Свидетельница Гора

Глава 14

— Как все-таки свободны рабыни! — восхищенно воскликнула она.

— Тсс, Госпожа, — предостерегающе зашипела я на нее.

— Ты не должна назвать меня «Госпожой»! — перейдя на шепот, заявила она.

— Простите меня, — сказал я. — Это результат дрессировки, в силу привычки, такое обращение иногда непроизвольно выскакивает.

— И не проси у меня прощения, — снова зашептала моя собеседница. — Пожалуйста! Кто-нибудь может услышать! Думай обо мне как о рабыне находящейся под твоей ответственностью.

— Я попробую, — вздохнула я.

Мы возвращались с базара, где остались достопримечательности и шум, лотки и палатки, столпотворение и музыка. Признаться, мне доставляло удовольствие посещать ту часть города. Теперь мы поднимались по ступеням на верхние террасы и дворы. Оттуда открывался великолепный вид на горы.

— Знаешь, я так тебе благодарна! — прощебетала девушка.

Я вела ее на поводке, шагая впереди. Руки моей спутницы были закованы в наручники за спиной.

— Это было ваше пожелание, — напомнила я. — Я всего лишь передала вашу просьбу надзирателю подземной тюрьмы. Если бы я не сделала этого или посмела отказаться выполнить ваше поручение, то я, скорее всего, рисковала заслужить серьезное наказание.

— Тем не менее, я тебе благодарна! — воскликнула моя подопечная. — Я уверена, что Ты могла бы и не передавать мои просьбы. Возможно, тебе, так или иначе, даже удалось бы избежать наказания за нерадивость. До того самого момента как тебе поручили заботиться обо мне, я даже никогда не видела хозяина подземелий вблизи. Вероятно, что он никогда бы ничего обо мне не узнал. Ты могла бы, например, сделать вид, что неправильно меня поняла или забыла, а то и просто сказать, что никаких просьб с моей стороны не было.

— В таких вопросах, — проворчала я, — ваше слово значило бы куда больше моего.

— Насколько же уязвимы рабыни! — восхищенно выдохнула она.

— Да, — вздохнула я, поднимаясь вверх по лестнице. — Мы очень уязвимы.

— Но Ты также могла бы передать мою просьба так, что ее могли игнорировать или отклонить за излишнюю высокомерность, или что-то в этом роде.

Я предпочла промолчать и не вступать в дискуссию.

— Должно быть, Ты, когда рассказывала обо мне надзирателю тюрьмы, делала это с сочувствием.

Пожалуй, тут девушка, действительно, была не далека от истины. Она и в самом деле вызывала во мне жалость.

— Ой! — внезапно воскликнула она от боли.

— Может, Вы хотите передохнуть? — поинтересовалась я.

— Нет, — вздрогнув, ответила девушка, глядя на меня и немного приподнимая одна ногу над каменной ступенью.

— Просто ваши ноги еще не загрубели, — посочувствовала я.

Моя подопечная была босой, конечно, что было в полном соответствии с ее ролью.

— Может, все-таки отдохнете? — снова предложила я.

— Ой, — ойкнула она снова, но уже по другому поводу, — сюда кто-то идет.

Кто-то оказался молодым мужчиной, спускавшимся по лестнице.

— А ну, рабыня! — прикрикнула я. — Хватит прохлаждаться!

Издав тонкий крик боли, она поспешила за мной вверх по лестнице, следуя за натянувшимся поводком. Рабыням не следует ожидать вежливого обращения. Парень оценивающе уставился на нас, как это здесь обычно делают мужчины, походя, как на кусок рабского мясо. Мы обе тут же опустили глаза вниз. Если бы он остановился, то нам следовало бы немедленно встать на колени.

— Как ваша нога? — осведомилась я. — В порядке?

— Да, — ответила она.

Я думаю, что в первый день, несколько дней назад, когда я увидела свободную женщину над бассейном, и стал тем самым днем, в который в ней началось преобразование. Для этого, несомненно, имелось несколько причин, не говоря уже о некотором созревании понимания ею, того, что она была в полной, фактической власти мужчин, несмотря даже на то, что считалась пленницей. В особенности, как мне кажется, ей пошло на пользу то, что она вынуждена была часто, недвусмысленно и почтительно обращаться к надзирателю не иначе, как «Сэр». Эта практика, в ее существующей форме, была применена к ней в тот день, когда вскрылась ее попытка заблокировать механизм отпирания клетки, который позволял в любой момент, бодрствовала она или спала, сбросить ее в бассейн, на корм существам, которых частенько туда выпускали. А может быть, не менее значимым было то, что она осознала, что ее, хотя и свободную женщину, посадили в клетку, предназначенную для рабынь. Понимание последнего, само по себе, оказывается, глубоко воздействует на сознание женщины. Фина, та самая брюнетка, любимица хозяина подземелий, которую он укладывал спать у своих ног, как-то поведала мне, что вскоре после того случая на время визита к бассейну надзирателя, который обычно присматривал за ней лично, девушка сама начала вставать в клетке на колени. Позднее, она начала, помимо любезности, выраженной в использовании при разговоре с ним обращения «Сэр», стала говорить с большим уважением и приставать с вопросами, когда она на это осмеливалась, с подходящим смирением. Кроме того, теперь при использовании слова «Сэр» в ее голосе не было ни тени намека на иронию или оскорбление, что имело место прежде, и это заметила даже я, в день нашей первой встречи в бассейне. Теперь она больше не проговаривала его подчеркнуто язвительно или презрительно. Нет, теперь это обращение слетало с ее губ с искренностью, пониманием и уважением.

Помнится, однажды, во время нашего обучения, одна из девушек моей группы посмела произнести слово «Господин», обращаясь к кому-то из охранников так, что всем сразу стало ясно, что она имела в виду не то, что оно означает на самом деле, а насмешку над ним. Наказана она была, незамедлительно и ужасно, а потом долго рыдала и умоляла о милосердии, раскаиваясь и упрашивая того, чье недовольство она вызвала, на этот раз произнося «Господин» с предельным страхом и подлинным почтением. Не трудно догадаться, что подобные оскорбления, не спускаются рабыне и не остаются безнаказанными, причем с наказанием не медлят ни на мгновение. Нам быстро дают понять, что любой владелец — действительно «Господин».

— Я устала, — наконец призналась мне девушка, с трудом поднимаясь по лестнице.

Думаю, что помимо усталости ее мучила боль в сбитой ноге.

Я быстро окинула взглядом широкую лестницу, посмотрев вверх и вниз. За исключением нас двоих никого.

— Давай отдохнем, — предложила я, и моя подопечная со стоном опустилась на ступеньку.

— Смотри, — обратила, не без гордости, мое внимание она, — как я сжимаю ноги вместе и развожу в стороны. Разве это не привлекательно?

— Увидев это, — улыбнулась я, — как мне кажется, мужчины могут испытать желание схватить вас за щиколотки и развести ваши ноги в стороны самостоятельно.

— О-о? — протянула девушка, с нотками радости в голосе.

— Следует вставать на колени, скромнее, вот так, — пояснила я, опускаясь на широкую ступеньку и плотно сжимая ноги вместе.

— Я должна так стоять на коленях? — уточнила она.

— Конечно, — кивнула я, и девушка немедленно сменила позу на более скромную.

— Поскольку я держу вас на поводке, — тут же поправила ее я, — Вы должны стоять на ступеньку ниже меня.

Моя спутница, со счастливым выражением на лице, опустилась ступенькой ниже.

— Но ведь обычно Ты становишься на колени перед мужчинами иначе, не так ли? — осведомилась она.

— Вы любопытны, — заметила я.

— Итак? — не отставала она.

— Да, — признала я. — Но вообще-то, я, в некотором роде, отношусь к тому виду рабынь, о котором, как мне кажется, Вы, как свободная женщина, никогда ничего не должны были слышать.

— Ты — рабыня для удовольствий, — услужливо подсказала она.

— Ага, то есть Вы все-таки слышали о нас? — улыбнулась я.

— Конечно, — закивала девушка. — У моего братца целых две таких. Он настраивает их друг против друга.

— Животное! — проворчала я.

— Зато он всегда хорошо обслужен, — усмехнулась она.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — согласилась я.

— Все рабыни находящиеся внизу — рабыни для удовольствий, — сказала моя подопечная и добавила: — Фина рассказала мне.

— Фина сама тоже рабыня удовольствия!

— Конечно, — кивнула она.

— Хозяин подземелий на меньшее не согласился бы, — усмехнулась я.

— Конечно, — кивнула девушка. — Он — сильный и властный мужчина.

— Ага, и он пашет на нас, словно бы мы полевые рабыни! — сказала я.

— Ой, не так уж сильно вас нагружают работой, — засмеялась она.

— Возможно, — согласилась я и, выпрямившись стоя на коленях, улыбнулась.

— Я думаю, что хозяин подземелий — человек добрый, — заявила девушка.

— Вы просто не чувствовали на себе его плеть, — фыркнула я.

— Должно быть это так волнует — быть объектом приложения чьей-то плети, — промурлыкала моя собеседница.

— Я предпочитаю не думать о плети, — буркнула я.

Меня пугала уже сама мысль об этом.

— Но ведь это так волнующе, — не отставала она, — знать, что Ты должна угождать, и что Ты объект наказания.

Я предпочла промолчать.

— Разве нет? — настаивала моя подопечная.

— Да, — наконец признала я.

Почему она, свободная женщина, с таким любопытством вникает в это? И вообще, что могут понимать в этих вопросах, такие как, она?

— И все же, я думаю, что хозяин подземелий — человек добрый, — повторилась она.

— Возможно, — не стала спорить с ней я.

— Ведь если бы он не был таковым, — продолжила развивать тему моя собеседница, — он ни за что не позволил бы нам пойти сюда или делать что-то подобное, не так ли?

— Да, — признала я. — По крайней мере, я так не думаю.

— Вот и я об этом, — торжествующе воскликнула она. — Итак, Ты же не так встаешь на колени перед мужчинами, не так ли?

— Не так, — кивнула я. — Я — рабыня для удовольствий. Соответственно, ожидается, что перед мужчинами я буду стоять на коленях с широко расставленными ногами, если, конечно, мы находимся не в присутствии свободной женщины.

— Вот так? — нетерпеливо спросила она, принимая, как ей казалось, нужную позу.

Я быстро окинула взглядом лестницу, проверив, что мы здесь одни. Было довольно тепло, день не так давно перевалил за вторую половину.

— Нет, — ответила я и пояснила: — Надо шире.

— Ох! — задохнулась она, легонько задрожав, и раздвинула колени еще.

— Да, — кивнула я. — Так правильно.

— Значит вот так? — уточнила любопытная. — Перед мужчинами!

— Ага, — отозвалась я, — или даже еще шире, все зависит от конкретного владельца.

— Ай-и, — восторженно прошептала она.

— Да, вот так еще лучше, — отметила я, когда одно ее колено свесилось со ступени.

— Насколько же чувствительными это заставляет вас быть! — восхищенно вздохнула девушка.

— Верно, — согласилась я с ней.

— И насколько вы уязвимы!

— И это правда, — кивнула я.

— Это так возбуждает, — тяжело задышав, призналась мне она.

— А еще это помогает нам постоянно помнить, что мы — рабыни, а также какого именно вида рабыни, — сказал я.

— Это возбуждает, — повторилась девушка.

— Возбуждает? — переспросила я.

— Уверена, что назначение этой позы намного глубже простого символизма и ритуала, — заявила она, — или просто желания продемонстрировать рабыне ее уязвимость.

— Возможно, — уклончиво ответила я.

— Наверняка, по крайней мере, частично это задумано, чтобы пробудить рабыню, сделать ее восприимчивой, почувствовать свою беспомощность.

— Честно говоря, я нисколько не сомневаюсь в том, — сказала я, — что нечто вроде этих соображений принимается во внимание теми животными, которые вынуждают нас принимать перед ними такую позу.

— Ах! — вздохнула моя собеседница.

— Но это также имеет свой эффект и на мужчин, — заверила я ее.

— Признаться, я рада слышать это! — промурлыкала девушка, и посмотрела вниз на свои колени.

Руки моей подопечной были закованы за спиной, а поводок, закрепленный на ее ошейнике я не выпускала из руки.

— Дженис, — позвала она меня, закончив любоваться своими обнаженными коленями.

— Что? — откликнулась я.

— А тебе нравится стоять перед мужчинами на коленях вот так? — осведомилась она.

— О, пожалуйста! — простонала я.

— Ну пожалуйста, скажи мне, — не отставала нахалка.

— Я обязана отвечать? — уточнила я.

— Я понимаю, что сейчас я не могу просто взять и приказать, чтобы Ты сделала это, — ответила она. — Сейчас я — ничто, практически как рабыня переданная под твою ответственность. Так было договорено, такое мне поставили условие. Ну пожалуйста, Дженис! Пожалуйста, скажи!

— Да, — ответила я. — Я действительно люблю так стоять на коленях перед мужчинами. Меня это возбуждает. Кроме того, я считаю, это правильным для меня. По-моему, это правильно и подходяще для меня.

— Наверное, это заставляет тебя чувствовать себя очень женственной, — заметила девушка.

— Да, это так, — не стала отрицать я. — Но это нормально для женщины, чувствовать себя женственной. В этом нет ничего неправильного.

— Я — женщина, — вдруг заявила она. — И я тоже хочу чувствовать себя очень женственной.

— Но Вы ведь — свободная женщина, — напомнила я ей, но увидев страдание в ее глазах, решила продолжить: — Есть два пола. Одному предназначено доминировать, а другому — нет. Каждый должен быть верен своей сущности. В этом мире эта основополагающая истина была признана, и в части социальной сферы наделена статусом закона.

— Я хочу быть верной своему полу, — прошептала девушка, — по-настоящему верной ему. Полностью верной ему.

— Осторожней, — предупредила я ее. — Вы — свободная женщина.

Некоторое время мы сидели молча.

— Свобода драгоценна, — нарушила я молчание.

— У меня уже была свобода, — вздохнула она. — Я знаю на что это похоже. Теперь я хочу любви.

— Вот я — рабыня, — сказала я. — И я так и не нашла любви.

Горькие воспоминания на миг охватили меня, но я постаралась поскорее выкинуть их из головы.

— Что-то не так? — спросила моя собеседница.

— Ничего, — отмахнулась я, глотая слезы.

Я не обязана была говорить ей правду, в конце концов, в данный момент она была для меня ничем, все равно, что рабыней.

— Я думаю, что Ты — настоящая рабыня, Дженис, — негромко проговорила девушка.

— Да, — признала я. — Я — настоящая рабыня. И я была ей даже задолго до того, как меня привезли сюда, и надели ошейник.

— И Ты любишь быть рабыней! — улыбнулась она.

— Это может быть ужасно, быть рабыней! — покачала я головой.

— Ты любишь быть рабыней! — повторила моя подопечная.

— Да, — согласилась я. — Я люблю быть рабыней!

Девушка опустила глаза вниз, на свои колени, расставленные настолько широко, насколько она смогла. Она была, что называется, «рабски одетой». Одно соблазнительное бедро, левое, когда она опустилась на колени, появилось из-под коричневой тряпки, которая была обернута вокруг талии и завязана на узел. На ней был импровизированный хальтер. Мы сделали его из полос, нарезанных из обычной коричневой тряпки, переплетенных между собой. По своей непритязательности и открытости, получившийся результат можно было считать предельно близким к рабскому хальтеру. Кстати, это именно я решила, что она должна быть одета в эти короткие лохмотья. И именно я решила, оставить ее живот открытым, причем настолько, насколько это было возможно, не выходя за рамки приличий, рабских, конечно. Несомненно, планируя такую одежду, я выражала что-то вроде моего отношения к ее статусу, статусу свободной женщины. Именно так я думаю о вашем статусе, и тех, кем вы действительно являетесь, о свободных женщинах! Отбросьте свои вуали и одежды, и мы посмотрим, чего вы стоите на самом деле! Вот тогда мы увидим, что вы ничем не лучше и не выше нас, ничем не лучше рабынь! Да, возможно, я воспользовалась подвернувшимся случаем и уступила искушению немного отмстить ей, и в ее лице всем свободным женщинам. А кроме того, как часто рабыне выпадает шанс одеть свободную женщину так, как ей, рабыне, захотелось бы ее одеть? А как часто ей предоставляется возможность провести по городу одну из них «рабски одетой», с руками, закованными за спиной в наручники, и взятой на поводок? Как вам такой поворот? Сказать, что хозяин подземелий, когда я показала ему получившийся результат, был поражен, это ничего не сказать. Конечно, он скептически хмыкнул, когда пришел в себя. Возможно, прежде он представить себе не мог того, что эта свободная женщина, еще не изучившая мягкости и беспомощности рабыни, фактически была привлекательной и желанной особой, по крайней мере, для ее нынешнего статуса. Тем не менее, надзиратель позволил нам выйти из подземелий как есть. А она, похоже, вообще нисколько не возражала против всего этого, и даже в целом относилась к происходящему, как к восхитительному приключению. Возможно, она не сочла бы происходящее настолько восхитительным, если бы она понимала, как на кого теперь смотрели на нее мужчины. Разве не привело бы это ее в ужас? Какая свободная женщина посмела бы появиться на улице, выглядя, как говорится «рабски желанной»?

Несколько дней назад ее выпустили из рабской клетки, висевшей над бассейном, пересадив в клетку, установленную неподалеку от нашей комнаты. Надо признать, что это была довольно удобная клетка, около восьми футов шириной и высотой, и десять футов длиной. И хотя внутри имелись кольца, она не была прикована к ним цепью. Ей даже кинули соломы на пол, поставили миску для еды, кувшин для воды и отхожее ведро. Роскошь застеленного соломой пола, несомненно, являлась признанием ее статуса свободной женщины. Однажды утром мне приказали сложить одеяло и выползти из конуры раньше, чем обычно. Я проследовала за хозяином подземелий к камере свободной женщины. Не могу сказать, что идя за ним, я чувствовала себя уверенно, все же в тот момент я боялась ее. Рабыням в этом мире быстро дают понять, что свободных женщин, по неким причинам, относящихся к своим порабощенным сестрам с непередаваемой злобой и ненавистью, следует опасаться. Но та свободная женщина, с которой я столкнулась в клетке, сильно отличалась от себя самой, какой она запомнилась мне по нашей первой встрече. Она опустилась на колени еще при нашем приближении.

— Я нет никакой информации о вашем выкупе, Леди, — своим скрежещущим голосом сообщил ей хозяин подземелий, на что девушка только молча кивнула головой.

Я встала на колени позади мужчины, по левую руку от него. Это — обычное место для ведомой рабыни. На мне была типичная рабская туникау, короткая и предельно открытая.

— Поздравляю вас с улучшением вашего поведения, — буркнул надзиратель.

— Спасибо, сэр, — кротко поблагодарила она.

— Можете мне поверить, что здесь не самое худшее место в этих подземельях, — продолжил он. — Надеюсь, Вы понимаете, что мы, если на то будет желание, можем вернуть вас в клетку над бассейном.

— Да, сэр, — ответила девушка, склонив голову.

— Ну что ж, учитывая, что Вы не невольница, не могу не одобрить вашего поведения, — констатировал мужчина.

Пленница подняла голову, и мне показалось, что вид у нее был весьма озадаченный.

— Когда женщина находится в неволе, — пояснил хозяин подземелий, — у нее нет абсолютно никакого выбора, кроме мгновенного и безусловного служения, со всем возможным совершенством.

