Свидетельница Гора

Глава 9

Я лежала на животе, на каменном полу вырубленной в скале камеры, головой к дальней стене, широко разведя ноги. Мои руки были распростерты вверх и в стороны. Довольно трудно быстро встать из такого положения. Я вслух медленно и громко считала до тысячи. Я начала считать, когда услышала, как ворота опустились на место, и клацнул замок. Я понятия не имела, будет ли меня кто-нибудь слушать и в течение какого времени, но не исключала того, что кто-то мог бы остаться, чтобы проверить, как выполняется его команда. Это обычная практика в таких местах. Каждый заключенный или заключенная обязан считать медленно и громко. Лишь досчитав до тысячи, человек может подняться и перенести от решетки, где их оставили, миски с водой и едой, а также чистый горшок. Точно также все знают, что их следует поставить перед решеткой, как только услышат определенный сигнал, в данном случае звон подвешенного рельса, долетевший откуда-то издалека. По сигналу требовалось не только поставить пустые сосуды в нужное место, но и принять то положение, в котором я лежала, и в котором чувствовала себя совершенно беспомощной, ногами к выходу из камеры. Меня проинструктировали относительно этих правил утром следующего дня после моей первой ночи проведенной здесь. Говорила женщина, которой я так и не увидела, а слышала только голос, доносившийся откуда-то снаружи. Соответственно, я до сих пор, не видела никого из моих тюремщиков. Я даже не знала, принадлежал ли тот женский голос той, кто была свободна или той, кто являлась такой же невольницей, как и я. Но у меня не было никаких сомнений относительно того, кем была здесь я, даже, несмотря на обнаженность моего горла. Но если честно, мне казалось более вероятным, что говорила со мной рабыня. Просто я усомнилась, что свободную женщину в мире, таком как этот, могли бы привлечь к столь непритязательной задаче, как присмотр за заключенными.

О свободных женщинах я судила по тем двум из них, что посетили наиболее презентабельные места рабских загонов, и которых я видела там, а также по тем замечаниям охранников, что я слышала позже. В основном это были довольно грубые шутки и язвительные комментарии, но судя по ним, это были надменные, самодовольные, неудовлетворенные, избалованные и властные штучки. Кстати, многие из охранников предупреждали меня, чтобы я держалась как можно дальше от таких существ, а если встречи избежать не получается, то вести себя предельно осторожно. Особенно охранники упирали на то, что свободные женщины склонны быть невероятно жестокими, мелочными и мстительными к таким, как я, к кому они, несомненно, по неким своим причинам, относились с чрезвычайным презрением и ненавистью.

— Насколько они отличаются от нас! — вздохнула я как-то раз, еще в те времена, когда проживала в загонах.

— Да не так уж сильно они от тебя отличаются, — усмехнулся один из охранников.

— Точно, если их раздеть, поставить на колени, и надеть ошейник, — поддержал его другой, — то их от вас не отличишь.

Признаться, я была рада тому, что он сказал это, поскольку фактически он озвучил мои собственные смелые мысли, пришедшие мне в голову ранее. Я и сама уже много размышляла над этим вопросом, но мне, конечно, хватило ума держать их при себе и не озвучивать выяснившуюся параллельность наших взглядов. Одно дело, когда об этом говорят мужчины, и совсем другое, если подобное мнение выскажет рабыня. Правда, я не думала, что он изобьет меня за это, но наверняка-то не знала. Так что я предпочла благоразумно промолчать. Но, конечно, меня их слова порадовали. Впрочем, насмешливый взгляд мужчины, брошенный на меня в тот момент, заставлял предположить, что своих мыслей я от него не скрыла. В любом случае меня он не ударил.

Но как высокомерно, как величественно, выглядели те женщины, и как красиво они были одеты, какие дорогие вуали скрывали их лица! Мне рассказывали, что многие из них носят своего рода платформы на ногах, бывает даже высотой до восьми — десяти дюймов, чтобы увеличить их кажущийся рост, а заодно защитит их туфли от грязи на улицах, или, например, на сырых полах загонов. Те две, которых я видела, однако, были обуты в обычные «уличные туфли» без задников. Подозреваю, это обеспечивало им лучшую опору в загонах, где в некоторых местах камни были сырыми, если не сказать мокрыми. Кому как не нам знать об этом, когда мы ходили там босым, а зачастую и ползали на животе. Зато, какими невозмутимыми и красивыми казались они в своих вуалях и одеждах!

