Сварливый роман

ГЛАВА 18 ЖЕСТКИЕ ПРАВИЛА

ХОЛЛАНД

Она произносит мое имя, и я знаю, что собираюсь сводить ее с ума всю ночь напролет. Я знаю, что собираюсь утащить ее прямо на небеса и обратно. Я знаю, что буду держаться за нее всю оставшуюся жизнь.

— Ты строже относишься к себе, чем ко всем остальным. И это о чем-то говорит. — Ее голос мягкий. Ее руки еще мягче. — Потому что ты угроза для всех остальных.

— Я получаю результаты, — говорю я. — Ты не можешь этого отрицать.

— Ты можешь не быть высокомерным прямо сейчас? У нас есть мгновение.

— Это мгновение? — Я миновал это мгновение. Я обнажил все, что я есть. Все разбитые осколки.

Я отпустил это.

Это было то, что я отпустил — свою хватку за прошлое.

Даррел был прав. Я не могу цепляться за чувство вины и цепляться за любовь. Кто-то из них должен отдавать. И потери Кении Джонса не произойдет.

Я любил Клэр. Она была моей женой и матерью моего ребенка. Я всегда буду сожалеть о том, что я сделал с ней, и я собираюсь проложить путь для Белл, потому что я знаю, что это то, чего бы она хотела. Вот для чего она основала Belle's Beauty.

Но эта власть Кении Джонс надо мной никуда не денется в ближайшее время. Я ее пленник, а она ни о чем не догадывается.

Это неожиданно?

Черт возьми, нет.

Люди думают, что перемены драматичны, но на самом деле это не так. Это приближение к новому откровению. Это натыкание на другой образ мышления. Все встает на свои места, когда приходит время.

И время пришло.

Теперь я готов сорвать с нее одежду.

Она бросает на меня строгий взгляд. — Я хотела сделать тебе комплимент, но, похоже, твоему эго не нужна моя помощь.

— У меня есть другие вещи, которым нужна твоя помощь, — бормочу я.

Она прищуривает глаза. — Алистер.

— Назови мое имя, Кения.

Ее рот хмурится. Она — чистое отношение и совершенство. Она — мое самое большое искушение, втиснутое в узкие синие джинсы. Джинсы, которые я спускаю до ее лодыжек, как только она перестает смотреть на меня этими сердитыми глазами.

— Откуда у тебя такая уверенность? Она безгранична. Я поражена.

— Я признался. Теперь мне больше нечего терять. Ты знаешь все. Ты можешь уничтожить меня, если хочешь.

Ее взгляд смягчается. — Я не заинтересована в том, чтобы уничтожить тебя, Алистер.

— Слишком много работы? — Я поддразниваю.

— Я не боюсь работы.

Я знаю. Я видел, как она ведет себя в офисе. Честно. С гордостью.

Эта женщина может править империей, если у нее будет достаточно времени.

— Я хотел не торопиться. Подразнить тебя. — Мой взгляд опускается на ее губы. Мой голос становится прерывистым. — Но сегодняшний день все изменил для меня. Ты уже познакомилась с Белль. Она уже обожает тебя.

Ее губы приподнимаются. Это инстинктивно. Я вижу, что она тоже любит мою дочь.

Я медленно провожу рукой по ее спине.

Она отстраняется. — Дело не в том, что я… ничего не чувствую.

Что-то чувствуешь? Она настолько боится навесить ярлык на это?

— Ты знаешь, через что я прошла. — Ее взгляд отводится от моего. — Мой бывший…

— Был ублюдком, и я совсем на него не похож. Я бы не привел тебя домой и не познакомил со своей дочерью, если бы не был серьезен.

У нее перехватывает дыхание. Она ищет другое оправдание. — Офис. Что, если люди узнают?

— Пускай.

— Я не хочу, чтобы такие люди, как Хизер, неправильно поняли. Я усердно работала клерком. Я усердно работала, когда работала в штаб-квартире Belle's Beauty. И я чертовски уверена, что усердно работала, когда начала работать на тебя. Я не хочу это потерять.

