернемся к встречам с тиграми.

Не проходило недели, чтобы в столичных делийских газетах не появились скупые сообщения — вовсе не на первой странице, а где-то в середине, среди сообщений о местных происшествиях и прочих менее значительных известий, — что «тигр-людоед» свирепствует к северу от Гвалиора, и, как удалось установить, жертвами его пало уже пятьдесят семь человек. В связи с этим охотников призывают принять участие в облаве на хищника, за которого назначена награда триста рупий.

Чем больше количество съеденных людей, тем выше была обычно награда. Но она не превышала пятисот рупий. Охотники съезжались издалека, так как недостатка в любителях острых ощущений не было.

Я познакомился с одним из них — полковником Пауэллом. Ему было уже больше шестидесяти лет. Жилистый старик с желтоватой кожей человека, долгое время жившего в тропиках. Он уже вышел на пенсию, мог бы вернуться в Англию, но Индия его околдовала. Жил он у подножия Гималаев в здоровой гористой местности к северу от Дера Дун. Женился на индианке, имел прелестную дочь. Когда я с нею подружился, она уже была молодой вдовой офицера, погибшего на дюнах Тобрука.

В доме, вернее, в небольшом дворце с колоннами, построенном с былым размахом, на каменных плитах, на выбеленных стенах было полно тигровых шкур.

Уже издали я слышал скрежет ботинок полковника, тихие голоса слуг, рокот огромных крыльев вентилятора под потолком. В высоких окнах пламенел знойный день, неподвижно нахохлились арековые пальмы.

— Я убил семьдесят три тигра, — рассказывал полковник, — и каждый представлял собой какую-то индивидуальность, по-разному вел себя, готовил мне сюрприз… Больше всего я люблю выходить на встречу с тигром один на один, когда его уже отыщут следопыты и установлен район его охоты. Сколько ночей, просиженных неподвижно… Шея пухнет от укусов комаров, в нос бьет вонь недоеденной падали…

— Разве выстрелить в тигра трудно?

— Нет. Но встреча с ним всегда внезапна для обеих сторон. Тигр труслив. После крика отскочит, укроется в тростнике и через минуту, сделав круг, вернется узнать, что его всполошило. Тогда уже он подходит заведомо с намерением напасть и повалить. Я стреляю в основном только один раз. Чтобы прицелиться вторично, времени уже нет. Это как бы вид поединка. Хотя я несу готовый к выстрелу карабин, шансы наши, учитывая неожиданность встречи, одинаковы. Вы должны помнить, что я воин по крови, такой поединок для меня как бы проверка, мужчина ли я еще, воин ли или уже только пенсионер, который должен сидеть у камина и предаваться воспоминаниям.

— Ведь это же безумие, потому что одно неверное движение руки и… — обрушился я на его самоубийственную браваду.

— Да. Вот, посмотрите, — полковник подтянул штанину шортов и показал громадный фиолетовый шрам на бедре. — Я попал, но не очень метко… Он сумел меня поласкать. Если бы это случилось несколько лет назад, когда еще не был известен пенициллин, мне пришлось бы проститься с ногой, те когти каждый день копались в падали. Трупный яд, понимаете?

— На кой черт вам нужно рисковать, полковник?

— Я не хочу умирать в постели, вонять смертным потом, в окружении раздраженной родни, лекарств и ночников. Пусть смерть будет такой, какой она бывает в природе: слабый должен погибнуть.

Он сидел передо мной, седой, взъерошенный, потягивал из стаканчика виски и совсем не потел.

— Удивительная страна, — продолжал полковник, — в Англии воображают, что тигра надо искать в джунглях, а он спокойно спит на маленькой делянке сахарного тростника, вблизи села, уверенный, что никто не осмелится его тронуть. Пока тигр молод, силен, он никому не вредит. Охотится на антилоп, кабанов, иногда заберет с пастбища корову или пса у хижины. Но когда наступает старость или его ранят, он становится опасным… Когда-то я застрелил хромую бестию, у которой все лапы были покрыты язвами. В подушки его лап набились колючки, и он, должно быть, сильно страдал. Тогда, не имея возможности догнать зверя, тигр обратился к человеку. Подумайте только, человек — царь творений, разумный, уверенный в себе, а имеет слабый слух и нюх утратил. Уставился в землю, роется в ней, перекапывает, пропалывает, а его голая спина так и манит, чтобы броситься на нее… Когда тигр хоть раз убедится, что человек самая легкая добыча, распробует человечье мясо, то он становится наваждением, кружащим у села «людоедом». Тигр появляется бесшумно, и страх парализует людей. Сомкнет пасть — и раздроблена шея, ударит лапой — и переломлен позвоночник. Человек гибнет. Тигр может тащить его несколько миль, чтобы потом укрыть в тенистой чаще.

