Тёмный гений Уолл-стрит: Непонятая жизнь Джея Гулда, короля баронов-разбойников

Глава 14. Синий огонь

Оглядываясь назад, мало кто из комментаторов сочтет неуместным тот факт, что уроженец Вермонта Джеймс Фиск-младший родился 1 апреля (День дурака) 1835 года. Не то чтобы Фиск был дураком. Но он был довольно веселым и очень милым мастером одурачивания: самый приятный мошенник, квинтэссенция благородного и симпатичного плохого мальчика, которого женщины и банкиры тщетно надеялись перевоспитать. Журналист Роберт Х. Фуллер — выпускник Гарварда и друг детства Фиска, который в конце концов оказался в группе репортеров, освещавших самые яркие деловые мероприятия Фиска и Гулда, — писал, что «щедрость, приветливость и открытое доброе сердце Фиска были столь же ярко выражены, как и его способности мошенника. Джим никогда не видел ни скотины, которую бы не полил, ни дурака, которого бы не ограбил, ни голодного бродяги, которого бы не накормил. Та его часть, которая предпочитала двухголовые пенни, была человеком своего времени, занятым борьбой с теми, кто стремился к подобной выгоде. Та его часть, что регулярно оказывала щедрую помощь другим, была уникальна для грубого, хилого, хваткого века. Что же касается его многочисленных похождений и потаканий, то скажите мне с честным лицом, что Нью-Йорк — город стольких заядлых зрителей — не был в восторге от них, как и от Джима».[194]

Другой журналист заметит, что Фиск, не будучи глубоко философским и почти не религиозным, воспринимал жизнь, бизнес и любовь просто как тщательно продуманные, абсурдные и ироничные игры в зале заседаний и спальне. «Феномен его существования, — отмечал репортер газеты Sun вскоре после того, как Фиск внезапно и насильственно прекратил свое существование, — ничуть его не беспокоил, а просто забавлял, как постоянная шутка».[195]

Как и Гулд, родившийся через год после него, Фиск имел лишь самые скудные воспоминания о своей матери, которая умерла, когда мальчик был совсем крохой. Он был еще совсем маленьким, когда его отец, Джим-старший — торговец и, как и старый Джон Берр Гулд, торговец оловом — женился на женщине, которую Джим-младший всегда почитал как свою мать, Лав Б. Райан. Вскоре после свадьбы Фиски переехали из Поунала, штат Вермонт, в близлежащий Беннингтон, где оставались до тех пор, пока юному Фиску не исполнилось пятнадцать лет. Здесь мальчик близко подружился с Фуллером. «Он всем нравился», — вспоминал Фуллер. «Он был лидером среди мальчишек в деревне, несмотря на то, что его отец, который был неприбыльным торговцем консервами, был должен всем, кто ему доверял. (У Джима была светлая кожа с румянцем на щеках и волнистые каштановые волосы, которые с возрастом стали каштановыми). Глаза у него были зеленовато-серые и немного выдающиеся — смелые глаза. У него было много уверенности в себе — „наглости“, как мы это называли. В школе он был умным, особенно в арифметике».[196]

География детства Фиска, как и Гулда, была в высшей степени пасторальной. Фиск командовал Фуллером и стаей других мальчишек в многолетних приключениях по лесам, которые драпировались вокруг Лысой горы, голого гранитного уступа, под которым располагался их город. Фиск также водил свою банду на непредсказуемую реку Валлумсак, поток с обрывистыми катарактами, прерываемый длинными, спокойными уровнями, который протекал вдоль широкой долины на юге. Как вспоминал Фуллер, они с Фиском знали не только каждый фут Валлумсака возле Беннингтона, но и, подобно Гулду и Берроузу в Роксбери, все форелевые ручьи на мили вокруг. «Мы плавали в бассейнах и строили плоты для плавания», — писал Фуллер. «Мы разводили костры, жарили рыбу на вилочных палках и ели ее. Мы обгорели на солнце настолько, насколько это вообще возможно».[197] Река и лес были убежищем и зимой. Широкие берега Лысой горы словно созданы для катания на катере, а участки замерзшего Валлумсака идеально подходили для катания на коньках, после которого мальчишки собирались у больших костров на берегу. В ясные дни на юге виднелась гора Энтони, а дальше, за линией Массачусетса, — гора Грейлок и другие вершины Беркшира.

