Страсть огня

Глава 16

Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра.

Мацуо Монро. Научи меня умирать.

Ему снилось, что он снова в море, ищет девушку и не может отыскать, а вода становиться почему-то горячей, очень горячей, словно Кипящий Котел Хвергельмир. Но вдруг море начинает трястись, будто его ухватил и стал шатать жестокий великан Имир, вышедший из бездны Гинунгагап и воды начали разделяться на огненные реки. Хаук метался, кричал и звал Алию.

Он внезапно проснулся и уселсяся на постели. Сколько Хаук поспал, много ли или мало, он не ведал. Но ему было слишком жарко и он весь взмок, хотя из одежды на нём оставались лишь штаны. Жара в своём теле мужчина не ощущал. Потянувщись к девушке, он в лёгком поцелуе прикоснулся губами к её лбу и мигом подхватился. Хаук выскочил в чём есть из каюты и крикнул Альбисса. Тот сразу вырос перед ним, как гриб из под земли- верно нарочно находился поблизости. Хаук втащил лекаря в каюту.

— Она вся горит.

— Огневица схватила, как я и говорил, — пробасил тот.

— Делай своё дело и меньше слов, — нетерпеливо оборвал его речи Хаук.

Альбисс подошёл к девушке и приложил свои широкие ладони, похожие на руки кузнеца, сначала к её голове, затем ощупал шею, конечности. Наклонившись, прислушался к дыханию: хриплое, со свистом. Альбисс нахмурился. Алия же то металась на кровати, что-то бессвязно бормоча, то её трусило так сильно, что ложе ходило ходуном.

— Плохо, очень плохо, — покачал кудрявой головой Альбисс.

Он принёс с собой целую котомку лекарских снадобий. Ловко вытащив один из пузырьков, он аккуратно влил в чистый кувшин зелье бурого цвета и, наполнив его до края водой, отдал вахнуту.

— Этим надо поить её целую ночь, давать часто, но понемногу, не более трёх глотков за раз, чтоб из-за жара не исторгла назад. И сейчас мне нужно ведро тёплой воды.

Хаук поджал губы, после шторма оставшуюся воду надо было экономить. Но на кон была поставлена жизнь его девочки. Он вышел из каюты и очень скоро вернулся.

— Вода сейчас будет, — сказал он Альбиссу, подходя к девушке.

— Помоги мне, вахнут, ей надо влить в рот зелье, что я приготовил, и не расплескать.

Хаук бережно приподнял голову Алии и нажал на щёки, лекарь влил немного лекарства.

— Если переживёт эту ночь, то появится шанс, что может и выживет.

— Что значит твоё" может выживет"?М? — Хаук схватил его за грудки и, подтянув к своему лицу, впился в него таким взглядом, что если бы им можно было сжечь, то Альбисс уже пылал как факел.

— Только то и значит, что я сказал, — он медленно отнял руку вахнута от своей одежды.

— Предупреждаю тебя, Альбисс, — Хаук угрожающе навис над ним, хоть врачеватель и сам рослый был дитина, — если ты оплошаешь, я буду скармливатт тебя акулам. По кусочкам. Каждый день. Пока ты весь не закончишся, — угрожающе тихо шипел Хаук и глаза его фосфорились голубым льдом, а вытянувшиеся клыки выдавали бушующую внутри злость.

— Я сделаю всё, что в моих силах и моём опыте, вахнут. И не потому, что я боюсь смерти, какой бы она ни была. А только потому, что безмерно уважаю и почитаю тебя.

— Ты сделаешь всё и даже больше. Ты спасёшь её. Я никогда не просил. Не просил никого и ничего. А сейчас прошу тебя- спаси её для меня. И возьмёшь половину того, что добыто мной в Прекрасном Юге, нет, всё что теперь принадлежит мне, забирай всё.

— Я не взял бы и пени* твоего, — лекарь покачал головой, — лучшая награда для меня, это твоё уважение, но… Я не Великий и, к сожалению, не всесилен, господин. Я сделаю всё, что смогу, но сейчас её жизнь в Его руках.

Лекарь опять отлил зелье в ложку и напоил девушку. В дверь постучали. Хаук открыл-на пороге стоял Инг: огромный разноцветный кровоподтёк расплылся у него на пол лица.