— Я видел несколько раз табличку с предостерегающей надписью: «Внимание! Опасно, тигры!», но не принимал этого слишком всерьез, пока не пережил небольшой встряски, — начал я, потягивая трубку.

Мы выбрались в Хардвар за рыбой. Машину оставили на проселочной дороге. Водитель пан Янек копошился около нее, а я, взяв удочку, направился по крутой тропинке к реке. Я пробирался между кущами пятиметровых трав с краями острыми, как лезвие ножа, и наконец уселся на берегу. Мчащаяся горная река была наполнена таким блеском, что даже болели глаза. Только я забросил удочку, как кто-то оторвал мне половину лески.

— Наверное, черепаха, — предположил полковник.

— Может быть… Во всяком случае после этого у меня пропало желание купаться. В траве на откосе прямо надо мной зашелестело, а я был занят привязыванием нового крючка и поэтому даже не оглянулся. Только подумал, что это меня ищет водитель, и крикнул: «Я здесь, у воды, пан Янек!»

Но он не появлялся, вместо этого раз-другой отозвался клаксон автомобиля. Потом сигнал заревел тревожно, непрерывно. Я сложил удочку и полез в гору.

«Слава богу, пан жив, — задыхался водитель, поспешно бросившись ко мне. — Над вами в тростниках сидел тигр и смотрел, как пан ловит рыбу. Я чуть не наступил на него. Он прыгнул в тростники, а я помчался к машине и вот сигналю…»

«Невозможно», — выдавил я и только тогда почувствовал дрожь страха. Вот был бы приятелям повод для издевательств: «И чего его туда понесло… Не мог усидеть на з… в посольстве? Я всегда был уверен, что он плохо кончит. Хороший был парень, но слишком сумасбродный».

«Если вы мне не верите, — рассердился шофер, — то можете пойти и проверить сами, но только уж без меня. Следы огромные, с ладонь».

Я, конечно, поверил. Нам сразу же расхотелось рыбы.

— И очень хорошо, что расхотелось, — кивнул полковник. — Хотя, я думаю, это был молодой тигр, и он не охотился, а просто интересовался, что вы там делаете…

— А, может, он любил рыбу? — пошутил я.

— Да вы не смейтесь, они, как и все кошки, очень любят рыбу. Коллеги из Западной Бенгалии рассказывали мне, что там тигры никогда не нападали на рыбаков, выезжавших на ловлю. Они нападали только на возвращавшихся домой. Рыбак — основное мясное блюдо, а рыба — на закуску. Я бы мог привести десятки таких примеров, как тот случай, о котором вы рассказали. Тигр не поедает свою жертву сразу, только надкусывает, как бы оставляя знак, что это его собственность. Потом он прячет добычу, чтобы она размягчилась, приобрела характерный запашок. Он сидит над добычей до утра, ворчанием отгоняя привлеченных запахом мяса гиен и шакалов. А пиршествует только на следующий вечер. И хотя у него есть в запасе еда, это совсем не мешает ему нападать на новую жертву. Отсюда ошибочное утверждение, будто бы тигр убивает ради удовольствия. Нет, это уже плод человеческой фантазии. Просто тигр не любит упускать случая и собирает запасы еды в нескольких местах. Потом обходит их, но застает лишь остатки. В течение дня мелкие хищники уже сумели воспользоваться плодами его охоты.

— Мне рассказывал иранский посол, как однажды они возвращались из Майсура. Что-то случилось с мотором, и поэтому они остановились. Водитель-индиец принялся проверять зажигание, а посол с сыном вышли из машины, чтобы размять ноги. Они сошли на обочину, потом в кусты и вдруг услышали какой-то странный шум. Спокойно возвращаются к машине, а там водитель смотрит на них блуждающим взглядом и стонет: «Тити… ти…» Посол встряхнул его, тогда тот выдавил: «Тигр!»

Они поняли, в чем дело, и им сразу стало не по себе. Сели в машину и подняли стекла. Все еще трудно было поверить: асфальтированное шоссе, играют телефонные провода, ярко светит низкое солнце… И тут на дорогу вылез тигр. Мягким, степенным шагом он стал обходить машину и ворчал, даже в горле у него играло. С гримасой отвращения тигр раскрыл усатую пасть, ходил вокруг машины и внимательно присматривался. А пассажиры съежились внутри машины. Если бы он захотел напасть, то мог бы одним ударом лапы разбить стекло и вытащить их из машины, как кот вытаскивает мышей из коробки… Однако его что-то беспокоило, он только кружил около машины.