По своей неосторожности, мне не повезло попасть на глаза одной из них. Это произошло в загонах, когда я осмелилась посмотреть на свободных женщин, которые только что прошли мимо меня. Одна из них, та, что шла первой, обернулась как раз в тот момент, когда я приподняла голову, и застукала меня. В этот момент я заметила, как напряглось ее тело и каким гневом и ненавистью сверкнули ее холодные глаза, смотревшие на меня поверх вуалей. Я задрожала и замерла, пытаясь не шевелиться. Сказать, что я была испугана, это ничего не сказать. А она вернулась и встала передо мной, стоявшей перед ней в позе почтения, согнутой и беспомощной, как та, кем я была, как покорная рабыня. Я была ничем. А она, величественная и прекрасная, была всем. Я скрючилась перед ней, несчастная, дрожащая, беспомощная, отчаянно надеющаяся на то, что ей не придет в голову приказать избить меня. Она постояла передо мной некоторое время. Я не смела шевелиться. Я едва осмеливалась дышать. Один из охранников даже попробовал отвлечь женщину от меня, попытавшись переключить ее внимание на новую модель полки для удовольствий. Но женщина осталась стоять передо мной, я предполагаю, презрительно глядя на меня с высоты своего роста.

Тогда охранник попытался объяснить:

— Она — всего лишь неосведомленная земная шлюха.

— Но она быстро учится, — заверил ее другой.

Я была благодарна этим мужчинам. Интересно, мелькнула у меня мысль, а если бы я не была столь популярна, оказались бы они столь же великодушными. Я понимала, что они пытались защитить меня. Но одновременно меня пугало то, что они посчитали такую защиту необходимой. Что же она могла сделать со мной, если бы захотела?

— На колени, — скомандовала мне женщина.

Я вскарабкалась на колени, боюсь, сделав это менее изящно, чем могла бы, но надо помнить, как я была напугана происходящим. Я прямо кожей ощущала исходившую от нее ненависть и презрение.

— Расставь колени, — зло бросила она. — Еще шире!

Немедленно подчинилась. Слезы обиды покатились по моим щекам. Одно дело так стоять на коленях перед мужчиной, и совсем другое перед женщиной.

— Это — земная шлюха? — уточнила женщина.

— Да, — подтвердили ей.

— Я так и подумала, — кивнула она. — Все они никчемные и глупые, — заявила она.

Я стояла перед ней на коленях, не осмеливаясь даже пошевелиться.

— Да, она точно с Земли, — усмехнулась женщина, задумчиво осматривая меня. — Это сразу видно. Посмотрите, какая она простая и уродливая. В ней же нет ни капли изящества и умения держать себя! Землянки — худший товар из всех возможных! Разве настоящий мужчина мог бы заинтересоваться ими? Неудивительно, что на рынках их единицы. В них же ничего нет! Землю едва ли можно назвать хорошей почвой для рабынь. Мне никогда не понять, почему мужчины озаботились захватом этих рабынь. Там же нет ничего, что могло бы представлять интерес, только жалкая посредственность, в лучшем случае, при большой удаче, можно найти девку просто средней привлекательности. Земные женщины — убогое сырье, третьесортный товар, самый низкокачественный товар. В лучшем случае из них могли бы получиться девки циновки-и-чайника, низкие рабыни, поломойки, прачки и тому подобные. Вообще не понимаю, что в них находят мужчины. Их же нельзя даже начать сравнивать с гореанской женщиной. Вот посмотрите, например, на эту неосведомленную, нахальную мелкую шлюху, этот бессмысленный кусок рабского мяса, дрожащий в ее ошейнике! Впрочем, думаю, что из нее можно было бы извлечь пользу, но для этого ее снова надо познакомить с куском раскаленного железа!

— У нас есть несколько новых рабов мужчин в загоне номер два, в секции Бата, — сообщил ей другой охранник, тот, чью плеть я поцеловала первой.

