Топор

40

На вершине склона все еще светит дневной свет, но дорога в Аркадию спускается в темноту ночи, украшенная неоновыми огнями двух городских баров (но не из закрытого закусочного), более ярким бело-красным светом со станции Гетти на вершине дальнего склона и яркими желтоватыми фонарями вокруг мельницы. Внутри зданий мельницы не видно света; это история успеха, но они работают всего в одну смену.

Пока я спускаюсь по склону в сторону города, плотины и бегущего через нее быстрого черного ручья, мне приходит в голову случайная мысль. Что, если история успеха Arcadia не такая блестящая, как это изображено в журнале? Что, если, хотя они, возможно, и не пошли до конца на сокращение, они сокращают персонал за счет выбытия, не принимая новых сотрудников, когда люди уходят? Что, если я прошел через все это, и я также имею дело с УРФОМ, и они не заменят его? Шутка, безусловно, была бы со мной, не так ли?

Но нет. Им понадобится опытный человек, чтобы управлять этой линией. Если бы у них была ночная смена, то, возможно, человек, работающий в ночную смену, мог бы перейти на дневную, пока он обучает помощника, которому уже платят зарплату, дежурить ночью. Но таким образом, они наймут только одну смену.

Я знаю, как выглядит УРФ, поскольку видел его однажды в закусочной, так что теперь моя первая задача — выяснить, где он живет. Я не ожидаю многого от этого визита, просто небольшой рекогносцировки, чтобы получить представление о ситуации.

Указатель уровня топлива в «Вояджере» показывает чуть меньше половины бака, поэтому я спускаюсь к подножию склона, пересекаю мост на дамбе, поднимаюсь по другому склону и останавливаюсь на станции Гетти. Я наполняю бак, расплачиваюсь с коренастой женщиной за стойкой внутри и спрашиваю, есть ли у нее телефонная книга.

Да, она знает, хотя и не говорит об этом. Не говоря ни слова, она достает из-под прилавка тонкую телефонную книгу, и я немного отхожу от нее, как будто для того, чтобы освободить прилавок для других покупателей — их нет, — пока листаю и нахожу FALLON U R Cty Rte 92 Slt.

Меня не волнует номер телефона, по крайней мере, сейчас. Я смотрю на карту на задней обложке телефонной книги, чтобы посмотреть, что это за город «Slt», и, вероятно, это место под названием Slate, которое, похоже, находится не очень далеко отсюда.

Я благодарю женщину, возвращая телефонную книгу, и спрашиваю ее, где находится окружное шоссе 92, и теперь ей приходится говорить, хотя и минимально. Указывая на дорогу за городом, она говорит: «Шесть миль. Куда ты идешь?»

«Грифельная доска».

«Поверни налево».

Я благодарю ее, возвращаюсь к своей полной машине и проезжаю на ней шесть миль с небольшим до окружной дороги, где зеленые знаки с кремовыми буквами на перекрестке направляют меня в разные деревни. Грифельная доска стоит третьей внизу на указателе, указывающем налево.

Это извилистая холмистая дорога. Трудно разглядеть, что находится вдоль нее, за исключением редких освещенных окон домов и однажды, далеко в стороне от дороги, ярко освещенного сарая.

Возможно, я вообще не найду дом УРФА сегодня вечером, если только его имя не будет указано на почтовом ящике. Проезжая сквозь эту тьму, я пытаюсь придумать какой-нибудь способ добраться сюда в выходные, днем, либо пока Марджори работает кассиром в New Variety в субботу днем, либо пока мы обычно валяемся с газетой в воскресенье. Мой новый друг Ральф Аптон может здесь пригодиться.

Это было так неожиданно, что я чуть не пропустил это. Я один на дороге, так что не имеет значения, что я жму на тормоза. Я некоторое время не видел света в доме, так что ничего не ожидал и не искал почтовый ящик. И вдруг он появился справа от дороги в форме поддельной бревенчатой хижины с красной металлической полосой, проходящей над крышей, на которой белыми буквами было написано название.

Я отступаю, чтобы взглянуть еще раз, и вот оно, все в порядке, рядом с ним асфальтированная подъездная дорожка, ведущая в темноту. Я прищуриваюсь и наклоняюсь к правому окну, и теперь я действительно вижу там тусклый свет.