— Сэр? — переспросила она.

— Дженис! — рявкнул мужчина.

— Господин! — вскрикнула я пораженно.

— Почтение! — скомандовал он.

А немедленно упала на колени, согнула спину, уперлась ладонями в пол и ткнулась головой между ними.

— Лизать и целовать, — бросил господин.

Я стремительно подползла к нему и, испуганно склонив голову, принялась целовать и облизывать его ноги и сандалии.

— Достаточно! — буркнул он и приказал: — На место!

Я торопливо отползла назад и замерла в ожидании следующей команды, но он больше не обращал на меня внимания.

— Видите? — осведомился надзиратель.

— Да, сэр, — задрожав, ответила пленница.

— Как мне кажется, Вы уже поняли кое-что из того, что может означать быть во власти мужчин, — сказал он.

— Да, сэр, — ответила девушка.

— На будущее, имейте в виду, — прохрипел мужчина, — что Вы по-прежнему находитесь в их полной власти.

— Сэр? — непонимающе уставилась она него.

— Хотя впредь, — усмехнулся надзиратель, — более опосредованно.

— Я не понимаю, — растерянно пролепетала девица.

— Я — свободный мужчина, — пожал он плечами. — У меня нет никакого желания продолжать неопределенно долгое время заниматься вами лично. Это совсем не то же самое, как если бы Вы были моей рабыней, девкой, волосы которой я мог бы расчесать и с кого я мог бы, кормя ее и поя, получать некое удовольствие. Вы понимаете о чем?

— Да, сэр, — неуверенно кивнула она.

— К сожалению, — продолжил он, — у нас здесь в подземельях нет свободных женщин, чтобы проявлять внимание к подобным вопросам….

— Я понимаю.

— Дженис, — сказал хозяин подземелий, обращаясь ко мне и тыкая пальцем в клетку, — это Леди Констанция из города Беснита.

— Господин, — прошептала я в страдании.

— Леди Констанция, — теперь он смотрел на пленницу, — это кейджера Дженис.

— Дженис, — повторила леди.

— Госпожа, — дрожащим голосом отозвалась я.

— Ты не должна назвать ее «Госпожа», — оборвал меня тюремный надзиратель и, повернувшись к свободной женщине, объяснил: — Забота о вас, по большей части, будет лежать на ее плечах. Кроме того Вы не будете доставлять ей проблем, и будете во всем ей Вы повиноваться.

— Да, сэр, — проговорила пленница.

Трудно описать мое изумление в тот момент.

— Кстати, женщины — продолжил он, поразив меня тем, что обращаясь к нам обеим, использовал одно и то же выражение «женщины». Нет, я, конечно, понимала, что мы обе женщины, однако при этом, оставаясь, в некотором смысле, в пределах одного и того же пола, относились к двум полярно противоположным его разновидностям, она к свободной, а я к рабской. Впрочем, с другой стороны, для него мы обе были тем же самым, обе женщинами перед его мужеством, — вам не стоит обмениваться какой-либо политической или военной информацией.

— Я мало что знаю о таких вещах, — поспешила заверить надзирателя свободная женщина.

Что касается меня, то я в этих вопросах, конечно, была практически полной невеждой. Тем не менее, только что на наши возможные разговоры было наложено ограничение, и это ограничение, несомненно, следовало уважать. Это был не тот мир, в котором, такие как мы, она пленница, а я рабыня, осмелились бы нарушить подобное предписание. Думаю, никто из нас двоих не горел желанием быть брошенной, к примеру, к тем ужасным существам в бассейне.

Затем хозяин подземелий повернулся и похромал из комнаты в коридор. Едва он миновал меня, как я подскочила и бросилась следом за ним. Это был мой первый день моей службы при свободной женщине. Той же самой ночью, взяв для нее еду и воду, я вернулась к ее клетке.

— Отойдите к задней решетке, — велела я пленнице и она безропотно мне подчинилась.

Конечно, Леди Констанция не встала на колени. Я ведь не была мужчиной. Однако я в тот момент для нее была все равно, что надсмотрщиком. Подозреваю, что в действительности она пока не знала, как ей вести себя со мной. Впрочем, как и я понятия не имела, как мне вести себя с ней. Правда, хозяин подземелий говорил мне не стесняться ставить ее на колени, тем самым помогая ей не забывать, что она — узница тюрьмы. Ключ от ее клетки висел на шнурке у меня на шее. Поставив посуду с едой и водой на пол, я открыла клетку и, повесив ключ обратно на шею, внесла пищу.

— Здесь полно охранников, — сообщила я, хотя не сомневалась, что она и сама должна была знать об этом.

— Конечно, — понимающе кивнула девушка.

Теперь Леди Констанция не казалась ни особо надменной, ни высокомерной. Было очевидно, с нашей первой встречи над бассейном в ней произошли значительные преобразования.

— Не пытайтесь убежать, — на всякий случай предупредила я, в конце концов, дверь теперь была открыта.

— Не буду, — отозвалась она.

— Вы не сможете убежать, — пояснила я. — Побег отсюда невозможен.

— Я знаю, — вздохнула пленница.

— Встаньте на колени, — скорее попросила, чем приказала я, не ожидая, впрочем, ничего хорошего.

К моему облегчению Леди Констанция опустилась на колени. Чуть помедлив и дав ей, не сводившей с меня взгляда, постоять в такой позе нескольких мгновений, я подошла и поставила миску с едой и чашку с водой на пол перед нею.

— Пока не трогайте, — остановила я девушку, уже потянувшуюся к пище.

Она сразу отдернула руки и удивленно посмотрела на меня, стоявшую рядом с ее порцией.

— Снимите вуаль, — приказала я, исполняя требование моего господина.

Моя подопечная вытащила булавки с левой стороны и, обнажив лицо, опустила вуаль, а затем аккуратно и грациозно, перебросила ткань за плечо. Следом за вуалью на спину упал капюшон ее одежд сокрытия, сброшенный ею с головы. Девушка смотрела на меня, и при этом, насколько я могла судить по ее глазам, не была ни рассерженной, ни оскорбленной.

— Ты — варварка, — заключила она.

— Да, — признала я, — та самая, кого Вы потребовали наказать.

— Верно, — кивнула Леди Констанция.

— Меня выпороли плетью, — сказала я.

— Ты заставила меня обнажить лицом.

— Наверное, в тот раз Вы не ожидали оказаться в такой ситуации, — предположила я.

— Нет, — вздохнула девушка.

— Я — та самая, что так ужасно говорит, — напомнила я ей.

— Ты говоришь красиво, — поправила меня она.

— Но с акцентом, — пожала я плечами.

— Да, — не стала спорить пленница. — У тебя есть акцент.

— Рабский акцент! — буркнула я.

— Он очень красивый, — попыталась заверить меня она.

— Но от этого он не перестает быть рабским! — заметила я.

— Да, — улыбнулась Леди Констанция. — Это — рабский акцент.

— Вы думаете, что мой акцент приятен? — поинтересовалась я.

— Он очарователен, — ответила она.

— Мне кажется, что Вы пытаетесь лгать, — усмехнулась я.

— Нет, — замотала головой девушка. — Наоборот, я пытаюсь привыкнуть говорить правду.

— Почему? — несколько удивилась я.

— Это ведь не имеет значения, не так ли? — спросила она.

— Нет, — кивнула я. — Полагаю, что нет.

Леди Констанция украдкой бросила взгляд на еду.

— Но это — рабский акцент, — повторила я.

— Да, — согласилась девушка. — Это — рабский акцент.

Судя по всему, она не ела с прошлой ночи и должна была ужасно проголодаться.

— Вы можете поесть, — наконец, разрешила я, и моя подопечная, не теряя времени, набросилась на еду, но при этом, к моему удивлению и, признаться, раздражению, сделала это не без изысканности. Следовало признать, что в ней чувствовались порода и рафинированность, свидетельствовавшие о поколениях благородных предков, которых не стоило бы ожидать в женщинах в моего вида. Я рискнула предположить, что будь она рабыней, то ее манеры, свидетельствовавшие о таком происхождении и воспитании, могли бы представлять интерес для многих рабовладельцев, что впрочем, в любом случае, ничем не облегчило бы ее неволи и не сделало бы ее меньшей рабыней. Точно так же и акцент характерный для высшей касты, при всей его элегантности и отточенности, не сделал бы ее кем-то другим, кроме простой рабыни. Такие, как она учатся служить и повиноваться так же быстро, как любая из нас.

— Вы едите очень изящно, — не удержалась я от похвалы.

Настолько же естественными выглядели в ней эти рафинированность и элегантность. Несомненно, причиной этого было ее происхождение.

— И ваше лицо не лишено привлекательности, — добавила я.

Конечно, то, что она должна была снять вуаль, выставляя напоказ свое лицо, было не моим желанием, а лишь переданным через меня требованием надзирателя, но, в принципе, это было не столь уж важно, как могло бы показаться. В конце концов, я была женщиной, а это совсем не то же самое, как если бы с нее сорвал вуаль мужчина, звероподобный похититель, сделавший это с единственной целью, оценить ее перспективы с точки зрения ошейника. Кроме того, в большинстве своем свободных женщин не волновало то, что они представали с открытым лицом перед обслуживавшими их рабынями. Так что я была уверена, что снятие вуали по моему требованию, несомненно, вещи для свободной женщину статусной, не должно было стать унизительным или оскорбительным. Впрочем, она и не показалась мне ни потрясенной, ни встревоженной. У меня даже возникло ощущение, что она сама была заинтересована в том, чтобы ясно дать нам понять подлинность понимания ею той новой для нее ситуации, в которой она должна была повиноваться. А, может быть, она полагала, что для нее было бы правильно, по тем или иным причинам, не срывать своего лица?

Леди Констанция оторвалась от тарелки и робко посмотрела на меня.

— Я не лгу вам, — сказала я ей. — Я ведь не свободная женщина, а рабыня. Меня могут ужасно наказать за попытку сказать неправду.

Теперь в ее взгляде мелькнула благодарность.

— Я привлекательна? — поинтересовалась она.

— Да, — кивнула я.

— Правда ли, что я красива? — спросила она.

— Было бы правильнее, если бы это суждение вынес кто-нибудь из рабовладельцев, — заметила я, а затем не без злонамеренности добавила: — когда Вы раздеты и стоите на рабском прилавке.

— Я красива? — попыталась настаивать Леди Констанция.

— Думаю, что — да, — ответила я.

Руки девушки взлетели к горлу, плотнее запахивая одежды.

— Ты думаешь…, что я могла бы…, - пролепетала она, заикаясь, — быть достаточно… красивой, чтобы быть… э-э… рабыней?

— Стыдитесь, — воскликнула я шокировано, — свободная женщина.

— Пожалуйста! — взмолилась пленница.

— Не знаю, — пожала я плечами. — Я предположила бы, что — да.

Леди Констанция еще крепче прижала к себе свои одежды и, задрожав, опустила голову.

— Заканчивайте с едой поскорее, — посоветовала я, а когда пленница вернулась к своей прерванной легкой трапезе, не выдержала и призналась: — У меня были мысли о том, чтобы позаимствовать пару кусочков из вашей порции, но я этого не сделала.

— Спасибо, — прошептала она.

— Здешняя диета, несомненно, сделала вас стройнее, — сказала я, — но я не думаю, что они планировали продать вас. Полагаю, они по-прежнему ждут выкуп за вас.

На этот раз Леди Констанция не подняла головы и не оторвалась от еды. Нет, вообще-то мне показалось, что она дернулась, словно собиралась поднять голову и заговорить, но она этого не сделала. Тогда я встала напротив нее и опустилась на колени. Я была просто уверена, что она хотела что-то сказать мне, но, похоже, у нее так и не хватило духу на то, чтобы заговорить.

Вскоре миска моей подопечной, которую я поставила перед ней, окончательно опустела, и она, отодвинув ее от себя, взялась за кубок, в котором была только вода.

— Наверное, это не совсем то, к чему Вы привыкли, — предположила я.

— Я благодарю за еду, — сказала она. — Это — то же, чем питаетесь вы?

— Это лучше, — вздохнула я. — Зачастую нам достаются только рабская каша и галеты.

— Сожалею, — вполне искренне посочувствовала Леди Констанция.

— Мы — рабыни, — пожала я плечами и, взяв ей миску и кубок, поднялась на ноги. — Пища рабынь, разработана таким образом, чтобы сохранять нас здоровыми, стройными и энергичными, такими, какими нас хотят видеть рабовладельцы. Все то же самое, как с любым другим животным.

— Животным! — у моей подопечной перехватило дыхание.

— Конечно, — кивнула я. — Кстати, точно так же, как и других домашних животных, рабовладельцы могут кормить нас с руки со своего стола, когда мы стоим подле них на коленях, или бросать на пол перед нами объедки. Иногда они могут дать леденец, печенье или что-нибудь еще. Все зависит от настроения господина.

Я уже поворачивалась, чтобы уйти, когда испуганно уставившаяся на меня девушка прошептала:

— Пожалуйста! — и стоило мне повернуться к ней лицом, спросила: — А правда, что рабынь заставляют делать различные упражнения?

— Мы должны тренироваться, — ответила я, — Да, это важно для мышечного тонуса, совершенства фигуры, энергичности и много другого. Нам не позволено пренебрегать такими вопросами. Рабовладельцы держат это под строжайшим контролем.

— А еще я заметила, что Ты очень чистая, — сказала пленница.

— Мы же не свободные женщины, — усмехнулась я. — Мы обязаны мыться часто. Мы должны содержать себя опрятными насколько это возможно, чтобы господин был нами доволен.

— Я несчастна, — вдруг всхлипнула Леди Констанция и, заметив мой озадаченный взгляд, пояснила: — Я столько времени провела в тесноте без движения.

— Зато теперь у вас большая клетка, — заметила я.

— Я чувствую себя очень грязной, — пожаловалась пленница, на что я могла только пожать плечами. — Ты только посмотри на меня!

Я окинула ее оценивающим взглядом и принюхалась.

— Я грязная, — заявила девушка.

— Ну, да, — вынуждена была признать я.

Ее одежда, возможно, та самая, в которой она была одета в момент похищения, вследствие долгой носки, сна в ней, контакта с дном и прутьями клеток, была изрядно испачкана. В цвете материи теперь преобладали оттенки от грязно-серого до грязно-коричневого, а местами и просто черного. Изначальные цвета поблекли, ткань измялась, кое-где протерлась и изорвалась. В общем, ее облик в этих вещах иначе как жалким назвать было трудно.

Насколько же отличалась ее теперешняя внешность, подумалось мне, от той свободной женщины, которая когда-то давно вошла в тот роковой магазин в Бесните.

— Должно быть от меня воняет, — предположила она.

— Я — рабыня, — напомнила я. — Для меня было бы неразумно обратить на это внимание.

— От меня точно воняет, — заключила Констанция.

— Да, так оно и есть, — признала я и, видя какой несчастной она стала, поспешила ее успокоить: — Не бойтесь. — Это совсем не то же самое, как если бы Вы были рабыней. Вы — свободная женщина. Вам же нет нужды под страхом наказания, вычищать себя до блеска, постоянно помнить о своей внешности, содержать в чистоте тело и так далее. Вам нечего бояться. За пренебрежение чистотой, Вас, как свободную женщину, никто не накажет.

— Возможно, — чуть слышно прошептала девушка, себе под нос, — было бы, лучше быть таковой, чтобы за пренебрежение к чистоте могли наказать.

— Что? — переспросила я, полагая, что ослышалась.

— Ничего! — как-то испуганно мотнула головой она, отпрянув к решетке, при этом ее руки взметнулись вверх, а кончики пальцев прижались к губам, словно она хотела упрекнуть их за то, что они позволили вырваться наружу этим милым неосторожным словам.

Я задержалась напротив нее еще немного, решив, что, возможно, она хотела сказать мне что-то еще, но, так и не дождавшись, Леди Констанция промолчала, отвернулась и сделала шаг к двери клетки.

— Дженис! — окликнула меня заключенная в следующее мгновение.

Я снова обернулась.

— Я ведь могу называть тебя «Дженис»?

— Почему нет? — пожала я плечами. — Ведь это — мое имя.

— Сегодня утром, — потупив глаза, нерешительно заговорила она, явно пребывая в замешательстве, — Э…, Ты лизала… и целовала… э… ноги мужчины.

— Да, — кивнула я.

— А вот мне никогда не приходилось этого делать, — сказала Леди Констанция.

— Но Вы же, свободная женщина, — напомнила я и, прочитав нетерпеливое ожидание и интерес в ее глазах, добавила: — Для рабыни в этом действии нет ничего необычного.

— Это очень символично, — прошептала девушка.

— Да, в это вовлечено много символизма, — не могла не согласиться я. — И дело не только в том, что это способ, которым данная женщина ясно и недвусмысленно демонстрирует свое отношение к данному мужчине, давая понять, что она — его рабыня, а он — ее господин. Смысл этого намного глубже и шире. К примеру, это еще и путь, который наша женственность использует в качестве возможности выразить, особым способом и особому владельцу, свое широчайшее и глубочайшее почтение и покорность к основам его мужественности. Таким образом, значение этого акта простирается далеко за границы отношений данной конкретной пары. Скорее он имеет отношение к отношениям между мужчинами и женщинами вообще, к отношениям между мужественностью и женственностью, непосредственно к законам природы.

От меня не укрылась прокатившаяся по ее телу дрожь, хотя я и не могла понять причин ее возбуждения.

— Дженис! — воскликнула Леди Констанция, и не дождавшись моего ответа, шепотом повторила: — Дженис.

— Что? — спросила я и вдруг поняла, что она сейчас скажет совсем не то, что она, возможно, собиралась сказать изначально, хотя, безусловно, это могло иметь некоторое отношение с предметом ее интереса.

Внезапно мне показалось, что из коридора долетел звук шагов, и я воскликнула:

— Кажется, идет охранник! Быстро прячьте лицо!

Но девушка, не шевелясь, стояла и смотрела на меня, словно не слышала или не понимала.

— Быстрее, — простонала я. — Быстрее!

Тут пленница вышла из ступора и торопливо зарылась лицом в вуаль, удерживая комок ткани обеими руками.

— Фух! — облегченно вздохнула я. — Он свернул в другой коридор! Но боюсь, он может вернуться в любой момент. Я должна поскорее возвратить ключ хозяину подземелий.

Моя подопечная опустила руки, и вуаль повисла перед ее телом.

— Вы не спешили прикрыть себя вуалью, — укорила я Леди Констанцию. — Он мог увидеть ваше лицо.

— Возможно, я должна была позволить ему увидеть его, — пробормотала она.

— Не будьте же столь бесстыдны! — воскликнула я.

— Но ведь Ты же не прячешь своего лица, — заметила моя подопечная.

— Но я и не имею права на это, — напомнила я. — Я — ничто, всего лишь рабыня.

— Постой, не уходи! — остановила она меня в тот момент, когда я уже поворачивалась к выходу.

— Оставайтесь на коленях, — напомнила я, заметив ее намерение подняться на ноги.

Леди Констанция послушно, оставшись в прежней позе, снова позвала меня:

— Дженис!

— Ну что?

— Я тоже хотела бы тренироваться! — вдруг заявила она.

— Трудно тренироваться в одеждах сокрытия, — заметила я.

— Возможно, что-то можно придумать, — предположила девушка.

— Возможно, — пожала я плечами.

