Тусклый Свет Фонарей

Глава 21. Фея реки Лэн

Обо всём, что разузнал при помощи госпожи Шэн, я поведал тем же днём своему наставнику, но тот, выслушав меня, вместо советов о том, как избавиться мне от постигшей меня напасти, предложил прямо спросить во сне хули-цзин, чего она хочет от меня. Уж коль он оставался столь спокоен, успокоился и я, и принялся ждать…но виновница моих тревог являться мне не торопилась. А спустя два дня после той моей прогулки к храму стало и вовсе не до того.

Тем утром мастер Ванцзу явился от сяня Тана смурным и молчаливым, и первым делом задумчиво оглядел молодых магов, поступивших на службу под его началом в двенадцатый месяц минувшего года, затем обратил свой взор на меня и жестом поманил на террасу.

Солнце грело в полную силу, и теплый ветерок ласкал щёки — я невольно оживился и улыбнулся этому. А вот мой начальник всё так же молчал, словно подбирал слова, и, наконец, спросил меня: «Что ж, был ты у госпожи Шэн?». Я кивнул и кратко поведал ему обо всём, что прознал в тот день. Но глаза его оставались пусты, а, когда ж я замолк, он и вовсе огорошил меня вопросом:

— Так а в весенний дом ты так и не забрёл?

— Нет, мастер, — смутился я. — Вы меня хоть и стыдите за мои любовные порывы и мечты, но, как по мне, это всё ж лучше, чем расточать себя на девиц из веселых домов.

— Отчего ж ты такой злопамятный, друг мой? Я, быть может, уж переменил своё мнение. Вот все ходят, даже и эти мальцы удалые, — мастер Ванцзу кивнул на решетчатую створку двери, за которой, посмеиваясь, что-то обсуждали его новые подчиненные, — а ты вот не ходишь, ты чист и целомудрен душой и телом…Вот, даже хули-цзин перед тобой устоять не могут, наверняка и другие духи тоже…

На этих словах он резко замолк и испытующе уставился на меня, словно ждал, что я начну его разубеждать. Или ж, напротив, убеждать — уразуметь, чего он добивается, я никак не мог, и заподозрил, что он опять хочет меня уязвить:

— Неужто вы надо мной насмехаетесь?

— Ха-ха-ха, — вымученно посмеялся мастер Ванцзу, — да что ты говоришь такое?.. Просто я не мог тебя не спросить об этом…И не знал, как. Уж не серчай. Сянь Тан меня вот полчаса тому назад озадачил так озадачил.

— Чем же? — в нетерпении спросил я.

— Он хочет, чтобы один из нас пошёл к верховьям Лэн и отыскал там «речную деву».

Теперь уж пораженно притих и я, и молчаливо выслушал сетования моего начальника: что надвигается ливень в горах, и весь дом пронизан ветром, смекнул он ещё после аудиенции у императора в начале наступившего года, но гром грянул лишь вот в то утро[1].

Император, несмотря на взятие крепости близ Дапэй, был озабочен делами на западных рубежах, и остался недоволен ответами первых мужей в государстве настолько, что в гневе, подобно своему пращуру[2], заявил, что любой из присутствующих рангом ниже наверняка сумел бы придумать хоть что-то, и не замедлил спросить об этом тех, кто явился к нему. И надо ж было сяню Тану подать голос! Да не просто подать, а спросить, помнят ли великий владыка и его поданные легенду о зачарованном мече — Нефритовом Клыке Цинлуна[3]?

— Ты ведь знаешь эту легенду? — прервал свой рассказ мастер.

— Я помню её смутно и был бы вам признателен, коль вы бы мне её напомнили.

Мастер Ванцзу недовольно покачал головой и поведал мне легенду о мече: будто бы незадолго до Небесного Явления жил в окрестностях леса Муеон-сулим один богоизбранный шаман, и дабы помочь гичё и горё создать свою собственную, независимую от империи Хуандигоу, страну он помог одному одаренному кузнецу сковать меч, а сам зачаровал его.

Меч тот будто бы выкован из лучшей стали, достигал целого бу[4] в длину, а рукоять его сделана из бледно-зеленого нефрита и украшена лазуритом и бирюзой. И тот, кто владеет этим мечом, не проиграет ни единого боя. Его нельзя отобрать силой, нельзя украсть или забрать вымогательством, но и тот, кто владеет им, должен быть чист разумом и душой — почитать богов и предков, во что бы то ни стало блюсти клятвы, не обращать оружия против тех, кто слабее, не предавать — иначе меч окажется осквернен и, будучи в недостойных руках, потеряет всю свою силу.