Женщина недовольно повернулась, чтобы посмотреть на того, кто посмел прервать ее, и, внезапно, на мгновение, показалась озадаченной. Думаю, что она его раньше не видела. Этот охранник, был сильным и по-своему красивым гореанским мужчиной. На мой взгляд, он был самым привлекательным из всех охранников. Для меня он по-прежнему оставался самым привлекательным мужчиной из всех, кого я когда-либо видела. Я чувствовала слабость в коленях когда оказывалась поблизости от него. Напомню, именно его плеть я поцеловала первой, оказавшись в этом мире. Ошейника именно такого мужчины могла бы страстно желать любая женщина! Почему он был так жесток ко мне? Я хотела всего лишь нравиться ему и дарить удовольствие, как рабыня, которой я и была. Настроение женщины резко изменилось.

— О-о? — лукаво протянула она.

— Не знаю, будет ли вам это интересно, — продолжил мужчина. — Но это — шелковые рабы-мужчины, с приятными лицами, хорошо сложенные очаровательные парни, ласковые, чувственные, безопасные. Они отлично обучены быть рабами женщин.

— Ага! — воскликнула она, словно заинтересовавшись.

Я замерла. Во мне не шевелился ни один мускул. Я твердо стояла на коленях. Ну почти. Мои колени были широко расставлены. Я не смела встречаться с ней взглядом. Пожалуй, это слишком самонадеянный поступок для рабыни посмотреть в глаза свободного человека, если только на это не получено ясного разрешения или приказа.

Внезапно женщина словно забыла о моем существовании!

— Они относятся к тому сорту, — добавил мужчина, — с кем леди могла бы поболтать в течении своего дня, рассказать о своих мыслях, обсудить события, посплетничать, и даже поделиться секретами деликатного свойства. Они хорошо обучены быть рабами женщин. И они будут превосходно выглядеть в шелке у вашего рабского кольца. Вы могли бы гордиться ими, тем как они торопливо будут исполнять ваши поручения, поддерживать в порядке ваши апартаменты и обслуживать ваших подруг.

Но я надеюсь, они не слишком мужественны, не так ли? — осведомилась она и добавила: — Я считаю мужественность настолько неприятной и вульгарной.

Лгунья, подумала я, лгунья! Я почти физически ощутила, как под плотными одеждами ее голое тело, трепетало от его близости! Неужели она не понимала, что для такого мужчины она не могла бы представлять никакого иного интереса кроме как быть захваченной, раздетой и удерживаемой в клетке для возможной продажи?

— Вам нечего бояться, — поспешил заверить ее охранник. — Они отобраны исходя из особенностей их характера. Они настоящие рабы женщин.

Признаться, в тот момент я ощутила, что она, как и любая гормонально нормальная женщина, с презрением относилась к подобным существам.

— Надо будет обязательно, посмотреть на них, — промурлыкала женщина.

— Тогда следуйте за мной, — пригласил мужчина.

Женщина повернулась следом за охранником, судя по всему выкинув такую мелочь, как я, из головы. Как я благодарна была ему, что он отвлек ее от меня! Обо мне забыли! Причем внешне все выглядело так, что охранник был заинтересован только в демонстрации товаров дома.

Я чуть-чуть довернула голову и отметила, что женщина последовала за тем мужчиной, плеть которого я, попав в этот мир, поцеловала первой. Он шествовал впереди, даже не оглядывался на нее. Несомненно, я должна была бы радоваться такому развитию ситуации, облегченно вздохнуть, поскольку это избавило меня от того, что, возможно, могло стать самым неприятным из того, что могло случиться со мной здесь. Как мне повезло, что он, при исполнении своих обязанностей всегда бывший столь нетерпеливым и рациональным, напомнил ей о предполагаемом маршруте ее осмотра. Несомненно, я радовалась тому, что по некому случайному совпадению, он оказался рядом. Но почему-то одновременно с облегчением я почувствовала внезапную волну неподдающейся контролю ненависти и ревности к ней, к той, кому было позволено следовать за ним! И она торопливо и достаточно кротко следовала за ним. Кстати, это отметили и охранники.

Вторая женщина, ее сопровождающая, тоже семенила следом. Наконец, они скрылись за поворотом.

— Интересно, как бы она сама смотрелась на прилавке? — буркнул один из охранников.