— Чего тебе? — Хаук вонзил в него острый взгляд.

— Тёплая вода, вахнут, — ответил парень.

— Пройди и поставь у кровати, — Хаук отступил в сторону, давая дорогу молодому воину.

Инг прошёл внутрь каюты и, оставив ведро, быстро глянул на лежащую без сознания Алию. Его глаза, цвета молодой листвы сразу потемнели, в них появилось страдание, было очевидно, что бессознательные метания девушки отзываются в его сердце болью. Коротко поклонившись, Инг быстро выскользнул наружу, тихо прикрыв за собой дверь.

— Нужны хлопковые ткани, широкие и длинные, — сказал Альбисс.

Хаук нашёл на дне сундуков пару мотков и отдал лекарю.

— Девушку нужно раздеть и обернуть мокрым полотном, — посоветовал он.

— Хорошо, я всё сделаю сам. Выйди, я позову тебя.

Альбисс хотел было возразить, что вдвоём они справятся быстрее, но непреклонный вид вахнута говорил, что спорить бесполезно. Как только они остались с Алией вдвоём, Хаук не теряя ни секунды, быстро раздел девушку и отжав ткань, которую предварительно опустил в тёплую воду, аккуратно завернул в неё.

Целую ночь он старался облегчить страдания Алии, поил её настройкой, охлаждал горячее тело мокрым полотном, ложил на лоб прохладные компрессы. Хаук прижимал её к себе и укачивал, пытаясь успокоить метавшуюся в горячке девушку. Лекарь заходил проверить, не улучшилось ли состояние талы, но всё было как прежде.

— Она так страдает, Альбисс, сделай же что- нибудь, твои травы не помогают, — бросался к нему Хаук.

— Нужно время, чтобы они возымели действие, ещё необходимы все её силы и желание выжить, — вздыхал врачеватель.

— У нас нет времени! — кричал мужчина.

— Самое опасное время перед восходом, — Альбисс бессильно руками разводил.

— Уйди вон, с глаз моих, пока я не выбросил тебя за борт, — рычал вахнут, выталкивая в спину Альбисса и в бешенстве захлопывая за ним дверь.

Постепенно наступал рассвет. К тому времени шторм уже сошёл на нет, ветер поменялся на попутный. И теперь корабли, делая по восемнадцать вёрст в час, навёрстывали расстояние, упущенное за время штормов.

Хаук, в который раз за эту ночь, вновь смочил потрескавшиеся губы Алии, влил ей в рот лекарство и сел на полу у ложа, устремив на неё полный горечи взгляд. Вахнут не раз видел, как умирают, как ведёт себя тело, готовясь вскорости выпустить из себя душу и понимал, что Алия уходит, просачивается как песок, сквозь его крепко сжатые пальцы, пытающиеся удержать, не выпустить, не позволить ей исчезнуть.

— Вот так ты решила, да? Освободиться от меня, оставить здесь одного, уйти и стать… свободной? — он буквально выплюнул это слово и ощутил едкую горечь во рту.

И Хаук не разбирал, то ли это горчит от отвратительного питья, что оставил Альбисс, то ли от того, что мужчина не знал, что он будет делать без Алии в этой жизни. Вернее, он прекрасно осознавал, что будет просто исполнять своё назначение-защита Великого Севера, вечная война со смертью, приходящей каждый год в виде мерзких тварей, пока, быть может, одна из них, в конце концов, не оборвёт нить его жизни. Но, с уходом Алии, уйдёт и та радость, что она внесла в его существование. Именно не жизнь, а просто существование. Потому, что он жил, только чтобы осуществить свою месть, истребив как можно больше этих исчадий ада. Скольких выродков бездны Иные уничтожили- не счесть. Но каждую Длинную Ночь они снова приходили и уносили много жизней.

