Там океаны рвут добычу друг у друга, полны гудящих мачт, обрушенных во тьму.
В. Гюго.
Хаук вышел на верхнюю палубу. Штормовой ветер сбивал с ног, он ухватился за снасти и крепко упёрся ногами в пол, его тут же окатило ледяной водой. Мужчина быстро осмотрелся и довольно ощерился- все их корабли следовали намеченным курсом, благополучно преодолевая сильный шторм. Чёрные, как вороново крыло тучи, закрыли диск луны, породив непроглядную темень. Но Иному, имеющему острое зрение хищника, виден был как на ладони разверзшийся перед ним ад. Беснующееся море гудело, рычало, подобно голодному зверю, который ищет себе добычу. Огромные волны, раззинув пасти, раз за разом бросались на корабль, пытаясь поглотить его целиком. Ящерран стонал под могучим натиском обрушившейся стихии, но управляемый опытной и сильной рукой, каждый раз выныривал и гордо поднимал свой нос над морской пучиной. Слышались короткие зычные выкрики боцмана Рэрика, дающего команды для Иных, а те двигались по палубе быстро и бесшумно, словно бесплотные духи, выполняя каждый свою работу. Одни, раскачиваясь над кипящей бездной, резали разорванные остатки полотнищ, пытаясь убрать непригодные ванты, сменить их на целые, другие вычерпывали в трюмах поступавшую воду. Бьющие в борта громады валов кренили корабли так, что те палубами черпали море. Хаук посмотрел на рулевого Альрика удерживающего мощными, со вздувшимися от напряжения венами, руками штурвал: шквальный ветер и волны крепко досаждали ему и тот ругался на чём свет стоит.
— Кормой на волну, — отдал приказ ему Хаук и тот кивнул, давая понять, что услышал. — Лив, Легард, — крикнул вахнут, и две головы сразу повернулись к Хауку, — подсобите Альрику.
Братья тут же бросились выполнять команду. Альрик, воспользовавшись краткой передышкой, быстро утёр рукавом лицо, смахнул прилипшие ко лбу волосы и снова ухватил штурвал.
— Бурей *сегодня служит Ёларсборфу и тот требует жертву, — говорил Олаф следуя за Хауком.
— Не накаркаркай, — буркнул тот, сам будучи лицом мрачнее бури.
В этот момент волна буквально положила ящерран на бок, и вахнута, вместе с первым помощником, обдало с головы до ног водой.
— Ты был прав, Верзила, — отплёвывался Хаук, — так весело нас болтает впервые.
Паруса и снасти рвало беспрестанно, то и дело под напором ветра ломало, как тонкий камыш, реи и стеньги. Все это продолжалось не день, не два, а целую седмицу. Когда отдыхали и чем питались люди, было вообще непонятно. И Хаук не помнил, когда и сколько спал в эти дни, да и спал ли вообще. Старшие по званию только на короткое время давали измождённому телу передышку, а так не оставляли верхней палубы, сменяя друг друга у штурвала. Вахнут напряжённо высматривал глазами каждого из своих людей-все ли живы. За целостность кораблей он переживал мало, они не изношены, устойчивые и крепкие, должны выдержать. Олаф же стал гонять всех поочерёдно пить горячее и сменить одежду, так как в последние дни бури северный шквал принёс лёд, осевший на снастях, защитных бортах, уцелевших реях и работы прибавилось ещё больше.
Что делала в эти дни Алия, Хаук не знал совсем, так как времени отдыхать в каюте у него не было. Он только дал указание коку Бджоргу, приносить девушке еду и питьё. В первые дни, разделённый с ней штормом, он был безумно зол и на неё, и на себя, но думать обо всём, что происходило с ними не было ни минуты. Все боролись с морем за свои жизни.
Алия же страдала от мук разбитого сердца и от абсолютной неизвестности. Она снова ощущала себя пленницей, потому, что Хаук передал ей указание ни при каких обстоятельствах не выходить из каюты. Бджорг заходил раз в сутки, принося пищу, которой вполне хватало, чтоб не чувствовать себя голодной. Перекинувшись с ней пару-тройкой слов, он возвращался к своим обязанностям. Алия же при намертво закрытых окнах, в тусклом освещении фонаря вновь оставалась совсем одна. Изолированость от всех и одиночество угнетали её очень. Семь дней и ночей она провела здесь без единой души и сейчас не прочь была поговорить с кем-нибудь, пусть бы даже и с Иным. Алия вполне уже привыкла к ним, многих знала по имени и больше их не страшилась. В последнее время они с удовольствием заговаривали с ней, просили спеть, чтоб скрасить им часы долгого плаванья, рассказывали ей что-то новое. Она даже, с разрешения Хаука, иногда помогала на камбузе и кок Бджорг был в восторге от её стряпни. Иные все были к ней доброжелательны. Пожалуй, кроме одного Олафа. Правая рука Хаука всегда смотрел на неё не добро, с подозрительным прищуром.