— Хорошо. — Я выплевываю это слово. Я ненавижу прятаться, но если это то, чего она хочет… — Мы никому больше в офисе не скажем. — Мои пальцы скользят по ее щеке. — И кто знает? Нырять в кладовку, чтобы поцеловать тебя, может быть жарко.

Она закатывает глаза. — Я хочу избегать слухов так долго, как смогу.

— Прекрасно. Я буду насиловать тебя только в своем кабинете при запертой двери.

— Алистер.

— Что-нибудь еще? Это первое требование звучит достаточно просто.

Она прищуривает глаза. — Ты не можешь пялиться на меня на встречах. Или присылать мне кофе.

— Невозможно. Ты — все, что я вижу, когда ты входишь в комнату. И тебе нравится кофе Иезекииля.

— Алистер.

— Назови мое имя, Кения, — рычу я.

В ответ ее взгляд становится острее. — Ты продолжаешь смотреть на меня так, словно хочешь съесть живьем, и люди это заметят.

Я выдерживаю ее взгляд.

Она не моргает.

Я сдаюсь. — Хорошо. Есть еще пожелания?

— Ты на что угодно согласишься?

— В пределах разумного.

Ее пальцы касаются моего подбородка, стирая пространство между нами. — Тогда давай попробуем.

Мое сердце пробивает ребра, ударяется в ее руки и начинает биться как сумасшедшее. Я свирепо целую ее пальцы.

Ее вздохи вырываются из нее, как зарытые сокровища, которые я хочу раскопать одно за другим.

Если бы мне пришлось выбирать кого-то, кто прошел бы сквозь мои кошмары и вытащил меня из моей тьмы, я не думаю, что мое сердце могло бы выбрать лучшего.

Я притягиваю Кению ближе. Она дрожит в моих объятиях, и мне нравится, что она не может скрыть, как сильно я на нее влияю.

— Мне нужно сказать тебе еще одну вещь.

— Хорошо, — шепчет она.

— Сазербург может прийти за тобой.

Ее глаза становятся большими. — Что? Почему?

— Просто держись от него подальше, хорошо? Если у него есть какие-то дела с Baby Box, они проходят через меня. Без исключений.

— Но…

Я прикладываю палец к ее мягким губам. — Никаких исключений.

Она смотрит мне в глаза и кивает.

Удовлетворенный, я обхватываю ее колени и разворачиваю так, чтобы у меня был лучший доступ к ее рту. Обхватив ее щеки руками, я опускаю голову и накрываю ее губы своими губами.

Она снова вздыхает, на этот раз дольше и тише. Ее тело наклоняется к моему, прижимаясь ко мне во всех нужных местах и дразня жар, уже разливающийся по моим венам, пока оно не становится горячее, чем когда-либо.

Желание в моем теле загоняет меня на стену.

Застонав, я атакую ее рот, пока она не приоткрывается, и углубляю поцелуй, прижимая ее достаточно близко, чтобы ее тело слилось с моим. Никаких сомнений. Никакой вины. Никаких отвлекающих факторов.

Ее руки скользят по моей шее сзади и запускаются в волосы, где она дергает меня, как в ночь нашего первого поцелуя. И снова мое тело реагирует ослепительным выбросом адреналина, который превращает меня в животное.

Ближе.

Она нужна мне еще ближе.

И она обязывает.

Ее пальцы царапают мою кожу головы и напоминают мне, что любовь может причинять столько же боли, сколько и исцелять.

Я не возражаю.

Она единственная, кому я доверил бы причинить мне боль.

Мой пульс учащается, и я обхватываю ее ноги вокруг себя, нуждаясь в ее теле так же сильно, как в кислороде. Она понимает, как я направляю ее, и поднимается на колени, оседлав меня.

Сквозь нашу одежду пылает жар поцелуя, дразня меня обещанием большего.

Кения выгибает спину и впивается ногтями в мое плечо, когда я усаживаю ее себе на колени.

Падающий с неба торнадо не удержит меня от нее сегодня вечером.

Я отстраняюсь от нее, хотя это убивает меня, и ворчу: — Спальня. Сейчас же.

Она скорее кивает, чем спорит, и я знаю, что ее мозг все еще не в порядке от наших ласк.