Тогда насмерть перепуганный индиец закрыл лицо руками, голова его упала на руль, и он ударил лбом в клаксон. Машина зарычала, а тигр отскочил в сторону и пропал в зарослях.

«Попробуй включить!» — крикнул посол.

Водитель включил стартер, и, как по волшебству, мотор заработал, они поехали.

Посол говорил мне, что после этой встречи у него пропал интерес к Индии.

— Тигр их не тронул бы, — живо произнес полковник. — Его беспокоила машина, запах горючего, масла, людей… Мало вероятно, что он решился бы прыгнуть. Другое дело, если бы они стреляли из револьвера и ранили его…

Вы знаете, я еще не слыхал, чтобы когда-нибудь тигр сожрал европейца. Не думайте, что они нас боятся… Скорее брезгуют. Очень много пуговиц, тряпок, упаковки. Часы, ножик и совсем другой запах — папиросный дым, одеколон… Как будто бы и человек, а поэтому добыча легкая, но что-то в нем все же не так. Топает, стучит подошвами, дымит. Самое большее, что он мог сделать, это прокрасться за ними несколько шагов, но напасть бы не напал.

Другое дело буйвол. Тот сразу бы атаковал, потому что он глупее. Того взбесит что угодно, а тигр думает, взвешивает. Конечно, я применяю человеческие понятия. Прежде чем прыгнуть, тигр припоминает свой предыдущий опыт. А прыгает он только когда уверен, что настигнет и повалит жертву.

А вот вам еще случай. Четыре молодых английских офицера целый день развлекались в городе, напились и возвращались домой уже ночью. Машина открытая, джип. Ночь чудесная. Вдруг табличка с надписью: «Заповедник». Скорость здесь ограничена до сорока миль, так как в зоне заповедника звери могут выходить на шоссе. Но что им за дело до этого, выпили солидно. Пьяным море по колено.

На полной скорости они выскочили на пригорок, и тут, внизу, в свете фар показался тигр. Рефлекторы пригвоздили его к месту, и он повернулся в сторону подлетающей машины. «Газ, давай газ, — крикнул один из молокососов, — Стукнем его бампером по ребрам, будет перед кроватью шкура!» У джипа есть впереди такая стальная полоса. Всеми овладело настроение корриды, водитель прибавил газу. Рыча от радости, они помчались вперед.

И прежде чем произошло столкновение, тигр присел и секундой позже прыгнул. Просто со страху. Теперь посчитайте: скорость машины и вес его тела — добрых несколько сот килограммов. Двое были убиты на месте. Потом машина влетела в лес, и третий офицер ударился головой о ствол дерева. Еще один труп. В живых остался только водитель. На спине у него были глубокие раны до самой почки. Он еще пытался отползти от горящего джипа в сторону.

Когда его взяли в госпиталь, он что-то рассказывал о тигре, но долгое время врачи принимали его слова за бред — результат сотрясения мозга и шока после аварии.

Вот вам и результаты охоты на тигра с помощью машины.

— А что же было с тигром?

— Уцелел. И убежал. Его, наверное, тоже поразила встреча с рычащим существом, которое излучало свет и мчалось по дороге. Это все. Может быть, он от удара охромел.

— Иначе говоря, — улыбнулся я, — лучше уж оставаться с ружьем и стрелять из засады или со слона. Чем выше над землей, тем безопаснее.

— Ну, не всегда, — усмехнулся полковник, с удовольствием почесывая костлявые колени, обросшие седыми волосами, — Я когда-то во время ночной охоты со слонами был свидетелем весьма удивительного случая…

Обычно на шее слона сидит погонщик, а дальше, на спине, устанавливается паланкин, в нем два охотника. По бокам подвешены огромные корзины с мощными батареями. Погонщик управляет слоном, и тот продирается сквозь кусты, обходя район облавы. Вдруг слон останавливается, вытягивает хобот и идет по следу… Уши у него широко расставлены, их кончики подрагивают. Слон чует хищника. Он начинает медленно крутиться на месте, готовясь к отражению атаки. Тогда погонщик включает рефлектор и водит лучом света по траве и кустам. Вдруг красным огнем загораются глаза тигра. Луч пригвождает его на месте и на одно мгновение выхватывает из укрытия. В этот момент нужно стрелять.

Я услышал выстрел, потом рык слона. Прожектор обежал небо и, продолжая светить, упал в траву. Все это длилось секунды. Потом тяжелый галоп и треск поломанных веток. Свет погас, и послышался топот убегающего слона.

