Тайны Фанкор-Зора

Глава 15

Шато-Де-Шампьерон, герцогство Шампьерон, Трезеньель, 10 максола 1086 — 15 эллона 1087 Эры Пророка.

Бертрана разбудил сильный пинок в бок. От неожиданности мальчишка подскочил на охапке соломы, служившей ему постелью и сел, протирая глаза грязными кулаками. Отец, еще до того, как погиб, велел ему прятаться тут, в угольном сарае, и не мозолить лишний раз никому глаза. Ничего не получилось.

— Спишь, бездельник? — раздался над ним громовой голос эконома, мессера Жакмена.

Бертран увернулся еще от одного пинка, поспешно вскочил на ноги и низко поклонился. С экономом шутки плохи.

— Что прикажете, мессер Жакмен? — спросил Бертран тоненько и жалобно.

— У мэтрессы Эйлин в покоях погас камин. Так что давай-ка, бегом топить, пока плетей не получил. Мэтресса Эйлин ждать не любит!

При упоминании этого имени у мальчика внутри все оборвалось и упало. Ноги вдруг стали ватными, Бертран пошатнулся. Он бы, наверное, даже закричал, но горло внезапно перехватило.

Эконом попытался отрезвить мальчишку крепким подзатыльником.

— Бегом, недоносок! Хочешь, чтобы нам всем влетело от герцога?!

Бертран шмыгнул носом, всхлипнул, размазывая грязной ладонью по лицу копоть и сажу пополам со слезами, и обреченно побрел в угол за дровяной корзиной. Он шел так медленно, как только способен двигаться приговоренный к смерти, чтобы отсрочить казнь хоть на пару минут.

Мессер Жакмен молча наблюдал за мальчиком, наконец, вздохнул и произнес фальшиво-бодрым тоном:

— Давай, малец, выше нос. Ты же теперь главный истопник, вместо отца. Не переживай, может, все еще обойдется. Просто не зли ее.

Эконом совсем не верил в то, что сам говорил. Это Бертран почувствовал очень хорошо. Если кто-то, кто способен сам разжечь огонь щелчком пальцев, вызывает для этого слугу, это может значить только одно.

Эконом удалился, сокрушенно почесывая в затылке, и оставил Бертрана выполнять приказ. Мальчик медленно, будто во сне, набрал в корзину поленьев и выволок ее на замковый двор. Мимо сновали люди, бросая хмурые взгляды на дрожащего и подвывающего от страха десятилетнего мальчишку, пару дней назад ставшего круглым сиротой. Все понимали, куда он идет, но никто не вмешивался. Каждый был занят своим делом. За этим строго следили майордом и замковая стража.

Только у мэтрессы Эйлин не было никаких дел. Она вставала с постели незадолго до полудня, ела сладости, пила вино, примеряла наряды и драгоценности, которыми ее осыпал герцог, гуляла в парке, читала в библиотеке книги. Мэтрессе Эйлин позволялось все, чего бы она ни пожелала. Без нее не обходились ни одна охота, ни один бал и ни один прием. При этом она была вечно всем и всеми недовольна. На конюшне то и дело наказывали слуг, на которых она жаловалась сеньору. Как говорила матушка Бертрана, герцог готов был из штанов выпрыгнуть, лишь бы только доставить этой ведьме удовольствие.

А ведь сначала эта женщина ему даже понравилась. Бертран хорошо помнил, как мэтресса Эйлин появилась в замке. Было это в середине осени, когда герцог имел обыкновение посещать своих вассалов и требовать у них подтверждения присяги на верность. В тот вечер все в замке ожидали его возвращения от маркиза Де Монтеро.

В этот день с самого утра, ни на минуту не прекращаясь, лил дождь. Сеньор запаздывал. Его ожидали сначала к ужину, потом к вечерней молитве, но его все не было. Майордом распорядился отправить навстречу герцогу вооруженный отряд — на случай, если карета застряла где-то на размытой дороге.

Его светлость вернулся далеко за полночь. Он был не один. Бертран, приоткрыв дверь дровяного сарая, наблюдал за тем, как вслед за сеньором из кареты выбралась, зябко кутаясь в плащ, растерянная и испуганная молодая женщина. Выйти ей почему-то помогали не лакеи, а рыцари из личной охраны сеньора.

Даже в темноте и под ливнем дама показалась Бертрану очень красивой: длинные светлые волосы, большие голубые глаза. Мальчику даже представилось, что он заметил слезы, настолько печальна была эта женщина.