Сколько у меня дел сегодня вечером? Это тот самый Фэллон? Я еду дальше, ищу место, где можно остановиться, и чуть дальше вижу широкие металлические ворота для скота, ведущие в поле слева, с асфальтовым покрытием от ворот до дороги. Я разворачиваюсь, оставляю «Вояджер» там и иду обратно.

Если меня будут допрашивать? Я заблудился. Я ищу Аркадию.

Поначалу вечер кажется почти непроглядно черным, но когда мои глаза привыкают к жизни без фар, я понимаю, что небо полно звезд, дающих прохладный, но мягкий серый свет, словно покрывающий все вокруг пудрой. Луны нет, по крайней мере пока. Я иду совершенно один, никакого движения, ничего не видно, а вот и почтовый ящик. Я поворачиваюсь и иду по асфальтовой подъездной дорожке, и впереди я смутно вижу дом, виднеющийся сквозь густое ожерелье деревьев.

Должно быть, когда-то это была часть действующей фермы. Все леса, которые здесь были, давным-давно вырублены, за исключением тех, что находятся непосредственно вокруг дома, которому, похоже, пару сотен лет, небольшого, но раскидистого. Один огонек мерцает глубоко внутри, не очень ярко.

Дома никого нет. Вы можете сказать что-то в этом роде. Люди оставляют включенным свет, чтобы предотвратить взломы, но они оставляют слишком тусклый свет, слишком незначительный.

С другой стороны, у многих деревенских жителей есть собаки. У УРФА есть собака? Я осторожно подхожу к дому. Я все еще, если понадобится, заблудившийся путник, ищущий дорогу.

На протяжении многих лет дом пристраивался, в основном за счет комнат, пристроенных с той же стороны, что и подъездная дорожка, что делало дом все более широким. Первые комнаты, мимо которых я прохожу, темные, и не предполагают, что кто-то когда-либо входил через них. Подъездная дорожка продолжается и расширяется перед домом, где припаркованы две машины: высокий большой пикап с капотом высотой мне по грудь и старый «Шевроле» или «Понтиак», очень широкий и длинный, который просел так, что можно предположить, что его не трогали несколько лет.

А вот то, что, вероятно, является главным входом, у застекленной двери закрытого крыльца, через которую видна еще одна застекленная дверь и, смутно, кухня с источником света где-то за ней.

Если бы в помещении была собака, разве она бы уже не сообщила о своем присутствии? Да; собаки не стесняются заявлять о себе. В качестве дополнительной проверки я дергаю входную дверь, которая заперта, но очень шатается в раме. Изнутри никакой реакции.

Я уверен, что профессиональный взломщик справился бы с этой запертой дверью примерно за десять секунд. Я бы предпочел найти какой-нибудь другой вход, поэтому я оставляю этот вход и продолжаю идти вдоль передней стены, и когда я в конце заворачиваю за угол, я обнаруживаю, что первоначально это была передняя часть дома. Со всеми пристройками, подъездной дорожкой и двадцатым веком, он стал задней частью, но это оригинальная секция, обращенная в другую сторону.

Это стандартный дизайн центрального зала в колониальном стиле, официальная входная дверь с двумя большими окнами с каждой стороны и второй этаж выше с пятью окнами, прямо над окнами и дверью внизу. Внутри, когда его только построили, за этой дверью должны были быть холл и лестница, а также четыре большие комнаты; слева и справа внизу и столько же наверху. С появлением электричества, внутренней сантехники и центрального отопления все эти старые помещения менялись, менялись и снова менялись, так что теперь вы никогда не знаете, что обнаружите, открыв одну из этих дверей в колониальном стиле.

Даже если ты приглашенный гость.

Однако в большинстве этих старых фермерских домов этим оригинальным главным входом больше не пользуются, и я вижу, что на каменной площадке перед этой дверью все еще остались горки прошлогодних листьев. Я подхожу к нему, поворачиваю ручку и толкаю, и мне кажется, что он не заперт, а просто застрял. Я не хочу ничего ломать, предупреди УРФА, что здесь что-то происходит, но я хочу войти, если смогу. Полностью повернув рукоятку и упершись ногами в опавшие листья, я наваливаюсь всем весом на дверь, не ударяясь о нее, а просто оказывая постоянное давление.

