Странствия с моим гуру

ПРОКЛЯТАЯ ДРАГОЦЕННОСТЬ

Я не любил этого снобистского отеля — длинного одноэтажного здания с разноцветными верандами, опутанными цветущими лианами. В соломенных креслах сидели седовласые старушки, похожие на карикатуры «Панча», и вязали на спицах. В веревочных сумках лежали клубки старательно смотанной шерстяной пряжи. Старушки читали дешевые романы или тонкими девичьими голосами требовали двойное виски со льдом, потому что пить умели не хуже королевских драгунов. В бессмысленном удивлении их голубоватые глаза смотрели на торговцев кружевами, на укротителей змей, расставлявших на земле плоские корзины с кобрами или перепоясанных четырехметровым питоном в колено толщиной, на фокусников, которые показывали разные штуки с канарейками[32]. На самом солнцепеке в оцепенении сидели бородатые гадальщики, уверенные, что и до них дойдет очередь. Жестом руки старушки подзывали изысканных посредников, посланных магазинами украшений. Те склонялись к уху пожилых дам, почти щекотали их напомаженными усами, расхваливая варварски отшлифованные камни. Пухлые надушенные руки подсовывали богато позолоченные визитные карточки с адресами.

А чистенькие, самоуверенные старушки прятали карточки, кивком головы отпускали фокусников и возвращались к книжкам и рукоделию. Иногда они стучали перстеньком о стакан с виски и погружались в сладостные раздумья. Их мало интересовало посещение достопримечательностей, просто у них были деньги и достаточно энергии, чтобы путешествовать, вот их и носило по свету. Может быть, они хотели похвалиться в кругу приятельниц на званом вечере: «Индия? Конечно, знаю, там плохо готовят баранину…», «Агра? Была. Меня даже заставили, чтобы я, как дикарь, босиком входила в их часовню».

Сейчас нет на свете такого уголка, куда не заносило бы старых состоятельных американок и англичанок.

Я поставил машину, и парни в красных тюрбанах принялись смывать с нее пыль. Для них это был предлог к веселью. Они поливали друг друга струей из резинового шланга и орали в радужном дожде. Довольно скоро я убедился, что бар тоже оккупирован старыми дамами. Они громко щебетали, обменивались замечаниями по адресу сопровождавшей меня индианки, крутясь на высоких креслицах и назойливо всматриваясь в нее.

А Лакшми была красива и пренебрежительна. Вьющиеся волосы она заплела в тугой узел. Бедра ее облегало темно-зеленое сари, тесный вишневый кафтанчик обрисовывал полную грудь. На запястьях узких рук и на стройных щиколотках легко позванивали золотые кольца браслетов. На одном пальце левой руки у нее был перстень с огромным рубином.

Больше всего я любил ее глаза, огромные, цвета шоколада с молоком, и столь же сладкие. Верхние веки Лакшми подкрашивала в темно-голубой цвет, вместе с длинными выгнутыми ресницами это придавало ее лицу выражение сонной истомы.

Для индианки она была весьма самостоятельна и смела, унаследовав эти черты от своей матери-ирландки. Хотя Лакшми никогда не выезжала из Индии, но она много знала и много читала, что здесь весьма редко.

Мы выпили кока-колы со льдом и лимоном и, провожаемые скептическими взглядами старых дам, вышли на веранду.

— Ты им понравился, — издевалась Лакшми, — Если вы меня не было, ты бы от них не отделался. Тебе пришлось бы развлекать их, улыбаться, отвечать… О, я тебя знаю, ты не можешь отказать. А эти пожилые дамы хуже тигров.

— Я могу подумать, что ты ревнива.

— Еще нет. Но лучше уйдем отсюда. Я суеверна. Подумай только, теперь им древнюю метлу заменяет бюро путешествий.

— Лакшми, а они тебя взбесили…

— Потому что с меня довольно зевак. По их сухим, как перец, лицам видно, о чем они непрерывно думают, бежим отсюда…

— Стоит ли? — я прищурил глаза от солнца. — Через полчаса обед.

— Поедим после всех, когда зал опустеет. А теперь — бежим.

Едва мы сошли со ступенек веранды, как нас обступили посредники и проводники. Они говорили по-английски и на языке хинди, предлагали нам свои услуги, навязывали карточки и афишки. Лакшми с ласковой улыбкой брала бумажки.