Поднимая ее, я обхватываю ее ноги вокруг себя и почти взрываюсь, когда она двигает бедрами. Я знаю, что мне следует переезжать, но у меня не хватает терпения.

Мои губы снова сливаются с ее шоколадным ртом, и я наслаждаюсь вкусом, который более декадентский, чем любой кофе, который я когда-либо пробовал. Ее пальцы впиваются в мой затылок, соответствуя моей страсти, умоляя заявить о себе целиком.

Я так чертовски рад побаловать себя.

С грубым стоном я отрываюсь от ее губ, оставляя за собой горячее дыхание и легкие покалывания поцелуями на ее шее. Я пробую на вкус каждый кусочек ее кожи, исследуя свой путь к ее уху.

— Кения, — рычу я.

— Д-да.

— Сегодня вечером ты будешь часто говорить ‘да’. — Я прижимаюсь губами к ее подбородку, там, где шея соединяется с костью, и она дрожит, борясь с неистовой потребностью внутри меня. — Ты собираешься выкрикивать мое имя.

Она уже на грани. Я могу сказать. Кудри рассыпаются по ее плечам, глаза горят, как два факела.

Мое тело почти сотрясается в конвульсиях от этого взгляда.

Я заставляю себя сосредоточиться. — Но когда ты произносишь мое имя, я хочу, чтобы ты стонала правильно.

— Из страны?

Мой разум бредит от желания, но это вызывает смешок.

Я провожу руками по ее позвоночнику. Мой голос грубый. Предупреждение. Голосовые связки ударяются о наждачную бумагу. — Ты понимаешь?

— Ты выкрикиваешь приказы днем и ночью, да? — Ее голос тяжелый. Такой же тяжелый, как ее грудь, которая прижимается ко мне.

Мои губы снова атакуют ее, на этот раз с необузданным голодом, с укусом, с обещанием всех тех порочных вещей, которые я планирую сделать с ней сегодня вечером.

Затем я тащу ее в спальню и дразню, пока она не усвоит свой урок.

— Холланд. — Она мурлычет. С потребностью. С отчаянием.

Тогда, и только тогда, я даю ей то, что она хочет.

Я целую ее.

Я мучаю ее.

Я поклоняюсь ей.

А потом я обнимаю ее, как будто она самый дорогой человек в моем мире.

Ее нога обвивается вокруг моей, дыхание ровное.

Я никогда не думал, что у меня хватит духу отдать всего себя другой женщине. Я был так уверен после Клэр, что больше не потеряю свое сердце.

Затем ворвался Кения Джонс и забрала его.

И она не была удовлетворена. Эта женщина. После того, как она выстрелила в мое сердце, она завладела моим разумом. Моей душой. Моим телом.

Поэтому я наказал ее за это.

Я разбил ее вдребезги.

А потом я собрал ее обратно, чтобы снова разбить вдребезги.

Она была липким месивом, когда я повел ее в душ, чтобы отмыться. И теперь ее тело вялое. Жидкое тепло. Она обволакивает меня, как будто мы одно целое. Как нечто, что не может отделиться. Не без разрушения.

Ее волосы в диком беспорядке. Она пробормотала что-то о шляпке, прежде чем я притянул ее к своей груди и заглушил остальные ее слова медленным, извилистым поцелуем.

Теперь она почти вышла.

Бедняжка.

Я действительно не дал ей возможности перевести дух сегодня вечером. Слишком много сдерживаемого желания. Слишком много дней наблюдал, как она гарцует по офису в этих обтягивающих юбках и на этих каблуках. Слишком много ночей мечтал о том, чтобы она была в моих объятиях, когда я проснусь.

Я наматываю гипнотические круги на ее бедро, нуждаясь в ее близости, несмотря на то, что всю ночь искал новые и креативные способы услышать, как мое имя срывается с ее губ.

Ее дыхание обдает меня. Ее глаза закрываются, но я все еще вижу полоску полуночной черноты. Драгоценные камни из оникса. Такие темные, что поглощают ночь.

Наши губы соприкасаются, потому что мне нужно снова почувствовать ее, даже если я знаю, что она слишком устала для следующего раунда.