— Я бы предположил, что недурно, — усмехнулся другой.

— Ты думаешь, что она смогла бы танцевать? — спросил третий.

— Конечно, — пожал плечами второй. — В женщине это на уровне инстинктов.

— При условии, что ей это было преподано, — заметил первый мужчина.

— Она давно нуждается в ошейнике и вкусе плети, — проворчал второй.

— В этом они все нуждаются, — добавил третий, — в ошейнике и вкусе плети, а именно она в особенности.

Затем охранники посмотрели на меня, по-прежнему стоявшую перед ними на коленях, настолько красиво, насколько могла.

— Не обращай внимания на то, что она тут наговорила, — бросил мне первый из них.

— Точно, — поддержал его второй охранник.

— Ты красивая, — заверил меня третий.

— И вообще здесь мы решаем, кто красив, а кто нет, — заметил первый.

— А Ты красива, — сказал второй, — и даже очень.

— Верно, — согласился с ним первый.

— Я могу говорить? — поинтересовалась я.

— Нет, — почти хором ответили мне они.

— Слышали мы о ней, — усмехнулся первый из охранников, посмотрев в ту сторону, где скрылась процессия.

— Говорят, от нее отказался ее предполагаемый компаньон, — сообщил второй. — У мужика просто крышу сорвало от хорошенькой рабыни с Земли.

Возможно, я не должна бы, но я была рада услышать это. Ее предполагаемый компаньон предпочел ей, такую как я, девушку, привезенную с Земли! Ну и кто из нас после этого действительно низкокачественный товар!

Мне даже стало любопытно, была ли та рабыня просто взята или куплена мужчиной без ее на то желания, или она сама призывно улыбалась и позировала перед ним, найдя его крайне интересным и предложив ему себя как рабыня, пообещала ему такие удовольствия, которые лежат вне интересов и кругозора свободной женщины. А мы, знаете ли, способны на такое. В любом случае, мы лучше ее!

— Если бы женщины с Земли не были столь горячи, желанны и красивы, если бы они не были превосходным рабским товаром, действительно превосходным рабынями, то никому бы в голову не пришло тащить их на Гор, — заметил третий.

— Верно, — подтвердил первый из охранников.

Признаться, я хотела бы выразить им за их слова свою благодарность и восторг. А еще мне хотелось задать им тысячу вопросов!

— Можно мне говорить? — снова попросила я. — Разрешите мне говорить.

— Нет, — услышала я прежний ответ.

Так что пришлось мне оставить все мои вопросы при себе. Тем более, что в этот момент раздался звон, звавший нас к нашим занятиям.

Я ревновала к тому, что свободная женщина ушла рядом с охранником, но я не опасалась, того, что он мог бы увлечься ею. Это ведь было совсем не то же самое, как если бы она была голой рабыней в ошейнике, которую он мог бы просто прижать спиной к решетке, приподнять, чтобы ее ноги оторвались от пола, и использовать ее по прямому назначению для удовольствия господина.

Нас построили и провели в учебный класс. При этом руки мы держали сжатыми на тыльной стороне шеи. Это приподнимает грудь и дает нам возможность лучше почувствовать ошейник.

Вот так прошло мое первое знакомство с той необъявленной войной, которую свободные женщины ведут с рабынями. И у меня никогда не получится забыть это.

Досчитав до тысячи, я поднялась на ноги и, подойдя к решетке, выглянула наружу. Опять тот же пейзаж, небо, горы, облака, карниз.