С этим мечом гичё, ежли верить их легендам, сумели отбить все атаки шанрэней Хуандигоу и создали своё королевство Гичёгукто[5], и даже ослабленное эпидемиями оно сумело устоять и вновь стать сильным и процветающим. И так было до тех пор, покуда император Бэйсинчжэ не пожелал завоевать земли гичё. И, хотя ему удавалось отбить приграничные территории, всюду, где появлялся король Хвансок, синские войска проигрывали битвы. От этого война так затянулась, что император скончался раньше, чем ему удалось достичь хоть сколько-нибудь значимых успехов, и его сменил сын, император Цзюньчжу Сянмин.

Император Мудрости был прозван так неспроста: он сразу смекнул, что дело в правителе, и организовал несколько неудачных покушений на Хвансока. Когда же все они провалились, он сыскал лучшего лазутчика в своей империи и отправил его в Юнпиэсан[6]. Довольно скоро тот разузнал, что весь секрет в магии легендарного меча, и что ни выкрасть, ни каким-либо иным подобным образом захватить его не получится. Однако ж можно сделать так, что воспользоваться им ни гичё, ни шанрэни больше не сумеют. Император дал на это своё согласие, и его преданный слуга принялся за дело.

О том, что было дальше, истории разнятся. Одни говорят, будто Ма Аньгуо, как звали того поверенного императора, обманом вынудил короля Хвансока нарушить своё обещание, другие — что он соблазнил или обманул дочь правителя Гичёгукто, и та принесла ему меч, третьи — что каким-то иным способом он завладел мечом. Сами гичё чаще рассказывали либо второе, либо третье.

Как бы то ни было, завладев мечом, Ма Аньгуо не уберег его от осквернения, ведь когда пришли шанрэньские войска, он помогал им, предав тем самым доверившихся ему гичё, и тогда Нефритовый Клык Цинлуна потерял свою силу.

На шестом году своего правления владыка Цзюньчжу Сянмин захватил Юнпиэсан, столицу Гичёгукто, и тем самым прекратил независимое существование королевства, хотя очаги сопротивления сохранялись ещё долгие годы, и сам император пал жертвой крупного восстания. Но радость победы длилась недолго и омрачалась потерей ценной реликвии.

Вот тогда-то к Ма Аньгуо обратились местные монахи цзиньдао из горного храма Хвайтеу Джеоль[7] и сказали, что могут очистить меч от скверны, хотя это и займет целую сотню лет. В обмен они просили всего лишь сохранить жизни некоторых людей и оставить нетронутой их обитель, где и сберегут меч до востребования. Ма Аньгуо передал их слова императору, и тот нехотя согласился.

Потом же император Цзюньчжу Сянмин погиб, а его место занял император Шань Лаоху, которому меч бы несомненно пригодился, но он погиб, попав в засаду кочевников, раньше, чем истек срок очищения, и, верно, отчасти поэтому о мече позабыли. И, по меткому замечанию сяня Тана, не вспомнили даже, когда восстания охватили остров Хишиму. Так минуло сто семьдесят лет и вот теперь…

«Неужто сянь Тан предложил привезти Нефритовый Клык в столицу?» — догадался я. Мастер Ванцзу мрачно кивнул и продолжил.

В то утро в первом месяце нового года, напомнив всем о реликвии, сянь Тан спросил, не угодно ли будет государю отправить кого-то в обитель с тем, чтоб меч доставили в столицу, и император тут же отдал приказ так и сделать, поручив это дело лично цзими гувэню, сяню Сивэй, и велев управиться так быстро, как это возможно.

Так вскоре после того, как завершился Новогодний фестиваль, сянь Сивэй в сопровождении самых надежных помощников и воинов отправился в провинцию Гичёгуо. По настоянию цзими гувэня отправился вместе с ним и сянь Тан. И вот в то утро, двадцать первого дня второго месяца, их процессия вернулась в столицу с дурными новостями, которые, разумеется, дошли и до государя, хоть господин цзими гувэнь и задержался на подступах к Цзиньгунди так, чтоб не попасть пред очи владыки сразу же.