Оказалось, что раненый тигр, почуяв окружение, вскочил на слона и разорвал ему когтями ухо и шею. Погонщик скатился в траву и остался невредим. Охотники же совсем ошалели, побросали ружья и судорожно держались за борта паланкина. Понимаете, слон метался, пытаясь стряхнуть их вместе с тигром, который уцепился за корзину с батареями и за попону. Потом тигр соскочил и прорвался через облаву. Все кончилось только испугом… Охота — всегда лотерея, и, наверное, вся прелесть ее заключается в возможных неожиданностях, бросающих в дрожь.

— Расскажите, как вы добыли хотя бы одну из этих шкур, — попросил я, набивая трубку. — О каком-нибудь из ваших удивительных охотничьих приключений…

Полковник с хитрецой посмотрел на меня.

— Я расскажу, а вы об этом напишете?

Я кивнул, подтверждая его слова.

— А вы думаете, что я сам не могу написать? Я ведь уже издал две книжки. Там нет ни одного слова лжи. Достоверный рассказ о том, как было дело. Вы прочитайте и, если у вас это может понравиться, переведите. Я отказываюсь от гонорара.

— Я не могу согласиться с вашим предложением, оно противоречит моим профессиональным интересам…

— Внесете эти деньги в польский Красный Крест или Союз соратников по оружию. Во время войны в Африке я встречался с поляками, и у меня остались о них самые лучшие воспоминания.

— Плохо, что вы видите во мне только конкурента в писательской славе. Не думал, что вы настолько честолюбивы.

Полковник сразу помрачнел, и я понял, что допустил бестактность.

— Вы плохо меня поняли. Я просто не выдержу конкуренции с вами. Мои описания верны, как полицейский протокол, а вы можете позволить себе свободную игру воображения. Я не обвиняю вас в обмане, но вам все равно, происходит ли дело после захода солнца или же ночью. А я должен точнейшим образом, как можно ближе к действительности описать происходившее. Вам же достаточно того, что так могло быть…

Усевшись поудобнее, я смотрел на медленно вращающиеся лопасти вентилятора. Теперь смущение почувствовал полковник, наклонясь ко мне, он проговорил:

— Хорошо, я расскажу вам одну историю, которую сам никогда не опишу… Она не годится для моих охотничьих дневников. Но вы тоже не расскажете ее, она слишком неправдоподобна.

Из Англии приехал ко мне на каникулы кузен. Четырнадцатилетний щенок. Ему, видите ли, захотелось Индии. Должен признаться, я старался очернить страну. Таскал его на верховые прогулки. Он держался совсем неплохо, стойко колотился попкой о седло. Все время ходил за мною и приставал, чтобы я взял его на тигра… Знаете, это все равно как если бы вы отправились на стриптиз, захватив для компании собственную жену. На тигра я хожу один, с собакой. Точка. И никаких разговоров.

Парень стрелял неплохо. Там, у себя в колледже, он держал первенство, сколько-то там очков по цели и по тарелочкам. Но тигр совсем другое дело. Мне бы задал его отец, если бы с мальчишкой что-нибудь случилось. Я ему категорически отказал.

Но у нас тут устраивают ежегодную охоту на тигра с облавой. Кузен так меня измучил, что я решил его взять. Хочешь? Хорошо. Уж я тебе покажу!

Парень с благоговением учился у следопытов, как различить светящиеся глаза тигра, какое у него расстояние между глазами, когда надо стрелять. И вот мы поехали. Пригорки, кусты, купы пальм, целое море высоченных трав. Преследование тигра происходит ночью. Облава, как огромный сачок, обозначенный красными огнями, постепенно сходится к линии стрелков.

Когда мы расставляли охотников, я выбрал для мальчика место у дерева в котловине, достаточно открытой. Теоретически там на него ничего не должно было выйти, но кто может поручиться. Кузен стрелял настолько хорошо, что я мог оставить его одного. Пусть послушает ночные голоса, пусть у него поиграет воображение. Я был уверен, что он будет бояться. Даже взрослый человек с заряженным ружьем в руках, и тот в такой обстановке чувствует себя неважно, а уж этот молокосос…

Мои коллеги, опытные охотники, не были обрадованы его присутствием. Боялись, что он подстрелит кого-нибудь из облавы или струсит и наделает шума, выстрелив в первую движущуюся тень. Я вдолбил ему это в голову, и он поклялся, что все будет о’кэй.

Знаете, как я хожу? Совсем бесшумно. Поставил его под деревом, показал направление, а сам углубился в чащу. Отошел довольно далеко. Во-первых, я боялся, что щенок будет вертеться и всех всполошит, а во-вторых, хотел дать ему урок: пусть почувствует одиночество и страх.

