Тусклый Свет Фонарей

Глава 17. Мастер копья

Мастер Ванцзу поведал сяоцзяну Вэй о том, что мы делали и разузнали за день, чрезвычайно сжато. Об услышанном от Чихуа он и вовсе умолчал. Зато посоветовал дозорных впредь выставлять не парами, а тройками или даже четверками, обещая дать в помощь и воинов, что сопровождали нас, дабы никто из них не оставался ночью один. Сяоцзян был недоволен и обронил в своем раздражении, что вот дожил он до того, что вооруженных бойцов приходится защищать и пасти словно овец или кур. Мой спутник на это ничего не ответил и от приглашения отужинать вместе с начальником гарнизона отказался. Тогда уж я не сомневался, что ни капли сочувствия у сурового мага не осталось к этим людям. Я и сам не знал, что мне думать, и как быть, а посему был готов поступать так, как велит мне мой начальник и старший товарищ.

Весь вечер мы с ним шёпотом проговорили о том, что творится в этой деревне, и что нам следует делать. Сам он вознамерился наутро обойти околицу, осмотреть те места, где стояли погибшие воины, да сходить в лес — быть может, что и удастся вызнать. Когда ж я спросил, что делать мне, он усмехнулся и ответил:

— Ну а ты приглядись к этим чаровницам из дома мельника. Поднатужься да разговори обеих. Чую я, о многом важном они молчат. И нет у меня сомнений в том, что мести жаждут их сердца. Но только ли этого?..

— Не лучше ль вам, мастер Ванцзу, заняться этим делом? Боюсь, мне оно не по силам.

— Ну уж нет, ты молод и собой хорош, вежлив и осмотрителен, не чета мне.

Он коротко хохотнул, и у меня возникло чувство, будто он опять посмеялся надо мной, а не над собой. Но улыбка быстро сошла с его лица, он стал серьёзен и повторил свои слова о том, что убежден — это не только мне по силам, но и справлюсь я лучше. К тому же мне надо, если сумею, осмотреть один лишь их дом и двор с мельницей, а ему всю округу предстоит обнюхать будто псу, идущему по следу, и ничего не пропустить. Пришлось мне согласиться с ним. Напоследок я спросил, почему нам не попытаться и как-то магически защитить фубин сяоцзяна Вэй, на что мастер ответил: «Дабы защитить, надобно знать, от чего иль кого».

Всю ночь я проворочался, гадая, как выполнить поручение, ведь в доме мельника мне дали понять, что я там гость нежеланный. Но подвести товарища я не мог, и потому к рассвету, перед тем как провалиться в сон, придумал какой-никакой план.

Утром мастер ушёл на окраины деревни, а я побрел в дом мельника и застал всю семью в доме. Хозяйка звала меня внутрь, но я с серьёзнейшим видом спросил, только ли одна собака у них, чем озадачил женщину не на шутку. С кивком она подтвердила — пёс один, днём сидит на цепи, а ночью его забирают в дом, чтоб не замерз и вход сторожил.

— А отчего сянь спрашивает? — настороженно спросила крестьянка.

— Не хочу вас пугать почём зря. Позвольте мне вначале обойти ваш двор, осмотреть мельницу, дом и другие постройки.

— Как будет угодно, — покладисто отозвалась Байхуа и позвала падчерицу. — Чихуа вам всё покажет.

На такую удачу я и рассчитывать не смел, а потому согласился и вышел, дабы дождаться девушку на свежем воздухе. Утро выдалось холодное да ясное, хоть по небу и плыли тучи, нет-нет да заслонявшие солнце, и пришлось подождать, покуда Чихуа оденется потеплее и выйдет. Встретила меня она со всей почтительностью, но хмуро и сухо.

Ещё раз спросив, что я хочу посмотреть, она провела меня к столбу, у которого крутился и лаял лохматый пёс. Больше для вида, чем для дела я взглянул на его следы, и спросил про кошку. Та тоже, как водится, у мельника жила, и Чихуа готова была мне её тотчас же принести, но я отказался, и мы вместе обошли двор, заглянули во все малые хозяйственные постройки и на мельницу. На первый взгляд там тоже не было ничего особенного, но я всё равно достал необходимые предметы и обошел все углы, краем глаза замечая, как Чихуа смотрит на меня со смесью тревоги и любопытства.