Первым делом я перенесла вглубь камеры, поставив у левой стены, миски с водой и едой. К моему удовольствию, в тарелку с едой опять положили три небольших дольки сушеного фрукта, называемого здесь лармой. Потом пришла очередь горшка, который я поставила у правой стены. Судя по тем звуками, которые я услышала, по карнизу провезли, одну за другой две тачки. Первой была та, на которой везли горшки, а следовавшая за ней вторая с едой и водой. Наверняка я, конечно, не знала, но предположила, что их толкали две женщины, привязанные или прикованные к тачкам. Слышать мне, правда, довелось только одну женщину, да и то, фактически только однажды, когда она, оставаясь невидимой, инструктировала меня по правилам поведения в этом месте. Если точнее, то слышала я ее еще раз, на следующее утро после ее инструктажа, но в ответ на мой жалобный вопрос, когда я, согласно ее требованию, лежала ногами к решетке, она произнесла только одно слово: — «Нет». Я не знала, был ли поблизости мужчина, но предположила, что он вполне мог бы сопровождать их, поскольку решетка была поднята слишком легко. В самый первый день моего здесь пребывания я сама попробовала поднять эту решетку, в надежде сдвинуть ее хотя бы на дюйм, пока она не упрется в засов или некое иное запирающее устройство. У меня не хватило сил даже на то, чтобы пошевелить ее. Зато то шестилапое животное своей мордой легко подняло ворота дюйма на три — четыре прежде, чем они ударились об ограничитель. Честно говоря, я сомневалась, что даже объединенной силы двух женщин, хватило бы, чтобы выполнить такую задачу, по крайней мере, это не было бы сделано столь легко, как это произошло. К тому же кому-то ведь надо было еще забирать и ставить на место посуду. Разумеется, там мог быть какой-нибудь рычаг или некое иное приспособление, которого я изнутри видеть не могла, но которое позволило бы справиться с подобной задачей даже мне. Возможно также, что был некий способ, присоединить противовесы, посредством которых решетка легко поднималась, и тогда не требовался бы мужчина или сила того монстра, который так испугал меня ночью. Однако я не слышала каких-либо звуков свидетельствовавших об использовании рычага или противовесов. Другой причиной, которая заставляла меня думать, что там мог быть мужчина, было то, что власть предоставленная женщинам, обычно исходит от мужчин и, в конечном счете, мужчинами и поддерживается. Так почему бы две женщины, такие как я, не могли выполнять свою непритязательную работу под присмотром мужчины? Возможно, они даже были прикованы к своим тачкам цепями. Возможно, я смогла бы оттолкнуть женщину, или даже женщин, что было маловероятно, но мне нечего было даже мечтать о том, чтобы справиться с мужчиной. Тем более, пытаться ускользнуть от него. Мое тело самой природой не было предназначено для того, чтобы позволить мне это. У меня просто не было ни единого шанса избежать его власти, лишь только его руки сомкнулись бы на мне. Впрочем, о чем это я? На том карнизе, что идет вдоль камер, даже не было особой потребности в присутствии мужчин. Куда отсюда можно было бы уйти? А еще там был зверь. Да и мужчины, наверняка были где-то поблизости.

Вернувшись к решетке, я снова принялась рассматривать местность снаружи.

Я по-прежнему не знала, можно ли мне пользоваться руками во время еды. Эти сведения не были включены в мой «инструктаж», который мне устроили на следующее утро после первой ночи проведенной в этой камере. Фактически тот инструктаж состоял только в оглашении списка общих правил нахождения в этой горной тюрьме. На второй день, лежа ничком на полу с широко расставленными руками и ногами, головой к дальней стене камеры, я спросила разрешения говорить. Было очень много чего, что мне хотелось бы знать, и не только такие мелочи, как могу ли я использовать руки для еды, но то, где я оказалась и не только это.

— Я могу говорить? — поинтересовалась я.

— Нет, — отрезала женщина.

Так что я обязана была соблюдать тишину. Сказанное мне «Нет», было однозначным. Та, которая говорила в тот момент, насколько я понимала, действительно имела надо мной серьезную власть. Я обязана была повиноваться ей точно так же, как если бы она была мужчиной. За ее спиной, как нетрудно догадаться, стояла власть мужчин.

Как Вы уже, несомненно, к настоящему времени догадались, от таких женщин, как я, обычно ожидается, что они будут спрашивать разрешение прежде, чем заговорить, и, как нетрудно догадаться, никто не гарантирует, что такое разрешение обязательно будет получено. А раз оно не получено, то, конечно, следует помалкивать.

Такое простое решение, конечно, очень удобно для владельца, и, кроме того, является одним их множества способов, которые столь ясно помогают нам держать в памяти наш статус.

С того момента, как я очнулась в этой камере миновало уже пять дней.