Месяц был в третьей четверти, но какой-то нечеткий, как обычно бывает перед муссонами. Он то светил ярко, то без видимой причины совсем угасал.

Поддавшись очарованию индийской ночи, я с минуту постоял, слушая далекие шорохи. С треском выпрямлялись пружинистые травы, на которые я наступал. Кричали разбуженные обезьяны. Басом ухал буйвол. Как бы перебирая серебряную сетку, играли сверчки, потом они замолкали, и снова рождалась беспокойная тишина, казалось, что кто-то крадется в темноте.

Вдали показались красные огни облавы — колыхающийся замкнутый круг. Я видел, как они появлялись на вершинах холмов и исчезали, когда облава спускалась в долины. О мою шею билась какая-то ночная бабочка, я отгонял ее, но она упорно возвращалась.

Я посмотрел на часы, было уже за полночь. Люблю ночные голоса, стрекот цикад, мычание антилоп, плач шакалов… Я не ожидал, что зверь выйдет на меня, поэтому позволил себе отдаться воспоминаниям, наплывали картины фронта в Африке…

Вдруг вблизи грохнул выстрел.

Я почувствовал, как будто меня сзади кто-то внезапно толкнул: «Не спи!» Но я не спал, только с минуту мое внимание было менее напряжено. Я хотел сразу же побежать, ведь это выстрелил тот болван! Но если он не стреляет во второй раз, значит, его подвело воображение. Наверное, испугался и пальнул в гиену.

Трус, недотепа… Не двинусь с места, пускай там трясет портками. Теперь уже незачем было держать себя в напряжении. Он всполошил зверя, и ни один хищник не станет пробиваться.

Я представил себе, как должны ругаться мои товарищи, ведь именно на том крыле охоты теперь уже не будет.

Прошел час, и я услышал, как все ближе доносятся шумные голоса облавы. Тут мальчик выстрелил во второй раз.

Для меня это было уже слишком. Ему же ясно было сказано: это охота на тигров, стрелять только в тигров! Разъяренный, я вылез из засады. Облава была уже за пригорком. Индийцы с факелами и копьями свернули немного раньше. Последний выстрел из засады кузена прозвучал, когда они были уже совсем близко, поэтому не хотели рисковать.

Высоко выбрасывая ржавое зарево, запылали два огромных костра. Я не занимался кузеном. Мне было попросту стыдно. А он даже не вышел из засады, все еще торчал там. Глупец! Ну так пусть сидит себе до утра! Я пил горячий чай и выслушивал едкие замечания охотников. Они предлагали мне в следующий раз взять с собой младенца. Его плач может привлечь, а не отпугнуть зверя.

О сне не могло быть и речи. Я бесился. Ну, пусть только я его увижу, уж я ему выложу!

Наконец рассвело, и так внезапно, как будто кто-то отворил окно. Я двинулся по росистой траве.

«Ну, чего ты ждешь? Маму?»

«Мне никто не сказал, что уже пора уходить».

«В кого ты стрелял?»

«В тигров».

«Ты уверен в этом?» — во мне все клокотало, еще это ненужное множественное число.

«Да, но не совсем… Под кустами было темно. Я выстрелил, а они исчезли».

«Где же они?»

«Не знаю. Я не лазил в траву. Это было где-то там, — он неуверенно указал перед собой направление. — Я могу теперь пойти?»

«Можешь, можешь…»

Оставив у дерева ружье, он, подпрыгивая, помчался.

«Разве ты не знаешь, что испортил нам охоту! — крикнул я ему вслед. — Теперь из-за тебя стыдно будет соседям на глаза показаться…»

Неожиданно я услыхал его триумфальный крик:

«Есть, дядя, иди скорей сюда! Они здесь!»

«Так возьми их за хвосты и тащи!» — я был совершенно уверен, что он имеет в виду шакалов.

«Я не смогу!» — крикнул он.

Я направился к нему. С удовольствием дал бы ему в лоб так, чтобы он перевернулся вверх тормашками. А сейчас это можно было сделать без свидетелей, в тростнике, пока нас никто не видит.

И тут меня словно ударило: в маленькой ложбинке, прижавшись друг к другу, как котята в корзине, лежали два тигра. Один огромный, тигрица, другой немного поменьше, но тоже уже взрослый.

Два тигра! Вы в состоянии понять это? Какое счастье выпало этому парню! Я слыхал рассказы о разных случаях на охоте, но эту историю никто не повторяет, даже после обильной выпивки. Уж слишком она похожа на откровенную ложь…

С минуту мы сидели молча, пока не прозвучал гонг, призывавший нас на ужин.