Герцог приказал майордому приготовить для дамы лучшие покои. К отцу Бертрана зашел мессер Жакмен и приказал ему затопить камин. Из любопытства мальчик незаметно прокрался в общий зал, куда по приказу сеньора проводили приехавшую с ним даму.

При свете факелов женщина оказалась ещё прекраснее. У Бертрана даже перехватило дыхание. Теперь незнакомка сидела гордо и прямо в резном дубовом кресле. Взгляд красавицы был отрешенным. Сеньор стоял рядом.

Бертран никогда раньше не видел герцога таким. Их хозяин, всегда суровый и прямой, внушал Бертрану, да и всем в замке страх и благоговение. Герцог сурово наказывал за любые провинности, и горе несчастным, которые осмеливались ему в чем-то возражать.

Теперь же, рядом с этой женщиной, сеньор выглядел совсем другим. Он смотрел на свою спутницу с волнением и восхищением. Такое лицо Бертран видел у нищего Луи, который чистил в замке выгребные ямы. Как-то в праздник Явления замковая повариха, толстуха Марго, отдала ему целую жареную курицу. Таким взглядом он на эту курицу и смотрел, до конца не веря, что такое сокровище целиком принадлежит ему.

Позже, ложась спать, он подслушал за стенкой разговор родителей:

— Слыхала, мать, герцог-то в замок волшебницу привез! — поделился новостями отец.

— Сила Единого! — Бертран представил, как мать всплеснула руками, — Где ж он ее нашел-то?!

— Конюший говорит, силой забрал у маркиза Де Монтеро, — мрачно ответил отец, — Что это на него нашло? Меня мальчишкой сюда взяли, я здесь без малого тридцать лет, и магов тут никогда не бывало.

— Вот беда так беда… — охнула мать, — А я тебе, отец, так скажу: грех это. Герцогу шестьдесят пять стукнуло, двадцать лет, как вдовец. Уже о Чертогах Единого думать пора, а тут привез молодую и красивую, да еще чародейку. Ничего хорошего из этого не выйдет, вот что.

— Ты права, мать, быть беде, — хмуро согласился отец.

Как только волшебнице выделили покои, она тотчас же в них заперлась и заявила, что не желает выходить. Она отказывалась от роскошно сервированной еды, которую ей приносил сам мессер Гавро, старший лакей, который прислуживал только герцогу. Она не впускала мать и сестер Бертрана, назначенных ей в горничные и приносивших к двери ее покоев один изысканный наряд за другим. Сам герцог часами простаивал под ее дверью, вооружившись очередным драгоценным подарком и умоляя ее хотя бы открыть замки — все было напрасно.

Герцог сердился и срывал злость на слугах. Через пару дней Бертран услышал, как мессер Жакмен рассказывал толстухе Марго, что сеньор в сердцах отвесил затрещину мессеру Гавро, когда тот доложил ему, что мэтресса Эйлин в очередной раз отказалась от еды. А когда герцог распорядился наказать плетьми мать и старшую сестру Бертрана за то, что они никак не уговорят чародейку открыть им дверь, мальчик разозлился. Он решил, что зря пожалел эту женщину тогда, в самый первый день.

Так прошло десять дней. А потом мэтресса Эйлин открыла дверь и потребовала завтрак и горячую ванну. Герцог был вне себя от счастья.

Теперь Его светлость почти все время проводил с мэтрессой Эйлин, исполняя любые ее прихоти. В первую очередь он распорядился переделать покои, которые отвел волшебнице. Мэтресса Эйлин жила на самом верхнем этаже, почти под крышей. Она любила свет и воздух. Герцог выписал каменщиков из столицы и приказал расширить окна в ее покоях, чтобы чародейка могла любоваться окрестностями. Окна стали просто огромными, от пола до потолка. В оконные переплеты герцог распорядился вставить самые чистые и прозрачные стекла, привезенным из столицы. Чародейка приказывала мыть эти окна каждую неделю.

Потом Бертран увидел, как под покровом ночи в замок прибыла повозка, из которой в покои мэтрессы Эйлин носили тяжелые деревянные ящики. Потом он услышал от других слуг незнакомое ему, рычащее слово «лаборатория». Мальчик не знал, что это значит, но слово показалось ему злым.