Когда Фиску было пятнадцать, его отец перевез семью — в которую теперь входила сводная сестра Фиска, Минна — из Беннингтона на юго-западе Вермонта в город Брэттлборо, расположенный на берегу реки Коннектикут в юго-восточной части штата. Здесь Фиск-старший, расплатившись с долгами и накопив за долгие годы выручку от торговли, построил внушительный отель Revere House, трех- и одноэтажное здание в стиле греческого возрождения, которому суждено было доминировать в центре города Брэттлборо вплоть до его уничтожения пожаром в 1877 году. Когда подросток Фиск-младший не был занят обслуживанием столиков, он путешествовал по местным дорогам вокруг Брэттлборо, торгуя всевозможными товарами в традициях своего отца, на которого он теперь работал. Обе профессии помогли ему развить дар краснобайства. По общему признанию, он был весьма забавным рассказчиком историй и анекдотов, изрекающим истории, отточенные на острой грани иронии, и все они гарантированно приводили в восторг.

После того как Фиск впервые занялся торговлей, он путешествовал по Северо-Востоку с цирком Ван Амберга, работая в качестве смотрителя животных и продавца билетов. Затем он вернулся к жизни разносчика. В 1854 году, в возрасте девятнадцати лет, он женился на Люси Мур, которая была младше его на четыре года и была уроженкой Спрингфилда, штат Массачусетс. Они прожили в браке — и, по-своему, были преданы друг другу — семнадцать лет. Но они редко проводили время под одной крышей. Действительно, в течение последних шести лет брака они жили в двух разных городах совершенно отдельно друг от друга: Люси в Бостоне, а Фиск в Нью-Йорке. «Она не красавица, моя Люси, — говорил Фиск одной из своих многочисленных подруг, актрисе Кларе Моррис, — просто пухлая, здоровая, с большим сердцем, обычная женщина, каких мужчина встречает, скажем, раз в жизни, а потом собирает ее в первой попавшейся церкви и запечатывает для себя. Ведь эти заурядные женщины, как и здравый смысл, со временем становятся ценными». В то же время Фиск похвалил благоразумие своей жены. «Никогда, никогда Люси не удивляет меня визитами, благослови ее Господь!»[198] (На самом деле у Люси было мало поводов для ревности, так же как и для жалоб на многочисленные измены мужа. Неизбежный факт проявился уже в самом начале их брака: Джим был не в вкусе Люси. Большую часть долгих лет своего «одиночества» Люси прожила с Фанни Хэррод, подругой детства и своей неразлучной спутницей).

Примерно в то время, когда он женился на Люси, Фиск начал расширять торговый бизнес своего отца, используя рекламные и торговые трюки, которые он перенял за время своей недолгой работы в цирке. Назвав себя «Юбилейным» Джимом Фиском, он нарядился в аляповатую униформу, включавшую полосатые штаны рингмейстера и шляпу. Затем он раскрасил свою повозку, чтобы она выглядела как цирковая карета с красной рамой и желтыми колесами. (Ему всегда нравилось быть в центре внимания, веселой и шумной личностью, вокруг которой вращались все остальные). Вооружившись своими регалиями и ослепительным сценарием шуток, красивый и кокетливый Фиск быстро наладил оживленную и прибыльную торговлю, продавая платки, посуду и другие безделушки скучающим и легко поддающимся на комплименты домохозяйкам. (Его путешествия охватывали весь южный Вермонт и Нью-Гэмпшир, северный Массачусетс и восточный Нью-Йорк). По словам одного из ранних биографов, «матроны и служанки от одного конца его маршрута до другого никогда не могли признать, что Джим Фиск не был самым очаровательным разносчиком, самым стильным водителем и самым принцевым путешественником, который когда-либо мерил шелк, трещал кнутом или оплачивал счет в таверне».[199] Как часто случалось на протяжении всей его короткой жизни, не один флирт Фиска привел к чему-то большему.