За прошедшее время я неоднократно видела, как то одна, то сразу несколько гигантских птиц, прилетали, или улетали из долины, раскинувшейся между той горой, в которой была вырублена моя камера и горами вдалеке. Порой птицы проносились на огромной скорости, направляясь влево, а иногда гиганты били по воздуху с неторопливой ленцой. Несколько раз долину покидали целые отряды. Дважды услышав бой барабанов, и подбежав к решетке, я видела, как мимо моей камеры пролетал строй из двух десятков таких крылатых монстров, бивших крыльями в такт ритму отбиваемому барабанщиком. А один раз, крупное формирование, состоявшее, возможно, не меньше чем из двухсот таких птиц, устроило в небе настоящие маневры. Иногда всадники бросали своих птиц в резкие головокружительные развороты, плавные подъемы и крутые пике, иногда отдельные птицы врывались в меньшие группы, чтобы затем присоединиться к их строю. В полете всадники обменивались пронзительным свистом. А в конце этого захватывающего дух представления, все птицы выстроились в ровные колонны и под величественный, почти церемониальный рев труб направились к местам базирования. Это было похоже на парад устроенный в небе. Иногда я видела, что под улетающими и прилетающими птицами висели корзины, когда открытые, а когда закрытые. Я была уверена, что меня сюда доставили именно таким способом. И, конечно, я не могла не задаться вопросом, не были ли грузом тех контейнеров другие, такие же, как и я. Как-то раз я наблюдала и более печальную картину. Десяток птиц возвратились в раздробленном строю. Было заметно, что некоторые из них летели с трудом, прикладывая неимоверные усилия, чтобы удержаться в воздухе. Кое-кто из всадников практически лежали в своих седлах. На других были заметны бинты, мужчины явно были тяжело изранены. Но некоторые были привязаны, чтобы держаться в седле вертикально, по-видимому, из гордости не желая склониться перед усталостью и ранами. Часть птиц несла по два всадника. У некоторых мужчин недоставало оружия и щитов, многие были без шлемов. Я разглядела их длинные развевающиеся на ветру волосы.

Чем это была за местность, спрашивала я себя. Каков род занятий людей населявших ее? Могло ли быть так, что жители этой горной долины, скрытой от меня карнизом занимались сельским хозяйством. Может быть, там раскинулись пастбища, на которых пасутся стада? Возможно, там разводили животных, которых пасли в долине, или даже на склонах среди гор, на высоких удаленных лугах, которые отведены под летние выпаса. Однако то, что я смогла разглядеть из камеры, заставляло предположить, что экономика этой местности выходит за рамки того, что могло бы быть приписано к пасторальной простоте пастухов и сельскому быту фермеров. Не раз я наблюдала как чаще парами и тройками, но иногда и целыми десятками, возвращались всадники, позади седел, которых были привязаны раздутые вьюки и мешки, а прямо с лук седел демонстративно свисали связки золотых сосудов и канделябров, поблескивавших в лучах солнца. Иногда они возвращались с товарами иного вида, живыми, соблазнительными, фигуристыми и раздетыми. Эти товары были привязаны к кольцам, что имелись по бокам их седел, руки с одной стороны, а ноги с другой, на животе или не спине. Признаться, меня чрезвычайно взволновал вид этих пленниц. Было интересно, сколько из них останется здесь, а скольких продадут, несомненно, как и золото с серебром, на различных рынках. А еще меня мучило любопытство, сколь многие из этих пленниц были такими женщинами, как я, а сколько из них еще недавно, возможно, всего несколько дней назад, носили тяжелые, сложные, великолепные украшенные одежды и вуали свободных женщин этого мира. Я не сомневалась, что последние очень скоро оказавшись в таких же туниках, как на мне, заклейменные и стоящие на коленях под плетью, поймут насколько резкое изменение произошло в их жизни. Раздетые донага они не смогут создать особых трудностей мужчинам в оценке своих качеств. Даже интересно, как прежние свободные женщины будут чувствовать себя, оказавшись в обществе таких как я. Возможно, некоторые из них могут быть оскорблены, узнав, что их объективная ценность теперь оказалась меньше той, что присвоена некоторым из тех женщин, которых они еще недавно так презирали, и среди которых они теперь стали всего лишь еще одним лотом. А кое-кому, скорее всего, предстоит пережить настоящее потрясение, узнав, что они теперь фактически обладали объективной ценой, причем оценивают их на тех же самых условиях, и в тех же самых размерностях, что и тех, на кого они прежде смотрели с таким презрением. Однако я не думала, что они будут возражать, узнав, что у них теперь есть цена. В конце концов, все они были женщинами. Я даже закусила губу, так мне хотелось сравниться с ними. Нас всех могли бы построить вдоль стены и оценить. Дело в том, что в моем прежнем мире я, если можно так выразиться, считалась бесценной, таким образом, фактически ничего не стоила, поскольку цены у меня не было. Но в этом мире, все было по-другому, я знала, что у меня есть ценность, практическая цена, основанная на том, сколько мужчины готовы заплатить за меня. Эта цена, насколько я понимала, вероятно, будет колебаться и зависеть от состояния рынка.