Сама мэтресса Эйлин тоже оказалась злой. Она то и дело жаловалась то герцогу, то майордому на нерадивость слуг, которых ей выделили. И с удовольствием наблюдала за тем, как их наказывают. Бертран вскоре привык видеть заплаканными то мать, то сестер.

А потом началось страшное.

Когда старшую сестру Бертрана, пятнадцатилетнюю Овьет обнаружили мертвой под окнами мэтрессы Эйлин, все подумали, что она поскользнулась, когда их мыла. И совсем никто не заметил резаных ран на ее шее. А когда на похоронах Бертран спросил о них, эконом выдал ему подзатыльник и велел молчать.

Сразу после похорон в каморку, где жил истопник с семейством, пришел сам герцог. Он долго мялся, рассматривая упавших перед ним на колени отца Бертрана и всю его семью, и наконец, выдавил:

— Я соболезную твоей утрате… как там тебя?

Пьер, господин, — у отца от волнения пропал голос.

— Ну вот, Пьер, — прцедил сеньор, — В качестве возмещения через год я распоряжусь выдать замуж твою младшую дочь и пожаловать ей хорошее приданое.

Родители начали мелко кланяться в знак благодарности. Отец прятал глаза, мать украдкой смахивала слезы. Но Его светлость этого уже не видел. Он поспешно вышел из каморки истопника, зажимая нос надушенным платком.

Но этому не суждено было случиться. Через четыре месяца с небольшим и вторая сестра Бертрана, Жакелин, которой едва исполнилось тринадцать, упала с лестницы, ведущей в покои чародейки. Как рассказывали потом, она несла кувшин воды с лавандовым маслом и розовыми лепестками для умывания госпожи, но по неуклюжести пролила воду и сама же на ней поскользнулась.

И снова никто не заметил ни резаных ран на шее и запястьях, ни следов ожогов на теле. И выразить сочувствие сеньор тоже не пришел. Пришел майордом. Даже не перешагнув порога, он швырнул отцу золотой — возмещение от герцога. К тому времени сеньор уже не обращал внимания на то, что в замке погибают или бесследно исчезают слуги.

Потом был Жак, сын одного из конюхов, друг Бертрана. Он пропадал пять дней. Все это время обитатели замка старательно делали вид, что не слышат жутких детских криков, доносившихся с верхнего этажа донжона. Конюх валялся в ногах у сеньора, умоляя того спасти сына, но получил лишь брезгливое: «Пошел прочь!» А неделю спустя обескровленное тело мальчишки обнаружили валяющимся в грязи посреди заднего двора.

После этого был смешной поваренок Жиль, пухленький и румяный, сам как будто сделанный из мягких круглых булочек, которые он пек. Жиль был круглолицым, улыбчивым и добрым. В его карманах не переводилась всякая снедь, чтобы угощать замковых животных. Жиль очень любил кошек и лошадей.

На тело Жиля наткнулся сам Бертран. На его испуганные крики прибежал отец, который шел мимо с мешком угля. Увидев погибшего мальчишку, истопник поспешно вытряхнул уголь и накрыл мешком тело. Но было уже поздно, Бертран увидел достаточно. Отца, человека не робкого десятка, стошнило в пяти шагах от искалеченного тела мертвого поваренка.

После смерти Жиля слуги на кухне начали потихоньку негодовать. Мальчик никогда и никому не делал зла и был готов каждому помочь. Он отлично исполнял свою работу, так за что же с ним так? Но тогда для того, чтобы утихомирить тех, кто возмущался, мессеру Жакмену было достаточно пригрозить всех перепороть.

И все снова пошло своим чередом. В конце концов, кому есть дело до слуг? Бертран начал понимать смысл поговорки про королеву Катрену Вольнодумную, которая решила, что рабов в Трезеньеле больше не будет, и своим указом запретила употреблять это слово. Так и появились слуги.

Пропадали и взрослые. Первым исчез нищий Луи, который чистил выгребные ямы. Его никто не хватился. Исчезали прачки, посудомойки, загонщики, младшие конюхи. Иногда их находили, иногда нет. Тех, чьи мертвые тела обнаруживали, быстро сжигали, наспех отпев в замковой часовне. Капеллан, отец Эрий попытался было вразумить герцога, но Его светлость велел запереть жреца в его покоях и выпускать только на молитву.