— Ты говорила, что часто моешься, — вспомнила она. — А где?

— Здесь есть цистерна, — ответила я.

— А мне могут разрешить там помыться? — поинтересовалась Констанция.

— Но ведь там моются рабыни, — объяснила я. — Животные.

— Я не возражаю! — поспешила заверить меня узница.

— Возможно, я могла бы отвести вас туда, когда там никого нет, — предположила я. — Но вначале я должна буду спросить разрешения у хозяина подземелий.

— Пожалуйста, пожалуйста, сделайте это для меня! — обрадовалась леди.

— Хорошо, — пообещала я.

— Дженис!

— Да?

— Я хочу с тобой подружиться!

— Но между нами не может быть никакой дружбы, — удивленно заметила я. — Вы свободны, а я — рабыня.

— Я не столь уж отличаюсь от Вас! — воскликнула пленница.

— О-о, я страшно далека от свободы! — грустно засмеялась я.

— Это не совсем то, что я имела в виду, — прошептала она, заставив меня всерьез задуматься над ее словами.

Однако, как бы я не поворачивала сказанного моей подопечной, понять я ее не могла. Порой бывает трудно понять этих свободных женщин.

Закрыв дверь и заперев замок, я повесила ключ себе на шею.

— Вы можете подняться, — сообщила я узнице.

Накрепко запертая дверь. Тяжелый замок. Толстые прутья. Она надежно удерживалась внутри клетки.

Перед тем как выйти из комнаты, я обернулась, посмотрев на девушку, и обнаружила, что она осталась стоять на коленях.

К моему некоторому удивлению хозяин подземелий был даже обрадован пожеланием свободной женщины вымыться, и разрешал мне на следующий день, отвести Леди Констанцию к цистерне, в тот момент, когда та будет свободна.

Но с каким удовольствием мылась моя подопечная!

— Ну а теперь я достаточно красива, чтобы быть рабыней, как Ты думаешь? — спросила она меня немного позже, когда довольная, стояла на коленях около цистерны, отжимая воду из вымытых волос.

— Да, — кивнула я. — Думаю, что Вы неплохо смотрелись бы в ошейнике.

Леди Констанция радостно рассмеялась, а я окинула взглядом сваленные в кучу предметы ее одежды. Ничего кроме отвращения они у меня не вызывали!

— Я постираю их для Вас, — предложила я ей.

— Нет! — вскинулась она. — Я сама их отстираю!

— Вы — свободная женщина, — напомнила я. — Свободные женщины, по крайней мере, такие как Вы, не занимаются подобными делами.

— Пожалуйста, — попросила моя подопечная. — Я хочу сама!

— Вы хотите работать? — удивилась я.

— Да, — ответила девушка. — Дай мне работу! Покажи мне те работы, что выполняют рабыни!

Я пораженно уставилась на нее.

— Ну тебя же обучали работать, я права? — осведомилась она.

— Да, — ответила я.

За время моего обучения мне пришлось научиться исполнять многочисленные работы, которые обычно рассматриваются, как рабские. Например, опытные рабыни, преподавали мне и другим как следует правильно шить, стирать, мыть пол, готовить еду, полировать металл и ухаживать за кожаными вещами. Когда кто-то покупает женщину, даже рабыню для удовольствий, обычно он как само нечто собой разумеющееся ожидает, что та знакома с такими работами. Да, даже от рабыни для удовольствий, которая, как предполагается, более знакома с методами доведения мужчины до полного безумия от страсти, может ожидаться исполнение работ вроде выпечки хлеба или починки одежды, под наблюдением хозяина или без оного, в зависимости от желания рабовладельца.

— Научи меня стирать! — попросила Леди Констанция. — Как стирают рабыни?

— Думаю, что тем же самым способом, которым стирают свободные женщины из низких каст, — растерянно ответила я.

— Ну покажи же мне, — принялась канючить девушка.

— Вставайте на колени около цистерны, — сказала я. — Завяжите волосы узлом на затылке, чтобы они не падали в воду и не намокали. Далее берем предмет одежды окунаем в воду, вытаскиваем, месим и бьем о камень, снова и снова. Просто мочим и бьем. Нелегкий труд. Тяжелый. Отнимает много времени. Начинайте.

Первым делом леди взяла свою вуаль и окунула ее в воду.

На следующий день я пришла к ее клетке раньше. Она сама меня об этом попросила. Надзиратель дал на это свое разрешение. Как только я вошла в комнату, девушка встала на колени и сняла вуаль, причем, даже не дожидаясь моего распоряжения сделать это.

— Приветствую, — поздоровалась я.

— Приветствую, — отозвалась моя подопечная.

— Я могу встать? — осведомилась она.

— Да, — разрешила я.

К моему удивлению, поднявшись на ноги, девушка сняла с себя верхнюю одежду и, отложив ее в сторону, осталась стоять передо мной в легком, шелковом, похожим на ночную рубашку, предмете нательного белья. Я не могла не отметить краткости этого платьица. Конечно, это не было, насколько я поняла, предметом одежды, которые позиционируются с рабскими. Однако мне сразу стало интересно, рассматривали ли свободные женщины, хотя бы иногда, себя в зеркале одевшись в такие одежды. Вспомнилось, как я сама, боже, как давно это было, задавалась вопросом, как я выглядела бы, будь мои запястья связаны, а на моей шее красовалась бы цепь. Затем пленница снова опустилась на колени.

— А что если сюда зайдет кто-нибудь из охранников и увидит вас? — спросила я.

— Это не имеет значения, — легкомысленно отмахнулась моя подопечная.

— Не стоит совершать поступки, о которых потом можно пожалеть, — посоветовала я. — Неужели Вы не понимаете того, в какое состояние ваш вид, я имею в виду то, как Вы выглядите сейчас, может привести мужчину!

— В каком смысле? — спросила она.

— Лучше не спрашивайте меня, — предупредила ее я. — Вы же свободная женщина!

Я даже не осмеливалась объяснять ей, какой мощью наполнено желание мужчин, что обитают в этих местах, беспощадных и властных.

— Дженис, — позвала она.

— Что? — откликнулась я.

— Я готова к упражнениям, — заявила Леди Констанция.

— Не говорите глупостей, — попыталась осадить ее я.

— Но я сама ничего не знаю о таких вещах, — просительно уставилась на меня она. — Ну пожалуйста!

— Ну хорошо, — сдалась я, и уточнила: — Какого рода упражнения Вы хотели бы выполнить?

— Те, которые выполняют рабыни, — ответила пленница.

Я на секунду задумалась. На мой взгляд, ее тело действительно нуждалось в некотором тренинге. Слишком долго она просидела узкой клетке почти без движения. Но почему, спрашивала я себя, ей так хочется пройти через комплекс упражнений, разработанный специально для рабынь? Лично для меня это было непостижимо. Но с другой стороны, кто из рабынь может похвастаться, что она могла командовать свободной женщиной? А на самом деле, не будет ли забавно устроить ей рабский тренинг?

— Встать! — скомандовала я. — Ноги поставить широко! Развести руки в стороны!

Боюсь, в тот раз я была к ней не слишком снисходительна. Впрочем, чем требовательнее я наседала на Леди Констанцию, тем нетерпеливей, тем рьяней, тем послушней, беспомощней и покорней становилась она. Впоследствии я отвела ее к цистерне, что она могла сполоснуть тело и свое нижнее платье.

После того раз она делала показанные ей упражнения на регулярной основе. Но как-то раз она задала мне совсем странный вопрос:

— А что такое шаги рабыни? — спросила она меня.

— Это — движения, позиции, положения, позы и так далее, — подбирая слова, объяснила я, — специально разработанные, чтобы продемонстрировать рабыню во всей красе.

— Проведи меня через них! — тут же потребовала моя подопечная.

— Вы же свободная женщина, — опешила я. — Вы просите меня провести вас через шаги рабыни?

— Да! — закивала она головой.

— Да Вы с ума сошли!

— Ну пожалуйста! — затянула она свою привычную песню, уже изучив меня и зная, что я не смогу отказать.

— Вот так, — выдохнула я, спустя несколько минут, — рабыня может быть проведена через эти позы.

— Да, да! — воскликнула свободная женщина.

Глаза широко распахнуты. Дыхание срывается. Грудь тяжело вздымается в попытках протолкнуть воздух в легкие. Тело, лежавшей передо мной животом прямо на камнях девушки, блестит от пота.

— Разумеется, — сказала я, — если бы вас действительно проверяли в деле, то можно было бы ожидать некоторых отличий. Наверняка, Вы были бы обнажены и в ошейнике. На моем месте стоял бы мужчина с плетью или стрекалом в руке. Причем мужчина, скорее всего, был бы не один. Ну, и так далее.

— Понимаю, — с трудом переводя дыхание прошептала Леди Констанция.

— Тем не менее, — продолжила я, — думаю, теперь у Вас есть понимание того, что может быть вовлечено в этот акт.

— Да, — прошептала она в страхе. — Спасибо, Дженис.

— Наверное, теперь Вы сожалеете о своей просьбе, — предположила я.

— Нет, — покачала головой пленница.

— И Вы не чувствуете себя оскорбленной или униженной? — спросила я.

— Нет, — ответила она.

Пожав плечами, я покинула клетку, не забыв закрыть за собой дверь. Уже выходя в коридор, я оглянулась назад, констатировав, что узница все еще лежит на полу в своем крохотной платьице, которое она носила во время наших занятий. Высоко задравшийся подол нисколько не скрывал ее прекрасных ног. Мне показалось, что Леди Констанция была изрядно напугана.

Испуг испугом, но уже на следующую ночь она заявила мне, что хочет узнать что-нибудь об интимных упражнениях рабынь. Я даже представить себе не могла, откуда она, свободная женщина, могла разузнать об их существовании.

— Насколько беспомощны вы! — шумно вздохнула моя подопечная, когда я закончила краткое описание так заинтересовавших ее упражнений.

— Да, — не могла не согласиться я. — Мы, действительно беспомощны.

Когда в этот раз я оставила клетку и заперев дверь на замок, окинула узницу взглядом, она по-прежнему стояла на коленях.

— Я бы на вашем месте надела вуаль и одежды сокрытия, — не смогла я удержаться от совета.

— Дженис? — переспросила она, выходя из состояния глубокой задумчивости.

— Охранник обязательно зайдет сюда во время обхода, — предупредила я. — Не думаю, что будет разумно позволить ему видеть вас, в таком виде.

— Почему? — спросила Леди Констанция.

— Думаю, для всех будет лучше, — пожала я плечами, — если он не узнает, насколько Вы красивая.

— Почему? — полюбопытствовала пленница.

— Он может принять Вас за рабыню, — объяснила я.

— Понимаю, — улыбнулась она.

— Разве вам не кажется, что это может быть ужасно, — поинтересовалась я.

— Не-а, — мотнула головой Леди Констанция.

— Ох, — выдохнула я.

— А что будет, если он так и сделает? — спросила она.

— О, Вы даже представить себе не можете того, что такое быть объектом необузданного, неистового, не поддающегося контролю мужского желания, — покачала я головой. — Вы просто не в состоянии понять того, что каково это, быть бесправным объектом такой жажды и страсти, которая может быть разожжена только женщиной, находящейся в неволе.

Девушка ошарашено уставилась на меня.

— Представьте себе, мужчины запросто могут убить за нас, — сказала я.

— Я понимаю, — испуганно прошептала она.

— За нас даже войны велись, — добавила я.

— Да, я знаю об этом, — кивнула моя подопечная.

— Безусловно, — усмехнулась я, — некоторые мужчины предпочитают золото, но даже золото обычно ценится не само по себе, а за то, что на него можно приобрести, в том числе и купить кого-то из таких как мы.

— Я понимаю, — шепотом проговорила девушка.

— Несомненно, решетки защитили бы вас, — сказала я. — Вы всегда могли бы отходить к другой стороне всякий раз, когда охранник попытался бы до вас дотянуться. Признаться, я не думаю, что хозяин подземелий разрешил бы ему взять ключ.

— А что, если бы он смог открыть клетку? — полюбопытствовала узница.

— И взял бы вас как рабыню? — уточнила я.

— Да, — быстро закивала она головой.

— Спросите лучше о возможности чего-нибудь не столь ужасного, — простонала я.

— Дженис! — просительно протянула Леди Констанция.

— Если бы он взял вас, то, несомненно, обращался бы с вами так, словно Вы рабыня, — пояснила я.

— И что бы он делал при этом?

— Ну не знаю, — пожала я плечами. — Например, он мог бы оплеухой и сбить вас на пол, где Вы смогли бы быстро изучить то, что означает для мужчины, получить от вас удовольствие. И это было бы всего лишь началом.

— И я должна была бы обслуживать его?

— Причем очень продолжительное время, — заверила ее я, — исполняя все его самые извращенные прихоти.

— Но Ты ведь не спрятана за решеткой, — заметила девушка, — значит ли это, что тебя часто и без разбора хватают все кому не лень.

— Для моего использования существует список, — пояснила я, впрочем, не уточнив, что, по моему мнению, в том списке мое использование было излишне строго ограничено. Как мне казалось, тому было две причины, во-первых, это сделало меня чем-то вроде приза за охранников, таким образом, удовольствие, которое они получали не столь часто как могли бы желать, служило своего рода инструментом их контроля, а во-вторых, служило инструментом уже моего собственного контроля. Само собой разумеется, эту вторую причину я крайне не одобряла, однако нисколько не сомневалась в ее эффективности. Есть много способов управлять женщиной и, конечно, одним из них является контроль над ее удовлетворением.

— В моем городе, Бесните, — удивленно заговорила моя подопечная, — рабыни многочисленны. Мужчины их видят во множестве, не обращая на них особого внимания. В большинстве районов города невольницы могут ходить относительно безопасно.

— Несомненно, многие мужчины вашего города владеют собственными рабынями, — пожала я плечами, — либо имеют доступ к ним, возможно, в тавернах или борделях.

— Конечно, — согласилась Леди Констанция, и тут же осведомилась: — Но разве здесь, в городе над этими подземельями это как-то по-другому?

— Да, — кивнула я и не удержалась от улыбки. — В этом городе недостатка в рабынях не ощущается.

И, конечно, это было чистой правдой. Признаться, меня саму поразили количество и красота здешних рабынь. Вообще, этот город показался мне чрезвычайно богатым. Впрочем, для меня было вполне ожидаемо то, особенно если учесть натуру мужчин этого мира, что многие из его богатств будут носить ошейники. Надо заметить, что мне уже разрешали, как другим моим товаркам, конечно, время от времени и ненадолго покидать подземелья. Город наверху оказался очень красивым. Можно было сказать, что это была величественная и прекрасная друза драгоценных камней, выросшая высоко в горах.

— Значит ли это, что для рабыни можно быть не в клетке, и при этом быть в относительной безопасности? — спросила пленница.

— Полагаю, что да, — ответила я, — при условии, что она соответствующем ошейнике, свидетельствующем о ее принадлежности и прочие условия.

— А тебе когда-нибудь разрешали выходить наверх? — полюбопытствовала она.

— Иногда, — ответила я.

— А в город? — уточнила Леди Констанция.

— Несколько раз, — кивнула я.

— Я могу встать на ноги? — осведомилась она.

Я окинула взглядом девушку стоявшую на коленях за решеткой и сказала:

— Да.

Узница поднялась и, подойдя вплотную к решетке, вцепилась в прутья и почти скороговоркой заговорила:

— Ты была так добра мне, Дженис. Ты разрешаешь мне мыться, Ты позволяешь мне стирать одежду, Ты даже научила меня упражнениям!

— Я это делала как рабыня, — пожала я плечами.

— Пусть так! — воскликнула она.

— На самом деле, это — хозяин подземелий, надзиратель здешней подземной тюрьмы дает разрешение на такие вещи. В конечном счете, именно его слово остается последним.

Вдруг Леди Констанция, не сводя с меня взгляда, встала на колени перед решеткой. Что интересно, я от нее этого не требовала.

Заглянув в ее глаза, я не заметила в них ожидаемой насмешки. Она, свободная женщина, стояла передо мной на коленях! Передо мной, перед рабыней! И я была не в состоянии осмыслить этого. Однако следует признать, что у меня, у рабыни, не вызвало неприятных ощущений, видеть свободную женщину вставшую передо мной в такую позу.

А еще я не могла не рассмотреть блестевших в ее глазах слез.

— Дженис, — негромко сказала она.

— Что? — спросила я.

— Я прошу! — всхлипнула моя подопечная. — Я умоляю!

В первый момент я предположила, что она сейчас попросит карамель или что-нибудь из выпечки. Я даже подумала, что хозяин подземелий не откажет ей в такой малости. Все же, ее поведение в последнее время заметно улучшилось.

— Ну что? — подтолкнула ее я.

— Я так давно не видела солнце, Дженис, — прошептала Леди Констанция. — Я так хочу увидеть солнце!

— Не поняла, — озадаченно пробормотала я.

— Я хочу выйти наружу, — сказала она. — Возьмите меня с собой наверх! Я хочу увидеть солнце! Я хочу посмотреть на небо!

— Как можно это сделать? — попыталась протестовать я. — Это же не торговый город, это совсем не похоже на центр международной коммерции. Там наверху логово бандитов, налетчиков и воинов. Там нет свободных женщин из других городов, бродящих в поисках достопримечательностей.

— Я много думала на этот счет! — заявила девушка. — Меня надо переодеть!

— В кого переодеть? — не поняла я.

— В рабыню, конечно! — ошарашила меня моя подопечная. — Тогда я не привлеку к себе особого внимания. Ведь Ты сама говорила, что там наверху таких как Ты много.

— Ну да, их хватает, — не могла не согласиться я.

— Пожалуйста, Дженис! — взмолилась узница.

— У тебя нет ни единого шанса на побег отсюда, — напомнила я.

— Я знаю, — поспешила заверить меня она.

— А если Вы будете одеты как рабыня, — добавила я, — то таких шансов даже меньше.

— Я знаю, — кивнула девушка.

— И ваше тело будет практически обнажено, — предупредила я. — Так что любой мужчина сможет рассмотреть вас, просто случайно взглянув в вашу сторону.

— Я понимаю, — сказала она.

— И Вы считаете это приемлемым? — осведомилась я.

— Да!

— Не уверена, что Вы понимаете то, — сказал я покачав головой, — что это такое, быть осмотренной мужчинами, как рабыня.

— Ну пожалуйста! — принялась канючить пленница.

— Вам не будет разрешена вуаль, — сообщила я. — Ваше лицо будет обнажено, выставлено на всеобщее обозрение.

— Но меня ведь никто не узнает! — воскликнула она. — Ну как Ты не можешь понять? Они же не сообразят, что рассматривают свободную женщину, особенно такую как Леди Констанция из Беснита! Некоторые люди предпочитают прятать лицо под масками, чтобы не быть узнанными. Я же, наоборот, скрою свою личность, открыв лицо!

— Хорошо, что этого не слышит тюремный надзиратель, — пробормотала я.

— Ну так попросите его за меня, попросите его об этом, я прошу Вас. Пожалуйста, Дженис!

— Ну хорошо, я передам вашу просьбу, — сдалась я. — Но Вы уверены, если, конечно, хозяин подземелий согласится пойти вам навстречу, в том, что действительно готовы пойти на такое переодевание?

— Да! — чуть не закричала обрадованная Леди Констанция.

— Правда у нас нет подходящей для вас рабской одежды, — вспомнила я.

— Уверена, Ты что-нибудь сможешь придумать, — заявила она. — Подойдет что угодно!