Теперь она поднимает взгляд, более бодрая, чем была раньше.

Мой взгляд не смягчается. Он усиливается. Мой палец поглаживает ее бедро более решительно. — Кения.

— Мм? — Ее голос мягкий. Доверчивый.

Это находит отклик во мне. Этот тон. Эти глаза.

— Я хотел спросить. — Я провожу губами по ее лбу. — Как все прошло сегодня на позднем завтраке?

Она напрягается, и я задаюсь вопросом, не следовало ли мне приберечь этот вопрос для другого раза. Может быть, когда мы не были обнажены. Когда я только что не выбивал из нее жизнь, как будто я едва ли гребаный человек.

Сделав глубокий вдох, она перекатывается на спину и смотрит в потолок. Одеяло идет вместе с ней, обволакивая ее потрясающее тело так, что у меня болят пальцы.

Я решаю, что ревность мне не идет. Схватившись за простыню, я тяну ее, пока она снова не перекатывается в мою сторону. Я прижимаюсь губами к ее щеке, вдыхая исходящее от нее дыхание.

— Если ты не хочешь говорить, тебе не обязательно ничего говорить, — хриплю я. — Но твое место здесь. — Мой тон становится жестче. — Твое место рядом со мной. Не скрывай свою боль… потому что я этого хочу. Я освободил для нее место. Хорошо?

Печаль в ее глазах вонзает нож мне в живот. Она прикусывает губу. Я хочу убрать ее обратно, чтобы я мог ее видеть. Предпочтительно своим ртом, но я оставляю ей ее личное пространство.

Наконец, она опускает взгляд. — Фелиция была там.

— Твой отец предупредил тебя?

— Нет. — Ее брови сошлись на середине лба. Что бы ни случилось, это съело ее изнутри.

— Ты не обязана говорить об этом.

— Ты освободил место, не так ли? — Она смотрит на меня снизу вверх, ее большие карие глаза излучают больше света, чем луна. — Ты предложил, так что можешь взять это.

Я глажу ее по спине и киваю.

Ее губы сжимаются в легкой гримасе. — Они сказали мне, что я веду себя эгоистично.

Мое тело сжимается от разочарования. Для меня безумие, что кто-то может сказать такое о Кении. Она твердолобая и упрямая. Конечно. И из-за этого я одержим ею. Сексуально видеть, как она берет под контроль свою работу. Она знает, когда нужно быть твердой. Когда переходить к делу. Когда нужно кого-то оборвать и пронзить ножом оправдания.

Она удивительная. Но она не холодная. Никогда не бывает резкой. И всегда готова броситься в окопы, чтобы чего-то добиться. Если эта женщина эгоистична, у мира нет надежды.

Кения быстро моргает, как будто пытается сдержать слезы. — Папа думает, что я должна преодолеть себя и начать участвовать в подготовке к свадьбе.

— Ты шутишь. Они что, настолько потерялись без тебя?

— Я думаю, Фелиция раздражена тем, что ей приходится делать все это в одиночку. Саша никогда не была хороша в планировании вечеринок. Это я всегда беспокоилась о деталях и собирала все воедино.

Я легко могу это понять. С самого первого дня Кения облегчала мне жизнь в офисе. И она делала это назло. Я не могу представить, насколько она продуктивна, когда работает из любви к своей семье.

В ее глазах появляется яростный блеск, когда она говорит: — Фелиция, прыгающая на мне, не причиняет такой боли. Я имею в виду, причиняет. Но я также понимаю это. Саша — ее плоть и кровь. Конечно, она встанет на ее сторону.

— Это не оправдание, — рычу я. — Ты не причиняешь боль людям, которых любишь, и не оправдываешь свое поведение, утверждая, что вы родственники. Семья — это не из плоти и крови. Черт возьми, Даррел для меня больше семья, чем кто-либо из моих родственников.

— Тем не менее, это понятно.

Я допускаю это, потому что вижу, что ей не нравится, когда ее прерывают.

— Но мой отец… он… Я всегда думала, что он прикроет мою спину. Я подумала, если кто-нибудь скажет… — Крупная слеза скатывается по ее щеке. — Если бы кто-нибудь сказал, хотя бы раз, что Саша была неправа. Что она причинила мне боль. Что это было не круто — возможно, я смогла бы двигаться дальше. Может быть, я могла бы заткнуться и попытаться быть там.