Память вахнута вдруг нырнула в далёкое прошлое, расковыривая затянувшуюся рану на сердце: зимняя ночь, тихо потрескивают поленья в печи большого, добротного дома. На широком просторном ложе, покрытом мехами, спит многочисленное семейство Ульрика и его единственной жены Сигги. Сами родители не смыкаются глаз: отец вне дома, с воинами, а мать в полном вооружении сидит на лавке у окна, наглухо закрытого ставнями. С ней бодрствуют три старших сына: семнадцати, пятнадцати и тринадцати лет отроду. Мальчики так же вооружены и одеты, как воины, они Иные и их долг сейчас- защищать семью. Сигги- воительница, она, как и все женщины северянки, Иной не была, но муж в совершенстве обучил её боевому искусству. Ульрик, первый и главный вахнут западной части Севера хотел, чтобы его жена могла постоять за себя и за их детей.

Сигги не спит, как и все взрослые в большом поселении, потому, что, они знают: гармы придут, обязательно. Она напряжённо вслушивается в тишину ночи, но ничего не слышно, только детское сопение да треск дерева в печи. Меньшенький, пяти Зим отроду, сынок Хаук, единственный, кто так схож лицом с ней, разметался на ложе, скинув ножками покрывало. Сигги подходит к детям, с нежностью и тревогой глядя на четыре светловолосые головки, поправляет съехавшее одеяло. Хаук сразу вскидывается, непонимающе глядя на мать припухшими спросонья голубыми глазёнками.

— Уж утло, матуска? — шепелявит он.

Сигги прикладывает палец к губам, жестом показывая мальцу ложиться.

— Спи родной, ночь ещё, — она гладит непослушные пшеничные кудри, с нежностью думая, что меньшенький характером и статью, весь в отца: таким же станет как выростит: сильным, крепким и ловким. Да и смышлёным был их меньшенький не по годам, но и упрям, за что, бывало, от отца получал "на орехи".

Вдруг внешний крик: "Гармыыыы!" заставил женщину вздрогнуть и побледнеть. Сколько лет им удавалось сберечь детей, даст Великий и сейчас смогут. Женщина разбудила двух дочерей и среднего сына.

— Прячьтесь, куда договаривались, немедля.

Строгий указ и дети быстро бросились исполнить его. Хаук же, совсем не тревожась, сидел на ложе в длинной сорочке, ухватив себя за босые ножки, и рассматривал старших братьев, стоявших с обнажёнными мечами. Малыш зачарованно смотрел, как играют блики огня на лезвиях да на металлических кольцах одежды. Отец уже сделал ему меч, правда маленький и деревянный, и Хаук мечтал, что скоро он получит настоящий и станет лучшим воином Севера. Мать подхватила Хаука на руки и, подбежав к высокой лестнице, поднялась с ним на горнее место, что находилось под самой крышей и где сушились лук, чеснок и разные травы. Резкий смешаный запах ударил малышу в ноздри и тот недовольно поморщился.

— Слушай меня очень внимательно, сынок, заройся в траву как можно лучше и сиди не шевелясь, чтобы не случилось. Слышишь? Чтобы не случилось, — мать заглянула в голубые, такие же как у неё, глаза Хаука, тот кивнул, нахмурив тёмные бровки. — Обещай мне, что ты не пошевелишься, чтобы не услышал? — шептала она.

— Я обесцаю, — так же прошептал малыш.

— Я люблю тебя, — мать обняла его и быстро стала спускаться.

— И я тебя юб'ю, мама, — сказал он в ответ.