— Если тебе захочется купить у них какую-нибудь драгоценность, то я получу комиссионные, — сказала она, когда мы уже выехали за ворота, разогнав толпу торговцев, фокусников с обезьянками в цветных одеждах и факиров, которые поднимали над головой извивавшихся змей.

— И ты согласишься?

— Нет. И еще сказали, что если я захочу продать подаренный тобой камень, то они заплатят мне две трети его стоимости. Если только это не грошовые камни.

— Куда мы поедем?

— К гробнице Акбара. Там сейчас никого не будет.

Я был удивлен ее откровенностью. Она была женщиной, и к тому же индианкой, поэтому вдвойне противоречила своей природе. В этой стране, насыщенной поверьями, наполненной молитвами и аскетизмом, каждый, кто только мог, часть заработка откладывал и покупал серебро, золото, драгоценные камни. Здесь не верили ни в какие сберегательные книжки, ценные бумаги — все эти способы таинственного умножения вложенных денег, — польза которых выявляется лишь раз в году, когда вписываются проценты. Нет, они хотели иметь свои сокровища при себе и все ценности вешали на жену. Полукилограммовые браслеты заковывали в горячем виде заклепками. Жена становилась хранителем богатства[33].

Если были нужны наличные, то отправлялись к ювелиру. Тот распиливал обручи, взвешивал и банкнотами оплачивал их стоимость.

В этом недоверии к ценным бумагам, книжкам, облигациям скрывалась основная причина неудачи всех внутренних правительственных займов. Индия, страна наивысшей концентрации капиталов, где в руках многих семей скрывается настоящий сезам, могла рассчитывать исключительно на помощь извне, вынуждена была просить о займах Соединенные Штаты и Советский Союз, своих же толстосумов расшевелить не могла.

В газетах постоянно появляются сообщения о поимке разных контрабандистов, о целых шайках, даже о замешанных в такие истории дипломатах, перевозивших ценности из Пакистана на машинах с неприкосновенной табличкой СД[34].

Мертвые клады растут по сей день. Золото впитывается Индией, так и не удовлетворив разбуженную жадность. Даже самый последний бедняк и тот отнимет у себя горсть риса, но купит серебряную цепочку, которой обмотает шею жены.

Женщины носят не только ожерелья, браслеты на руках и на ногах, перстни с огромными камнями на всех двадцати пальцах, но и серьги, часто соединенные с колечком в носу и отягченные множеством золотых бляшек и побрякушек… С носа у них, заслоняя губы, свисает громадный цветок лотоса, а в ноздре, как искра, торт оправленный в золото рубин или алмаз. Я даже видел драгоценности, вставленные в пупок. Ну, ну, только без домыслов… При каких обстоятельствах? На улице. Сари заслоняет бедра и грудь, а талия остается обнаженной и выставлена на обозрение прохожих.

Индианки любят драгоценности, но всегда помнят, что любую из них можно обменять на рис. В тяжелое время засухи, налета саранчи или неурожая можно прокормить семью.

Драгоценностями выплачивается приданое, драгоценности оставляют в залог. Драгоценностями взвешивалось тело Аги-хана — половина шла в его сокровищницу, другая на нужды бедняков.

Однако часто, когда внезапно умирал глава семьи, больше никто в семье не знал, где было закопано золото, и сосуд с кладом пропадал, поглощенный землей. К банковским сейфам доверия нет, ценности должны храниться в домашнем тайнике, должны тешить глаз, ухо и руку, опекающую их.

— У нас добывают смарагды, рубины, золото и алмазы, — произнесла Лакшми. — А у вас есть какие-нибудь драгоценные камни?

Я хотел было возразить, но мне припомнилось, какую радость доставил ей мой подарок, нитка янтаря.

— О да, у нас есть волшебный камень, приносящий счастье…

Я заметил блеск в ее глазах, любопытство, смешанное с беспокойством.

— А он может быть добрым и для нас?

— Наверняка. Это дар Солнца, бога, которого вы каждый день приветствуете молитвами.

Мы подъехали к укрепленным воротам гробницы. В тени, на каменных плитах, подложив руку под голову, спало несколько полуголых проводников.