Нет, сказала я себе, это место не может быть неким типичным примитивным сообществом, занимающимся животноводством, гоняя стада на пастбища, разводя сады и пропалывая огороды. Скорее, это были чем-то в некотором роде, большим. Это было, образно говоря гнездо орлов.

Вот, например, я. Какой умной, замечательной и особенной я расценивала себя в моем прежнем мире. А потом меня оттуда забрали и перенесли сюда. И здесь я оказалась на своем месте, только не в политическом смысле, а в самом прямом, на моем истинном месте.

И действительно моя жизнь кардинально изменилась. Уже вскоре после моего прибытия в этот мир у меня не осталось никаких сомнений относительно того, что я должна буду здесь делать. Мне это ясно дали понять в загонах. Меня учили готовить и убираться, шить и стирать, в общем, выполнять многочисленные домашние работы. Кроме того, конечно, помимо этих домашних премудростей, полезных для любой женщины, меня обучали ублажать и служить, и, насколько я могу судить, с гораздо большим рвением, чем предыдущим навыкам. За то недолгое время, что я провела в этом мире, я освоила неисчислимые методы этого, чувственные и интимные. Я научилась двигаться, стоять, правильно опускаться на колени. Теперь я знала, как применять духи и косметику этого мира, как носить шелк и железо. И я научилась доставлять удовольствие мужчинам, действительно удовольствие. Насколько все это отличалось от моего прежнего мира!

Моя жизнь полностью изменилась.

Оказавшись здесь, я заняла свое место. Я узнала, что стала животным, собственностью, имуществом, во всем зависимым от желания других.

Но что я делала здесь, в горах, конкретно в этом месте? Меня доставили сюда тайно. Я не была принесена сюда, как те другие, которых я видела, привязанной к кольцу сбоку от седла, уравновешенная другой такой же, привязанной с другой стороны, или беспомощно переброшенной через седло, и выставленной на показ, наряду с другими трофеями.

Я даже не была из этого мира. Я не была ни крестьянской девушкой, пойманной посреди поля, ни богатой женщиной, уроженкой этого мира, украденной прямо из ее спальни. Наверное, с их точки зрения я даже не была добычей. За меня заплатили.

Так что я здесь делала? Понятно, что меня доставили сюда, по крайней мере, частично, с той же целью, что и любую другую, такую, как я. Это казалось ясным исходя из отношения и интереса тех незнакомцев, очевидно покупателей, которые меня осматривали и оценивали в загонах, и перед которыми я выступала в одном только ошейнике. Но, в то же время, я не думала, что это было единственным соображением моей доставки сюда, и даже не главным. Уверена, что должно было быть что-то еще, чего я пока не знаю.

Я размышляла над этой загадкой, стоя у решетки и опираясь на прутья.

Я была женщиной с далекого, очень отличающегося от этого мира, мира банальности, блеска и лицемерия, мира, боящегося подлинности и правды, того в котором люди боятся понимать и чувствовать.