«И отчего это мастер Ванцзу её в чём-то подозревает? — невольно подумалось мне. — Девушка как девушка. Скромная да пригожая…».

Скромность скромностью, но в какой-то миг Чихуа меня окликнула и осведомилась, нашёл ли я что-то необычное, а после моего «Нет» спросила, «Не угодно ли сяню поторопиться», ведь сельская жизнь полна забот, а день в эту пору короток. Со смущением я кивнул, всё убрал и последовал за ней в надежде, что мне и дом позволят так же осмотреть и проверить.

Верно, мастер Ванцзу подумывал о том, что, ежли совесть у этих женщин не чиста, то они всеми правдами и неправдами будут отговариваться. Но, услышав мою просьбу, с прежним же недоумением Байхуа лишь попросила дать ей испросить на то дозволения мужа, а, вернувшись, сказала, что тот не против, и даже с любопытством глянет, ведь мало кому в деревне прежде доводилось видеть работу настоящих магов-даосов.

Начал я всё ж с кухни, и лишь после взялся проверить комнату с каном, куда хозяйка с явным смущением ввела меня. Под шкурами и шерстяными одеялами на кане и вправду лежал болезненного вида старик лет шестидесяти. В ответ на моё приветствие он долго извинялся, что не может принять меня как положено. Поначалу, покуда я проводил необходимые ритуалы, он спрашивал меня о том, о сём, но, когда я попросил о тишине, замолк, и вновь заговорил лишь после того, как я сказал, что закончил.

После я осмотрел место под крышей, погреб и, казалось, облазил всё, что только там было, но ничего странного и сверхъестественного так и не отыскал, даже крошечных следов. Зато так устал, что хозяйка предложила мне горячего чая с травами и посидеть немного с хозяином, ведь тот так хотел побеседовать со мной. Я согласился в надежде, что сумею вызнать хоть что-то новое.

Однако старого мельника, казалось, мой приход ни удивлял, ни беспокоил. Когда ж я об этом спросил прямо, он с вымученной полуулыбкой ответил: «Да начто мне спрашивать? Вестимо, сянь убедиться желает, что призрак в нашем доме не поселился. Но о том я и сам бы сяню сказал. Кабы тут какие призраки по ночам балагурили, я б заметил. Немощен стал, да глаза ещё зоркие». С этими словами он поднял сухую руку и указал на переносицу.

Мне почудилось, что он храбрится или уводит меня в сторону, и я надумал поддержать его измышления наводящими вопросами. Но даже так ничего не добился. Под конец мельник заверил меня: «Пущай сянь не беспокоится, всё было сделано надлежащим образом. Есть у нас тут люди сведущие, знают, как положено. Девку-то охальник мне попортил, это верно. Жалко её, красивая была. Да замуж бы после такого всё равно б я её не отдал. У нас тута так не принято. У нас принято чистоту блюсти. А люди у нас строгие, было аль не было, разбираться не станут. Пожалеть пожалеют, да взять — не возьмут». Только после этих слов по лицу его пробежала тень страдания, и я невольно задался вопросом — кого жаль этому старику больше — себя или безвинно погибшую дочь?

Тяжкие думы зароились в моём разуме, и я, поблагодарив мельника, поспешил уйти. У самой двери, когда я уж порывался попрощаться с хозяйкой, Чихуа принесла чёрную кошку и показала мне, напомнив: «Сянь спрашивал». Кошка, недовольная чем-то, размахивала хвостом, задевая девушку по щеке. Это сочетание — нежной кожи и меха — о чем-то смутно мне напомнило, но я не успел поймать этот образ, ибо хозяйка полюбопытствовала, что ж всё-таки я искал, и вынудила взглянуть на неё.

Неохотно я признался, что мы с мастером Ванцзу были на кладбище и увидели странные следы у могилы Цинхуа, а потому я подумал, что, быть может, приходит туда тоскующая по хозяйке собака или на запах поминальной еды приходят дикие и домашние звери, но следы были не похожи ни на собачьи, ни на кошачьи. Вдобавок крестьянка подтвердила, что еду давно не приносили.