А всё дело было в том, что в дороге то и дело происходили заминки, и минуло так много времени, что сянь Сивэй принял опрометчивое решение — от Донсюэ не добираться до моста, а переправиться через Лэн лодками в пригорьях, чтобы укоротить себе путь. По его словам, сянь Тан отговаривал его от этой затеи, как мог, но тот не прислушался. И, хотя река Лэн в этом месте довольно узка, берега её там круты, а воды стремительны. К тому же, словно беду кто накликал, в день переправы поднялся сильный ветер, отчего почти на самой середине речного потока несколько лодок перевернулись, и среди них та, в которой с мечом плыл цзими гувэнь. Сам сянь Сивэй уцелел, хоть промок и оттого простудился, но вот драгоценная реликвия пошла ко дну, и как ни пытались выловить её — ничего не удалось.

Император рвал и метал, и кто ведает, к чему привёл бы его гнев, кабы, кланяясь до самой земли, сянь Тан не уверил его в том, что всё ещё можно исправить, и что он и тут возьмется помочь своему владыке и отечеству. Государь чуть поостыл и велел ему сделать всё, что в его силах, после чего отпустил обоих. И вот сянь Тан позвал мастера Ванцзу и велел было ему отправиться на поиски феи реки Лэн и уговорить её осушить русло хотя бы на час, но тот мрачно ответил, что едва ль ему это под силу, ведь…

Я невольно покраснел, а потом побледнел от того, что вдруг понял, к чему всё это время вёл мой старший товарищ. Тот со вздохом взглянул на меня и подтвердил мои мысли:

«А ведь любому сведущему магу ведомо, что молитвы «Речная Дева» Лэн принимает лишь от тех, кто чист телом и душою, не запятнал себя никаким постыдном делом и…не познал плотской любви. Посему, мой друг, кроме тебя, мне доверить это дело некому».

–

Тем же днём я уведомил наставника, собрал необходимые вещи и, по настоянию начальника, взяв с собой своего помощника, Байху Сяодина, отправился в путь. Вместе с тем сянь Тан отправил всех остальных под началом мастера Ванцзу и слуги цзими гувэнь к тому месту, где упал в воду меч. Мне же велели добиться осушения реки любыми средствами и на как можно больший срок.

Путь верхом занял всего несколько часов, и незадолго до заката мы прибыли на место. Река Лэн, как и Цзиньхэ, начинается недалеко от Старого Города, где к тому времени оставался лишь горный монастырь последователей цзиньдао. Источник расположен где-то в толще священной горы Лэйбаошань, с которой воды этих рек срываются великолепными водопадами. Но, по счастью, подниматься аж туда крутыми тропами мне нужды не было.

Легенда гласила, что место, где обитала Лэн Сяньнюй, находилось немного севернее и выше того склона, где холмы, окружавшие реку, переходили в горы, и «цвёл древний сад». Сам этот «сад» окутан был тайнами ничуть не меньше. Одни говаривали, что те деревья посадила сама Фея, другие, что то остатки древнего сада, существовавшего там ещё во времена Хуандигоу.

Разнились слухи и о том, кем была сама Лэн Сяньнюй, и как долго она обитала в верховьях реки. Первое письменное упоминание от мага-даоса, который был сведущ в таких делах, относилось ко времени правления императора Цзюньчжу Ши, но он же пересказывал многочисленные легенды о духе реки Лэн в облике красивой девушки, передававшиеся в этих краях из уст в уста на протяжении столетий и ранее. В одном лишь они сходились без всяких оговорок — в том, что когда-то Дева Реки была человеком.

Так многие утверждали, что то была дочь одного из императоров Хуандигоу, случайно утонувшая в реке во время речной прогулки: лодка принцессы перевернулась, и она от тяжести намокших одежд и холода воды, сковавшего её тело, пошла ко дну, и никто не сумел ей помочь. Её отцом называли, чаще всего, Чи-ди, но иногда и Бучжи Пицзюаня[8].

У второго были аж две дочери — близнецы. Те, кто рассказывал эту легенду о них, заверял, что именно так все и узнали о духе: утонула одна из сестер, а вторая день за днем приходила на берег и искала её, даже, когда все прочие бросили поиски, и в один из дней увидела сестру в белых одеяниях прямо на водной глади в украшениях из белых лотосов. Так все и узнали, что она стала духом, и император повелел приносить подношения к тому месту в положенные дни года.

Другая легенда гласит, что в фею обратилась знатная женщина, кинувшаяся в воды реки, дабы избежать позора. Чаще всего, эту историю рассказывают о наложнице некого гуна[9], который впал в немилость. Его отправили на север, дав заведомо безнадежное, как казалось, задание. Гун взял с собой в поход любимую наложницу и, вопреки всему, с победой стал возвращаться в столицу. Когда об этом дошла весть до его недоброжелателей, те отправили отряд наемников, чтобы не допустить возвращения героя с победой, и этот отряд настиг гуна как раз у переправы через реку Лэн. Гун и его люди погибли, и лишенная всякой защиты его наложница бросилась в воду, дабы избежать незавидной участи, и тогда обратилась в духа.