Какой особенной, замечательной и умной считала я себя в том мире. А потом, кто-то один или даже несколько, оказавшись в том же самом мире, моем прежнем мире, заметил меня и принял решение. И вот я здесь. Не больше чем животное, собственность. Не было ли сделано мною что-то, часто задавала я себе вопрос, что могло повлиять на это решение? Может быть, я ненароком задела кокого-то, не того человека, или позволила выйти наружу тихому раздражению. Возможно, кому-то просто не понравилось выражение гнева на моем лице. А может, что-то в моем поведении намекнуло на наличие во мне слишком большого количества самодовольства или благодушия, или позволило предложить некий намек на незаслуженное превосходство, или несколько презрительное отношение к другим. Как бы то ни было, но решение было принято, и я оказалась здесь, чтобы стать той, кем я теперь была, ничем во власти того, кто владеет правами на меня. Возможно, кого-то это позабавило. Впрочем, все могло быть и не так, возможно, я сама имела прямое отношение к своему здесь присутствию, просто потому, что я была женщиной представлявшей интерес для мужчин, и кто-то из оценщиков заметил это, и определил, что я превосходно подхожу по определенным критериям. Я бы не исключала того, что, будучи обнаружена, я была внесена в какие-нибудь списки, ко мне присматривались, следили, прикидывали, обращая внимание не столько на то, кем я была тогда, сколько на то, чем я после соответствующего обучения, могла бы стать. Но каким образом, часто спрашивала я себя, те, кто интересовался такими вопросами и для кого они были, несомненно, просто бизнесом, могут оценить такие потенциальные возможности? Они что, представляли меня голой, или прикидывали, как я могла бы смотреться в шелке, чувственно двигаться, стоять на коленях, в цепях, и так далее? А как они узнали о моей страстности, о моем жаре, о расстройстве, обо всем, что я так рьяно пыталась скрыть от всех остальных? Или это были предано им, тем, кто мог это рассмотреть, мной самой, неосознанно, в малейших движениях тела, в тонких выражениях лица? Какой они видели меня? Соблазнительным имуществом, просто пока еще не находящимся в собственности, или может животным, одиноким и бессмысленным, тем, которое пока еще не нашло своего хозяина?

Как скучно мне было в моем прежнем мире! Как мало для меня он означил! Какой неудовлетворенной и разбитой я там была! Я была словно крошечный обломок, плывущий по течению, бесцельный, гонимый волнами и ветром.

Но кто-то уже принял решение, и я очнулась в этом мире. Теперь я умела носить шелк и железо.

С одной стороны мне было страшно находиться здесь. Зато теперь я больше не плыла по течению, не больше, чем эти прутья решетки. Я больше не была оторвана от истин и путей природы. Я была здесь и, хотелось мне того или нет, была той, кто я есть, окончательно и бесповоротно, женщиной, в самом полном значении этого слова. И во мне не было ни капли недовольства.

Внезапно долину пересекла еще одна огромная птица, на сей раз, двигаясь вправо, очевидно, возвращаясь к месту своего базирования. Этот гигант не нес на себе выставленных напоказ трофеев. То, что на длинных ремнях свисало с седла, больше напоминало почтовые или курьерские сумки. Всадник не был вооружен. А птица размером была несколько меньше, чем многие из тех, кого я видела до сих пор. И размах крыльев был меньше. Насколько я могла судить, это давало ее преимущество в маневре.

И все же интересно, что было основным занятием живших здесь мужчин. Какому типу мужчин здесь принадлежит такое имущество, как я? Кому принадлежу лично я? Мне хотелось бы принадлежать одному мужчине, служить ему, отлично и искренне, всеми способами, и я, как и мы все, надеялась быть единственной его собственностью моего вида. Но я боялась, что у таких мужчин, как эти, могло бы быть по несколько таких, как я. Мог ли такой мужчина удовлетвориться одной из нас? Что, если его вкус или настроение поменяется? Конечно, я постаралась бы быть такой, чтобы мой владелец не чувствовал потребности в других, в действительности, я попыталась бы быть такой, чтобы он не хотел даже думать о других. И разве мы не дороги? Не будет ли это аргументом для владельца, не держать больше чем одну из нас, по крайней мере, в одно и то же время? Впрочем, мужчины здесь, насколько я могла судить, исходя их того, что я видела из камеры, предпочитают не платить за своих женщин, по крайней мере, не за всех из них. Очевидно, они просто берут тех, которые им понравились.

Я вздрогнула. Мне вспомнились трофеи, которые я видела, трофеи, такие, как я, и трофеи иного вида.

Как пугали меня те мужчины, которых я видела, укротившие таких монстров, как эти могущественные птицы!

Я была рада, что уже научилась носить шелк и железо.

Боюсь, это место было гнездом орлов.