Не имея возможности занять себя работой и отвлечься от тяжёлых мыслей, она пыталась то шить, то петь. Но крики работающих людей, страшный скрип и треск всех частей корабля, который часто ложился в сильный крен делали это совершенно невозможным. Деревянная посуда катилась со стола и полок, Алия собрала всю мелкую хозяйскую утварь и спрятала в один из сундуков, стоящих в каюте, оставив для себя лишь одну миску да кувшин. За эту неделю шторма и вынужденного затвора девушка заработала себе уже не одну шишку и множество синяков. Совершенная неизвестность о том, что происходит во внешнем мире приводили её в отчаяние. Не понимая, что вокруг делается, видя во всем беду, она чувствовала себя совершенно бесполезной и никчёмной. Всё чаще приходили мысли, что скорее всего они погибнут в этом кипящем море, так и не достигнув земли. А она и Хаук- они так невыносимо плохо расстались. Нет, не Хаук, а господин- поправила себя Алия. Ведь он не её. У него есть та, которая имеет право называть его просто по имени, касаться, смотреть в чудесную синь глаз, целовать его красивые капризные губы. Она же только никчёмная рабыня, вообразившая себе счастливую сказку. Пожелавшая стать единственной для того, кто её таковой не считал. Раба, пожелавшая стать любимой и посмевшая полюбить господина, на которого без разрешения не имела права поднять глаза. А ведь Хаук ничего не обещал ей, не клялся в любви. И он, отказавший в единственной просьбе- вернуть ей свободу, которую сам же без раздумий и забрал, едва увидев её, спящую на берегу. Смешная она и жалкая."Что ж, и поделом мне, впредь, не забывай кто ты и помни своё место".Рабыня…Алия горько усмехнулась. Никогда ей не быть свободной. Он не отпустит, сказал только смерть развяжет путы её рабства. Так думала Алия и душа её наполнялась горечью безвозвратной утраты и холодом разочарования. Последний раз он смотрел на неё с ненавистью и презрением.
На восьмые сутки девушка ощутила, что волны меньше швыряют их судно и она решилась всё-таки выйти на палубу, несмотря на запрет, ослушавшись приказа господина. Увидеть бы его ещё раз, если им суждено погибнуть, то она хотела хотя бы попрощаться, как положено, по доброму. А если он и разозлиться, что ж пусть так. Да по всей видимости, ему будет безразлично, ведь он сам говорил: раб всё-равно что вещь. Прохудится или потеряется, можно легко заменить другой. Но раз они обречены, то лучше погибнуть рядом с ним, чем одной, в этих стенах, которые видели её наибольшее счастье, и наигоршее унижение. Она обулась. Большой тёплый шерстяной платок, который она накинула на голову и плечи, укрыл её всю до половины. Пройдя к двери и взявшись за ручку, она на мгновение остановилась, переведя дыхание и собравшись с духом потянула её на себя. Ледяной ветер набросился на девушку, тут же забив дух и сорвав платок. С большим усилием она захлопнула за собой дверь и постаралась покрепче укутаться. Подняв глаза Алия увидела весь ужас их положения и, вместо того, чтобы тут же вернуться обратно в тепло каюты, только утвердилась в мысли найти в этом безумии Хаука. Находясь в полутьме каюты, она знала какое время суток только по тому, что ей приносили кушать утром. Тут, несмотря на сизые низкие тучи, несущиеся по небу, отсутствие солнца и плохую видимость было понятно, что сейчас день. Алия никогда не видела ни снега, ни льда. И теперь стояла, крепко держась за твёрдый, как камень, канат с невыразимым удивлением наблюдая каким странным стал корабль, покрытый во многих частях толстой прозрачно-серой коркой. Воины работали секирами, лопатами, ломами, кто чем, сбивая лёд с бортов, матч, со снастей и оставшихся целыми рей. С палубы было убрано всё лишнее, что может оледенеть. На волосах и бородах мужчин тоже висели сосульки, кое-где на их одежде налип лёд. Девушка стала медленно продвигаться вперёд, держась за снасти, скользя на покрытой льдом палубе, не единожды падая, сбиваемая с ног волной и ветром. Напряжённо осматриваясь вокруг, Алия наконец-то увидела его. Он стоял к ней спиной, широко расставив ноги и сжимая штурвал, сильный, как скала. Иные все были очень высокими и крепкими, но Хаук превосходил их в росте, ещё на пол головы возвышаясь над ними. Алия на минуту залюбовалась им стройным, видным, с широким разворотом плеч. Девушка, держась за снасти и аккуратно ступая по скользкой палубе, стала потихоньку приближаться к Хауку. Но вдруг перед ней, как из под земли возник Инг, неизвестно откуда взявшийся. Он и сам никак не ожидавший сейчас встретить здесь девушку, удивлённо уставился на неё своими ярко-зелёными глазами, как на видение.
— Тебе нельзя здесь быть, Алия, — крикнул он, избавившись от короткого замешательства, стараясь пересилить шум шторма, — тебе немедленно идти, я помочь.
На крик оглянулся вахнут, она была уже так близко от него-рукой подать. Алия увидела мелькнувшее в глазах Хаука удивление, которое тут же сменилось гневом и…страхом? Никогда прежде она не видела страха в любимых глазах своего мужчины. Злость, гнев, раздражение, нежность и заботу, восхищение и радость и, как ей казалось, любовь-но никогда страх. Быть может ей померещилось. Об этом она подумать не успела, так как налетел очередной мощный порыв ветра, раздался треск и крик: "Полундра, рея фок- мачты!",что-то с грохотом упало рядом и Инг повалился на палубу как подкошенный. К нему тут же подскочили товарищи. Алию стало трусить от страха, она подняла глаза от лежащего Инга и увидела, что Хаук шагает к ней, передав штурвал Альрику. Он был уже совсем рядом, всего несколько шагов и девушка не поняла, что случилось потом: вот он делает шаг к ней и, замерев на долю секунды, поднимает взгляд куда-то выше её головы, кричит что-то, но в шуме не разобрать, бросается к ней вытянув руку и…больше она его не видит. Волна набежала и отхлынула, забрав с собой Алию. Хаук ухватил лишь пустоту. Он с недоумением раскрыл свою ладонь и растерянно уставился на неё, как — будто видел впервые в жизни.