— Неужто сянь думает, будто это дух какой? — с нескрываемой тревогой спросила Байхуа.

— В этом я и хотел разобраться. Объяснимо это простыми человеческими мерками или ж нет, и, коли нет, то не замышляет ли кто-то зла против вашей семьи. Вот, что меня заботит.

Крестьянки переглянулись, и теперь обе выглядели встревоженными и озадаченными. Был ли я искренен в своих словах? Отчасти и вправду так. Но в большей же мере всё сказанное и сделанное служило одной лишь цели:

— Не осерчают ли хозяин Пэй и его хозяйка, ежли иногда я буду заходить и спрашивать о чём-то, что покажется мне важным?

— Заходите-заходите! — тут же затараторила Байхуа. — Коль такое дело…

Разумеется, все мы понимали, что согласие их мне без надобности, покуда я прихожу как служитель нашей империи. Но вот одобрением я желал заручиться, а потому поблагодарил хозяйку словно она была женой чиновника одного со мной ранга, а не мельника, попрощался и ушёл. Что поведение моё мнится им подозрительным, я и не сомневался. Но поделать с этим ничего не мог. Лишь раз за разом усыплять их бдительность. И, коль скрывать им нечего…я ничего и не отыщу.

К обеду вернулся в тот день и мастер Ванцзу, промокший, уставший и чрезвычайно недовольный. Всё, что сумел он узнать, что в лесу и вправду «духи шепчутся», но ничего, что пролило бы свет на происходящее в самой деревне, вызнать он так и не сумел. Поговорил с охотниками, но те как один твердили — да, бывало, что в голодные годы волки и лисицы приходили в деревню, утаскивали скот и птиц, а иногда и собак с кошками, но нынче год сытный, в лесу дичи полным-полно, и зверьё из леса почём зря носа не кажет. Даже и к окраинам леса без нужды не подойдут. А то место к кромке леса близко.

«Посему, думается мне, что колдунью иль колдуна мы ищем, а вовсе не гуя», — заключил мастер Ванцзу.

Стоило ему об этом сказать, как я вспомнил слова старика и повторил их своему старшему товарищу. Тот заинтересовался и спросил меня о том, что ещё мне удалось сделать и вызнать. Услышав, как я вывернул столь незначительную мелочь про следы и чего тем добился, мастер довольно хлопнул себя по колену и похвалил меня, чем немало меня смутил. Уж чего-чего, а этого я никак от него не ждал. Под конец он велел мне на следующий день пойти туда снова и расспросить об этом «сведущем человеке».

Так я и поступил. Хозяйка, ежли и смутилась, то виду не подала — угостила меня чаем и на все вопросы ответила, хотя и неохотно. Сказала, что муж её говорил о старой шаманке, живущей в горах севернее Маоци. Будто бы ей лет восемьдесят, и найти её не так-то просто, но в той деревне по счастью жила другая дочь мельника, и шаманку с помощью её новой семьи удалось и отыскать, и привезти в Сяопэй. Та взяла плату едой и пообещала, что дух умершей никому не причинит вреда. Больше они её не видели, и даже нельзя точно знать, жива ль она ещё, в её-то возрасте.

Я не я, кабы не заподозрил в этой истории хотя бы подвох, не говоря уж об обмане. И первым делом я, конечно же, спросил, тайно ли эта старуха прибыла в Сяопэй. И, верно, вопрос мой попал в цель, потому как крестьянка смутилась и ответила, что сяоцзяну они о том говорили, и тот слова против не сказал. Странное дело получалось.

— А отчего ж вы не вызвали законного мага или жреца? Ну иль монаха цзиньдао, на худой конец.

— Да ведь магов-то всех государевых обратно в столицу отозвали, почтенный сянь. А храмов никаких поблизости у нас не осталось теперь. Одни разрушили, другие покинули. Ну а новых так и не появилось. Да и мы люди тёмные, когда можно, а когда нельзя — не ведаем[1]. Сяоцзян не запретил, мы и позвали… Его накажут теперь?

Я уже перестал было слушать поток её оправданий, когда она об этом спросила, и посмотрел на неё, верно, с неприкрытым удивлением.