Другие же уверены, что то была двоюродная сестра императора Бэй Баоцуньжэ[10], руку которой отверг шаньюй жунов: не выдержав такого позора, она предпочла утопиться. А часть считает, что то могла быть дочь последнего короля Гичёгукто, та самая, благодаря которой шанрэни будто бы завладели мечом…

«Что ж, сянь Мэн, велите с вами подниматься?» — прервал мои мысли Сяодин, снимая с лошади поклажу. Я словно очнулся ото сна, обернулся и взглянул на него.

«Нет, разбивай бивак. Подниматься должен лишь один. Скоро смеркаться начнет, и мне надобно будет видеть огонь, когда я стану спускаться», — ответил я и принялся сам извлекать из тюка то, что следовало мне взять с собой. Покончив с этим, я дал помощнику последние перед подъёмом наставления и двинулся в сторону ближайшего холма.

Люди в том месте ходили редко, ибо давным-давно там запретили кому бы то ни было охотиться или ловить рыбу. И как писал тот маг, связывали это с другой легендой: на берегу реки Лэн примерно в этом месте поселилась женщина-даоска, мечтавшая достичь духовного очищения, просветления и бессмертия. И место это выбрала она неспроста, а потому что в горах жил великий мудрец. Оттого, что никто наверняка не мог сказать, когда происходили эти события, тем мудрецом порой называли даже Восьмого Великого Бессмертного — Лао Юминя, потомком которого считают себя люди из рода Йе.

Каждый день рано утром женщина стала уходить к мудрецу, а возвращаться на закате. Это злило её мужа, и они постоянно ссорились от этого. Сам он оказался плохо приспособлен к практике дао, но до поры до времени не мешал жене, надеясь, что та сумеет достичь бессмертия сама, а после наделит им и его. Но её каждодневные посещения мудреца вызывали в нем раздражение, зависть и ревность, потому однажды, когда женщина вернулась затемно, он сильно избил её и запретил вновь подниматься в горы. Когда же она нарушила запрет, муж расправился с ней и бросил её тело в реку, а сам решился пойти к мудрецу и отомстить ещё и ему, но на полпути сорвался со скалы и погиб. Мудрец же, узнав, что случилось с его ученицей, вознес молитвы, и боги, услышав её, сделали даоску феей реки Лэн.

С тех пор она постоянно незримо присутствовала в этих местах и порой воочию являлась случайным путникам. Пострадав от человеческой жестокости, она старалась пресечь любые её проявления в своих владениях, не считая даже голод достаточной причиной для убийства живых существ. Опасаясь её мести, местные со временем полностью прекратили охоту, рыбную ловлю и даже вырубку деревьев там, где она хоть раз появлялась. Так что единственными, кто в эти холмы и пригорья продолжал забредать, оставались лишь редкие сборщики трав и отшельники. Несмотря на это, я с удивлением обнаружил хоть подзаросшую, но отчетливо различимую тропку, когда миновал холмы и стал подниматься по подножью горы.

Тропка привела меня на относительно пологий склон, а с него — на широкий уступ, поросший молодой травой, редкими цветами и цветущими деревьями — миндалем и дикими сливами мэй, в розовых кронах которых запутывались и сверкали рыжими искрами последние лучи заходящего солнца. Я невольно обернулся и залюбовался открывшимся моему взору видом.

По обе стороны виднелись неровными серыми зубьями склоны Лэйбаошань[11], а прямо впереди зеленые холмы переходили в равнину, поросшую соснами, березами и дубами, и, сверкая, вдаль тонкой змейкой убегала река Лэн, над которой начинала сгущаться туманная дымка. Отчего-то это зрелище подняло со дна моей памяти четвертую и последнюю из известных мне легенд о Лэн Сяньнюй.

Хотя я и вспомнил её последней, многие считали именно её самой древней из всех историй о Речной Деве Лэн, ибо её относили ко временам Шанрэньфан или даже Пяти Царств, когда шанрэни ещё приносили человеческие жертвоприношения богам из числа Юаньлэй[12], и будто бы в те незапамятные времена местному речному духу-дракону принесли в жертву девушку необычайной красоты. Была она столь красива, мила и грациозна, что речной дракон сделал её любимой супругой, наделил огромной магической силой и дозволил время от времени являться людям, чтобы поговорить с ними и узнать, что случилось в мире за минувшие годы, а, может быть, даже помочь в чём-то.