Я чувствую, что он поддается, и ослабляю хватку, но он все еще застрял. Я наклоняюсь снова, и вдруг он издает быстрый звук, как будто рвется лист бумаги, и раскрывается.

Темнота. Затхлый запах, как от белья. Воздух внутри немного прохладнее и немного влажнее, чем снаружи. Не слышно ни звука. Я вхожу.

Я толкаю дверь, закрываясь за собой. Она поддается на последний дюйм или около того, с тихим звуком сжатия, на этот раз похожим на скомканную бумагу, но я наваливаюсь на нее плечом и, наконец, слышу, как она со щелчком закрывается.

А теперь дом. Слабейший свет мерцает где-то справа от меня, более чем в одной комнате от меня. По его намекам я вижу большой дверной проем прямо здесь, а затем то, что может быть мебелью, а затем еще один, чуть более четкий дверной проем футах в двадцати или около того от меня.

Я осторожно двигаюсь к свету, не желая ни о что споткнуться или потревожить, и мое колено натыкается на подлокотник дивана. Я огибаю его, больше ни к чему не прикасаюсь и добираюсь до следующего дверного проема.

Который ведет в коридор. Источник света — комната слева, и когда я продвигаюсь вперед и заглядываю внутрь, это спальня. На двуспальную кровать несколько небрежно наброшено стеганое одеяло. Горит маленькая лампа на левом прикроватном столике. Там стоит широкий зеркальный комод, стул, заваленный одеждой, куча обуви, разбросанной по полу.

Я начинаю думать, что УРФ не женат. Мне было интересно, где его семья, возможно, они все ушли в кино или еще куда-нибудь, но эта спальня выглядит так, как будто мужчина живет один.

Когда я подхожу к следующей двери с той стороны, то, судя по тому немногому, что я могу разглядеть, это детская спальня для двоих детей. Двухъярусные кровати, низкие комоды, плакаты на стенах, игрушки на полу. Он вдовец?

Чуть дальше, на противоположной стороне, находится кухня, которую я видел снаружи. Я вхожу в нее и пересекаю улицу, чтобы посмотреть за закрытое крыльцо на дорогу. Когда он вернется домой, я увижу его фары. Если он со своей семьей, у меня будет время незаметно выйти через дверь, через которую я вошел, подальше от маршрута, которым они пойдут. Если он один, посмотрим, что произойдет.

Я проверяю холодильник, и в нем есть молоко, мясное ассорти, безалкогольные напитки, пиво и очень мало чего еще. Он просто не похож на семейный холодильник.

Я открываю и закрываю кухонные ящики, потому что знаю, что где-то здесь должен быть фонарик. Фонарик есть на каждой деревенской кухне, потому что электричество в деревнях отключается довольно часто. Да, вот он.

Теперь я могу исследовать остальную часть дома, что я и делаю, и нахожу несколько пустых комнат и комнат без мебели, и мне кажется, УРФ живет в четырех комнатах из десяти, все на втором этаже. Он живет в спальне с примыкающей ванной, и он живет на кухне, и он живет в первой комнате, через которую я прошел, с диваном, о который я толкался коленями, и телевизором, и журнальным столиком, и приставным столиком, и торшером, и телефоном, и больше ничем, и он живет в комнате за кухней, первоначально гостевой комнате, которую он превратил в кабинет, такой же, как у меня дома. В этом офисе он хранит свои налоговые отчеты, трудовые книжки и всю бумажную волокиту обычной жизни.

Я провожу некоторое время в этом офисе, используя только фонарик, потому что хочу узнать как можно больше об УРФЕ, а в его случае у меня не было преимущества в виде резюме, и я никогда не утруждал себя проверкой открытых записей. Окна здесь выходят на подъездную дорожку и проезжую часть, так что я буду знать, когда он вернется домой.