— Даже тряпка? — не удержалась я от некоторой язвительности.

— Да! — заверила меня она.

Признаться, идея мне нарядить свободную женщину в тряпку, показалась мне забавной!

— Вы должны будете носить ошейник, — напомнила я.

— Ошейник! — негромко вскрикнула девушка, испуганно прижав руку к горлу.

— Разумеется, — кивнула я.

Леди как-то сразу напрягалась и пошла на попятный:

— Никогда. Это невозможно!

Похоже, что моя подопечная ясно представляла себе символизм и значимость этого атрибута. В конце концов, она была свободной женщиной и уроженкой этого мира. Впрочем, я, будучи рабыней, понимала символизм и значение этого ничуть не хуже. Насколько четко эта деталь отмечала разницу между нами, между рабыней и свободной женщиной!

— Это должно быть только так и никак иначе, — заявила я.

Узница задрожала. Мне показалось, что ее мысли мечутся между двух взаимоисключающих требований и никак не могут выбрать что-то одно. Все выглядело так, словно внутри нее боролись две женщины, одна, та, что хотела быть такой, какой от нее ожидалось, что она будет, а другая отчаянно хотела быть такой, какой она хотела быть.

— В этом городе девка без ошейника, — попыталась объяснить я, — немедленно привлечет к себе внимание и вызовет подозрение.

Кстати, я нисколько не сомневалась, что подобное утверждение было бы истинно и для любого другого из городов и местечек этого мира. Действительно, как можно представить себе рабыню без ошейника? Мужчины просто не ожидают увидеть рабыню без этого атрибута.

— Я просто не осмелюсь вывести вас на поверхность, если на вас не будет ошейника, — предупредила ее я.

— Не уверена, что наберусь храбрости на то, чтобы зайти настолько далеко, — прошептала Леди Констанция.

Мне оставалось только пожать плечами и облегченно вздохнуть.

— Это действительно так необходимо? — спросила девушка.

— Абсолютно, — заверила я ее.

— А какой должен быть ошейник? — уточнила она.

— Рабский ошейник, — ответила я, — обычный ошейник, как на любой рабыне.

— Нежели нельзя надеть что-то еще? — поинтересовалась узница. — Что-то, что могло бы внешне напоминать такой ошейник?

— Нет, — отрезала я. — Это должен быть рабский ошейник. Только подлинный рабский ошейник.

Леди побледнела. Все, подумала я не без облегчения, вот и конец этой истории. Но внезапно, на лице моей подопечной появилось выражение твердой решимости, девушка задрожала всем телом, и как мне показалось, это была дрожь восторга и возбуждения, словно она пришла к какому-то непростому решению, словно она решила перейти своего рода некий Рубикон.

— Конечно, — выдохнула пленница. — Конечно, я должна быть в ошейнике. Конечно! Надень его на меня! И пусть это будет ошейник настоящей рабыни. Конечно! Да! Надень на меня рабский ошейник!

— Эй, это должен быть подлинный рабский ошейник, — в который раз напомнила я. — Фактический рабский ошейник.

— Конечно, — кивнула она.

— И он будет на Вас. По-настоящему, а не понарошку, на вашем горле, — сказала я.

— Конечно, — согласилась Леди Констанция.

— И он должен будет быть заперт, — продолжила я. — И ни у вас, ни у меня не будет возможности снять его.

У меня не было никаких шансов уговорить Тарска на эту авантюру, если бы ошейник не был заперт на ее шее, если она не была надежно заключена в его пределах, да я, честно говоря, сама бы на нее не пошла. Это обстоятельство сделало бы мой контроль над ней полным. Случись так, что она хотя бы на ан сбежала из под моей опеки, и ответственность за это легла бы на мои хрупкие плечи, точнее упала бы на мою бедную спину, причем не один раз. Кроме того, это было бы ужасно опасно, в том случае, если бы кто-либо, например стражник, случайно или намеренно, решил бы проверить и обнаружил, что ошейник не заперт.

— Пусть он будет заперт! — сказала она. — И пусть я буду в нем абсолютно беспомощна!

— Вы что, правда согласны на то, что он будет заперт? — изумилась я.

— Да, — подтвердила Леди Констанция. — Я хочу быть беспомощной в нем!

— Именно такой Вы и будете, — покачала я головой.

— Да, — решительно кивнула головой узница. — Да!

— Пожалуй, хотя это — такая мелочь, которой Вы вряд ли когда-то интересовались, — сказала я, — но существует небольшая компенсация за это унижение.

— Какая же? — заинтересовалась моя подопечная.

— Рабский ошейник очень привлекательно смотрится на женщине, — сообщила я ей. — Те монстры, которые их придумали и сделали, несомненно, имели в виду этот аспект. Он значительно увеличивает красоту, привлекательность и желанность женщины.

— Конечно же, меня это не интересует, — заявила Леди Констанция.

— Конечно, нет, — поддержала ее я.

— А как Ты думаешь, — тут же полюбопытствовала она, — я была бы привлекательна в таком ошейнике?

— И даже потрясающе соблазнительна, — польстила я ей. — В ошейнике Вы были бы сногсшибательны.

— О-о? — протянула Леди Констанция с нотками недоверия в голосе.

— Точно вам говорю, — заверила ее я. — Но, Вы также должны быть готовы к тому как это воздействует на мужчин. Ведь ошейник говорит им, что Вы — та, кто принадлежит им, что Вы прекрасны и беспомощны, что Вы — кейджера, что Вы живете для них, для служения им и для их удовольствия.

— Вероятно, это имеет и свое влияние на женщину, — предположила она.

— Да, так и есть, — поддержала ее я, впрочем, решив не развивать эту тему дальше, как ненужную и, наверное, неподходящую, все же она была свободной женщиной.

— Впрочем, такие вещи меня, конечно, не интересуют, — делано отмахнулась девушка.

— Конечно, нет, — не стала спорить я.

В конце концов Леди Констанция была свободной женщиной, а следовательно лгать ей не возбранялось, делать это она могла абсолютно безнаказанно. Что до меня самой, то изобличение во лжи, скорее всего, закончилось бы для меня беспощадной поркой.

— Пожалуйста, дорогая Дженис, — попросила узница, причем совершенно искренне. — Пожалуйста, передайте мою просьбу хозяину подземелий!

Я задумчиво смотрела на стоящую, на коленях девушку и размышляла. Честно говоря, мне не хотелось рисковать и гневить хозяина подземелий.

— Я так хочу увидеть солнце! — заплакала Леди Констанция.

А может быть были и другие причины, более веские чем эта, спрашивала я себя?

— Признаться, я не уверена в том, что нам стоит затевать это, — пробормотала я.

— Ну пожалуйста, Дженис! — всхлипнула пленница, и это перевесило чашу весов в ее пользу.

— Хорошо, я спрошу его, — окончательно сдалась я.

Тем же вечером я, опустившись на колени перед хозяином подземелий, дрожа от страха, спросила:

— Господин, я могу говорить?

— Говори, — буркнул он, и я передала ему просьбу Леди Констанции, каждую секунду с ужасом ожидая его оплеухи.

— Она хочет увидеть солнце, — добавила я в конце.

— Кто бы сомневался, — усмехнулся мужчина, — Вот только еще больше она хочет обнажиться и посмотреть как украсят ее тело рабские тряпки.

— Господин! — не удержалась я от восклицания, шокированная его словами.

— Что, разве не это не то, чего хотят все женщины? — осведомился он.

— Я не знаю, Господин, — пролепетала я.

— А тебе самой, этого не хочется? — поинтересовался мужчина.

— Да, Господин, — смело призналась я и, помолчав, добавила шепотом: — Но я — рабыня.

— Точно так же, как и все женщины, — проворчал надзиратель.

Я вздрогнула и опустила голову. Мне трудно было судить, насколько истинно было его утверждение. Конечно, некоторые из женщин, которые попали в одну со мной учебную группу, с яростью отрицали это, особенно в первые дни. Но порой, по ночам, до меня долетали их крики, в которых они, во сне, благодарили владельцев. Кроме того, обучались они быстро и старательно. А чуть позже мне частенько приходилось слышать их разговоры между собой, в основном касавшиеся того, с каким нетерпением они ожидали своей продажи, и обсуждения их надежд относительно будущих владельцев.

— Господин, — обратилась я к хозяину подземелий снова, — я могу говорить?

— Да, — ответил тот.

— Я не знаю причины, по которой меня сюда доставили.

— Потому, что тебе еще не сообщили этого, — отмахнулся от меня надзиратель.

— Может я оказалась здесь, чтобы заботиться о свободной женщине, Леди Констанции? — попыталась я зайти с другой стороны.

— Нет, — буркнул он.

— Но для чего же тогда? — не отставала я.

— Ты узнаешь это своевременно, — сказал Тарск.

— Господин! — простонала я.

— Любопытство, — назидательно проворчал хозяин подземелий, — не подобает кейджере.

— Да, Господин, — прошептала я. — Простите меня, Господин!

А уже два дня спустя я первый раз завязала на узел тряпку, обернутую вокруг бедер Леди Констанции, и, как только она выпрямилась, натянула через ее голову хальтер.

— Ох! — только и смогла выговорить моя подопечная, стекла на колени и, поерзав, уточнила: — А оно, правда, должно быть настолько узким?

— Конечно, — заверила ее я.

— Но почему? — удивилась она.

— Чтобы показать вас с наилучшей стороны, — объяснила я.

— Понятно, — выдохнула девушка.

— Надеюсь, Вы не возражаете? — осведомилась я.

— Нет!

— Когда мы пойдем, попытайтесь следить за каждым своим движением, — напутствовала ее я.

— Я постараюсь, — пообещала она.

Тряпка, опоясывавшая ее бедра, не имела никакого закрытия снизу, в общем, полностью аутентичный предмет рабской одежды. Обычно рабыне отказано даже в минимальном прикрытии ее интимных мест. Она должна быть уязвимой и доступной вниманию владельца немедленно и с минимумом неудобства для него.

— Я в ужасе, — заявила пленница.

— Почему? — поинтересовалась я.

— Боюсь, что я даже не представляю, как в этом ходить, — призналась Леди Констанция.

— Уверена, что Вы знаете, как следует в этом ходить, — улыбнулась я.

— Как рабыня, — проворчала девушка.

— Это всего лишь означает, что идти надо свободно, легко, красиво, изящно, с непринужденностью и очарованием, демонстрируя окружающим свою радость от вашей неволи и женственности, не стесняясь своей женской уязвимости.

— Боюсь, у меня не получится, — вздохнула моя подопечная.

— Поверьте, у Вас не возникнет никаких трудностей с этим, — попыталась подбодрить ее я.

— Это так отличается от того, к чему я привыкла, — сказала она.

— Да ладно, — отмахнулась я.

— Конечно, ведь в одеждах сокрытия мы должны двигаться степенно, с достоинством, тщательно выверяя шаг.

Интересно, а как еще можно было ходить в такой сбруе, столь декоративной и тяжелой, так ограничивающей и стесняющей движения? Хотя, конечно, куда деваться, если ты свободна.

Насколько отличались такие одеяния от привычной мне откровенной легкости рабских одежд, обычно открытых, мало что скрывающих, зато предоставляющих конечностям женщины предельную свободу движений. В результате оказывается, что в такой одежде рабыня может наслаждаться куда большей свободой, чем ее свободная сестра. Безусловно, при этом ее ошейник никуда не исчезает.

— Ты действительно думаешь, что в этом у меня все получится? — спросила она меня с оттенком страха в голосе.

— Получится, — заверила ее я.

— Думаешь, что найдется кто-то, кто действительно сможет принять меня за рабыню? — уточнила моя подопечная.

— Нисколько в этом не сомневаюсь, — постаралась успокоить я ее.

— Понимаю, — вздохнула девушка.

— Конечно, принимая во внимание тот факт, что Вы не прошли обучения и ни разу не чувствовали на себе плеть и прочие прелести дрессировки, — добавила я, — вашим движениям будет далеко до изящности и красоты более опытной девушки, той, кому полностью был преподан смысл ее ошейника.

Мне вспомнилось, как мои собственные неказистые жесты и позы, доставшиеся мне в наследство из моего земного прошлого, были быстро и жестко исправлены ударами стрекала в первые же дни нахождения в загонах. Мужчинам нравится, видеть перед собой красивых рабынь, причем красивых во всех деталях и малейших нюансах.

— Впрочем, — пожала я плечами, — я не думаю, что это будет иметь особое значение. Мы просто выдадим вас за новообращенную рабыню. Это обычное дело, так что все будет в порядке. Если на вас и обратят внимание, то только чтобы отметить вашу волнующую привлекательность, да и то скорее с точки зрения вашего будущего потенциала, того что можно будет сделать из вас потом, чем того, что они могли получить бы сейчас.

— Что они могут получить от меня, и сделать из меня? — ошеломленно переспросила леди.

— Да, — кивнула я.

— Понятно, — прошептала она.

Затем я продемонстрировала ей ошейник, который любезно предоставил хозяин подземелий.

— Как мне сказали, на нем написано имя — «Тута», — сообщила я.

— Ты не умеешь читать? — удивилась узница.

— Нет, — развела я руками.

Леди Констанция осторожно взяла ошейник и осмотрела его.

— Действительно, — кивнула она. — Здесь выгравировано «Тута».

— Мне жаль, что вам досталось такое имя, — посочувствовала я. — Признаться, я надеялась на что-то более аристократичное, более престижное.

— Ничего страшного, — поспешила успокоить меня «Тута». — Оно прекрасно.

— А мне сказали, что это — обычная рабская кличка, — несколько опешила я.

— Ну да, — согласилась пленница. — Мне много раз приходилось слышать его. Обычно так называют самых низких девушек.

— Простите, — вздохнула я.

— Самых чувственных шлюх, — кивнула она.

— Мне правда жаль, — сказала я.

— От него прямо пахнет сексом и рабством, — заметила девушка.

— Простите меня, — попросила я прощения, поскольку мне было крайне неудобно, словно это я сама выбрала ей это имя.

— Как от кличек «Фина» или «Дженис», — добавила леди Констанца, заставив меня опустить голову и уставиться в пол.

— Таков был выбор хозяина подземелий, — обиженно буркнула я.

— Он проницателен и у него превосходный вкус, — неожиданно заявила пленница.

Я подняла голову и ошеломленно уставилась на нее.

— Мне оно нравится, — призналась моя подопечная. — Я уже люблю его. Оно отлично подходит мне. Звучит чудесно.

— Как только Вы наденете ошейник, — решила предупредить ее я, — то, в целях нашей маскировки, Вы больше не будете Леди Констанцией. Я буду называть вас только «Тута».

Она тут же, без сомнений, замком вперед накинула ошейник себе на шею и закрыла его. Послышался тихий, но отчетливый щелчок. Теперь ошейник, самый обычный и широко распространенный на Горе, плотно облегал ее шею, оставалось только повернуть его замком назад, что она и сделала. Именно так в большинстве случаев и носят такие ошейники. Девушка улыбнулась мне и сообщила:

— Теперь я — Тута.

— Да, — согласилась я, — Вы — теперь Тута.

— А Тута хорошенькая? — с робкой улыбкой полюбопытствовала она.

— Тута красивая, — заверила ее я.

Лицо моей подопечной залилось румянцем. Похоже, моя похвала доставила ей удовольствие. Она опустила голову, словно пытаясь спрятать покрасневшее от восторга, вызванного моим комплементом, лицо и спрятала руки за спину, словно не зная, куда их деть.

— Спасибо, — прошептала она.

Я встала и окинула ее в головы до ног оценивающим взглядом. Девушка, с несколько испуганной улыбкой на лице, посмотрела на меня снизу вверх.

Мне подумалось, что, наверное, я могла бы быть не столь снисходительна с нею. В конце концов, Леди Констанция была свободной женщиной, а как часто рабыне перепадает возможность иметь такую как она в качестве своей подопечной?

— Встать, Тута, — внезапно бросила я. — Руки за спину, запястья скрестить, подбородок поднять. Я должна заковать ваши руки в наручники и взять вас на поводок.

У свободной женщины, Леди Констанции из Беснита, теперь переодетой в рабыню Туту, даже дыхание перехватило.

— Дженис, — обратилась ко мне моя подопечная.

— Что? — осведомилась я.

— Я ведь, как предполагается, не отношусь к тому виду рабынь, которые должны стоять на коленях таким образом, не так ли?

Мы стояли на колени на широких ступенях лестницы, ведущей на верхние террасы города. Колени «Туты» были широко расставлены, как ожидалось бы от рабыни для удовольствий.

— Нет, — ответила я, — раз уж вас никто не позиционирует с рабыней для удовольствий.

Леди Констанция тут же сжала колени, но мне почему-то показалось, что сделала она это несколько неохотно.

— Впрочем, — решила я прояснить для нее ситуацию, — так встать на колени вполне может любая рабыня, например, в качестве умиротворяющего жеста, чтобы погасить гнев господина, и заинтересовать мужчину, умоляя его, чтобы тот мог бы проявить снисхождение и обратил внимание на ее потребности, или в других подобных ситуациях.

— Понятно, — кивнула девушка.

— Просто рабыне для удовольствий, — сказала я, — эта поза обычно предписывается, соответственно, отказ встать на колени должным образом для такой как я, является причиной для наказания.

— Наказания? — испуганно повторила она.

— Плеть или что-нибудь в этом роде, — пожала я плечами, — в зависимости от того, что придется по вкусу рабовладельцу.

— Я поняла, — испуганно прошептала Леди Констанция.

— Выпрямите спину, — велела я. — Расправьте плечи, поднимите голову.

— Любуешься делом своих рук? — спросила она, выполнив мое требование.

— Да, — не стала отпираться я.

— Мое тело выставлено на всеобщее обозрение даже больше, чем у большинства рабынь, — заметила моя подопечная. — Не так ли?

— Все же меньше чем у тех, кого оставили голыми, — поправила ее я, Я расценил ее.

Признаюсь, я связала концы коричневой тряпки так низко на ее бедрах, что их соблазнительное сужение к талии оказалось выставлено на показ и подчеркнуто.

— А что хальтер действительно слишком тугой? — поинтересовалась я.

— Я не возражаю, — пожала «Тута» плечами.

Этот топик, сымпровизированный из все той же коричневой тряпки, что и юбка, в своей простоте и протертых дырах, как мне хотелось бы верить, полностью подходил под определение «рабский хальтер».

Кроме того, если бы даже у кого-то возникли какие-либо сомнения относительно этого, они, конечно, были бы рассеяны той манерой, с которой эта деталь туалета была надета на мою подопечную. Высота кромки, плотность облегания и предельная дерзость, с которой этот топик облегал ее прелести, оставляя крайне мало места для полета фантазии относительно скрытых очертаний, указывали на то, с какой небрежной властностью были затянуты узлы. Разве она была одета не как рабыня? Тогда пусть мужчины посоветуют мне, как еще могла бы одеться рабыня, чтобы вызвать их интерес и доставить им удовольствие. Ведь это во власти этих восхитительных и властных хищников мы все находимся.

— Ну и как? — полюбопытствовала Леди Констанция. — Я привлекательна?

— Лично я думаю, что да, — заверила я ее.

— А как Ты думаешь, — уточнила пленница, — я смогла бы заинтересовать мужчин?

— Конечно, — кивнула я.

— Настолько, что они захотели бы заплатить за меня хорошие деньги?

— Конечно.

— Значит, я красива? — не отставала она.