— Как знать. А отчего такое беспокойство?

— Так ведь…плохого-то он не хотел… И мне поверил. Мои предки-то ведь не из этих мест, а из гичё, что жили когда-то северо-восточнее Цзиньгуанди. А там шаманы были в почёте и сведущи во всяком таком…

Я знаком велел ей остановиться и не продолжать, покуда она не наговорила на себя ещё больше. Не могу же я всех, кто нарушает законы империи, жалеть и отпускать бесконечно. Довольно и того, что теперь со знанием об этой горной старухе надобно было что-то делать, а ведь тоже, верно, никому плохого не хотела…Или ж хотела? Да и с чего я остановил Байхуа? Разве ж не лучше мне было выслушать всё, что она скажет?

Некоторое время мы оба смущенно молчали, а, когда с улицы явилась раскрасневшаяся Чихуа с вязанкой хвороста, я попросил умолчать об этом нашем разговоре, попрощался и, пообещав зайти ещё в другой день, покинул дом мельника.

Выслушав мой рассказ, мастер Ванцзу сказал, что ему дела нет до того, кто и с насколько чистыми помыслами что запретное творил. Коль закон нарушили, по закону и отвечать. И напрасно я пожалел эту женщину. Когда ж я спросил его, отчего он так говорит, он ответил: «Кто покрывает преступника даже тогда, когда сам пострадал от его зла, тот и сам иль преступник, иль дурак». Слова его отчего-то подняли во мне неясную бурю, я задумался на мгновение, и вдруг меня озарило:

— Да ведь мы-то уедем отсюда, а они останутся…И…те, кого они боятся, тоже.

— Да знаю я и без тебя, — отмахнулся мастер Ванцзу. — То нам всё дело и портит. Только, чую я, оправдываться и лебезить перед тобой заставило её не это. И остановил ты её напрасно. Напортачил — тебе и исправлять. Улучи момент да поговори наедине с её падчерицей. И ежли только Синфу-ван[2] будет благосклонен к тебе, узнаешь, что надобно.

Мне ничего иного и не оставалось, кроме как с ним согласиться. Но на следующий день выпадал первый день десятого месяца, и мы договорились выждать. А то, чего доброго, семью мельника мои каждодневные появления или напугают, или разозлят, иль всё разом. Вместо этого мы договорились отдохнуть и весь пасмурный и промозглый следующий день просидели в тереме, попивая днем ароматный женьшеневый чай и поедая суп из зимней дыни, а вечером порадовав себя теплым шаоцзю. Вот только наутро от нашей радости не осталось и следа.

–

Кабы мне не надо было ничего с этим делать, особливо, ежли б слушал я это от других за чаркой цзю, история того утра меня бы, несомненно, позабавила. Но всё было совершенно иначе, и мысленно я без устали проклинал нашего незримого врага, кем бы он ни был.

Перед нами вновь стоял тот самый молодой солдат и всё так же, с необычным говором, докладывал о том, что приключилось ночью. Начал он с того, что, как и присоветовал мастер Ванцзу, сяоцзян Вэй выставил его в караул уже не с одним, а сразу с двумя другими бойцами, что весь фубин воспринял с огромным облегчением и благосклонностью.

Теперь стало и время проводить веселее, и по нуждам отходить легче, и многое другое. Но и стоять приходилось дольше, ведь слишком сильно сократить число боевых постов командир тоже никак не мог. Вот и добились юни разрешения время от времени отправлять кого-нибудь за чем-нибудь согревающим. А дабы в пути с ними ничего не произошло, то ходить велели по двое, а для кого это было невозможно, оставлять припасы в сторожках относительно недалеко от поста или договариваться с соседним караулом о том, что одинокие бойцы соединятся в пути и преодолеют его вместе. На деле, разумеется, не всё выходило как ветром по шерсти цилиня, но и ничего ужасного не происходило. Вот до той ночи новолуния.