Мне требуется полчаса, чтобы просмотреть все, что здесь есть, или, по крайней мере, изучить это настолько, чтобы составить представление об этом человеке. Во-первых, он разведен, и мне кажется, что он разводился трижды. У него трое взрослых детей, которые живут в Калифорнии и время от времени пишут ему не очень личные письма, и двое младших детей, которые приезжают к нему в гости летом и на Рождество. Он неплохо зарабатывает в Arcadia — хотя, как я заметил, не так хорошо, как я раньше зарабатывал в Halcyon, — но он постоянно в долгах, и у него целая папка писем даннинга. Обычно он не выплачивает алименты на содержание ребенка, но изо всех сил старается восполнить их дважды в год, как раз перед их приездом в гости.

Еще одна вещь в нем, которая меня немного удивляет, это то, что он очень серьезно относится к своей работе. Из той статьи, где я впервые прочитал о нем, я подумал, что он скорее легковес, но я вижу, что у него есть папка со статьями, вырванными из газет и наших отраслевых журналов, имеющими отношение к нашей работе, и что он подчеркивает разделы и делает в основном разумные замечания на полях, и, похоже, очень стремится идти в ногу со временем в отрасли.

Что ж, это прекрасно. Я тоже хорош в своей работе, и мне бы хотелось, чтобы у моего нового работодателя был кто-то первоклассный, с кем он мог бы меня сравнивать, чтобы он знал, какого ценного человека он получает.

Другой важный факт заключается в том, что эти двое младших детей, кажется, всегда начинают свои летние визиты примерно первого июля, то есть через неделю. Итак, это крайний срок; гораздо лучше позаботиться обо всем этом до того, как они прибудут.

Мне больше нечего искать в офисе, и мне больше нечему учиться. Когда я ухожу оттуда и убираю фонарик в ящик, я вижу по подсвеченным стрелкам кухонных часов, что еще нет и десяти. Где бы ни был УРФ, завтра рабочий день, так что он, вероятно, довольно скоро будет дома.

И с ним не будет его семьи.

Я предполагаю, что УРФ в одном из этих двух баров в Аркадии. Именно там он проводит вечера после работы, съедая гамбургер или пиццу на ужин. Когда он вернется домой, я не думаю, что он будет полностью трезв.

Мне нет смысла ехать в Аркадию искать его. Я была бы на полпути туда, когда он проезжал бы мимо меня, возвращаясь домой, и я бы этого не знала.

Я возвращаюсь в офис, откуда мне открывается лучший вид на подъездную дорожку и дорогу. Я сижу за его столом, там темно, и через некоторое время откидываюсь на спинку его вращающегося кресла, кладу ноги на стол и не спускаю глаз с окон.

Время от времени по дороге там проезжает транспортное средство, но не часто. Я сижу здесь, за столом УРФА, и мне нечего делать, кроме как ждать, наблюдать и думать, и я не могу не перебирать снова и снова все, что мне пришлось сделать за последние два месяца. Некоторые из них были намного тверже других. Некоторые были действительно очень твердыми.

С другой стороны, некоторые из них были легкими. И я действительно думаю, что в последнее время я обрел больше уверенности, и это еще больше облегчает задачу.

О! Я засыпаю. Нехорошо, нехорошо.

Я поднимаюсь на ноги, топоча по кругу в этой темной комнате. Я не могу спать, когда он приходит сюда.

Я выхожу из офиса и иду по коридору в его спальню, просто чтобы побыть поближе к свету, прогнать эту сонливость. И теперь, впервые за все время, пока я здесь, и чтобы чем-то заняться, я быстро обыскиваю спальню, и единственное, что меня интересует, — это пистолет в ящике его кровати, рядом с фонариком и поворотами. Конечно, я не разбираюсь в оружии, кроме «Люгера» моего отца, но я могу сказать, что это какой-то пистолет с таким круглым цилиндром, который придает ему солидный вид. Он черный, а рукоять немного потерта, как будто он старый. Он похож на стартовый пистолет, используемый в гонках.

Я не прикасаюсь к нему. Я закрываю ящик и просто вспоминаю, что он там.

Вернувшись в холл, я заглядываю в кухню и через нее, выглядываю из окон веранды и вижу свет фар как раз в тот момент, когда они сворачивают на подъездную дорожку. Плетущийся, медлительный, нерешительный.

УРФ возвращается домой.