Так же, как и его карьера торговца. Поставщик Фиска — почтенный Эбен Д. Джордан из бостонской компании «Джордан, Марш и компания», торгующей сухими товарами, — принял к сведению выдающиеся заслуги Фиска как одного из самых успешных дилеров фирмы. В 1860 году Джордан предложил ему место в Бостоне, где он представлял фирму на оптовом уровне. Поначалу, после продажи своего маршрута и переезда в город вместе с Люси, Фиск выглядел неудачником в своей новой роли. Его обаяние не помогало ему в переговорах с непримиримыми коммерсантами, которые постоянно покупали у Джордана, Марша в объемах: люди, которых нельзя было похвалить и склонить к перекупкам и переплатам. Только когда началась Гражданская война, удача Фиска пошла в гору, потому что только тогда он нашел оптовых покупателей, которым можно было делать комплименты и побуждать их перекупать и переплачивать.

Летом 1861 года Фиск переехал в Вашингтон и открыл «гостеприимный номер» в лучшем столичном отеле «Уиллардс», ориентированный на офицеров по снабжению армии — агентов, которым поручено расходовать огромные суммы, не принадлежащие им. Здесь, снова оказавшись в центре внимания и вполне довольный тем, что оставил Люси в Бостоне, веселый Фиск устраивал роскошные развлечения. «[С помощью] некоторых членов Конгресса от Массачусетса, — вспоминал Фуллер, — и члена от округа Брэттлборо, который был его другом, Джим собрал всех, кого хотел, и дал им так вкусно поесть, выпить и покурить, что они забыли о своих заботах и наслаждались…Джим был первым в этой области, кто предоставил уютное убежище, где правительственные чиновники с небольшим жалованьем всегда могли найти радушный прием, хорошую сигару и выпить яда, который они предпочитали». Кроме того, при необходимости Фиск давал откровенные взятки в обмен на правительственные контракты. «Джим умел раздавать маленькие подарки, как он их называл, и держать рот на замке. Он всегда сам занимался такими делами».[200]

Несмотря на подкуп и явно завышенные цены, «Джордан, Марш и компания», в отличие от многих других поставщиков, которые были заняты дачей взяток и завышением цен, быстро завоевала репутацию поставщика качественных товаров, поставляемых в срок: эти факты во многом помогли армейским покупателям решить, чьи взятки брать. Одеяла, рубашки, обувь и другие предметы первой необходимости отправлялись со складов Джордана в полевые войска Союза целыми поездами. В свою очередь, Эбен Джордан, вместо того, чтобы спорить с Фиском по поводу его огромных расходов в «Уилларде» (которые иногда достигали 1000 долларов в день), взял своего молодого протеже в партнеры. Фиск еще больше привязался к Джордану (и к голодающим южным плантаторам), когда разработал успешную схему обхода блокады Конфедерации со стороны Севера и законов самой Конфедерации, запрещающих продажу хлопка в Союз. Контрабандный южный хлопок, поступавший на голодные северо-восточные фабрики, приносил Фиску небольшое состояние, а также обеспечивал сырьем все больше одеял и рубашек для армии Союза. (Между тем, человеком, который больше всех пожертвовал ради контрабандного хлопка, был отец Фиска, который пережил душевный срыв, представляя сына в тайной экспедиции по закупке хлопка, после чего его пришлось на некоторое время поместить под стражу).

Как щедрый, так и меркантильный, Фиск часто руководствовался наглой и сентиментальной доброжелательностью. Впервые он стал известен на всю страну как яркий и добросердечный филантроп. Фиск оказался в Бостоне в воскресенье в середине сентября 1864 года, когда телеграммы принесли известие о состоявшемся накануне сражении между Макклелланом и Ли — жестокой битве, в результате которой на поле боя у ручья Антиетам погибли и были ранены 22 000 человек. (Эта поразительная цифра — самое большое количество жертв за один день за всю Гражданскую войну — превышала общие потери обеих сторон во время Американской революции). Сказав Джордану, что они просто обязаны что-то сделать, чтобы помочь тысячам «бедных дьяволов», которые нуждались в помощи, Фиск с тревогой принялся собирать пожертвованные вещи для отправки «мальчикам», как синим, так и серым.