После того, как сеньор унизил честного и доброго святого отца, которого все уважали, недовольных стало больше. Еще больше — после того, как герцог запретил конюху Мартину и посудомойке Анн играть свадьбу, потому что это не понравилось мэтрессе Эйлин. Через день тело конюха нашли обезображенным ожогами и не дали попрощаться с погибшим ни нареченной, ни родителям. В тот день слуги собрались на замковом дворе. Они хотели просить герцога о защите. Его светлость так и не вышел к собравшимся. В конце концов, к просителям пришла герцогская стража с оружием в руках. Всем поставили на колени и посчитали по головам: сеньор велел выпороть каждого второго, чтобы слуги в замке помнили свое место. После этого майордом отдал страже приказ применять силу при первой же попытке возмущения. Так они теперь и ходили — с мечами наголо, боясь лишний раз взглянуть в глаза прислуге.

Хозяин замка не обращал на происходящее никакого внимания. Он был полностью занят своей новой игрушкой. Из мрачного затворника герцог Де Шампьерон превратился в веселого и общительного человека, ведущего светский образ жизни и швыряющего деньги направо и налево. В замке теперь недели не проходило без балов, приемов, охоты и прочих развлечений. Да что там — герцог даже начал выглядеть моложе. То ли из-за того, что теперь он следил за модой, то ли из-за своего увлечения. Правда, нрав у него остался такой же — суровый и беспощадный к тем, кто ему служил.

После смерти Жиля Бертрана стали мучить кошмары. Мальчик замкнулся в себе и стал рисовать углем черточки на стене сарая — по одной на каждого погибшего. Когда это увидел отец, он надавал сыну оплеух и велел прекратить это бессмысленное занятие. Бертран не умел ни писать, ни считать, но вскоре черточек стало так много, что их ряд занял всю длинную стену. Бертран помнил, как ставил каждую из них и иногда, прячась от всех в сарае, водил вдоль черточек пальцем, мысленно разговаривая с погибшими.

Иногда промозглыми вечерами мальчик сидел на кухне, за печкой и тихонько дремал под разговоры взрослых за кружечкой эля. Теперь этот теплый закуток стал единственным местом, где Бертрану не снились страшные сны. Там сын истопника услышал разговор, после которого вся его жизнь окончательно превратилась в кошмар.

Говорили эконом и его отец.

— Когда же это закончится, мессер Жакмен? — спросил отец, — У меня каждый раз душа в пятки уходит, как жена поднимается в эту башню. Хорошо, мэтресса про мальца пока не вспоминает — один он у меня остался.

— Никогда это не закончится, Пьер, — мрачно возразил эконом, — Ты разве не знаешь ничего?

Отец промолчал. Мессер Жакмен, не дожидаясь ответа, продолжил.

— Мэтресса-то злой магией занимается. Слышал я, что из крови, выпущенной из живых людей, варит она для сеньора зелье, чтобы он бодрый был. Герцог запретил болтать об этом, да такое разве утаишь… Говорят, хочет она зелье выдумать, чтобы и вовсе молодость ему вернуть, а пока не придумала, все так и будет продолжаться.

— Из живых? — ахнул отец, — Да неужели же такое возможно, мессер Жакмен? Мы всегда на совесть служили сеньору, а нас — как свиней?!

— Тише, тише… — испуганно зашептал эконом, — Ты лучше, Пьер, об этом помалкивай. Да осторожнее будь, может, Единый даст, и спасешься.

Но отец не спасся. Он пошел к сеньору просить за жену, которая накануне не пришла ночевать, а через два дня умер сам. Герцог, разгневанный тем, что его побеспокоили по такому пустяку, назначил бесцеремонному слуге жестокую порку, после которой Пьер уже не поднялся.

Так Бертран остался совсем один.

Мальчик медленно дотащил корзину до донжона и не без труда поднял ее по лестнице. Он долго собирался с духом, прежде чем постучать, молясь Единому, чтобы все обошлось. Наконец, он тихонько поскребся в дверь, втайне надеясь, что его не услышат.

Бертрану не повезло. Дверь ему открыла сама мэтресса Эйлин. В желтом атласном платье с широкими рукавами, с золотистыми волосами, распущенными по плечам, она напомнила ему Рианнон Мятежницу, деву-предательницу, обрекшую Пророка Рикварда на мучительную смерть. Мальчик любил смотреть на росписи в замковой часовне.

Бертран поклонился, дрожа от ужаса.

— Чего тебе? — вопросительно посмотрела на него чародейка.