Полуденная жара успокоила весь мир. Среди древних камней ежилась засохшая трава, в пустых бассейнах шмыгали ящерицы. Четырехэтажную гробницу со множеством балкончиков, башен, колонок, головокружительных переходов облепили обезьяны, похожие на резной фриз. Утомленные духотой, они втискивались в проемы окон, хватая раскрытой пастью исчезающее дыхание прохлады, веющей изнутри здания.

Глухо раздавались наши шаги. Из темного коридора вышел бородатый старик и монотонным голосом профессионала начал рассказывать историю королевского мавзолея.

Это была история нападений, вторжений и ограблений. Как бы предвидя, что даже после смерти покой их может быть нарушен, короли установили в верхнем нефе пустые саркофаги, тогда как останки были спрятаны глубоко в подземелье, под глыбами инкрустированного мрамора.

Узкий коридор круто спускался в темноту. Проводник велел нам снять обувь. Я почувствовал под ногами холодные камни, отшлифованные поколениями, которые входили сюда, чтобы воздать почести великому владыке.

— Осторожно, мраморные проемы низкие, — предупредил проводник. — Здесь каждый входящий должен склонить голову, отдать поклон умершим.

Внутри склеп освещался масляным светильником с тремя фитилями, пахло копотью и засохшими лепестками роз, целые горсти которых паломники разбросали на блестящей, как бы смоченной водой плите мраморного саркофага.

— Золотую решетку, закрывавшую вход, выломали английские солдаты, драгоценности из нее были вылущены еще раньше, — бормотал седобородый старец. — Эта выкованная из меди лампа — дар лорда Керзона, а ткань, которая закрывает мрамор, украшенная вышивками и жемчугом, получена нами от последнего вице-короля Индии…

— Окупилось, — шепнул я Лакшми, — хорошая замена.

— Вот здесь, посередине плиты, — старик посветил, направляя костлявой рукой наши пальцы, — в этом углублении помещался самый большой в мире бриллиант, названный «Горой света», легендарный Кохинор…

Когда-то у входа были установлены зеркала из полированного серебра, и они посылали во мрак коридора солнечный свет. Один самый длинный луч доходил сюда и разливался огнями от алмаза, помещенного в надгробной плите…

Светильник озарял коричневое лицо проводника с сухим ястребиным носом, а на потолке извивалась его огромная тень в тюрбане. Старик вытягивал руки, рассказывая нам о судьбе драгоценности, предмета вожделения захватчиков.

Голос его глухо повторяло эхо. Лакшми прижалась ко мне, и сквозь тонкий шелк я чувствовал ее теплое гибкое тело.

Алмаз был найден в пятнадцатом веке. Рабочий, который выломал его из скалы, сразу понял, что напал ид сокровище. Камень был удивительно чист и так велик, что рабочий с трудом мог скрыть его в ладони. Он решил спрятать алмаз, а потом вынести его из шахты… Все работали нагишом, низкие коридоры напоминали норы. У выхода стражники обыскивали горняков, держали за волосы, заглядывали в рот, даже засовывали пальцы в раны. Потому что были случаи, когда рабочие ударом ножа рассекали мускулы и вкладывали найденные алмазы в порез.

Рабочий закопал камень и стал обдумывать, как бы незаметно вынести добычу за пределы шахты. Кража каралась пытками и смертью. За поимку похитителей алмазов стражники получали специальную награду. О шахтах Голконды ходила дурная слава.

Тот индиец вспомнил о верной собаке, которая каждый день провожала его на работу и, дремля на отвалах, ждала возвращения. Он украдкой провел пса в штольню, втиснул ему в пасть камень и заставил проглотить. Испуганный пес удрал домой.

Когда рабочий вернулся из шахты, то убил собаку и достал из ее желудка драгоценность. Он долго любовался красотой алмаза. Такого прекрасного камня ему еще никогда не приходилось видеть. Индиец решил его продать, он уже чувствовал себя богачом. Но ни один тайник не казался ему достаточно безопасным. Ведь это было настоящее сокровище.

Каждый день он переносил алмаз на новое место, закапывал и снова доставал его, чтобы порадовать глаз. Однажды на свидании с алмазом его застала жена. Он приказал ей молчать и поделился своими планами. Но она похвасталась соседке. Так весть о камне дошла до стражников шахты.