Пораженный, я провожу пальцем под ее глазом и смахиваю слезу. — Кения.

— Но я думаю, что это было принятие желаемого за действительное. — Она фыркает.

Мой взгляд опускается на ее дрожащие губы. Я успокаиваю ее, как могу, изо всех сил стараясь сдержать свои резкие мысли о ее семье. Женщины коварны. Им разрешено критиковать своих родственников, но никто другой не может указать на недостатки.

Я решаю держать рот на замке и просто слушать.

— Когда Саша впервые заболела, мой отец был тем, кто попросил меня бросить все кружки после школы, в которых я была. Это он попросил меня больше помогать по дому, поскольку Фелиция так часто уезжала с Сашей в больницу. Я никогда не говорила "нет". Я никогда не говорила им, что устала. Что мне одиноко. Что я хотела, чтобы кто-нибудь обнял меня и сказал, что все будет хорошо. Я знала, что должна быть сильной, потому что Саша проходила через что-то ужасное. И у них не было времени на нас обоих.

Черт. Я хочу врезать кому-нибудь. Она была ребенком. Как они могли ожидать, что она сможет постоять за себя, когда они должны были быть там?

— Я отрабатывала больше часов и едва не закончила школу. Я проводила все свое свободное время в больнице. Я отдавала все, не ожидая никакой благодарности. Потому что это семья. Это то, что ты делаешь, когда любишь кого-то.

— Они осушили тебя и ничего не влили обратно, — шепчу я. — И ты все еще находила, что отдать. Конечно, больно, когда тебя обвиняют в эгоизме. Семья должна была вспыхнуть, когда они узнали, что твоя сестра изменила с этим сопляком. Там должен был подняться такой шум, что свадьба даже не состоялась бы.

Она шмыгает носом. Ее слезы льются мне на грудь, как кислотный дождь, и капают на подушку.

Я глажу ее плечо, целую волосы и ищу что-нибудь, что угодно, чтобы это исправить. Когда ломка голову ни к чему не приводит, я спрашиваю прямо. — Что ты хочешь, чтобы я сделал?

Она поднимает взгляд.

— Где работает твой бывший? Чем он занимается? Я могу все испортить. Я знаю всех. И любой, кого я не знаю, обязательно кого-нибудь узнает. Скажи мне, как ты хочешь, чтобы я их уничтожил. Я прикоснусь только к тем, которые тебе нужны. Я оставлю остальные. Просто скажи слово.

Она хихикает.

Я моргаю, глядя на нее сверху вниз, потрясенная. Неужели разбитое сердце привело ее к временному помешательству?

Кения закрывает лицо руками и смеется еще громче.

— Что?

— Ты сказал это так серьезно.

— Потому что я серьезно.

— Алистер, — она опускает руки, — это касается меня и моей семьи. Что бы я ни решила сделать, отрежу ли я их или смирюсь с этим и приду на свадьбу, они все равно мои люди.

— Не для меня. Ты относишься ко мне как к дерьму, я буду относиться к тебе как к дерьму. Тебе не обязательно быть в моей жизни, если ты только вносишь в нее беспорядок.

— Может быть, я другая.

— Возможно, столь долгая забота о твоей сестре превратила оправдание ее поведения в привычку.

Ее губы опускаются вниз.

Я знаю, что мне не следует туда лезть, но все же не могу остановиться. Я обходил это на цыпочках, сколько мог, но мне неприятно видеть, как страдают люди, которые мне дороги. Особенно когда порез становится таким глубоким.

— Я не собираюсь указывать тебе, что делать. Как ты и сказала. Они твоя семья. Но я действительно думаю, что твоей сестре нужно принести тебе надлежащие извинения. Что-то подсказывает мне, что она еще этого не сделала.

— Она извинилась. — Кения отводит глаза.

— А потом она попросила тебя присутствовать на ее свадьбе, закатила истерику и послала за тобой твоих родителей, когда ты не запрыгала от радости. — Я бросаю на нее сухой взгляд.