— К-камин, госпожа… — пролепетал мальчик, указав на корзину с дровами.

Мэтресса Эйлин распахнула дверь шире.

— Сила Единого, в замке перевелись взрослые мужчины? — раздраженно произнесла она, — Отправили ко мне цыпленка. Ладно, займись делом.

Бертран послушался. Он опустился на колени рядом с камином и начал разводить огонь. Руки мальчика дрожали и не слушались, и чем больше неудачных попыток он делал, тем сильнее боялся, что сейчас чародейка окончательно рассердится и прикажет наказать его за промедление. Бертран не раз возблагодарил Единого, что женщина не обращала на него внимания, а то он, наверное, провозился бы еще дольше. Наконец, огонь весело затрещал, облизывая поленья.

Бертран встал с колен:

— Я могу идти, госпожа? — с надеждой спросил он.

Эйлин, рассеянно листавшая книгу, обернулась на голос:

— Подожди. Подойди сюда.

Ноги совершенно не хотели слушаться Бертрана. Парализованный страхом, он приблизился к мэтрессе Эйлин. Та протянула ему серебряную кружку с чем-то горячим. От содержимого поднимался ароматный пар.

— Выпей. Ты устал и замерз, это тебя согреет.

Мальчик дрожащими руками взял кружку и под строгим взглядом волшебницы поднес ко рту. В последний момент его руки дрогнули и почти весь отвар, ароматный и горячий, пролился ему на одежду. Но, боясь гнева мэтрессы Эйлин, Бертран сделал несколько судорожных глотательных движений.

— Поросенок, — недовольно поморщилась чародейка и показала сыну истопника на кресло, — Сиди тут, я тебя не отпускаю.

Мальчик послушно сел. Женщина поставила на резной столик песочные часы и продолжила листать книгу, изредка поглядывая на них. Наконец, она встала, подошла к Бертрану и резко подняла его за шиворот:

— Прости, пришлось тебя обездвижить. Но, пока ты можешь передвигать ноги, идем, я уложу тебя. Так будет легче с тобой работать.

Бертран тащился, еле переставляя ноги. Все вокруг плыло как в тумане. Он и сам не мог бы сказать, происходило ли это от липкого страха, парализующего все его существо, или же зелье, пара глотков которого попала внутрь, все-таки подействовало. Крупно трясясь всем телом, мальчик послушно дал уложить себя на высокую кушетку.

— Тебе холодно? — заботливо, почти ласково спросила мэтресса Эйлин, — Ничего. Ты же затопил камин, сейчас будет теплее.

— Т-ты убьешь меня? — язык Бертрана едва шевелился, в горле пересохло от страха.

— Мне придется, малыш, — чародейка ласково улыбнулась и погладила мальчика по волосам, — Это желание твоего господина. Но есть и хорошие новости, — она взяла ножницы и деловито принялась разрезать на Бертране рубашку, — Тебе будет больно, но недолго. Если это тебя утешит, ты будешь последним. Твоя кровь поможет мне завершить ритуал. Больше никто не умрет, я обещаю. Его светлость пожелал снова стать молодым. Что же, я могу ему помочь. Но он совсем не ожидает, что вместе с этим я получу над ним полный контроль.

Мэтресса Эйлин сняла с Бертрана остатки рубашки и бросила в камин:

— Что-то зелье тебя не расслабило, весь как каменный. Придется зафиксировать тебя в нужной позе.

Женщина отправилась к шкафу в поисках веревок. Бертран неожиданно обнаружил, что может пошевелить рукой. Зелье не подействовало! Наверное, он все-таки выпил слишком мало. Мальчик повернул голову и увидел столик с инструментами. Некоторые из них выглядели настолько жутко, что Бертран непременно испугался бы, если бы только можно было испугаться еще больше. Сын истопника инстинктивно схватил первое, что попалось под руку, и сжал железку в кулаке.

Когда мэтресса Эйлин вернулась с веревками и наклонилась над мальчиком, он тоненько закричал, зажмурился от страха и ударил наугад, вложив в этот удар все силы, которые только смог собрать. Чародейка вскрикнула и отшатнулась. Бертран открыл глаза. Женщина стояла, выпрямившись, зажимая правой рукой левое предплечье. Из-под ее пальцев показалась кровь.

Бертран сполз с кушетки, все еще сжимая спасительный инструмент и метнулся к огромному книжному шкафу, пытаясь спрятаться.