Тучи не рассеивались вот уж несколько дней, и тьма стояла ночью такая, что, кабы не снег и светильник, идущий то и дело натыкался бы на дома и предметы. Да ещё и холод выдался собачий. Потянули жребий, и солдату выпало идти за «согревающим». По пути он встретился с другим дозорным, и вместе они преодолели путь без неприятных приключений. Чего покрепче им не дали, но сосуды с горячим чаем выдали. Уже простившись с другим караульным, молодой боец ускорил шаг, боясь, что его ноша растеряет всё своё драгоценное тепло. Но у самой околицы застыл как вкопанный, заметив, как его товарищи с кем-то говорят. Через мгновение он увидел, как женская фигурка развернулась и свернула за угол одного из домов, стоявших на окраине. Только после этого он подошёл к товарищам, и спросил, кто это был.

Те, странно посмеиваясь, ответили, что какая-то девушка проходила мимо и, ссылаясь на то, что задержалась в гостях у родни, просила её проводить. Но своя спина дороже, и они ей отказали. Не успели все трое пригубить принесенный чай, а боец задуматься о том, что дорога в то место вела всего одна, и на ней он по пути никого не встречал, окромя своего товарища из другого караула, как раздался женский крик, и двое из дозорных бросились туда, откуда кричали. И только рассказчик опять помедлил, и лишь потом побежал за остальными. Когда его молчание затянулось, мастер Ванцзу спросил:

— И что дальше?

— Кабы я помнил…Всё так быстро случилось…

— У любого командира есть хорошие способы напоминания, — добродушно поделился мастер Ванцзу, но тут же добавил: — Но пожалей свою спину, парень, и скажи немедленно, что там дальше было.

— Я…не знаю, сянь. Верно, они как-то разбежались в разные стороны. Мне и самому казалось, что звук идет сразу с нескольких сторон. И…отчего-то я побежал совсем в другую сторону.

— Неужто струхнул? — начал подтрунивать мастер. Но солдат продолжал таращиться на него бараном и ничего не ответил. Тогда мастер Ванцзу вдохнул и велел: — Продолжай.

— Ну и…Выбежал я прямо на них.

— На кого?

— На товарища своего и девицу эту. Уж неведомо мне, что она там делала, только он никак ей не сопротивлялся и следом бы за ней пошёл как собачка, кабы она меня не увидела.

— Просто увидела?

— Н-нет…Вот тогда я и впрямь испугался. Схватил своё копьё и, сам не понимая, что творю, ринулся на неё. Она зашипела, глаза как зеленые огоньки загорелись, развернулась и с такой прытью побежала, а потом ловко через плетень перемахнула, что я б захотел — не догнал. А потом прибежал Вангьял, и товарища нашего мы ещё долго трясли, прежде чем он вздрогнул и пришёл в себя. Вот и всё.

Боец замолк и в растерянности стал переводить взгляд с мастера Ванцзу на сяоцзяна Вэй, а с него — на меня, и после — по новой. А мы молчали и, верно, каждый не знал, что сказать. Первым заговорил мой начальник:

— Тебя как звать-то?

— Сун Дисан, почтенный сянь, — простодушно отозвался парень, а потом поймал гневный взгляд командира, вытянулся струной и пролаял: — Сяобинши[3] Сун Дисан, стрелок из хо…

— Довольно, — перебил его мастер Ванцзу. — Ты лучше скажи мне, почему ты всё время оказываешься там, где что-то подобное случается? И всякий раз уходишь невредимым? Ты часом не колдун?

— Никак нет! — побледнев, отозвался боец. Аж его привычная манера говорить куда-то исчезла.

— Тогда почему она тебя не тронула, да ещё и в бегство обратилась?

— Верно, копья испугалась?

На этот раз мастер Ванцзу не сдержался и громогласно рассмеялся. Да и я запрятал улыбку в рукаве. Лишь сяоцзян Вэй оставался серьёзен и явно раздражен. Заметив это, я подумал, что от нечисти-то бравый Сун Дисан уберегся, а от гнева начальника не сумеет, и очень скоро его спину всё-таки настигнут ласки ивовых прутьев или бамбуковой палки. Мой же начальник, отсмеявшись, напомнил, что копья других её не испугали.

— Так, верно, их она врасплох застигла…А тут врасплох застиг её я.

— Вот тут уж правда твоя.