Вспомнив эту легенду, я невольно усмехнулся. Она казалась мне странной ещё тогда, когда я впервые её услыхал, ведь мой наставник и учёные мужи из числа его друзей, учеников и сотрапезников все как один твердили, что истинных Изначальных не привлекает людская красота. Да и другие звериные духи на неё обыкновенно не падки…

Я поймал было ещё какую-то призрачную мысль, но она вырвалась и унеслась куда-то запредельно далеко вместе с порывом ветра — стоило мне за шорохом едва пробившейся из почек листвы услышать ещё и звон фэндуо. И столь сильно он не вязался с окружающей меня безлюдностью и безраздельным владычеством природы, что я невольно вновь взглянул на цветущие деревья, со стороны которых и доносился этот загадочный звук. Могло ль мне лишь почудиться?

Дабы разобраться в этом, я побрел под сень деревьев. Один порыв ветра сменялся другим, и, казалось, каждый последующий становился сильнее предыдущего, отчего усиливался таинственный звон, а я сам шагал в облаке розовых и белых лепестков, осыпавшихся с деревьев, будто вдруг вернулась зима и поднялась метель.

В какое-то мгновение я заметил краем глаза странное белое пятно — словно кто-то ещё шёл позади деревьев вровень со мной. Тогда я остановился и глянул в ту сторону, но никого там не увидел, и упрямо продолжил следовать за звоном ветряных колокольцев, покуда не набрел на старое и большое дерево. К одной из его ветвей и был привязан старинный бронзовый фэндуо[13] — такие обыкновенно вешали под крышами храмов, особенно построенных последователями цзиньдао. На колокольчике что-то было написано, и я потянулся было, чтобы поймать его и прочесть надпись, но замер, услышав мелодичный голос, произнесший где-то совсем рядом: «Не стоит касаться того, что создано для прикосновений ветра, но не земли»[14].

Медленно я опустил руку и повернул голову. Не более, чем в паре бу от меня стояла и улыбалась красивая девушка в белом одеянии с широкими рукавами. Прическа её была украшена белыми цветами лотоса и шаньмэйхуа[15], источающими изумительное благоухание, а в руках она держала жемчужные бусы. Одного лишь беглого взгляда мне хватило, дабы отбросить все сомнения и склониться в глубоком поклоне — передо мной стояла сама Фея Реки Лэн[16].

________________________________________________________________________________________________

[1] Надвигается ливень в горах, весь дом пронизан ветром (山雨欲来) — образное выражение, означающее напряженную обстановку, сложную ситуацию, что «вот-вот разразится буря», т. е. случится что-то опасное и/или неприятное. Дальнейшую игру слов можно связать также с русским выражением «грянет гром».

[2] Изначально порядок, основанный на системе «Привилегий и Ограничений», соблюдался очень строго, и переход из одного сословия в другое считался недопустимым. Однако в эпоху императора Хуан Цзилина стало очевидно, что существующая система создает недостаток квалифицированных и замотивированных кадров. Да и вообще после всех потрясений возник кадровый голод. Легенда гласит, что однажды император разгневался на своего казначея и сказал, что любой торгаш смог бы справиться лучше него. Вскоре после этого, в 663-м году, была введена система экзаменов для государственных служащих, а в 685-м эти экзамены позволили сдавать представителям сословия шан.

[3] Цинлун — мифический Лазурный Дракон Востока.

[4] Бу — мера длины, примерно равная 1,66 метрам.

[5] Гичёгукто (Гичёгугка) — королевство народа гичё, возникшее не позже, чем в 109-м году до Я.Л. и завоёванное в 585-м году после Я.Л. сыном императора Бэйсинчжэ (530–581) императором Цзюньчжу Сянмином (572–629) чьё имя переводится как «Император Мудрости». С его смертью закончилась относительно мирная первая эпоха Син — Эпоха Обновлений (280–629 гг.) — и началась Эпоха Волнений, первым императором которой стал Шань Лаоху (606–645).

[6] Прежнее название Дидоншаня.

[7] Храм Хвайтеу Джеоль (Белый Храм) и Белая Пагода последователей цзиньдао. Первая пагода была создана в 222-м году после Я.Л., после двадцати двух лет строительства, представителями школы Ньима, но в 642-м году и без того старая пагода рухнула из-за землетрясения, поэтому новая была заложена в 665-м году недалеко от того места, где когда-то располагался Сеонсан. Вскоре там образовалась деревня. Сам храм был передан школе Шао, возникшей в Дидоншане в 632-м году после Я.Л. Последователи этой школы носили серые и белые одежды и славились своим пацифизмом.