Чародейка расхохоталась:

— Всерьез думаешь от меня уйти? Что ж, я все равно убью тебя, но сначала немного развлекусь.

Она вытянула руку в сторону вжавшегося в стену мальчика и выпустила в него небольшой сгусток оранжевого пламени, за ним второй и третий. Первый врезался в стену прямо над головой мальчика, сжигая ему волосы. Второй взорвался где-то на уровне колена, заставив Бертрана подскочить, а третий угодил прямо в лицо. Боль обожгла кожу. Мальчик закричал, закрылся руками и выронил свое оружие.

— Смотри мне в глаза, ничтожество! — потребовала мэтресса Эйлин.

С ее пальцев соскочил электрический разряд. Он впился в ладони мальчика, заставляя отнять их от лица, и мгновенно сотряс все тело. Бертран упал на колени и пополз на четвереньках, пытаясь найти какое-нибудь укрытие. Любое движение давалось ему с трудом. Лицо горело, левый глаз ничего не видел. Руки и ноги подгибались от слабости, страха и полученного электрического удара.

Чародейка стояла и с интересом наблюдала за мальчиком, скрестив на груди руки. Ее левый рукав намок от крови, но она не обращала на это никакого внимания.

Наконец, Бертрану удалось заползти под стол. Мэтресса Эйлин расхохоталась:

— Ты надеешься здесь спрятаться, малыш? Ну, что же. Твой хозяин научил меня охотиться. Знаешь, как выкуривают лисицу из норы?

Женщина сложила руки лодочкой, прошептав над ними заклинание. Потом чародейка наклонилась под стол и раскрыла ладони, как бы сдувая их невидимое содержимое в сторону прячущегося Бертрана. От ее дуновения под столом начало клубиться ядовитое зелёное облако.

Мальчик старался не дышать, но не смог задержать дыхание надолго: едкий дым проник в легкие, в груди закололо, как будто тысячи мелких и острых иголок впились в нее изнутри, раздирая в клочья. Бертран забился в приступе кашля. Он был настолько сильным, что мальчику казалось, что его легкие сейчас вывернутся наизнанку.

— Выходи, — скомандовала чародейка, — Или сдохнешь прямо там. Ты же видел, что я сделала с теми, кто пытался сопротивляться?

Все еще сотрясаясь от кашля, мальчик судорожно вцепился в ножку стола. Женщина усмехнулась, отступила на несколько шагов и вытянула вперед руки, водя ими перед собой. Бертран, сидящий под столом на четвереньках, почувствовал, как каменный пол, выложенный шестиугольными плитками черного и красного гранита на манер поля для игры в «Осаду города», начинает стремительно нагреваться. Мальчик, всхлипывая и тоненько подвывая от ужаса, переминался с ноги на ногу, но вскоре это перестало помогать — от очередного взмаха руки мэтрессы Эйлин каменные плитки раскалились почти докрасна, обжигая ладони и колени. Бертран вскрикнул и выскочил из-под стола.

Он не успел пробежать и трех шагов, как поскользнулся, упал и ударился затылком: часть пола, по которой он бежал, внезапно обледенела. Бертран попробовал подняться, но не смог: в глазах потемнело, а заклинание мэтрессы Эйлин пригвоздило к полу его запястья и лодыжки ледяными шипами. Бертран закричал. Обжигающий магический холод тут же пробрался внутрь и начал потихоньку подбираться к сердцу, замедляя его бег. Бертран чувствовал, что слабеет с каждой секундой. Бороться было бесполезно.

Чародейка, вытянув руку, наблюдала за мучениями ребенка с безумной улыбкой:

— Ты это заслужил, малыш. Вы все это заслужили! Ты, потому что тебе не надо постоянно бояться, что за тобой в любой момент придут и задушат прямо на глазах у семьи… Твои сестры, потому что могли беспрепятственно выйти замуж, да еще и выбрать себе жениха… Твоя мать, ведь ее-то никто не заставлял пить отраву, от которой все внутренности горят огнем и свиваются в клубок, чтобы она никогда не смогла иметь детей… Но все вы — жалкие слуги, рабы, средства для достижения цели. Когда я подчиню себе герцога, моя месть будет полной. Потому что с его богатыми и знатными вассалами я буду делать то же самое…

Внезапно Бертран почувствовал, что его боль утихла. Лицо, ладони и колени больше не горели. Жжение, немилосердно раздирающее легкие, тоже пропало. К его конечностям возвращалось тепло, лед больше не сковывал их. Холод исчез и из внутренностей, а вместе с ним ушел и страх. Мальчик вскочил на ноги и обернулся в поисках чего-нибудь, что могло бы его защитить. Ему под руку попался бронзовый подсвечник, канделябр на двенадцать свечей. Бертран неожиданно легко схватил его и медленно пошел на чародейку.