Мастер Ванцзу ещё некоторое время расспрашивал его на все лады, но добиться от него так ничего и не сумел. Тогда бойца отпустили, а вместо него позвали его товарища, который лишь с небольшими подробностями повторил первые две трети рассказа в точности как Сун Дисан: подошла к ним девушка, очень красивая и обаятельная, и всё норовила в глаза заглянуть каждому, и говорила так, что он вот-вот готов был поддаться её чарам и уйти с ней, куда она просит, но застыдился перед товарищем. А потом она обернулась, будто услышала хруст снега или увидела кого, бросила «И пускай», и умчалась, а через миг появился сяобинши Сун. Крик и вправду они услышали, а почему кинулись сразу, он и сам не помнит. По пути они не смогли точно разобрать, где кричат, и по дурости разделились. А уж потом он услышал вопль Сун Дисана и помчался на него.

Внимательно слушавший мастер Ванцзу спросил про копьё, но боец неожиданно расплылся в улыбке и, с трудом подавив её, сказал:

— Это вам этот дурак сказал? Наплел с три короба. Иль с памятью своей рассорился. Не было у него никакого копья, он его на посту оставил, чтоб идти было сподручнее. У него только лук за спиной висел да нож на поясе. Он один в нашей троице лучник, знать не знаю, кто и зачем копьё ему выдавал, он и обращаться-то с ним не умеет. Но нож он достать то ль не успел, то ль не додумался, а понесся прямо с кувшином наперевес…

— С каким кувшином?

— Да с тем, в котором чай нёс. Хоть там и была крышка, да он всё равно полкувшина на снег разлил. Ежли он чем и размахивал, то им, а никаким не копьём.

Мы с мастером Ванцзу задумчиво переглянулись, а сяоцзян выглядел ещё более смурным. Того бойца мы его попросили отпустить, а позвать другого, который вблизи успел узреть таинственную злодейку. Но тот рассказал нам почти то же самое, разве что припомнил, что девица убеждала, что за ней кто-то плелся всю дорогу, и проводить просила именно поэтому, а, когда явился Сун Дисан, они подумали, что это он её напугал, посмеялись, собрались было чай пить, а потом — крик… Побежали, разделились, а дальше — ничего он вспомнить не сумел.

________________________________________________

[1] Синцы далеки от религиозно-магического либерализма некоторых народов (например, пилипи или кемийцев), но понятие запретной магии у них довольно размыто. Всё зависит от того, кто, как, зачем, взаимодействуя с какими силами и по чьему распоряжению или разрешению совершает то или иное магическое действие. Так тёмной магией (инь) ими считалась вся таинственная магия, связанная с загадочными законами и сущностями мира Цю, а светлой (янь) — та, что люди принесли с собой, и никак не задействующая местных духов. При этом тёмная значит опасная и непредсказуемая, но не злая. Синцы вообще рассматривали любую магию как инструмент, лишенный понятий «добро и зло», злыми и добрыми могут быть только маги, потому что они люди. Так под запрет могут попасть магия воды, земли и частично — воздуха, всё, что связано со смертью, вызовом духов и других сущностей, а порой и гадания. В Син не было магов как отдельного сословия, они были частью шэньши и занимали чиновничьи должности в гос аппарате со всеми вытекающими следствиями. Без разрешения практиковать магию было строжайше запрещено, а в описанный период также действовал приказ императора Хуан Цзилина(629–707), налагавший запрет на магическую инициацию женщин, что фактически ставило всех женщин, занимавшихся магией, кроме жриц божеств гуй цзяо, вне закона. Запрет этот ещё при жизни Мэн Байфэна отменил император Тоуюй Бисе (706–772), правнук Хуан Цзилина.

[2] В синской религии Гуй Цзяо Синфу-ван — бог счастья, удачи и богатства, а также общения, веселья и благополучия. Покровитель торговцев и людей искусства, артистов — музыкантов, танцоров и певцов. Согласно некоторым легендам, оспаривал звание Владыки Юга у Фу Са. Не имел официального дня поклонения, но неофициально в некоторых регионах ему делали подношения на восьмой день восьмого месяца и просили о даровании благополучия и удачи в делах.

[3] Сяобинши соответствует званию рядового, а хо — это самая малая войсковая единица, состоящая из десяти бойцов, вооруженных одним видом оружия.