— Да, Вы красивая, — подтвердила я.

— Действительно, по-настоящему, красивая?

— Да, Вы действительно красивы. И кроме того Вы еще и тщеславны. Весьма тщеславны.

— Но рабыням же не запрещено быть тщеславными, не так ли? — поинтересовалась девушка.

— Возможно, — пожала я плечами. — Но Вы ведь не рабыня.

— Возможно, Ты ошибаешься, — загадочно улыбнулась она.

Я отвела взгляд. Какими порой надоедливыми могут быть эти свободной женщины!

— Я одета как низкая рабыня, не так ли? — осведомилась Леди Констанция.

— Да, — признала я.

— И тебе доставило удовольствие придумывать эти детали одежды и наряжать меня в них, я права? — не отставала от меня она.

Я повернулась и посмотрела на нее сверху вниз.

— Да, — не стала запираться я, — свободная женщина.

— Месть рабыни всем нам? — засмеялась девушка.

— Возможно, — буркнула я.

— Наверное, предполагалось, что я должна быть потрясена, шокирована и унижена? — спросила она.

— Может быть, — ушла я от прямого ответа. — А это было?

— Не-ет, — протянула моя подопечная.

— А кто же тогда шарахнулся назад, в тот момент, когда мы подошли к выходу из туннелей? — поинтересовалась я. — Вы были испуганы, Вы были в ужасе от того, что вас сейчас выведут на свет.

— Да, — призналась Леди Констанция. — В тот момент я боялась!

— Может, предпочитаете сидеть в клетке? — спросила я ее тогда.

— Нет, — всхлипнула она.

— Тогда, свободная женщина, вам придется выходить на свет в том виде, в котором Вы сейчас! — отрезала я.

В тот момент, я тащила ее наружу за поводок, закованную в наручники, беспомощную и неспособную сопротивляться. Зато, как только «рабски одетая» узница оказалась за воротами туннеля, она, ослепленная настолько, что была неспособна открыть глаз, запрокинула голову, подставив лицо под лучи солнца, внезапно показалась мне переполненной диким восторгом. Это случилось. Она стояла вне подземелий. Ее босые ноги опирались на теплые камни мостовой. Свет солнца заливал ее полностью, освещал и согревал ее кожу. Его лучи, яркие, жгучие ласкали ее практически обнаженное тело.

— Я покажу вам базар, — сообщила я.

— Эти предметы одежды делают меня привлекательной, не так ли? — осведомилась девушка.

— Вы привлекательны, так или иначе, — пожала я плечами, — и Вы были бы даже более привлекательной, если бы на вас не осталось ничего за исключением ошейника.

— Но они действительно, делают меня по- своему привлекательным, ведь так? — не могла успокоиться моя подопечная.

— Точно так же, как и любой другой предмет одежды подходящий для рабыни, — улыбнулась я, — они приковывают к себе внимание и разжигают интерес.

— Да! — выдохнула «Тута».

— Они скрывают и одновременно намекают, — пояснила я, — но, как и любой предмет одежды рабыни, они не имеют права вводить в заблуждение или обманывать. Это просто не позволено.

— Я отлично поняла, в чем заключается разница, — заверила меня она.

— Даже относительная скромность обычной рабской туники, — добавила я, — имеет свойство стимулировать интерес.

— Кто бы сомневался, — улыбнулась Леди Констанция.

— Я завязала хальтер так, чтобы поднять ваши груди повыше, — объяснила я, — тем самым подчеркнуть линию тела и показать вас как объект для чьих-то уз, но при этом, всем понятно, как и зачем это было сделано, а потому обмана здесь нет. Ведь все понимают, что произойдет, и как они будут выглядеть, если их освободить, скажем, срезав хальтер. Кроме того, видимая линия очертаний тела — смотрится довольно естественно. Точно также она могла бы быть показана, если бы вас подвесили за запястья или бросили бы спиной на софу так, чтобы голову и ноги свисали с нее.

— Я все поняла, — сказала Леди Констанция.

— Нисколько не сомневаюсь, что Вы выглядели бы в высшей степени восхитительно в большинстве тех предметов одежды, что разработаны для рабынь, — заверила ее я. — Думаю, что, скажем, обычная короткая рабская туника без рукавов выглядела бы на вас сногсшибательно.

— Возможно, — не стала отказываться она. — Тогда давай будем выходить на поверхность почаще и каждый раз в новой одежде!

— Посмотрим, — пожала я плечами.

— Но я никогда не забуду, — заявила пленница, — как Ты нарядила меня сегодня!

— Вы имеете что-то против? — уточнила я.

— Нет, — мотнула головой моя подопечная. — Мне понравилось это!

— Тогда, может быть, — усмехнулась я, подпустив некоторой угрозы в голос, — в следующий раз, если хозяин подземелий разрешает нам повторить это приключение, я проведу вас по улицам с обнаженной грудью, позволив оставить из одежды только поясок и рабскую полосу спереди?

Девушка внезапно задергалась, изгибая руки за спиной и пытаясь вывернуть их из наручников.

— Дженис! — воскликнула она. — Ты не можешь так поступить!

Еще несколько мгновений я смогла удерживать на лице серьезную мину, но потом рассмеялась.

— Ты дразнила меня! — догадалась девушка.

— Конечно, — прыснула я.

— Расскажи мне еще о рабских одеждах, — попросила она.

— Вы отдохнули? — спросила я вместо ответа. — Глаза к свету привыкли?

— Да, — ответила Леди Констанция.

— Тогда мы можем идти, — сказала я.

— Ну пожалуйста, — подпустила в голос плаксивых ноток моя подопечная.

— Их очень много, — развела я руками. — Если рассказывать про каждую нам времени на прогулку не хватит. Все они имеют разное назначение и используются в разных ситуациях, например, для того чтобы продемонстрировать красоту рабыни, или унизить и высмеять ее, выставив ее мгновенную доступность. Разработаны предметы одежды для наказания, ограничивающие подвижность и так далее.

— Это же целый мир, — растерянно прошептала моя собеседница.

— Совершенно верно, — согласилась я. — Однако говоря о предметах рабских одежд, следует отметить, что в действительности, каковы бы они не были, о чем бы ни шла речь, о дорогом, богато украшенном платье с разрезом, высоко открывающим бедро, или о тонком шнуре под который заправлена рабская полоса, все они являются только тем, чем являются — рабской одеждой и ничем больше. В этом их главный смысл и значение, показать, что та, кто их носит — рабыня и ничего больше.

— Да! — понимающе кивнула Леди Констанция. — Это — именно так!

— Нам стоит поторопиться, если мы хотим хоть куда-нибудь успеть сегодня, — сказала я, трогаясь с места.

— Сегодня я видела, что некоторые рабыни ходят по улицам голыми, — сообщила мне девушка.

— Да, — кивнула я. — С нами такое могут сделать запросто.

— Значит, если бы я была рабыней, меня тоже могли бы выставить на улицу вот так? — спросила пленница. — Я права?

— Конечно, — согласилась я.

— Как же вы уязвимы, — посочувствовала она.

— Да, — не стала отрицать я.

Леди Констанция уставилась вниз, вперив взгляд в свои колени. Кстати они уже были сжаты не так, как вначале.

— Дженис, — снова вышла из задумчивости Леди Констанция, — а Ты ничего не слышала о моем выкупе?

— Нет, — вздохнула я. — Увы, нет.

— Может, обо мне все уже забыли? — предположила она.

— Нет, я уверена дело не в этом, — попыталась успокоить ее я. — Главное не терять надежды!

— Что Ты можешь знать о моих надеждах? — буркнула Леди Констанция себе под нос.

Признаться, я не поняла причин ее раздражения.

— Ну что рабыни, бездельничаем? — раздался над нами мужской голос.

— Нет, Господин! — вскрикнула я, взлетая на ноги. — Мы только что присели! Встать, ленивая Тута!

Я резко дернула поводок. Свободная женщина была поражена этим, но, послушная моей голосовой команде, хотя и понятия не имела о сигналах поводка, стремительно подскочила на ноги.

— Она что, не знает, как следует отвечать? — осведомился незнакомец, и в упор глядя на нее, спросил: — Что Ты должна была сказать?

— Да, Госпожа! — воскликнула свободная женщина.

— Просто она пока плохо знакома со своим ошейником, — поспешила объяснить я.

— Не стоит проявлять к ней снисходительность, — проворчал мужчина. — Это не самый лучший способ обучать рабынь.

— Да, Господин, — не могла не признать его правоты я. — Простите нас, Господа!

Я употребила множественное число, поскольку мужчин, подошедших снизу и одетых в туники и плащи, оказалось двое. Быстро склонив голову вниз и избегая их глаз, как это обычно делают рабыни, встретив на улице незнакомых свободных мужчин, повернулась и потащила за собой переодетую свободную женщину вверх по лестнице. Подозреваю, что мужчины некоторое время стояли и смотрели, как мы идем вверх по лестнице, а потом, когда мы скрылись за поворотом, неторопливо двинулись следом. Мы успели сделать всего по два или три шага, как я услышала за спиной голос одного из этих мужчин:

— Ты только посмотри, какая сладкая парочка десертов.

— Это точно, — поддержал его другой.

Через несколько минут, может три или четыре, мы вышли на самую широкую из верхних террас. В этой части города имелось множество других таких террас, но, ни одна из них не могла похвастать такой площадью, простором и роскошью. У меня же была своя причина для того, чтобы прийти именно сюда.

— Какой величественный вид! — воскликнула свободная женщина.

В памяти сразу всплыло, как она говорила мне, что ее доставили в этот город с головой замотанной в ее собственные одежды. Что до меня, то на мою голову натянули простой рабский капюшон, что, несомненно, было более соответствующе.

Я подвела свою подопечную к самой балюстраде, откуда мы могли бы полюбоваться пейзажем без помех.

— Дух захватывает! — воскликнула Леди Констанция. — Какая красота!

Открывшийся с террасы вид пьянил. Покрытые снежными шапками пики, тенистые долины, раскинувшиеся меж гор, мазки облаков то тут, то там раскиданные по холсту ярко-голубого неба. Какими незначительными почувствовали мы себя перед лицом величия природы.

— Дженис, — окликнула меня свободная женщина чуть позже.

— Что? — спросила я, отрываясь от созерцания.

— Ты помнишь, что мужчина на лестницы сказал нам в след?

— Не стоит вам интересоваться этим, — проворчала я.

— Я не совсем уверена, что поняла, что он имел в виду, — не отвязалась она.

— Наслаждайтесь лучше красотой гор, — недовольно посоветовала я, пытаясь замять этот разговор.

— Дженис! — запротестовала моя подопечная.

— Да просто вульгарное выражение, — отмахнулась я, — как «вуло» или «таста».

— Какие же это вульгарные выражения? — удивилась девушка. — Вуло — это птица, тасты — просто конфеты, часто накалываемые на палочку.

— Они становятся вульгарными выражениями, когда их адресуют рабыням, — объяснила я ей.

— А, понятно, — кивнула она.

— Если бы Вы были рабыней, — сказала я, — Вы бы быстро узнали, что мужчины могут называть нас рабским мясом, или своей вуло, или своей тастой, пудингом и так далее, то есть, откровенно говоря, тем, кем мы являемся.

— То есть Ты — сладкий десерт, Дженис? — поинтересовалась моя собеседница.

— Очень надеюсь, что — да, — улыбнулась я.

— А я? Я тоже — сладкий десерт? — вскинулась пленница.

— Возможно, если бы Вы были рабыней, — предположила я, — то, может статься, были бы именно такой.

— Понятно, — загадочно заулыбалась она.

— И для вас самой было бы лучше, приложить все возможные и невозможные усилия, чтобы быть таковой, — добавила я.

— Согласна, — кивнула Леди Констанция.

— Не оборачивайтесь, — прошипела я, — позади и немного справа стоит парень, который не сводит с вас своих глаз. Похоже, он уже сейчас готов признать вас сладким десертом.

— Как те мужчины на лестнице! — девушка тихонько прыснула смехом.

— Именно так, — подтвердила я и поспешила предостеречь: — Не оборачивайтесь!

— Как думаешь, он хотел бы, чтобы я была его сладким десертом? — полюбопытствовала Леди Констанция.

— Я бы этого не исключала, — ответила я.

— Здорово! — обрадовалась моя подопечная.

— Боюсь, Вы бы перестали думать, что это так здорово, если бы он уделял внимание к вам связанной и закрытой рабским капюшоном, — заметила я.

— Это подняло бы цену девушки, не так ли? — поинтересовалась она.

— Что? — не сразу поняла я, в какую сторону пошли ее мысли.

— Ну, если бы она была сладким десертом, — пояснила пленница.

— Не будьте такой вульгарной, — возмутилась я.

— А разве это было бы не так? — осведомилась девушка.

— Можете не сомневаться, — буркнула я.

— Насколько же прекрасно здесь! — вздохнула Леди Констанция.

— Да, но пришла я сюда с определенной целью, — сказала я. — Мне надо кое-что проверить. Так что я отведу вас в сторону, к стене и прикую там на некоторое время.

— Прикуешь? — опешила моя подопечная.

— Да, — кивнула я. — К одному из рабских колец. Но я скоро вернусь.

— А я могу задать вопрос относительно того, что Ты собираешься делать? — полюбопытствовала она.

— Нет, — отрезал я и с намеком добавила: — Тута.

— Да, Госпожа, — улыбнулась узница, демонстрируя, что намек понят.

Отвернувшись от балюстрады, мы направились к стене, чтобы дойти до которой, нам требовалось пересечь всю широкую террасу.

— Смотрите прямо перед собой! — прошипела я, заметив, что ее взгляд мечется из стороны в сторону, несомненно, она пыталась вычислить того парня, про которого я рассказала ей ранее.

Я уже успела пожалеть о том, что рассказала своей подопечной о его интересе к ней. Конечно, не было никакой необходимости в том, чтобы она, свободная женщина, узнала о том, что мужчина разглядывает ее как рабыню, причем с явно выраженным интересом. Правда теперь она уже не стреляла глазами по сторонам, а смотрела прямо перед собой, но, было заметно, что это стоило ей приличных усилий. Она изо всех сил старалась быть послушной, в конце концов, именно в моих руках был поводок. По пути к стене нам требовалось пройти мимо богато декорированного фонтана состоявшего из больших чаш, расположенных в три яруса. Первая, самая верхняя, была установлена приблизительно в четырех футах над поверхностью террасы, вторая, она же средняя — в трех футах, а самая нижняя, соответственно, третья, стояла почти вровень с поверхностью.

— Дженис, а я могу попить? — спросила Леди Констанция.

— Да, — разрешила я, правда, кое-какие нотки в ее голосе, вызвали у меня подозрение, а действительно ли она хотела пить, или это все-таки было уловкой с ее стороны, с целью осмотреться украдкой, в надежде вычислить того парня, о котором я ей рассказала.

Впрочем, сегодня, и правда, было жарковато. Моя подопечная остановилась у фонтана и обернулась. Ну точно, она окинула взглядом террасу. Вот плутовка!

— Увы, — картинно вздохнула она, — у меня не получится воспользоваться кубком или зачерпнуть воду ладошкой. Дженис, может, Вы поможете мне.

А потом, снова стрельнув глазами поверх первой чаши фонтана, сгоравшая от любопытства пленница, отчаянным шепотом спросила:

— Кто из них?

— Вон тот, — кивнула я, — в алой тунике и плаще. Сюда смотрит.

Девушка мазнула взглядом в указанную сторону и густо покраснев, опустила голову.

— Какой красивый! — пролепетала она.

— Только не забывайте, что Вы в ошейнике, — шепотом предупредила ее я.

Она должна постоянно помнить об уместности ее поведения!

— Так может, Вы поможете мне, Дженис? — нарочито громко, осведомилась плутовка.

— С чего бы это? — не менее нарочито возмутилась я.

Что это она себе позволяет? На лице Леди Констанции мелькнуло удивление, и она склонилась над чашей. Над верхней!

— Ой! — придушенно пискнула моя подопечная, отдернутая от чаши поводком.

— Вы что творите? — зашипела я на нее.

— Пить собиралась, — растерянно прохрипела девушка. — Я не понимаю….

— Надо опуститься на колени, — шепотом объяснила я, — и пить из самой нижней чаши. Верхняя чаша для граждан и благородных гостей, вторая предназначена для постоянно проживающих в городе иностранцев и простых приезжих, ну а третья чаша, самая нижняя — для животных.

Леди Констанция встала на колени перед самой нижней чашей, той, что стояла почти вровень с поверхностью террасы и, согнув спину, отчего ее скованные за спиной руки поднялись вверх, припала губами к воде. Напившись, она распрямилась и не вставая с колен посмотрела на меня. Девушка выглядела потрясенной до глубины души. В ее глазах плескалось удивление и растерянность.

— Похоже, что прежде вам никогда не приходилась пить таким образом, — заметила я, — как рабыне, из самой нижней чаши.

— Не приходилось, — признала она.

— Вставайте уже, — сказал я ей.

Леди Констанция поднялась на ноги и шепотом спросила:

— Он все еще здесь?

— Не знаю, — пожала я плечами.

— А он видел, что я пила таким образом?

— Понятия не имею, — ответила я. — Я же не смотрела в его сторону.

— Я бы наверное, умерла от ужаса, если бы увидела, что мужчины смотрят на меня, когда я пью таким способом, — простонала девушка.

— Просто не задумывайте об этом, — посоветовала я. — Для рабынь это обычный способ утолить жажду у общественного фонтана, бассейна и прочих мест.

Однако мою подопечную, похоже, мучили сомнения. Она не поднимала головы, казалось, вперившись глазами в какую-то точку на каменных плитах террасы, таких теплых под ее маленькими босыми белыми ногами.

— Кольца там, — указала я. — Мы воспользуемся вон тем, которое в тени.

Давление ошейника на шею девушки, передавшееся через поводок, быстро вывело ее из задумчивости.

Несмотря на мое предупреждение смотреть только вперед, моя подопечная принялась вертеть головой во все стороны, и даже оборачиваться, бросая взгляды через плечо. Понятно, что ее интересовало, стоял ли тот парень в алой тунике все еще где-то поблизости. Кстати, выяснить это было не так-то просто. Чем ближе мы приближались к стене и предоставляемой ею тени, тем гуще становилась толпа. Помимо толпы дело осложнялось еще и тем, что в этой части террасы было раскидано множество лотков, где желающие могли приобрести фрукты и цветы.

— Ох! — внезапно, послышался сердитый вскрик.

Боже, женский голос! Обернувшись, я увидела перед собой развивающиеся богато-украшенные одежды, и мое сердце упало и забилось где-то в районе пяток. Моя подопечная, несомненно, озабоченная только тем, чтобы высмотреть на террасе одетую в алую тунику фигуру, врезалась прямо в свободную женщину, гражданку этого города.

— Рабыня! — в ужасе взвизгнула закутанная в одежды сокрытия фигура. — Меня коснулась рабыня!

Моя подопечная стояла, покачиваясь, хватая ртом воздух, словно сбила дыхание от удара. Было заметно, что она еще не до конца понимала то, что произошло. Я тут же, не мешкая, упала на колени. В конце концов, вокруг нас находились свободные люди.

— Грязная рабыня! Грязная рабыня! Грязная рабыня! — причитала женщина.