Сначала та только рассмеялась, описывая руками большой круг. Бертран ничего не почувствовал. Женщина нахмурилась и выпустила из кончиков пальцев стрелы светящейся синим энергии. Они вошли в тело мальчика, не причинив ему никакого вреда.

Заметив это, Бертран вдохновился. Его движения ускорились. Мэтресса Эйлин отступила к окну, швыряя в мальчика одно заклинание за другим, но теперь они не ранили Бертрана и не причиняли ему боли.

Мальчик вдруг почувствовал, как его переполняет ненависть. Его глаза наполнились слезами, и он с отчаянным криком ринулся на чародейку, замахиваясь на нее канделябром. Эйлин испуганно вскрикнула, сделала шаг назад и резко отшатнулась, уклоняясь от удара.

Это движение для чародейки оказалось роковым. За ее спиной было только высокое окно со стеклами в тончайших переплетах, но, удивленная внезапным нападением, казалось бы, уже измотанной жертвы, чародейка об этом забыла. Раздался треск, брызнули осколки, и мэтресса Эйлин, потеряв равновесие, с криком выпала из окна своих покоев.

Бертран, как завороженный, подошел к выбитому окну и посмотрел вниз. Под изломанным телом мэтрессы Эйлин собиралась лужа крови, а вокруг уже начинали толпиться слуги.

— А где Бертран, сынишка истопника? — крикнул кто-то, — Он же, вроде, к ней пошел?

В голове у Бертрана помутилось. Мальчик выпустил из рук канделябр и упал без сознания. Он уже не видел, как слуги хватали все, что могло сгодиться как оружие. Не видел, как они избивали герцогскую стражу и рвали в клочья майордома и старшего лакея, пытавшихся образумить бунтарей. Не видел он, и как набросились восставшие на самого герцога. Как волокли его на двор, чтобы там забить до смерти над обезображенным телом чародейки. Не видел, как герцог стоял на коленях и не сопротивлялся, только рыдал о своей погибшей Эйлин. Не видел, как вешали изуродованные тела герцога и его любовницы на воротах замка.

Бертрану повезло: старший конюх нашел его и вынес из покоев чародейки до того, как взбунтовавшиеся слуги подожгли башню.

Очнулся он от боли в келье отца Эрия. Его ноги и руки были аккуратно забинтованы, левая сторона лица горела. На ней Бертран тоже нащупал повязку. Мальчик застонал. К нему подошел жрец:

— Очнулся, Бертран? Тогда пойдем, молодой герцог желает видеть тебя.

Ноги плохо слушались мальчика, но он встал и, как был, в длинной холщовой рубашке, побрел за отцом Эрием.

В комнате, куда жрец привел Бертрана, мальчик никогда не бывал. Только его отцу было разрешено топить камин в кабинете сеньора. Пол здесь был выстлан мягким ковром, по стенам расположились книжные шкафы. Большую часть комнаты занимал огромный резной дубовый стол, за которым стояло высокое кожаное кресло.

В кресле сидел молодой мужчина. Он был щегольски одет, почти так же, как одевался в последнее время Его светлость. И он был очень похож на старого сеньора, прямо как две капли воды. Такая же гордая осанка. Такие же холодные серые глаза, которые смотрели на Бертрана строго и с некоторой брезгливостью, такие же темные, тщательно завитые и уложенные волосы, но еще не тронутые сединой. И на шее — массивная золотая цепь с гербом, знаком родового достоинства герцогов Де Шампьерон.

Позади кресла стоял второй мужчина, помоложе, но тоже очень похожий и на старого сеньора, и на человека, сидящего в кресле. Младший из мужчин был облачен в рыцарские латы. Их нагрудник украшало выгравированное изображение меча, над острием которого сияла инкрустированная золотом восьмиконечная звезда с извилистыми лучами. В отличие от мужчины, сидящего в кресле, тот, что в латах, снисходительно кивнул вошедшим и глянул на Бертрана с веселым любопытством.