Она возвращает его с хмурым видом.

Я прижимаюсь своим лбом к ее лбу, и ее суровый взгляд смягчается. — Кения, ты сама решаешь, что ты позволяешь и кого ты впускаешь в свою жизнь. Никто не может заставить тебя принять их плохое поведение. Если они заботятся о тебе, если они любят тебя, они покажут это. Это не будет улицей с односторонним движением. А если и так, то это не семья. Это манипуляторы.

Она вздыхает. — Ты теперь терапевт?

— Мне не нужна ученая степень, чтобы поставить этот диагноз. Я бизнесмен. Я вижу степень бакалавра за милю.

Она прижимается ко мне. Ее взгляд снова становится тяжелым. — Кто знал, что Холланд Алистер может заботиться о ком-то, кроме себя?

— Я не настолько плох, — бормочу я, зарываясь щекой в ее волосы.

— Ты довольно ужасен.

— И все же ты умоляла меня о…

— Ш-ш. — Она прикладывает палец к моим губам. — Я устала.

Я целую ее в висок. — Тогда спи, Кения.

Она кладет голову мне на грудь, и я обнимаю ее.

Время останавливается.

Мое тело гудит от удовлетворения, и я притягиваю ее ближе к себе.

Она идеально помещается в моих объятиях. Там ей и место.

— Мисс Джонс прислала обед, — говорит Иезекииль, пыхтя, врываясь в мой кабинет и ставя контейнер на стол.

Я прекращаю составлять электронное письмо адвокату по лицензированию Fine Industries и улыбаюсь пакетикам с ланчем. Запах пикантного соуса наполняет мои ноздри.

— Она все еще на фабрике? — Спрашиваю я, хватая одну из сумок. Она расстегивается с громким металлическим звуком.

— Да. Бернард принес это. — Иезекииль бросает на меня неодобрительный взгляд.

— Ты хочешь что-то сказать, Иезекииль?

— Ты поставил нас обоих на службу своему купидону.

— Кения хочет сохранить это в секрете. — Я замечаю сообщение от нее и беру свой телефон, рассеянно бормоча: — Тебе придется смириться с этим, пока она не перестанет хотеть, чтобы я встречался с ней на темных лестничных клетках.

— Хм.

Кения: Съешь что-нибудь. Или ты будешь еще сварливее, чем обычно.

Холланд: Как ты узнала, что я думал о тебе?

Кения: Не думай, что я делала то же самое.

Холланд: Признай это. Ты одержима мной.

Кения: Я помогаю тебе, потому что ты отец Белль. Другой причины нет.

Я ухмыляюсь и кладу телефон на стол. Она великолепно танцует вокруг своих чувств ко мне, но за последние несколько недель ее губы произносили очень много признаний. В основном в тени, с моими руками у нее под юбкой и моим языком…

— Алистер, — Иезекииль стучит по моему столу, — есть что-нибудь еще?

— Почему ты так спешишь уйти?

Довольная улыбка мелькает на его обветренном лице. — Мисс Джонс также приготовила для меня еду.

Я мгновенно хмурюсь. — Что? Почему?

— Может быть, потому, что ей жаль меня? — Он бросает на меня острый взгляд. — И что я вынужден терпеть каждый день.

Мои глаза сужаются.

Его суженый в ответ. Черт. Кения действительно передалась ему.

Я отмахиваюсь от него. — Иди, наслаждайся своим обедом.

— Знаешь, — говорит Иезекииль, пятясь из комнаты, — я действительно наслаждаюсь изменениями, которые мисс Джонс вызывает в тебе. У меня никогда раньше не было настоящего обеденного перерыва.

— Должен ли я это исправить? У меня много задач, которые требуют вашего немедленного внимания.

Его лицо остается непроницаемым, но губы слегка поджимаются. — Я буду снаружи, если понадоблюсь.

Я смеюсь, когда он уходит. Это так похоже на Кению — готовить обед и для Иезекииля тоже. Меня бы не удивило, если бы Бернард тоже пообедал.