Ночью они ворвались в хижину, но рабочий, который в это время под деревом закапывал алмаз, сумел уйти. Схватили только жену и детей, их подвергли пыткам, чтобы заставить мать выдать секрет. Одновременно была отправлена погоня. Следы вели в джунгли. На третий день нашли растерзанные тигром останки и в завязанном лоскуте нащупали алмаз.

«Да, я узнаю, это его дхоти!» — закричала женщина. И, поняв, что она потеряла мужа, посмотрев на истекающие кровью спины детей, она прокляла камень: «Пусть каждому, кто будет им обладать, он приносит слезы, боль и смерть, как принес их мне!»

Когда Великий Могол Бабар Лев в 1526 году покорил Индию и среди множества драгоценностей ему показали Кохинор, он воскликнул, восхищенный его красотой: «Этот бриллиант стоит половины мира!» Однако Бабар Лев недолго им наслаждался, через четыре года он умер, сжимая камень в ладонях, как бы желая в его блеске согреть остывающие пальцы.

Хумаюн, его наследник, разбился, упав с лестницы. Алмаз висел у него на шее.

Акбар, великий воин, приказал запереть проклятую драгоценность в сокровищнице. У нас нет сведений, вредил ли ему камень, одно только известно наверняка: он блистал в глазу его саркофага, — важно продолжал старик, — до тех пор, пока во время царствования его внука Мохаммед Шаха бриллиант не появился снова, вызывая восхищение всего двора.

В 1739 году, искушенный сказочными богатствами Индии, в Дели отправляется вождь персов Надир Шах. То был почти дружественный визит, но подкрепленный мощной армией. Такой визит должен был поддержать трон Мохаммед Шаха и покорить бунтовавших раджей за половину его сокровищницы.

Мохаммед Шах, зная жадность достойного примирителя и гостя, скрыл многие драгоценности и, главное, любимый Кохинор. Чтобы скрасить пребывание Надир Шаха, он жертвует ему одну из своих наложниц, прекрасную княжну. На ложе нового любовника та вероломно рассказывает, что Мохаммед Шах не расстается с сокровищем и носит его в складках тюрбана.

Во время пира гость предлагает хозяину в знак дружбы и братства свою корону — золотой обруч на тюрбане. Мохаммед Шах, взглянув на стражников, стоявших с обнаженными мечами, на персидских воинов, бледный, дрожащими руками снимает свой тюрбан и отдает его Надир Шаху.

У любовницы шаха был хитрый план: она хотела во время любовной ночи украсть драгоценность и с ее помощью вернуть утраченные ласки прежнего господина, Мохаммед Шаха. Однако попытка не удается. «Ты изменила своему господину, завтра можешь изменить и мне», — говорит Надир Шах и велит ее удушить.

Покидая Дели, он забирает с собой сокровища, оцениваемые ныне в чудовищную сумму: девяносто девять миллионов фунтов стерлингов. Но вскоре после возвращения Надир Шаха в Персию его убивают вместе со всей семьей, и на трон вступает один из его вождей Ахмед Хан Абдали. В его жезле среди множества смарагдов сверкает Кохинор.

В Кандагаре начинается создание нового королевства — Афганистана. Оно пробуждает аппетиты у русских царей и у английского двора. Напрасно афганцы заключают союз с самым боевым племенем Индии — сикхами. Шах Чаджа и Ранджит Сингх решают обороняться совместно. В знак подлинного братства Кохинор жертвуется Ранджит Сингху и через полвека возвращается в Индию. Алмаз, много раз выкупанный в крови и слезах, блестит, как звезда, возбуждая всеобщее стремление к обладанию им.

В 1849 году королевство Льва Пенджаба Ранджит Сингха покорено английскими войсками, и вместе с сокровищницей в их руки попадает величайший алмаз мира — Кохинор. Во время переписи трофеев генерального комиссара сэра Джона Лоуренса поражает необычайная красота этой драгоценности. Однако он помнил о жалобах на грабежи англичан, на притеснения, обманы, махинации, из которых рождались состояния магнатов. Чтобы положить конец этим слухам, которые могли бы испортить ему карьеру, сэр Джон Лоуренс решает послать драгоценность в дар королеве Виктории.