Хаук не понимал, что произошло потом. Он сделал всё, как велела ему мать и сидел подобно мыше, не шевелясь и, почти, не дыша. Мальчик слышал скрежет когтей по стенам дома, что-то гремело на крыше, совсем близко над ним и он представлял себе, что это их северные волки, красавцы с серебристой шерстью, пляшут танец весны. Такое зрелище он однажды видел, когда отец, посадив сына перед собой на лошадь, повёз его на охоту в лес. Но их волки никогда не издавали таких гадких грудных звуков, с последующими за ними скулёжем, чавканьем и подвыванием. Скребущиися звуки сменились на мощные удары, зазвенели и посыпались стёкла за ставнями, заплакали сёстры, заговорили встревоженно братья. Хаук не разбирал, что быстро говорила им мать, но раздался сильный треск, как-будто нечто тяжёлое ввалилось в дом. Послышалось глухое рычание, звон мечей, звуки ожесточённой борьбы, крики старших братьев, отчаянный возглас матери, глухие удары, словно кто-то падал на пол. Затем жуткий вопль меньшей сёстры, короткий вскрик, плач и- тишина. Пусть Хаук был ещё очень мал, но отец уже начал обучать его азам боя и часто брал его на охоту вместе с братьями. Малыш понимал, что сейчас себя выдать никак нельзя, потому, что он не один и нечто ещё находится внутри их дома. Чуткий слух и острый нюх Иного позволяли слышать ему звериный запах, тяжёлое дыхание и стук не одного сердца. И не он нынче маленький охотник, нет, он чувствовал каждой клеточкой своего тела, что охотятся за ним. Потому-то Хаук затаился и не двигался, как учила его мать. Внизу послышалось сопение, что-то большое пыталось запрыгнуть к нему наверх. С третьей попытки ему это, похоже, удалось и малыш слышал, как оно принюхивается, как скребутся пытаясь удержаться на перекладинах, когти. Ничего не учуяв, зверь спрыгнул вниз или попросту, не удержав вес тела, сорвался с лестницы. Дом опустел. Малыш ещё долго просидел в остывшем за время доме. И когда и с улицы перестали доноситься звуки боя и раздался просто людской говор, Хаук приподнял голову, отряхнул с себя травы и спустился вниз, ступив босой ногой во что-то мокрое и вязкое. Мальчик посмотрел себе под ноги и не понял, отчего столько красного ягодного морса разлито на полу. "Вот влетит среднему братцу Ульву, за то, что он полез в кладовую без позволения", подумал он. Но тут Хаук вдруг увидел и самого Ульва, который полулежал на меньших сестрёнках, раскинув руки, словно хотел прикрыть их собой, уберечь.

— Ульв, Сван, Трин, — позвал их Хаук. Но ответом была тишина.

Хаук крутил головой во все стороны. Они все были здесь, в доме: его семья и два огромных пса. Хаук впервые видел гартов, совсем не ощущая страха. Он недолго их рассматривал, а отвернувшись, прошлёпал по алой жиже к матери, коснулся такого бледного, как снег, её лица, чтобы привлечь её внимание. Но она почему- то оставалась совсем безучастной к его попыткам и только продолжала лежать, глядя поддёрнутыми пеленой глазами, куда-то вверх. Ньорд, Рубен и Расмус, три старших брата, побросав свои мечи, тоже спали странным сном. Совсем растерявшись, малыш выбрался из дома, босым выйдя в морозное утро и увидел красный снег, а на нём повсюду спали множество воинов и ещё больше этих странных псов. Хаук рассматривал гартов, огромных чёрных собак, которые были гораздо крупнее, чем волки, и больше походили на уродливых медведей. Малыш стоял у порога своего дома, в одной рубашёнке, глядя на всё широко распахнутыми глазами.

— О Великий, ты жив, малыш! — он услышал вдруг до нельзя поражённый голос соседа Вигге, что был другом его отца и его правой рукой.

— Где отец? — спросил Хаук у того.

Вигге отвёл взгляд и ппомолчал. И малыш всё понял. Он вдруг ощутил, что остался совсем один. Что больше он не увидит своего отца, рослого и крепкого, как дуб, на которого малыш смотрел с неизменным восхищением. Что никогда не будет играть с тихим Ульвом. Что не увидит, как мать заплетает льняные косы его сёстрам, а те спорят, выбирая себе ленты и никогда более его старшие братья, так похожие на отца, не покатают его на плечах, не возьмут с собой на рыбную ловлю. И больше никогда его горячо любимая матушка не споёт ему на ночь колыбельную песнь. Он остался совсем один-маленький мальчик в огромном мире. Хаук понял, кто уничтожил его родных, кто убийцы. Вигге с тревогой смотрел на в молчании стоящего мальчика, такого одинокого в этом хаосе, и сердце старого воина сжалось от сострадания. Но Хаук не заплакал, его большие глаза оставались сухими. С удивлением и печалью заметил воин, как нахмурились тёмные бровки, как поджал он свои пухлые губы в какой- то не по годам упрямой решимости и как сжались в кулачки детские руки.

С того дня Вигге, с благословения короля, взял сироту к себе и растил его, как собственного сына.