Сотрудник компании Jordan, Marsh & Company, работавший с Фиском над проектом, вспоминал его в бостонском храме Тремонт в окружении ящиков, коробок и бочек. «Джим был центром всего. Его замечательные организаторские способности и безграничная энергия производили огромное впечатление на зрителей. В то воскресенье он был просто чудо. Он просто вкладывал в это всю свою душу. За час он делал больше, чем остальные три человека, а там были очень быстрые работники. Он за всем присматривал, отдавал приказы и все проверял. Все делали то, что он им говорил. Вся работа была его от начала до конца, и никто не мог отнять у него эту заслугу. Гордился ли он этим? А вы как думаете?»[201]

К концу 1864 года, когда Конфедерация продолжала демонстрировать явные признаки своего ослабления, расходы армии Союза сократились. В то же время, когда все большая часть Юга переходила в руки Союза, прибыльная деятельность Фиска по контрабанде конфедеративного хлопка на северные фабрики начала угасать. В этих условиях он свернул свою деятельность в округе Колумбия и — возможно, вспомнив о своей неуспешной работе в компании Jordan, Marsh & Company до начала военных действий — вышел из фирмы, продав свою долю обратно своему другу Джордану за кругленькую сумму в 65 000 долларов. Чуть позже, после нескольких месяцев безуспешных попыток найти себе другое место в Бостоне, Фиск собрал вещи и отправился туда, где, как подсказывали ему инстинкты, он должен был быть, — туда, где нужен был великий импресарио, где не было четких правил, где, по его словам, можно было совершать «великие дела». Это была Уолл-стрит, на которую Фиск пришел совсем новичком.

Двадцатидевятилетний, тучный и очень привыкший к высокой жизни после работы в Вашингтоне, Фиск был заряжен не только своей обычной энергией и остатками прибыли, полученной в Марше, но и необычайно большой дозой неосознанной уверенности. Уже через неделю пребывания в городе он открыл на Броуд-стрит показную брокерскую контору. В то же время он переехал в роскошный отель «Пятая авеню» на углу Пятой авеню и Двадцать четвертой улицы, на западном периметре пересечения Бродвея и Пятой авеню с Мэдисон-сквер. Считавшийся лучшим отелем в городе, отель «Пятая авеню» сам по себе был местом, где в послеобеденное время проводились значительные торговые операции с акциями и облигациями. Таким образом, он был удобен не только для повседневной жизни и свиданий, но и для бизнеса. (И снова Фиск путешествовал без Люси, которая осталась в Бостоне и пока жила в отеле Tremont House).

Фиск регулярно устраивал дни открытых дверей в своих офисах на Брод-стрит, угощая коллег-брокеров и спекулянтов отборными напитками. Но на этот раз люди, которых он развлекал, не были тихими клерками с небольшими устремлениями. Напротив, они были волками, не имеющими союзников, — волками, ищущими выгодных убийств. Пока он не усвоит дорогостоящие уроки, Фиск на несколько месяцев останется безвольным финансовым агнцем, легко попадающим в засаду из-за корыстных советов, которые дают ему ненадежные помощники. «Его безжалостно обнимали медведи, — писал один из ранних биографов, — и бесцеремонно швыряли быки, но с несгибаемым упорством и слепой верой в возможности будущего он стоял на своем, пока улица не проглотила каждый доллар его денег, а он сам не разорился».[202] Когда той зимой рынок внезапно стал медвежьим, ничего не подозревающий Фиск оказался в опасной позиции по целому ряду падающих акций и рисковал полностью обанкротиться. Когда последующая попытка сократить падающие облигации Конфедерации на Лондонской бирже оказалась успешной, он снова занялся длинными позициями на Стрит, пользуясь советами тех же игроков, что и раньше, и прогорел. Фиск сказал другу: «Я вернусь на Уолл-стрит через двадцать дней, и если я не заставлю все вокруг корчиться, то не буду есть ничего, кроме супа из пуговиц, до Судного дня».[203]

Символично для серендипити, которое так часто управляло жизнью Фиска, что во время поездки на поезде обратно в Бостон после своего нью-йоркского позора он столкнулся с джентльменом, на котором в перспективе заработал бы большие деньги. Джон Гулдинг, уроженец штата Мэн, возвращался домой после неудачного периода в Нью-Йорке, где он надеялся продать патент на усовершенствованное устройство для тканья тканей, изобретенное его отцом. Фиск немного знал об обработке текстиля еще со времен своей работы в компании Jordan, Marsh & Company. Показав Фиску свои чертежи, Гулдинг объяснил, что устройство, должным образом запатентованное в Вашингтоне, уже используется на многочисленных фабриках Новой Англии. Чтобы заставить текстильщиков выплатить причитающиеся им роялти за машину, потребуется лишь эффективная адвокатская помощь (которой у Гулдинга не было). Остановившись на цене в 20 000 долларов за права, Фиск быстро собрал эти деньги у Джордана и других инвесторов. В то же время, чтобы получить часть прибыли, он нанял команду адвокатов, чтобы начать десятки исков о нарушении прав, которые в итоге оказались весьма прибыльными.