[8] Императоры Хуандигоу. Чи-Ди жил в IV-м веке до Я.Л., а Бучжи Пицзюань (587–528) — в Эпоху Воинов (668–390 до Я.Л.), т. е. ещё раньше. Согласно летописям, этот император имел сына, двух дочерей-близнецов и ещё одного сына. Прославился своей борьбой с кочевниками и мятежниками.

[9] Гун — высший аристократический титул после титула «ван», приблизительно соответствует титулу «великий князь» или «герцог».

[10] Бэй Баоцуньчжэ (676–593) — император Хуандигоу, в годы правления которого велась война с племенным союзом жун и чжу. Император предложил шаньюю (хану) в жёны свою двоюродную сестру, дочь его тётки и племянницу его недавно почившего отца, при котором и началось вторжение в 640-м году до Я.Л., но шаньюй отказался. Тем не менее император сумел вернуть все территории и заключить выгодный мирный договор. С этим связывают такую историю: «Чтобы хотя бы наладить худой мир, император начал переговоры с правителем жунов и предложил ему в жёны свою двоюродную сестру. Тот неожиданно отказался. Император был оскорблен и принялся готовить план мести. В 629-м году он снова начал переговоры с шаньюем и направил ему богатые дары. При помощи одной хитрости, связанной с этими подношениями, император надеялся отравить врага, но это не помогло. Не помогли и наёмные убийцы. Не помогла и куртизанка-шпионка. Тогда один из военных советников, генерал Цинтун Сун, предложил разыграть представление с божественным знамением. И это помогло. Когда военные силы стали стягиваться к границам, сам шаньюй отправил послов с предложением мирно разрешить конфликт. Но на этот раз император отказался, а сражение завершилось в пользу Хуандигоу. Войска императора продолжили наступление и одержали ряд крупных побед. Загнанный в угол предводитель кочевников снова пошёл на переговоры и согласился стать данником и вассалом империи в обмен на экономическую помощь.

[11] Название Лэйбаошань означает «Грозовые Горы» и у синцев прочно ассоциируются с будто бы обитавшим там когда-то владыкой грома и императором-предком, ставшим божеством — Лэй-ди. По одной из легенд после разрушения древней столицы Цзиньталоу в годы правления Чи-ди он покинул эти места и переселился на Восток. В частности, этим некоторые пытались объяснить неудачи в подавлении восстаний на Нихонских островах, постигшие Чи-ди.

[12] Юаньлэй — Изначальные, так синцы называют змееподобных изначальных обитателей Цю и их богов. В число Юаньлэй входят боги-супруги Ни-Яй и Фу-Са, Шуи-Лун, Тян-Лун и тот самый Цин-лун, а также все прочие подобные божества более низкого ранга. Считалось, что в каждом крупном водоёме живёт свой дракон, являющийся владыкой этого водоёма, и в древности такому владыке приносили обильные жертвы в течение всего года. Эпоха Пяти Царств — древнейшая из «цивилизованных» эпох в истории Син, начавшаяся примерно в 1470-м году до Я.Л. с создания Цзоуюй, будущей столицы Восточного Царства (Донфан), и закончившаяся с созданием единого рэньского государства Шанрэньфан (иногда просто Рэньфан) в 1154-м году до Я.Л. Вейда Луном I. Около 1001 или 1000-го года до Я.Л. его потомок, Гуан-ди, переименовал царство Шанрэньфан в Хуиндигоу, Золотую Империю.

[13] Фэндуо (风铎) — ветряной колокольчик.

[14] Отсылка к мифу о том, что люди были созданы из глины.

[15] Название цветов чубушника, если точнее чубушника серого, который часто ошибочно называют жасмином.

[16] Реальными прототипами для Лэн Сяньнюй послужили два мифических персонажа — фея Ма-Гу (Конопляная Дева) и Ло-шэнь (фея реки Ло). Первая считалась божеством весны и плодородия, дарующим жизнь, вторая считалась духом Фу-фэй — дочери мифического первопредка Фу-си, которая утопилась (или утонула) в реке Ло. С обеими связано множество легенд. Слово сяньнюй (仙女), означающее фею, буквально переводится примерно как «Чудесная бессмертная женщина» или «небожительница».