Отец Эрий отошел к окну, оставив мальчика в одиночестве перед незнакомцами. Бертран низко поклонился и понуро опустился на колени.

— Это и есть тот самый сын истопника, из-за которого начался мятеж? — старший рассматривал Бертрана как диковинное насекомое.

— Выглядишь мило! — фыркнул младший.

— Спасибо, сэр, — только и смог выдавить из себя Бертран.

Младший расхохотался.

Отец Эрий сделал предостерегающий жест:

— Грех издеваться над слабыми, мой мальчик. Этот несчастный — единственный, кому повезло выбраться живым из лап богомерзкой колдуньи.

Старший жестом остановил священника и сурово посмотрел на Бертрана:

— Так, несчастный, тебе известно, что ты стал косвенной причиной мятежа в замке и гибели моего отца? И что за это я имею полное право казнить тебя как бунтовщика?

— Я не знал… — пролепетал Бертран. Его опять сковал страх, — Простите меня, сеньор…

— Молчи, — прервал его старший, — Я не сказал, что намерен это сделать. В конце концов, так или иначе, ты ускорил мое восхождение на герцогский трон. Так что я, пожалуй, должен тебя как-то наградить.

— И заодно неплохо бы сделать так, чтобы он больше здесь не светился, — подсказал младший и задумчиво потер лоб латной перчаткой, — А расскажи-ка мне, любезный, как это ты в одиночку сумел справиться с такой опасной чародейкой?

— Я думал, что она вот-вот убьет меня своей магией, сэр, — послушно ответил Бертран, — А потом почувствовал, что ко мне вернулись силы, и я ее больше не боюсь.

— Вот как? Получается, ты прошел Путем Пророка! — удивленно произнес младший, приподняв правую бровь, — Слушай, братец, отдай его мне? Я заберу его в Орден, будет моим оруженосцем. А потом, глядишь, и в рыцари посвятим. Ты хочешь стать рыцарем Вечного Ордена…? — младший пощелкал в воздухе пальцами и вопросительно посмотрел на жреца.

— Бертран Реверден, — немедленно подсказал тот.

— …Бертран? — продолжил младший брат молодого герцога, — Будешь воевать с магами и еретиками, избавлять мир от скверны?

— Конечно, хочу, сэр! — с восторгом воскликнул мальчик.

— Ну, что ты несешь, братец! — отмахнулся старший, — Слуга не может стать рыцарем!

— Э, нет, дорогой брат, — покачал головой младший, — Это теперь Орден превратили в место, куда знать сбывает своих младших отпрысков, которым не светит наследство, как поступили со мной. Ну-ну, не хмурься. Раньше он был открыт для всех, кто желал сражаться со злом. И Вечный Орден, уж поверь мне, об этом помнит. Так я его заберу?

— Он твой, — небрежно махнул рукой старший.

— Слышал? — торжествующе заявил младший Бертрану, — Теперь ты мой.

Рыцарь вышел из-за кресла, подошел к мальчику и положил ему на плечо правую руку в латной перчатке:

— Я, Ламбе̇рт Де Шампьерон, рыцарь-лейтенант Вечного Ордена, беру тебя, юный Бертран Реверден, в свои оруженосцы. Отныне ты больше не слуга. Тебе придется многому научиться. Если будешь прилежен в занятиях, будешь посвящен. Станешь рыцарем, как я.

— Я готов, сэр! — воскликнул мальчик. От слов, сказанных рыцарем, внутри него как будто зажегся огонь, такой, какой пылал в сердцах истинных защитников и борцов со злом.

— А теперь встань же с колен, мой юный оруженосец, и готовься отныне преклонять их только перед Единым Творцом, наместником Пророка на Каэроне, ну, или перед прекрасной дамой. Мы уедем отсюда, как только заживут твои раны.

Когда Бертран и его будущий наставник миновали подъемный мост, ведущий в замок Шампьерон, маленький оруженосец обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на место, где он родился.

Ему почудилось, что в проеме ворот стоят его мать и отец, обе сестры и двое его лучших друзей — Жак и Жиль. Все они махали ему на прощание. Все их мальчик увидел такими, какими видел в последний раз.

«Вы не смогли защититься от зла, но я всю свою жизнь посвящу тому, чтобы такого больше не случилось никогда. Я отомщу за всех вас, клянусь!» — подумал Бертран и помахал им в ответ, — «За каждого из вас я убью столько магов, сколько смогу. Я буду мстить всю жизнь!»