Однако сделка с Гулдингом никак не облегчила насущную финансовую нужду Фиска. Для этого он снова обратился к своему самому стойкому благодетелю. На средства, предоставленные Эбеном Джорданом, в конце 1865 года Фиск вновь поселился в Нью-Йорке, снова в отеле на Пятой авеню. Здесь он обратился к Дэниелу Дрю — частому участнику внеурочных торговых сессий в отеле — с предложением от группы бостонских инвесторов (включая Джордана) купить Стонингтонскую линию пароходов Дрю: девять судов, курсировавших по Лонг-Айленд-Саунд между Манхэттеном и Стонингтоном, штат Коннектикут. От этого едва прибыльного предприятия Дрю был рад избавиться. Фиск продал его бостонскому синдикату за 2,3 миллиона долларов, получив при этом солидные комиссионные и, что еще важнее, завоевав внимание Дрю. Два бывших циркача отлично поладили. В течение нескольких месяцев Дрю, всегда находившийся в поисках еще одного дружелюбного брокера, который мог бы помочь ему в его манипуляциях с акциями Erie и других компаний, помог Фиску закрепиться в бизнесе. К весне 1866 года Фиск объединился с Уильямом Белденом (сыном друга Дрю) в фирму «Фиск и Белден», из офиса которой он активно представлял большую часть (хотя далеко не всю) купли-продажи дяди Дэниела.

Джим Фиск, являясь половиной компании Fisk & Belden, с удовольствием участвовал в череде акций Erie, которые Дрю разыгрывал до 1866 года, получая крупные брокерские комиссионные, а также извлекал выгоду из собственных инсайдерских спекуляций, совершаемых на хвосте у Дрю. Перестав быть овечкой, Фиск превратился в самого способного из волков Уолл-стрит. Брокер У. У. Фаулер писал после триумфального возвращения Фиска в финансовый квартал Нью-Йорка, что «светловолосый, шумный и раскатистый Джеймс Фиск-младший… пришел в цирк на Уолл-стрит, как звезда-акробат: свежий, пылкий, сверкающий блёстками и делающий двойные сальто, очевидно, как для собственного развлечения, так и для большого круга зрителей. Он первый, последний и всегда человек театральных эффектов, грандиозных превращений, голубого огня».[204]

К концу 1866 года Фиск смог построить для Люси и ее подруги Фанни особняк стоимостью 75 000 долларов на модной в то время Честер-стрит в Бостоне. Он также приобрел самый дорогой номер в отеле «Пятая авеню» и стал постоянным посетителем лучшего ресторана города: Delmonico's, недалеко от финансового района на Бивер-стрит. Завтраки с шампанским, самые изысканные шелковые костюмы и трости с золотыми наконечниками стали его постоянной нормой. Актрисы и девушки из хора — постоянная процессия, ослепленная, как можно предположить, не только веселым остроумием и маниакальной энергией Фиска, но и безделушками, которые он так щедро раздавал.

Именно этот человек, гедонистический, яркий, бурный союзник Дрю, присоединился к мрачному, пуританскому Гулду в правлении «Эри» осенью 1867 года. Если Фиск был «голубым огнем», то Гулд — ничем иным. Фуллер, хорошо знавший обоих мужчин, писал, что «контраст между Джимом и Гулдом был полным. Джим был цветущим и любил застолья, и эта слабость начинала проявляться в его фигуре. Гулд был воздержан. Джим был громким и самоуверенным; Гулд был молчалив и казался неуверенным. Джим был смел, Гулд — осторожен. Джим говорил то, что думал; Гулд держал рот на замке. Джим любил тратить свои деньги, Гулд — свои. Джим был щедрым и открытым, а Гулд — нет. Но оба мужчины обладали неисчерпаемой работоспособностью и были необычайно умны. Объединившись, они составили грозную комбинацию».[205]