Получив алмаз из рук генерала, руководившего операцией, он машинально спрятал его в карман жилетки и, изрядно выпив, ибо тостов по случаю победы было с избытком, совсем забыл о камне.

Только наутро, когда нужно было назначить курьера, который вручил бы алмаз лично королеве, сэр Лоуренс вспомнил, куда его небрежно спрятал. Он бросился к шкафу, но одежды не нашел. Слуга спокойно сообщил, что заметил на обшлагах пятна от вина и отдал одежду в стирку.

«Ты ничего не вынимал из карманов?» — спросил подавленный сановник.

«Я всегда просматриваю карманы перед тем, как отдавать белье в стирку, — ответил уязвленный слуга. — Вынул платок, сигару и в кармане жилетки нашел кусок стекла, который во время стирки мог легко порезать материал…»

«И что ты с ним сделал?»

«Положил в коробочку на столе вашего превосходительства».

Сэр Джон бросился в свой кабинет. В деревянной коробочке из-под сигар, среди кусочков сургуча, крошек и печаток лежал прекраснейший алмаз мира.

Поездка в порт была тогда нелегкой, грозная секта тугов парализовала всю жизнь Индии. В секте состояли и нищие, и раджи, во дворцах и на тропах джунглей петлей падали черные шерстяные платки, которыми душили жертвы в честь богини Кали.

Сэр Джон решил не привлекать к камню внимания. Адъютант отправляется один, без эскорта, ночует в фортах. До порта ему предстояло проехать на лошади полторы тысячи миль.

Драгоценность благополучно прибывает в Англию, где ее отшлифовывают и рассекают. Больший алмаз, названный Кохинором, был вправлен в корону королевы.

Другую его часть предстояло перевезти в Америку. Долго колебались, какой пароходной линии его доверить. Наконец наивернейшим был признан новый трансатлантик «Титаник». Что с ним случилось, вы знаете, — старик повернулся к нам, сверкая глазами, — «Титаник» столкнулся с айсбергом и затонул. Ныне половину проклятой драгоценности поглотило море, другую — сокровищница Англии.

— А разве английской королеве Кохинор не вредит?

— Собственно говоря, королева очень редко носит корону, только в дни восшествия на престол да во время больших празднеств… И эта драгоценность, как гласит легенда, меньше вредит женщинам, — совершенно серьезно ответил старик. — А теперь примите лепестки роя, которые отдыхали на груди короля Акбара. Да одарят они вас его покоем.

С низким поклоном он подал нам лепестки и протянул руку за заслуженной платой.

Мы вышли из душного помещения в огненное сияние дня. Я держал девушку за руку и чувствовал, как пальцы растирают лепестки внутри моей ладони.

Время ленча давно прошло. В опустевшей столовой мелькали огромные крылья вентиляторов и бесшумно двигались босоногие слуги в тюрбанах, взъерошенных, как птичьи хвосты.

Наша комната была очень высокой, пахло свежестью и дезинсекталем. Я слышал шум воды и удивительно печальную монотонную песенку, которую девушка напевала, плещась под душем. Я лежал на кровати, закинув руки за голову, и прислушивался к глухим ударам собственного сердца. Наконец я решился на усилие и отыскал в кармане дорожной сумки нитку светлого, как мед из цветов акации, янтаря, привезенного из Польши.

— Лакшми, — тихо позвал я.

Завернувшись в косматое полотенце, девушка выглянула из-за занавески.

— Это мне? — спросила Лакшми, вскидывая ожерелье на ладони, — Помоги застегнуть, а то волосы мешают, — она нетерпеливо отбрасывала черные локоны.

Я видел, как она села перед зеркалом и сбросила полотенце. Светлый янтарь отражался на темной коже.

Лакшми перехватила в зеркале мой взгляд и стыдливо прикрылась.

— Отвернись! — испуганно вскрикнула она.

Потом повернулась к зеркалу и задумчиво произнесла:

— Это хорошее ожерелье. Наверное, счастливое. Уже согрелось от тела.

Я не слышал ее шагов, только по легкому звону браслетов угадал, что она крадется ко мне. Сердце мое стучало, как у молодого парня, когда ее длинные волосы заслонили мое лицо и тихо, очень тихо теплые губы коснулись моего виска.