Какая часть ее эгоистична? Ее родители сумасшедшие. В теле этой женщины нет ни капли эгоизма. Она предпочла бы готовить на троих, только чтобы доставить обед мне. Она принимала близко к сердцу, если другие чувствовали себя обделенными. Это признак женщины, которую нужно лелеять, а не унижать.

Я ем приготовленную ею еду, смакуя каждое зернышко подгоревшего риса и резиновую курицу. Кения не шутила, когда сказала, что готовит нечасто, но для меня большая честь, что она готовит для меня. Это что-то значит, даже если по вкусу напоминает переработанный пластик.

После обеда я возвращаюсь к работе и выхожу только тогда, когда Иезекииль сообщает мне, что Кения вернулась.

Я вскакиваю со стула, как ракета, и выбегаю на улицу. Она становится все хитрее. Я сказал ей доложить мне, как только она войдет в здание. Почему ее не было в моем офисе, у меня на коленях, на моем столе, в ту секунду, когда она вернулась с фабрики?

Я хочу ворваться в ее офис и преподать ей урок. Такой, от которого у нее поджмутся пальцы на ногах, когда она произнесет мое имя. Но Кения полна решимости держать нас в секрете, и будет подозрительно, если сотрудники услышат низкие, гортанные стоны через две секунды после того, как я ворвусь в ее комнату.

Холланд: Лестничная клетка. Сейчас.

Я нажимаю отправить и отправляюсь в путь.

Приветствия поднимаются, как пыль, когда я крадусь по коридору. Как обычно, я едва удостаиваю кого-либо взглядом и киваю, что, я надеюсь, является подобием признания.

Я врываюсь в дверь аварийной лестницы и оглядываюсь. Кении еще нет. Мой взгляд скользит к винтовой лестнице наверху. Ни движения, ни звука.

Дверь на лестничную клетку внизу открывается. У Кении есть привычка пользоваться лифтом, а затем подниматься по лестнице пешком, чтобы ‘избежать подозрений’. Она действительно продумала это. Что я ценю, потому что мой разум становится пустым всякий раз, когда я вижу ее.

Медленно ее тело становится четким, и мои пальцы сжимаются вокруг перил. От темно-бордового брючного костюма, облегающего ее соблазнительное тело, до тугих кудрей, смуглой кожи и загадочных темных глаз, она великолепна.

Разум, тело и душа.

Мне пришлось бы проткнуть себе глаза ножами, чтобы оторвать их от нее.

Пристальный взгляд Кении врезается в мой. Мы оба начинаем улыбаться, как идиоты.

— Что тут смешного? — Она останавливается на несколько ступенек ниже.

— Ничего. — Я качаю головой.

— Ты улыбаешься без причины?

— У меня есть причина.

Она наклоняет голову, ожидая.

Я просто продолжаю смотреть на нее.

— У меня что-то на лице? — Она морщит нос.

— Нет, от тебя просто захватывает дух.

Растерянное выражение лица сменяется улыбкой. Счастливый выдох слетает с ее губ. — Спасибо за комплимент. Теперь чего ты хочешь?

Я спускаюсь по лестнице, пока не оказываюсь рядом с ней. Обнимаю ее за талию, притягиваю к себе и глубоко вдыхаю. Она обвивает руками мою шею и обнимает меня в ответ.

Нельзя отрицать, что эта женщина была создана для того, чтобы поместиться в моих объятиях. Она мягкая. Податливая. Непринужденная. Она не потеряла своей силы. Ей просто не нужно поднимать щиты передо мной.

Мне нравится, что она убирает свои маленькие иглы дикобраза, когда я прикасаюсь к ней. Ее доверие ниспадает на меня, как шелк. Гладкая и драгоценная.

Я провожу поцелуем по ее волосам, вдыхая ее потрясающий аромат.

Она медленно поднимает взгляд. Полуночно-черные глаза встречаются с моими.

— Ты чего-то ждешь? — Я поддразниваю, отмечая, как она вздергивает подбородок и поджимает губы.

Выражение ее лица искажается раздражением. Она отталкивает меня. — Ты прав. У нас обоих много дел. Мы не должны были ускользать из — за…

Я хватаю пальцами ее за запястье и притягиваю обратно к себе. Мой язык скользит по ее нижней губе, заставляя ее рот открыться. Она вздыхает в ответ на мой поцелуй, и это превращает мое тело в жидкое тепло.