Вообще-то, этот эпитет, да еще и повторенный многократно и с такой экспрессией, не стоило понимать буквально. Лично я не сомневалась в том, что моя в данный момент подопечная была гораздо чище, чем эта свободная женщина. Да Леди Констанция просто блестела от чистоты. Незадолго перед выходом она намылась до хруста. Только после ванны я завязала на ней рабские тряпки. Нет, есть, конечно, и грязные рабыни, например те, которым рабовладельцы, обычно в качестве наказания, запрещают ухаживать за собой, или рабыни, которых держат, также в наказание, в грязи, в загонах с тарсками или компостных ямах с навозом тарларионов, но это скорее исключение. Я также слышала истории про то, что среди Народов Фургона, кочующих по южным степям, рабыня, которая вызвала неудовольствие господина, может мгновенно оказаться завязанной в мешке с кизяком. Кстати, мне еще говорили, что позволяет поддерживать среди кейджер Народов Фургона идеальный порядок. Впрочем, насколько я об этом могу судить, на этой планете превосходный порядок поддерживается среди всех кейджер. Рабовладельцы держат этот вопрос на строгом контроле. Наиболее распространенными атрибутами для того, чтобы призвать девку к порядку, конечно, являются стрекало и плеть. Как я уже упоминала ранее, за чистоту и все что с ней связано, с рабыни обычно спрашивают очень строго, чего не скажешь о свободных женщинах. Так что вопли свободной женщины, как можно догадаться, были направлены не на то, чтобы дать объективную оценку текущего гигиенического состояния моей подопечной, а, скорее, для того чтобы выпустить пар, сбросив напряжение вспыхнувшее вследствие возмущения.

— Я не грязная! — возмущенно выкрикнула Леди Констанция, что, конечно, было грубой ошибкой.

— Неуклюжая, самка урта в ошейнике! — заверещала оскорбленная до глубины души женщина и, обведя начавших проявлять интерес окружающих взглядом, ткнула пальцем в мою подопечную и закричала: — Вы только посмотрите, она стоит! Она стоит!

— На колени, — простонала я, обращаясь к своей подопечной. — Встань на колени!

— Но ведь Вы точно также столкнулись со мной, как и я с вами! — возмутилась девушка.

О горе, подумала я. Она все забыла! Она что, не понимает, во что она одета и что у нее на шее? Она же на поводке! Беда! Она ведет себя, как свободная женщина!

Глаза свободной женщины сверкнули бешенством. Возможно именно в этот момент, как мне показалось, до моей подопечной наконец-то начало доходить, в какое положение она попала, и какая опасность ей грозит. Я вдруг прямо над моей головой послышался звон цепи. Она дергала руки, пытаясь вытащить запястья из браслетов. Само собой, освободить руки из рабских наручников невозможно! Ее руки так и остались за спиной! Насколько беспомощной она была, настолько же беспомощной, как беспомощна рабыня! Кроме того, похоже, девушка внезапно осознала, что она стояла посреди толпы, почти голая, выставленная во всей своей мягкости, неприкрытости и уязвимости. Когда до Леди Констанции все это дошло, она медленно, словно впав в ступор, опустилась на колени.

— Принесите мне стрекало! — потребовала свободная женщина.

Моя подопечная бросала на меня встревоженный взгляд.

— Просите у нее прощения! — чуть слышно, так чтобы не услышали остальные, прошептала я.

— Но это же была не моя вина, — шепнула она в ответ.

— Стрекало! — сорвалась на фальцет взбешенная женщина.

— Это была не только моя вина, — попыталась настаивать моя подопечная.

— Стрекало, дайте мне стрекало! — визжала свободная женщина.

— Это была ваша вина, причем дважды, — простонала я. — Просите у нее прощения!

— Но она же не просит моего, — заявила Леди Констанция.

Кто-то из мужчин наконец принес стрекало, вероятно, позаимствовав в одном из киосков. Это был узкий, гибкий, покрытый кожей прут, длиной около трех футов. Свободная женщина тут же вцепилась в него.

— Проси прощения! — чуть не заорала я. — Немедленно!

— Простите меня! — внезапно сказала моя подопечная, обращаясь к свободной женщине. — Простите меня!

— Госпожа, — шепотом подсказала я. — Госпожа.

— Простите меня, Госпожа! — повторила девушка.

— Значит, Ты просишь у меня прощения? — осведомилась свободная женщина с нотками фальшивой заинтересованности в голосе, явно провоцируя мою подопечную.

— Да, Госпожа, — поспешила заверить ее Леди Констанция.

— О, да-а, — злобно протянула обиженная, — Ты еще не так попросишь у меня прощения, уж поверь мне!

— Пожалуйста, Госпожа! — вступилась я. — Она находится под моим присмотром! Это была моя вина. Я плохо следила за ней!

Свободная женщина яростно сверкала глазами в мою сторону.

— Это была моя вина, — повторила я. — Избейте меня, вместо нее!

Не то, чтобы меня не пугала боль, просто, в конце концов, я уже испытала на себе и плеть и стрекало. Кроме того, для меня было ужасно сознавать, что Леди Констанцию могли избить. Этот опыт был не для такой как она. Все же она была свободной женщиной!

— Э не-ет, — протянула женщина. — Это она стояла в моем присутствии! Это она осмелилась мне противоречить! Это она не смотрела куда идет!

— Госпожа, я прошу вас! — взмолилась я. — Пожалуйста!

— Заткнись, шлюха в ошейнике! — рявкнула она на меня.

— Да, Госпожа, — ответила я, и.

Само собой, после этой команды я замолчала, а женщина, повернувшись к Леди Костанции, подпустив меду в голос, спросила:

— Значит, глупая неуклюжая девка просит у меня прощения?

— Да, Госпожа, — со всей возможной скромностью ответила моя подопечная, последовав моему примеру.

— А вот мы сейчас и посмотрим! — закричала свободная женщина, и я, с ужасом увидев, как поднялась ее рука, зажмурилась.

— Подождите, — послышался спокойный мужской голос. — Не стоит оставлять отметин на ее коже. Это может снизить ее рыночную стоимость.

Приоткрыв глаза, я увидела, как оскорбленная женщина резко повернулась к говорившему. Но руку она опустила. Похоже, мужчина обладал неким весом. На его левом рукаве, ближе к нижнему краю, красовался сине-желто-синий шеврон. Цвета касты Работорговцев! Не трудно догадаться, что перед нами стоял человек, бывший превосходным судьей женской плоти.

— Я понимаю, Вы рассержены, — заметил он оскорбленной женщине. — Но Вы можете понизить ее цену.

— Она бесполезна, — презрительно бросила та.

— Не скажите, — усмехнулся работорговец, — она может принести кое-какую пользу при продаже.

Затем мужчина повернулся ко мне и уточнил:

— Она плохо знакома со своим ошейником, не так ли?

— Да, Господин! — с благодарностью подтвердила я.

Затем он окинул оценивающим взглядом Леди Констанция и, усмехнувшись, посоветовал:

— Чем быстрее Ты изучишь свой ошейник, тем будет лучше для тебя, нежная маленькая вуло.

Девушка испуганно кивнула.

— А какое удовлетворение получу я? — возмутилась оскорбленная до глубины души свободная женщина, стискивая в руке стрекало.

— На живот, рабыня! — властно бросил работорговец Леди Констанции.

Девушка, не мешкая ни мгновения, повалилась на живот. Кстати, я сама чуть тоже не бросила себя животом на камни, хотя приказ меня не касался, а мужчина даже не взглянул в мою сторону. Было что-то такое в его голосе, что женщины вроде меня понимают нутром. Впрочем, это был голос, которому любая женщина повинуется на уровне инстинкта.

Даже свободная женщина, тискавшая в руке стрекало, в страхе прянула назад.

— К ее туфлям, глупая неуклюжая девка, — приказал работорговец, — и проси у нее прощения как тебе подобает.

Немедленно, не пытаясь скрыть охватившего ее страха, Леди Констанция извиваясь словно гусеница поползла вперед и прижалась губами к туфлям свободной женщины, целуя их снова и снова.

— Я — глупая, неуклюжая девка, — всхлипнула моя подопечная. — Простите мне, я прошу Вас, прекрасная Госпожа! Пожалуйста, простите меня, прекрасная Госпожа!

Мне подумалось, что туфли, что ей пришлось целовать, могли быть очень похожими на тех, которые были на ногах самой Леди Констанции в тот день, когда ее похитители. Кстати, пленницам и узницам редко позволяют оставить чулки, туфли или сандалии. Туфли самой Леди Констанции, если я правильно поняла, были использованы для того, чтобы дать недвусмысленный сигнал кому-то, что она оказалась во власти похитителей. Для рабыни, кстати, нет ничего необычного в том, чтобы обратиться к свободной женщине, пусть и скрытой под вуалью, как к «прекрасной Госпоже». Это один их способов попытаться польстить и успокоить ее. Понятно, что чаще всего кейджера понятия не имеет, красива та или нет. Может статься, что окажись она на рынке и ей сильно бы повезло, если бы за нее дали несколько медяков, как за девку чайника-и-циновки, но в данном случае, основную роль играет то, что она свободна.

— Достаточно, — поморщилась свободная женщина, отступая на шаг назад и возвращая стрекало тому парню, который его принес.

Работорговец сверху вниз посмотрел на Леди Констанцию, обессилено растянувшуюся на мостовой перед свободной женщиной. Я по-прежнему опустив голову стояла на коленях рядом со своей подопечной, сжимая поводок в руке.

— Если Ты хочешь выжить, — сказал он обращаясь к девушке, — тебе стоит быстрее изучить свой ошейник, маленькая вуло. Ты меня поняла?

Леди Констанция, испуганная до колик, возможно едва понимающая то, что она сделала и то, что было сделано с ней, а может быть и наоборот, понимая это слишком хорошо, повернула голова влево, и энергично утвердительно закивала.

— Благодарю вас, Леди, — сказал работорговец, слегка обозначив поклон, свободной женщине, столь глубоко оскорбленной моей подопечной, — от имени всех держателей живого имущества, за ваше понимание в данном вопросе, и за проявленную в этой ситуации мягкость.

— Это пустяк, — ответила ему она, но, я заметила, что голос ее немного дрожал.

В конце концов, она, хоть и свободная, но все же женщина, оказалась в присутствии такого мужчины.

— Вы, несомненно, столь же красивы, как и милосердны, — сказал он.

Рука женщины непроизвольно дернулась по направлению к лицу, словно в попытке проверить на месте ли ее вуаль, правда мне показалось, что при этом ткань самую малость сдвинулась в сторону. Но затем, она поспешно исправила эту оплошность. Работорговец не дал ни малейшего повода к тому, чтобы можно было подумать, что он заметил ее затруднение, лишь улыбнулся и сказал:

— Сегодня прекрасный день. Могу ли я получить привилегию сопровождать вас? В садах на террасах ниже зацвел веминий.

— Конечно, — ответила женщина, и он протянул руку и взял ее маленькую, затянутую в перчатку ладонь.

Кстати, на этой планете нет ничего необычного в том, что мужчина столь трепетно относится к таким обычным вещам, как цветы. Впрочем, не исключено, что в характере у всех мужчин найдется аналогичная слабость. Я не знаю. Во всяком случае, здешние мужчины, или точнее большинство из них, возможно, по некой причине культурного характера, как мне кажется, не боятся этой части своего я или, по крайней мере, не делают попыток скрыть этого. Наверное здесь, учитывая культуру, в которой они выросли и проживают, культуру, в которой законодательно закреплены их естественные права, права мужественности и доминирования, они могут позволить себе быть цельными мужчинами, а не окультуренными или политизированными полумужчинами, того или иного вида. Конечно, сначала мне это показалось парадоксальным. Представьте себе, каково мне было обнаружить мужчин с такой огромной любовью относящихся к природе, и при этом совершенно не заботящихся о съежившейся от страха женщине, закованной в цепи у их ног. Неужели нас, за то, кем мы были, расценивали, недостойными большего внимания, чем тонкие лепестки крошечного цветка? Неужели они знали нас настолько хорошо? Не был ли наш истинный характер настолько очевиден для них? А может, спрашивала я себя, они считали нас своими тайными врагами? Они думали, что мы ведем скрытую войну против них? Не понимали ли они также и того, что мы были тем тайным врагом, который, на самом деле, хочет капитуляции, подчинения и порабощения? Не понимали ли эти мужчины, что мы сами хотели проиграть тайную войну, быть побежденными, полностью, что мы сами жаждали завоевания и унижения, чтобы согнуть свои шеи перед ошейниками победителей для того, чтобы затем служить им в качестве их беспомощных рабынь? И прошло не так много времени, прежде чем я пришла к пониманию того, что это странное соседство, этот кажущийся парадокс, эта любовь к цветам и порабощение женщин, являются двумя сторонами одной монеты. И дело здесь не только и не столько в том, что они знают нас, и знают нас хорошо, знают о нашей мелочности и тщеславии, каковые свойства и бросают нас к их ногам. И даже не просто потому, что они знают нас, и знают это хорошо, что мы, будучи их врагами должны быть побеждены и брошены к их ногам. Они бросают нас к своим ногам, где нам и надлежит быть, просто, частично из-за их приверженности природе, а частично по причине их нежелания ставить ее под угрозу. Просто они знают, что, если нас не удержать там, то мы уничтожим их самих. Мы презираем и ненавидим мужчины, слишком слабых для того, чтобы держать нас в рабстве, поскольку тем самым они не только предают себя, но и отказывают нам в нашей собственной природе. Мы хотим всего лишь принадлежать, служить и любить наших владельцев. Разве мы просим слишком многого?

Но внезапно, горячая волна рабского ужаса прокатилась по моему телу. Я была рабыней. Рабовладельцы могут сделать со мной все, чего бы им ни захотелось! Я собственность!

Я смотрела вслед свободной женщине, что уходила прочь от нас. Ее крошечная ладошка покоилась в руке работорговца.

Она что, сошла с ума, спрашивала я себя. Хотя, может быть, она хорошо знала его. Не исключено, что это был человек хорошо известный в городе. Возможно, он не представлял какой-либо опасности. Конечно, она должна была понимать значение тех трех крохотных шевронов на его левом рукаве. Но неужели, понимая это, она не знала того, как он обращался с сотнями, а возможно и тысячами таких, как она, заковывая их в цепи и ошейники, оценивая и определяя порядок их продажи, и получая с этого прибыль?

Они уже почти пересекли террасу.

Интересно, задавалась ли она, скрытая под тяжелыми одеждами и вуалями, идя с ним через террасу, вопросом, каково это чувствовать рабское железо на своих конечностях, каково это чувствовать под своими босыми ногами посыпанную опилками поверхность сцены рабского аукциона, каково это слышать призывы аукциониста, предлагающего ее к вниманию покупателей.

— Они ушли, — шепнула я Леди Констанции, когда пара скрылась на лестнице. — Можно вставать.

Девушка поднялась на колени. Ее качало из стороны в сторону. Она дрожала всем телом. Честно говоря, я сомневалась, что в данный момент она смогла бы стоять на ногах без посторонней помощи.

— Меня же могли избить, — прошептала она.

— Вы в ошейнике и одеты как рабыня, — напомнила я.

— Она могла избить меня стрекалом, — добавила леди тихим голосом. — Как простую рабыню!

— Конечно, — буркнула я. — И признаться, меня удивляет, что она этого не сделала.

— Почему? — спросила девушка.

— Стрекало не оставило бы следов на вашей коже, — объяснила я. — Точнее, от него остались бы полосы, которые, сошли бы в течение одного дня или чуть больше, и лишь в течение этого срока, возможно, имели бы некоторое влияние на вашу цену, а потом эти полосы исчезли бы без следа.

— Тогда, почему меня не избили? — удивилась моя подопечная.

— Возможно, мужчина опасался, что она не знала, как именно следует наносить удары стрекалом, — пожала я плечами. — Он мог решить, что женщина, будучи в бешенстве, так или иначе, могла серьезно поранить вас. Возможно, он побоялся, что Вы могли лишиться зрения, что, само собой понизило бы вашу цену.

Леди Констанция вздрогнула.

— Однако, я думаю, — прошептала я, — что он, будучи работорговцем, заподозрил, что в действительности Вы могли быть не невольницей, а кем-то еще, например, той кто Вы есть, простой пленницей. Я бы не исключала того, что он вмешался, чтобы избавить вас от унижения быть избитой как простая рабыня.

— Ты, правда, так думаешь? — спросила девушка.

— Да, — кивнула я. — Стал бы кто-нибудь в вашем городе возражать против того, что провинившуюся рабыню изобьют стрекалом или плетью?

— Нет, — признала она. — Если рабыня вызвала неудовольствие, она должна быть наказана. Это всем известно.

— Таким образом, — заключила я, — сомнительно, что они вмешались бы.

— Верно, — согласилась Леди Констанция.

— В конце концов, они просто не уделили бы этому особого внимания.

— И это правильно, — сказала моя подопечная. — Они почти не заметили бы этого, или, если заметили, то могли бы задержаться на мгновение, чтобы высмеять девку, поощряя ее извлечь урок из наказания. И это — все. Это всего лишь то, что должно быть сделано, поскольку это подобает рабыням. Они должны научиться не вызывать неудовольствия.

— Вот, то же самое относится и к данной ситуации, — заметила я. — В этом городе мне приходилось уже три раза видеть, как у всех на виду наказывали рабынь. Один раз на одной из нижних террас, и дважды на базаре. А как их подгоняли ударом, двумя ремня или стрекала, я уже и со счета сбилась.

Девушка задрожала.

— Они — рабыни, — пожала я плечами.

— Конечно, — кивнула девушка, как вдруг на ее лице мелькнула тень понимания, и она испуганно уставилась на меня: — Получается, что раз меня все принимали за рабыню, точно так же должны были поступить и со мной!

— Вот именно, — подтвердила я.

— И никому бы до меня дела не было!

— Конечно.

— А значит, меня, точно так же, как их, можно было бы избить, возможно, даже просто по чьей-то прихоти.

— Точно, — кивнула я.

— Как Ты думаешь, кто-нибудь еще мог бы догадаться, что я не рабыня? — спросила Леди Констанция.

— Признаться, сомневаюсь в этом, — покачала я головой. — В конце концов, и он мог решить, что Вы невольница, просто новообращенная и не знакомая с ошейником.

— Но Ты думаешь, что он распознал мой истинный статус?

— Лично я думаю, что да, — кивнула я. — По всему видно, что он — опытный работорговец.

— А как по-твоему, относительно тебя самой у него были какие-либо сомнения? — поинтересовалась моя подопечная.

— Нет, — ответила я, чувствуя, что краснею. — Уверена, что относительно меня у него не было ни малейших сомнений вообще.

— Значит, меня вполне могли по-настоящему выпороть, — уже скорее с удивлением, чем со страхом проговорила она.

— Вы в состоянии стоять? — осведомилась я.

— Да, — кивнула девушка.

— Тебя следовало бы наказать стрекалом, — внезапно раздался мужской голос, явно обращавшийся не ко мне, а к моей подопечной.

Вздрогнув от неожиданности, мы уставились на говорившего. Хорошо, что мы не успели встать с колен, подумалось мне. У Леди Констанции перехватила дыхание, и она стремительно опустила голову вниз.

Перед нами стоял тот самый парень в алой тунике и алом же плаще, на которого я обратила внимание еще у балюстрады, когда мы любовались горами.

— Подними голову, рабыня, — приказал он Леди Констанции.