Клянусь, я мог бы обнимать эту женщину вечно.

Я настолько подсел на нее.

Отстраняясь, я глажу ее по щеке и провожу другой рукой по ее шее, наслаждаясь тем, как свет играет на ее лице.

— Расположение язмитов прислало свой отчет. Они были благодарны за дополнительную пару рук из штаба. Повышение чуть не вызвало паническое бегство. К счастью, никто не пострадал, но это могло быть дико.

— Мм. — Я соединяю ее бедра со своими. Мои руки обвиваются вокруг нее, как мясистые веревки, и я провожу губами по ее шее.

— Я поговорю с ними о последующих продажах. — Она прерывисто выдыхает. — Если я смогу хотя бы сделать перерыв в производстве Бэби Боксов. Мы носимся повсюду, пытаясь уложиться в срок.

— Я назначу больше людей из команды администраторов, чтобы помочь. Если у тебя будет больше рук, это будет… — мои губы касаются ее губ, — легче, правда?

Она выглядит ошеломленной. — Еще руки? Если ты прикоснешься ко мне еще хоть немного, Алистер, я могу умереть.

Мое тело твердеет. С ума сойти, как быстро она заводит мои двигатели. Не имеет значения, что она делает или где я нахожусь. Стоит мне хотя бы понюхать намек на ее духи, и я уже там.

Наши губы снова встречаются. Мягкий, скользкий жар ее языка, скользящего по моему, превращает мое желание в ревущий ад. Потребность давит на меня, сильнее, дольше, все отчаяннее требуя освобождения.

Я хотел ее весь гребаный день.

Она улыбается мне в губы, отчего мой сморщенный рот ударяется о ее зубы. Ее руки смыкаются на моей спине, разминая пальцами напряженные мышцы.

Прижимаясь своими бедрами к моим, как будто точно знает, как сильно я в ней нуждаюсь, она вздыхает. — Я решила поговорить с Сашей.

Мое дыхание касается ее лица. Я внимательно изучаю ее. — Тебе нужна поддержка?

— Разве тебе не интересно, о чем я буду с ней говорить?

— Я знаю, что какое бы решение ты ни приняла, оно будет правильным, — шепчу я, испуская свой собственный тяжелый вздох, когда она царапает ногтями мою кожу головы. — И, — выпаливаю я, — я знаю, что буду рядом с тобой. Где бы ни упали фишки.

— Хм.

Я впиваюсь пальцами в ее щедрый зад. — Ты не хочешь объяснить этот взгляд?

— Только если ты пообещаешь отвезти меня домой сегодня вечером.

— Детка, я заберу тебя домой, заберу на небеса, заберу тебя туда, куда ты захочешь.

Она хихикает мне в губы. — Чтобы я смогла увидеть Белль.

Я втягиваю ее пухлую нижнюю губу в свой рот. — Подразни.

Она тихо смеется.

Я смотрю на нее с благоговением, мой язык слишком отяжелел, чтобы шевелиться. Она превратила меня в мужчину, который тает от прикосновения руки, который прибегает всякий раз, когда она рядом, который думает о вечности, прощении и движении дальше.

Я не знаю, что со мной не так, но Кения Джонс умеет превращать безумие в блаженство.

— Я отвезу тебя домой, — рычу я, — а потом, когда Белль уснет, я собираюсь… Я шепчу предупреждение, злую угрозу ей на ухо.

У нее подгибаются колени, и я не успеваю ее поймать. Вместо этого я прижимаю ее тело к перилам и целую так, словно мы в разгаре апокалипсиса. Она издает эти хриплые, дрожащие звуки, которые сводят меня с ума, так что мне требуется секунда, чтобы уловить звук захлопывающейся двери.

Когда я понимаю, что мне не померещился глухой удар, я отскакиваю назад.

Кения тоже напрягается.

Мы оба поднимаем глаза в направлении двери. Затем наши взгляды медленно возвращаются друг к другу, и по выражению ее лица медленно проходит осознание.

Кто-то был на лестнице.

Нас поймали.