Конечно, она не решилась ослушаться, хотя и на мгновение задержалась. Теперь девушка стояла на коленях с высоко поднятой головой, однако при этом старательно избегала встречаться с ним взглядом. Ей хватило один раз заглянуть в его глаза, чтобы понять, что чувствуешь когда тебе заглянули в душу. Она испуганно расправила спину, замерев на коленях, словно палку проглотила. Ее рассматривали как женщину. Похоже, парень никуда не торопился. Он даже обошел вокруг нее, а в конце, снова встав перед ней, прокомментировал, обращаясь уже ко мне:

— Красивое лицо. Неплохие рабские формы. Превосходные волосы.

— Да, Господин, — не могла не согласиться я.

— Тебя следовало бы наказать стрекалом, — повторил он, — но этого не было сделано.

— Да, Господин, — пролепетала Леди Констанция.

Сказать, что я была поражена — не сказать ничего! Я впервые услышала, чтобы она использовала слово «Господин» обращаясь к мужчине.

— Как по-твоему, почему этого не сделали? — поинтересовался парень.

— Я не знаю, Господин, — растерянно ответила моя подопечная.

Тогда воин перевел взгляд на меня.

— И я не знаю, Господин, — поспешила сказать я.

— Тебе неслыханно повезло, — сообщил он Леди Констанции.

— Да, Господин, — согласилась та.

— Лично я не был бы настолько снисходителен, — заявил молодой человек.

— Да, Господин, — с трудом проглотила она вставший поперек горла комок.

Да, перед нами стоял один из тех гореан, которые никогда не будут испытывать каких-либо сомнений и моральных терзания, наказывая рабыню.

— Она уже обучалась под плетью? — осведомился он у меня.

— Нет, — ответила я.

— Тогда понятно, почему она так плохо знакома со своим ошейником, — усмехнулся молодой человек, который, если судить по цветы одежды, мог быть представителем касты Воинов.

— Да, Господин, — вторила я ему.

Должно быть, логично предположила я, во время инцидента со свободной женщиной, этот молодой человек находился в толпе поблизости.

— А еще она чуть не напилась из первой чаши, — добавил он.

— Да, Господин, — признала я, делая вывод, что он точно наблюдал за нами и до инцидента.

— Похоже, — не без сожаления, вздохнул парень, — она глупа как пробка.

— Нет, Господин, — вступилась я за свою подопечную. — Просто ей еще очень много чего предстоит узнать об ошейнике.

— Думаешь, она не окончательно глупа? — спросил он.

— Да, Господин, — заверила его я.

— Значит, по-твоему, у нее имеются некоторые зачатки интеллекта? — уточнил мой собеседник, явно заинтересованный.

— Да, Господин, — кивнула я. — На самом деле она очень умна.

— Замечательно, — обрадовано потер он руками, а затем хитро посмотрел на меня и, щелкнув пальцами, бросил: — Ошейник.

Немедленно сработали вбитые в меня рефлексы, и я не задумываясь вскочила на ноги и встала вплотную к нему, можно даже сказать, неприлично близко, и заведя руки немного назад, за спину, приподняла подбородок. Парень подсунул палец под мой ошейник и подтянул меня еще ближе к себе, зафиксировав на этом месте. Я остро чувствовала его палец, вставленный между сталью ошейника и кожей, прижавшийся к моей шее чуть левее гортани. Ошейник, оттянутый вперед, плотно прижался к задней стороне моей шеи.

— Хм, государственный ошейник, — хмыкнул он. — Значит, тебя зовут «Дженис».

— Да, Господин, — прошептала я.

Воин отпустил мой ошейник, и я тут же встала на колени, а он окинул Леди Констанцию оценивающим взглядом и, снова щелкнув пальцами, скомандовал: — Ошейник!

Моя подопечная несколько неуверенно поднялась на ноги и приблизилась к нему. Конечно, перед ее глазами был наглядный пример того, как это следовало делать, и ей оставалось только повторить мои движения. Однако к немалому моему удивлению, она встала к молодому человеку, ближе, чем я могла ожидать, и даже ближе чем я сама. Похоже, что она решилась улучшить показанный ей мною пример. Мне даже стало интересно, не могла ли она мне самой преподать что-нибудь в таких вопросах? Кстати, следовало признать, что поднять подбородок у нее получилось очень изящно. Вообще, по команде «Ошейник», кейджера должна приблизиться к мужчине так, чтобы ему не нужно было утруждать себя подходом к ней или протягиванием рук. Затем девушка приподнимает подбородок и отводит руки назад, таким образом, беспомощно отдавая себя для чтения ее ошейника. Понятно, что в данном конкретном случае, руки моей подопечной уже были за спиной, поскольку ее тонкие, изящные запястья были надежно соединены короткой цепью рабских наручников.

В тот момент, когда юноша подсунул палец под ошейник Леди Констанции, у нее перехватило дыхание. Молодой человек подтянул ее еще немного ближе к себе, а точнее почти вплотную, как говориться: «рабски близко». У девушки не было никакой возможности отстраниться, он крепко удерживал ее перед собой. В этот момент меня охватила тревога. Ведь она была свободной женщиной! Мне нетрудно было представить ее состояние, испуг, дискомфорт, страх, дикие эмоции — она, свободная женщина, удерживалась столь близко к нему, полураздетая перед полностью одетым мужчиной, столь хрупкая перед таким сильным, такая женственная на фоне его мужественности!

— «Тута», — прочитал он. — Хорошая кличка для тебя, рабыня.

— Спасибо, Господин, — прошептала Леди Констанция.

— И это не государственный ошейник, — отметил мужчина, повернувшись ко мне, — но, так как она находится под твоим присмотром, нетрудно прийти к выводу, что она по неким причинам должна быть на содержании города, возможно, в ожидании перепродажи.

Он размышлял, а не задавал вопрос, и я сочла, что будет благоразумнее промолчать. Меж тем этот, предположительно воин отпустил ошейник моей подопечной и приказал ей:

— Оставайся на этом месте.

— Да, Господин, — всхлипнула она.

— Губы рабыни, — скомандовал он ей.

Леди Констанция испуганно уставилась на него, не понимая, что от нее ожидается.

— Сложи губы, как для поцелуя, — подсказала я ей, и она покорно изобразила поцелуй.

— Закрой глаза, — велел он девушке.

Конечно, она не посмела ослушаться. Теперь она стояла перед ним с закрытыми глазами и сложенными бантиком губами.

— А ее губы выглядят небезынтересными, — усмехнулся парень.

— Пожалуйста, Господин, — попыталась я заступиться за свою подопечную.

— Пора испытать твои губы, Тута, — сообщил он.

— Господин! — простонала я.

Однако он не приступил к исполнению своего намерения немедленно. Скорее наоборот, молодой человек выждал еще некоторое время, позволив Леди Констанции постоять в позе, которую он от нее потребовал.

Послышался тихий звон металла. Испуганная девушка дернула руками, закованными в наручники за ее спиной.

Тогда, к моей тревоге и, одновременно восхищению, моя подопечная подняла подбородок еще немного выше, почти запрокинув голову, фактически подставляя ему свои губы. Какое бесстыдство! Она же предлагала ему себя! Леди Констанция выглядела так, словно была рабыней!

С низким гортанным смехом, почти рычанием, он обхватил беспомощную, закованную в наручники девушку своими руками и, вдумчиво, со вкусом и знанием дела, испытал губы свободной женщины, Леди Констанции!

Спустя три, а может даже четыре ена, молодой человек выпустил ее из своих объятий. Лишившись поддержки, несчастная просто сложилась на колени перед ним. Теперь она смотрела прямо перед собой. Ее глаза были широко распахнуты. Трудно было не заметить, насколько она была ошеломлена. Вдруг ее тело начало колотить словно в лихорадке. Я даже испугалась, что она вот-вот свалится в обморок прямо на камни.

Он присел подле нее.

— Ой! — внезапно пискнула Леди Констанция.

— Да на тебе нет железного пояса, — не без удовольствия заметил юноша.

— Ей еще не давали рабского вина, Господин! — быстро проговорила я. — Пожалуйста, прошу Вас! Не надо! Не надо!

Он снова поднялся на ноги.

— Не беспокойся, — успокоил он меня.

— Мы можем идти? — спросила я.

— Ее губы действительно представляют немалый интерес, — сообщил он мне. — Разумеется, сейчас она скорее была поцелована, чем целовала сама.

— Да, Господин, — не могла не согласиться я.

— А она знает, как пользоваться ими? — поинтересовался наш собеседник.

— Нет, Господин, — ответила я.

— Но ведь Ты говорила, что она умна, не так ли?

— Да, Господин, — кивнула я.

— Значит, она может быстро научиться тому, как использовать их?

— Конечно, Господин, — не стала отрицать я.

— Она знакома с семью основными поцелуями рабыни? — осведомился он.

— Нет, Господин, — мотнула я головой.

— Не знает даже этого? — удивился юноша.

— Нет, Господин, — развела я руками.

Естественно количество «основных поцелуев», имеет тенденцию меняться в зависимости от характера каждого отдельно взятого рассмотрения, и сильно зависит от того, насколько широко или узко понятие «основных» и критериев того, что принимается за основной поцелуй, а что за его разновидности. Если бы мне в целях разъяснения было позволено несколько гиперболизировать данный вопрос, то я бы могла сказать, что кто-то вообще оставит только два основных поцелуя и по пятьсот вариантов на каждый, кто-то выделит пять основных поцелуев с двумястами пятьюдесятью разновидностями каждого, а кому-то по нраву десять и по сто вариаций. А некто мог бы предпочесть просто считать всю тысячу основными поцелуями. Или вообще насчитать десять тысяч и объявить все основными и так далее. Между тем, все авторитеты в данной области, конечно, соглашаются с тем, что количество возможных вариантов поцелуев, если рассматривать их с точки зрения места поцелуя, прижатия губ, влажности, продолжительности, слаженности и много другого, бесконечно! Понятие же «семь основных поцелуев», очевидно, является общепринятым и довольно удачно привносит некоторый порядок в то, что в противном случае могло бы быть ничем иным, как хаосом. Но это пустяк по сравнению с ценностью самой схемы классификации, хотя, конечно, и она не единственно возможная. И напоследок, я могла бы добавить, что, по моему мнению, ценность этой договоренности, достигнутой в среде авторитетных в данной области специалистов и касающейся важности данного числа типов поцелуев, возможно, куда выше, чем просто решение академических вопросом, вроде: считать ли поцелуй «А», вариантом поцелуя «Б», или это «Б» является разновидностью «A», и так далее. Кстати, и это вполне ожидаемо, в этом мире разработано множество руководств, посвященных обучению рабынь. В большинстве из них, насколько я понимаю, число семь действительно дается как количество «основных поцелуев». Осталось только добавить, если кому-то это интересно, что именно это количество было буквально вбито в меня в рабских загонах. У меня было семь основных уроков по теме основных поцелуем и их вариаций, а позднее еще и частые повторные занятия. И уж поверьте, после прохождения через такую систему обучения, трудно забыть преподанный материал. Разумеется, и нас об этом предупреждали, многое зависит от каждого отдельно взятого рабовладельца. Это именно его желание, является для нас всем. Иногда, во время практических занятий, нам завязывали глаза. Полагаю, что тому было несколько причин, например, чтобы дать нам возможность научиться концентрироваться на осязательных ощущениях, чтобы в дальнейшем мы могли бы хорошо целоваться в темноте, а также во избежание возникновения личной привязанности, когда приходилось практиковаться на рабах мужчинах. Когда целуешь мужчину как рабыня, трудно не почувствовать себя его рабыней. Не думаю, что рабы мужчины возражали против того, чтобы их использовали для нашего обучения. Некоторые, возможно, новообращенные рабы, вначале кричавшие от гнева, заканчивали тем, что стонали от удовольствия. Кстати, им тоже закрывали глаза, кроме тех случаев, когда мы должны были отрабатывать поцелуи в их закрытые веки. Позже, по мере совершенствования наших навыков, охранники стали разрешать нам практиковаться на них, само собой уже без повязок. И поверьте мне, они были требовательными учителями! Приходилось очень сильно стараться, чтобы добиться их одобрения! Но мы предпочитали их строгость беспомощности рабов, поскольку мы знали, что они были теми, кому мы фактически принадлежали, свободными мужчинами. Порой, когда наши старания оценивали как неудовлетворительные, случалось ощутить на себе удар стрекала. А уж как мне хотелось попрактиковаться с тем из охранников, чью плеть я поцеловала первой, я даже описать не смогу. Вот только он никогда даже не думал позволить мне это. Мне до жути хотелось прикоснуться к нему кубами, ведь я так ни разу и не поцеловала его, но он так ни разу не разрешил мне этого. Как он презирал меня! И возможно это было справедливо, поскольку я была ничем, всего лишь рабыней! После поцелуев с охранниками, мы все были крайне возбуждены, так что, как бы это не показалось кому-то бесстыдно, позже, горя от потребностей, мы умоляли их о внимании, прижимаясь к решеткам наших конур. Иногда они снисходили до нас, иногда — нет.

— Значит, она совершенная невежда, — покачал головой товарищ.

— Да, Господин, — согласилась я.

Уверена, Леди Констанция не оценила моего согласия с его мнением в этом вопросе, но он был свободным мужчиной, а я рабыней, и, в конце концов, для меня было совершенно ясно, что его утверждение было совершенно верным.

— Жаль, — вздохнул мой собеседник.

— Да, Господин, — поддержала его я.

— Вы часто приходите на эту террасу? — поинтересовался он.

— Мы здесь впервые, — ответила я.

— А в будущем планируете? — спросил молодой человек.

— Я не уверена, получим ли мы разрешение на выход снова, — честно ответила я.

— А если получите? — не отставал незнакомец.

— Тогда, скорее всего, Господин, — сказала я.

Прийти именно на эту террасу, у меня была особая причина. Отсюда, если перейти мост, можно было попасть в область, в которой, как я надеялась, можно было получить определенную информацию. Конечно, Леди Констанцию, относительно своих планов, я в известность не ставила. Прежде я уже приходила сюда несколько раз, но мне так и не удалось достичь поставленной цели. Мне было необходимо оказаться здесь, или точнее рядом с этим местом, в строго определенное время, чтобы определить то, что я хотела узнать, если это вообще можно было узнать. Та информация, которую я хотела получить, как и любая другая ей подобная, например, причина моего пребывания в подземельях, конечно, была для меня под строгим запретом. То, что меня так интересовало, не было чем-то особо секретным, однако рабыня должна соблюдать чрезвычайную осторожность в подобных вещах. Например, задавая прямой вопрос, особенно незнакомцу, ей стоит быть готовой к тому, что это связано с весьма большим риском. Незнакомец, скорее всего, предположит, что девушке по той или иной причине отказано в этой информации, иначе она уже получила бы ее от своего владельца или надсмотрщика. Безусловно, любая кейджера, встав на коленях, может вполне безопасно узнать определенные сведения, например как найти тот или иной магазин или как пройти на определенную улицу, но вопрос о чем-то, что может быть секретно или наоборот общеизвестно, может быть встречен неодобрительно. Например, от рабыни не ожидают, что она будет собирать информацию относительно времени прибытия или убытия караванов грузовых тарнов, но также, скорее всего, она не будет спрашивать и что-то совсем простое вроде того, что хотела узнать я. Подобные вопросы автоматически вызывали предположение, что в такой информации ей по неким причинам отказано. На этой планете даже есть что-то вроде пословицы: «Любопытство не подобает кейджере», и это я изучила уже в первые дни своего пребывания здесь. В случае попытки задать подозрительный вопрос, кто-то может просто процитировать данное высказывание, однако куда более вероятно, что рабыня получит пощечину, а то и будет серьезно избита, после чего ей свяжут руки за спиной и напишут на внутренней поверхности бедра или на груди, обычно не левой, поскольку большинство рабовладельцев — правши, чтобы, когда женщина вернется к надсмотрщику или хозяину, тот сделал однозначный вывод, что его собственность проявила непослушание, и попытался получить запрещенную ей информацию в обход желания мужчины.

— Значит, возможно, что я увижу вас снова, — заметил юноша.

— Возможно, Господин, — не стала разуверять его я.

— Можете идти, — бросил он, и мне внезапно показалось, что в его голосе прорезались интонации раздражения.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила я, вскакивая и дергая за поводок, намекая Леди Констанции, которая так и замерла на коленях, не смея посмотреть на одетого во все алое незнакомца, что пора бы встать на ноги.

Мы уже повернулись, чтобы уходить, как за нашими спинами послышался его голос.

— Стоп! — скомандовал молодой человек.

Мы замерли.

— Не оборачивайтесь, — приказал парень. — И не надо вставать на колени.

Мы так и остались стоять, как были, спиной к нему, я с поводком в руке, моя подопечная рядом со мной со скованными за спиной руками.

— Когда ее должны выставить на продажу? — задал он неожиданный вопрос.

По-моему, в этот момент его голос, не смотря на всю его властность, звучал как-то надтреснуто. Такое впечатление, что этот вопрос был для него, как бы это не показалось необъяснимо, крайне важен, но он хотел это скрыть, и, возможно, даже от самого себя. Мне показалось, словно эти слова вырвались у него сами собой. Словно они были результатом какой-то борьбы шедшей внутри него, некого внутреннего конфликта.

— Я не знаю, Господин, — с некоторой опаской ответила я.

— Впрочем, это не имеет никакого значения, — внезапно, не скрывая раздражения, буркнул незнакомец.

— Да, Господин, — выдохнула я.

— Идите! — бросил он.

— Да, Господин, — сказала я и устремилась в направлении, намеченном еще до произошедшего инцидента, к определенному месту у стены.

Эта стена ограждала террасу и начиналась сразу от моста, ведущего сюда, справа, если смотреть с моста.

Поводок в моей руке натянулся. Похоже, Леди Констанция впала в ступор и не могла сделать ни шагу. Вынуждена была остановиться и я. Обернувшись, я обнаружила, что моя подопечная стоит и смотрит назад, вслед затянутой в алое фигуре, шагавшей прочь от нас через террасу. Незнакомец не оглядывался. Его резкие движения и напряженная спина выдавали его нешуточное раздражение.

— Ты думаешь, мы увидим его снова? — спросила меня Леди Констанция.

— Не знаю, — пожала я плечами. — Покрой его одежды выглядит не свойственно этому городу. Видимо, он прибыл сюда по делам.

— Значит, он может скоро покинуть город? — осведомилась она.

— Скорее всего, да, — предположила я.

— Он поцеловал меня, — прошептала девушка.

— Не расстраивайтесь так, — попыталась успокоить ее я. — Ведь он думал, что Вы — всего лишь рабыня. Откуда ему было знать, что Вы — свободная женщина?

— Как Ты думаешь, я понравилась ему? — спросила Леди Констанция.

— Все выглядит так, что он проявил к вам интерес, — ответила я.

— Интерес? — переспросила девушка.

— Да, — кивнула я.

— Какого рода интерес?

— Интереса, который проявляют к рабыне, — объяснила я.

— Ох, — у моей подопечной даже дыхание перехватило.

— Впрочем, — усмехнулась я, — половина мужчин, видевших вас сегодня в такой одежде, не стала бы возражать против того, чтобы видеть вас в своих цепях.

— Ты правда так думаешь? — не на шутку заинтересовалась моя подопечная.

— Конечно, — заверила ее я. — Однако все они, скорее всего, так же, как он решили бы, что вам следует пройти дрессировку под плетью.

— А Ты тоже думаешь, что мне это так нужно? — полюбопытствовала она.

— Если бы Вы были рабыней, то несомненно, — кивнула я. — Только вам не стоит проявлять интерес к такими вопросами. Все же Вы — свободная женщина.

Дрессировка под плетью, кстати, вовсе не означает того, что обучающаяся постоянно получает удары плетью, скорее только то, что она является вероятным объектом этого. Справедливости ради, стоит признать, что довольно трудно проходя такое обучение не почувствовать на себе плеть. Однако в целом, конечно, чем умнее девушка и чем быстрее она обучается, тем меньше ударов плетью она получит, и наоборот, чем глупее она или медленнее и неохотнее она воспринимает материал, тем больше вероятность того, что она познакомится с плетью.

— Меня никогда прежде не целовали так, — вздохнула Леди Констанция.

— Вас никогда прежде не целовали в ошейнике, — пожала я плечами.

— Это совсем не похоже на то, как целуют свободную женщину, — сказала она.

— Смею думать, — признала я.

— Я даже представить не могла, что поцелуй может быть таким, — прошептала девушка.

— Они — просто животные, — сказала я. — То в чем им отказано в мире свободных женщин, они берут в мире рабынь. Это именно в том мире, необузданно расцветает их естественное доминирование, освобожденное от уз искусственных ограничений. Но берегитесь, ведь в том мире, мы являемся их собственностью. В том мире мы принадлежим им полностью. В том мире мы должны безропотно повиноваться и служить им со всем возможным совершенством. В том мире они нас используют так, как им нравится, и получают от нас все, что пожелают.

Леди Констанция задрожала.

— И радуйтесь тому, — проворчала я, — что Вы — свободная женщина.

— Но ведь только в таком мире они могут быть истинными мужчинами, не так ли? — спросила меня Леди Констанция.

— Да, — вынуждена была признать я.

— Но тогда получается, — вдруг испуганно сказала она, — и мы можем быть настоящими женщинами только в таком мире.

— Вы — свободная женщина, — решила напомнить ей я. — Не стоит вам интересоваться такими вопросами. Выкиньте такие мысли из головы.

Наконец, одетая во все алое фигура покинула террасу, и я повела свою подопечную к стене.

— Что Ты делаешь? — осведомилась Леди Констанция.

— Становитесь на колени вот здесь, — указала я. — Спиной к стене.

— Что Ты собираешься делать? — удивилась она.

— Именно то, о чем я говорила, — ответила я.

— Но я думала, что Ты пошутила, — растерялась Леди Констанция.

— Нет, — отрезала я и добавила, подпустив строгости в голос: — Команда должна быть повторена?

— Нет, — сразу пошла она на попятный, и опустилась на колени, прислонившись спиной к стене.

Прокинув цепочку поводка сквозь рабское кольцо, я защелкнула его на замочек, закрепив свою подопечную у стены. В этом мире рабские кольца являются непременным атрибутом любого общественного места.

— Я не хочу оставаться здесь, — попыталась протестовать Леди Констанция.

— Не думаю, что у вас есть выбор, — отрезала я.

— Дженис! — сделала последнюю попытку моя подопечная. — Ну пожалуйста!

— Я скоро вернусь, — отмахнулась я, отворачиваясь и направляясь в сторону моста.

Мне надо было поспешить. Честно говоря, один раз я оглянулась. Леди Констанция, прикованная к рабскому кольцу за шею, стоя на коленях, потерянно смотрела мне вслед. Можно было не сомневаться, что это был первый раз в ее жизни, когда она оказалась в таком положении. Вообще-то в городах этой планеты нет ничего необычного в том, чтобы увидеть рабынь привязанных или прикованных подобным образом, стоящих на коленях или сидящих, в ожидании возвращения свих хозяев. Тому есть простое объяснение, в этом мире, есть множество мест, в которых нельзя приходить с рабынями или с другими животными.

Через считанные ены, миновав террасу, перебежав по мосту, я оказалась на широкой, плоской площадке. Это и была истинная цель моей прогулки. Слева площадка обрывалась вниз, не огороженная никакой балюстрадой. Справа — многочисленные склады. Все остальное пространство сейчас пустовало, разве что около складов я разглядела кучу ящиков и тюков, накрытых брезентом, да еще пакет теса и несколько бухт веревок. Я осмотрелась. На небе ни облачка, солнце печет, а вокруг ни души. Если не считать меня самой, на площадке сегодня — никого. Насколько я знала, здесь далеко не всегда было так пустынно. Это было именно то место, где я надеялась найти ответ на один из мучивших меня вопросов. Я не оставляла надежды, что когда-нибудь у меня это получится. Когда-нибудь, но не сегодня.

Моя попытка оказалась неудачной, и теперь следовало поспешить к рабскому кольцу и отвязать Леди Констанцию, а то дело шло к пятнадцатому ану. Меня не ждало ничего хорошего, если я опоздаю вернуть свою подопечную в подземелья к назначенному сроку.

Тем же вечером, когда я принесла узнице еду, она, как обычно изъявила желание поговорить со мной.

— Ты ведь возьмешь меня на поверхность снова, не так ли? — спросила она.

— Я могу только попросить об этом хозяина подземелий, — напомнила я ей.

— Значит, скоро! — обрадовалась девушка.

— Все может быть, — улыбнулась я.

— А Ты помнишь того молодого человека в алой тунике и плаще, которого мы встретили сегодня? — спросила она.

— Конечно, — кивнула я.

— Ты помнишь, как он поцеловал меня?

— Да уж, — усмехнулась я.

— Он целовал меня, — восхищенно сказала она. — А я была в ошейнике.

Сейчас-то она, понятное дело, уже была в клетке, укутанная в свои одежды сокрытия. Правда, на ней не было вуали, но до времени обхода, когда мог бы появиться кто-нибудь из охранников, было еще далеко.

— Уверена, что Вы не видите ничего удивительного в том, что женщину в ошейнике поцеловали на улице.

— Нет, — ответила Леди Констанция, хотя и без уверенности в голосе.

— Кажется, вас удивило именно то, что лично вас могли поцеловать, и в особенности, когда ошейник был именно на вас?

— Не знаю, — ответила моя подопечная.

— Можете мне не верить, — усмехнулась я, — но если бы мы начали высчитывать частоту и вероятность того, что женщину поцелуют на улице, то та что носит ошейник оказалась бы вне конкуренции.

Узница в клетке оцепенело кивнула.

— Да еще и поцелуют ее совсем не так, как поцеловали бы свободную женщину, — добавила я.

— Конечно, не так, — согласилась моя подопечная, — скорее ее поцелуют так, как целуют рабыню.

— Верно, — подтвердила я.

— И именно так поцеловали меня! — воскликнула она.

— Но он же понятия не имел, что имеет дело со свободной женщиной, — напомнила я.

— Он сделал это столь собственнически и безжалостно, столь бескомпромиссно и беспощадно, столь властно, — проговорила девушка.

— Он — мужчина, — пожала я плечами.

— Как вы можете сопротивляться такому поцелую? — спросила она.

— А нам и не разрешают сопротивляться, — усмехнулась я.

Леди Констанция вновь вздрогнула.

— Что-то не так? — поинтересовалась я.

— Он поцеловал меня, — повторила она шепотом, — а на мне был ошейник.

— Да, так и было, — кивнула я.

— Ошейник! — простонала узница.

— Да, — сказала я.

— Рабский ошейник! — воскликнула Леди Констанция. — Ошейник рабыни!

— Да, и что? — уточнила я.

— Я просто пытаюсь понять свои чувства, — объяснила моя подопечная.

— Я вас понимаю, — заверила я ее.

— Подозреваю, что такой мужчина сумел бы заставить женщину очень хорошо себя обслужить, — прошептала узница.

— Думаю, что так и было бы, — не могла не согласиться с ней я. — По крайней мере, мне он показался именно таким мужчиной.

— Я чувствую себя неловко, — призналась она мне. — Это меня пугает. Я чувствую себя такой слабой.

— Не бойтесь. Я нисколько не сомневаюсь, что Вы больше никогда не увидите его снова, — постаралась успокоить ее я, но, наткнувшись на ее полный страдания взгляд, неуверенно добавила: — Хотя, с другой стороны, это, конечно, не исключено.

Кажется, после моей фразы дышать ей стало легче.

— Он поцеловал меня, — повторила Леди Констанция. — Как Ты думаешь, может я ему все же понравилась?

— Он мог просто испытывать вас, — заметила я.

— Испытывать меня? — не поняла девушка.

— Да, — кивнула я.

— И как по-твоему, он мог бы остаться доволен? — поинтересовалась она.

— Я бы не удивилась этому, — улыбнулась я.

— Значит, Ты думаешь, что я ему понравилась? — спросила моя подопечная.

— Возможно, он мог бы посчитать вас довольно интересной, как рабыню, — ответила я. — Впрочем, точно так же, как могли бы счесть вас множество мужчин.

Леди Констанция улыбнулась, застенчиво и обрадовано.

— А вам он понравился? — полюбопытствовала я.

— Конечно, нет! — воскликнула девушка. — Неужели Ты забыла, как он держал меня на коленях перед собой?

— Ну такая поза характерна для рабыни находящейся в присутствии свободного мужчины, — напомнила я.

— Но я-то не рабыня! — заявила она.

— Так он и не знал об этом, — развела я руками.

— Уверена, об этом можно было бы догадаться! — проворчала она.

— Никоим образом, — заверила я ее, отметив про себя, что это мое утверждение ей очень понравилось.

— Значит, Ты думаешь, что меня можно было принять за рабыню? — осведомилась свободная женщина.

— Конечно, — кивнула я, — вас за нее и приняли.

— Верно, — согласилась она.

— И из вас получилась бы великолепная рабыня, — польстила я ей.

— Ты, правда, так думаешь? — нетерпеливо спросила Леди Констанция.

— Правда, — ответила я.

— Как, по-твоему, за меня заплатили бы хорошую цену? — спросила девушка, горя от любопытства.

— Несомненно, — заверила ее я.

— И мужчины могли бы испытывать страсть ко мне?

— Конечно, — ответила я. — Очень даже могли бы. И даже вплоть до потери контроля над собой.

— Как ужасно! — воскликнула она, хотя я нетрудно было заметить, что ей очень понравился мой комплемент.

— Нисколько, — усмехнулась я.

— Разве Ты не видела, как он унизил меня, — сказала она, внезапно сердито, — как он ходил вокруг меня, как оценивающе разглядывал, осматривал меня, словно я могла бы быть рабыней!

— Но он и принял вас за рабыню, — напомнила я.

— Меня?

— Совершенно верно, — кивнула я.

— И он приказал мне подойти к нему, и подставить ошейник, чтобы он мог прочитать его!

— Вероятно, он хотел узнать ваше имя, — предположила я.

— Ты так думаешь? — заинтересовалась девушка.

— Конечно, — ответила я.

— Но сначала он прочитал твой ошейник! — заметила Леди Констанция, с обидой в голосе.

— Разумеется, — сказала я. — Ведь это я держала вас на поводке. Однако я уверена, что основной его интерес был обращен на вас, а не на меня. Честно говоря, я подозреваю, что он прочитал мой ошейник, чтобы собрать больше информации о вас, например, теперь он знает, что Вы Тута, рабыня, кто была на попечении государственной рабыни Дженис.

— Ох! — взволнованно выдохнула девушка, а затем сердито заговорила. — Но разве Ты не видела, как он заставил меня держать губы сморщенными для поцелуя. Он просто пожелал этого, и я вынуждена была стоять с закрытыми глазами, и ждать, ждать, ждать. А затем он как схватил меня руками, и как поцеловал. Как он меня поцеловал!

— Рабынь можно целовать так, — пожала я плечами.

Конечно, ее губы, пусть и были губами свободной женщины, оказались столь же продолжительно и настойчиво изнасилованы, как если бы они были губами обычной рабыни, попавшими под собственническую жадность рабовладельца.

Признаться, меня берут сомнения, что свободных женщин когда-нибудь так целовали, ну, разве что за мгновение до того, как на них наденут ошейник, своего рода поцелуй, должный послужить им как символ неволи, ожидавшей их.

— Я ненавижу его, — скривилась Леди Констанция. — Он — зверь, высокомерное животное! Я ненавижу его!

— Вы, правда, ненавидите его? — решила уточнить я.

— Да! — выплюнула она. — Да!

— Если бы Вы были рабыней на самом деле, — сказала я, покачав головой, — то не имело бы никакого значения, ненавидели ли Вы его или он вас. Вы в любом случае служили бы ему с совершенством рабыни, которой тогда бы были.

— Наверное, Ты права, — вздохнула девушка.

— Не наверное, а точно, — заверила ее я. — И если бы он оказался недоволен, то можете не сомневаться, он воспользовался бы плетью и сделал бы это безжалостно.

— Ты так думаешь? — спросила она, задрожав.

— Да, — кивнула я. — Такие мужчины, как он, не позволяют женщинам делать из них дураков.

— Дженис, — позвала меня девушка, немного помолчав.

— Что?

— Почему Ты спросила меня о такой глупости, как мог ли он мне понравиться?

— Это была лишь мысль вслух, — отмахнулась я.

— Абсурдная мысль! — буркнула Леди Констанция.

— Разумеется, — не стала спорить я.

— Но почему Ты спросила меня об этом?

— Из-за некоторых мелочей, — ответила я.

— Каких, например? — раздраженно осведомилась она.

— Например, то, как Вы расставили перед ним колени, — указала я.

— Я не делала этого! — закричала девушка.

— О да, именно это Вы и сделали, — усмехнулась я. — Это — естественное для меня положение, стоять перед мужчиной с расставленными коленями, поскольку я — рабыня для удовольствий. Меня просто могут наказать, если я этого не сделаю. Нас приучают вставать перед мужчинами на колени именно так, бесстыдно и радостно. Но Вы не обязаны были так поступать.

— Я этого не делала! — повторила моя подопечная.

— Э нет, Вы это сделали, — заверила ее я. — И чем дальше, тем шире Вы их раздвигали, и особенно когда он вас рассматривал.

— Неужели это правда? — растерянно спросила Леди Констанция.

— Да, — кивнула я.

Ладошка правой руки узницы взметнулась вверх, кончиками пальцев прикрыв губы.

— Но такое, вполне могло произойти непреднамеренно, — решила успокоить ее я, — и даже остаться незамеченным самой женщиной. Или же она может сразу забыть о них и быть уверенной, что ничего такого никогда не происходило, потому что не могло произойти.

Леди Констанция вдавила кончики пальцев в свои губы, словно боясь, что они могут заговорить без ее ведома.

— Вот Вы знали о том, что делали это? — поинтересовалась я.

— Я не знаю, — прошептала она.

— Возможно, Вы были напуганы? — предположила я.

— Да, — закивала девушка. — Конечно, я была напугана.

— Такое поведение у женщин может быть следствием тревоги, — объяснила я.

— Несомненно, — поспешила согласиться со мной Леди Констанция.

— Точно так же как рабыня склонна робко приподнимать свои ягодицы, когда лежит в ногах мужчины, надеясь, таким образом, отвлечь господина от его возможных карательных намерений мыслями об удовольствии.

— Ох! — задохнулась девушка.

— Чтобы направить его гнев в другую сторону, умиротворить его и так далее, — добавила я.

— Бесспорно, — прошептала она.

— Но зачастую такая манера поведения, вроде разведение коленей и прочего, становится просто способом продемонстрировать себя, предложить, привлечь к себе внимание, умолять о близости.

— Но я — свободная женщина! — возмутилась моя подопечная.

— Даже в этом случае Вы остаетесь женщиной, — пожала я плечами.

— Я никогда не думала о себе столь радикально, — вздрогнула она.

— Возможно, вам стоит как-нибудь задуматься об этом, — сказал я.

— Я слышала, что у мужчин есть такая пословица, — пробормотала Леди Констанция. — О том, что есть два вида рабынь, те что в ошейнике, и те, на кого его пока не надели.

— Интересное высказывание, — заметила я.

— Ты думаешь, что это правда? — поинтересовалась она.

— Мне трудно судить об этом, — попыталась я уйти от ответа.

— Но как Ты думаешь? — не отставала девушка.

— Лично для меня это верно, — пожала я плечами. — Я всегда была рабыней, но лишь оказавшись в этом мире, на меня надели ошейник.

— Тебе-то легко, — вздохнула Леди Констанция. — Ты знаешь, кто Ты.

— Я должна идти, — постаралась я поскорее закончить этот разговор.

— Спросите хозяина подземелий, можем ли мы снова выйти на поверхность! — взмолилась она.

— Я спрошу, — пообещала я.

— Дженис! — снова не дала мне уйти моя подопечная.

— Что?

— Мое переодевание в рабыню может стать еще эффективнее, если Ты расскажешь мне, ну хотя бы немного, о том, как рабыни ведут себя, что и как делают, и что, как ожидается, они должны знать.

— Возможно, Вы правы, — согласилась я.

Конечно, в моих силах было улучшить ее манеры, вроде демонстрации уважения и манеры становиться на колени.

— А научи меня семи поцелуям.

Я уставилась на нее словно громом пораженная.

— Вы же свободная женщина, — наконец смогла я выдавить из себя.

— Ну пожалуйста! — протянула Леди Констанция.

— Ну, может быть, — неуверенно сказала я.

— А еще, научи меня использовать губы! — добавила она, добив окончательно.

— Существует много способов того, как использовать губы, — пояснила я. — Но Вы должны понимать, что также есть великое множество способов использования рук, ног и даже волос. В действительности, в некотором смысле, рабыню обучают тому, как разными способами использовать все ее тело.

— Научи меня! — почти потребовала от меня свободная женщина.

— Не думаю, что хозяин подземелий одобрил бы это, — заметила я. — Надеюсь, Вы не хотите, чтобы я спросила его разрешения?

— Конечно же, нет, — испуганно отпрянула она.

— Вот и я так не думаю, — кивнула я.

— Это могло бы быть нашей общей тайной, — намекнула девушка.

— Лучше бы вам оставаться неосведомленными об этих вещах, — вздохнула я. — Вы — свободная женщина.

— Ну пожалуйста, Дженис, — как обычно заканючила Леди Констанция.

— Это — знание, больше подходит рабыням, — сделала я последнюю попытку переубедить ее.

— Пожалуйста, пожалуйста, — не отставала она.

— Хорошо, я подумаю об этом, — сдалась я.

— И конечно, — заявила моя подопечная, — я должна буду принять рабского вина!

— Это — жуткая гадость, — скривилась я.

— Но ведь там, на поверхности, может быть опасно, — заметила она. — Там могут быть хулиганы.

— Думаю, что мне будет спокойнее, если на вас оденут железный пояс, — вздохнула я, — самый тяжелый и самый неудобный из тех, который можно найти в подземельях.

— Нет, — воскликнула Леди Констанция, — рабское вино, рабское вино!

— Возможно, Вы правы, — сказала я. — Но это совсем никак не поможет вам, если некий грубиян на улице, приняв вас за простую рабыню, и будучи безразличным ко всяким любезностям, просто бросит вас на камни и разложит для своего удовольствия.

— Дженис, — сказала она, совсем не шокированная моими словами.

— Да?

— Думаю, я знаю, что бы я сделала в такой ситуации, — заявила узница.

— Полагаю, что да, — усмехнулась я.

— И я знаю, кто я, — упавшим голосом, прошептала она.

— О-о? — протянула я.

— Да, — одними губами сказала девушка.

— Вуаль, скорее, — вскинулась я. — Я слышу шаги охранника!