Тусклый Свет Фонарей

Глава 5. Загадочный Сянха и возвращение в столицу

В конце того же года, едва мы справили Дунчжи, неожиданно пришло послание с императорской печатью. Я с трепетом ожидал вестей для себя, но оказалось, что новый император, Цилинь Цзяо, брат покойного Чжу Мао, взошедший на трон ещё в злополучном сто двадцать первом году Эпохи Волнений, прознал о чудесном исцелении жителей провинции Сян и потребовал к себе Маранчех и её наставника. Сразу после полнолуния они отбыли в Лисэчанши, чтобы оттуда на корабле достичь Айшэня, где временно пребывал император. Я порывался отправиться с ними, но мне справедливо напомнили о том, что данный мне приказ подразумевает моё присутствие в Варрмджо, и я вынужден был согласиться с этим.

Вскоре после наступления Нового года я получил письмо от Маранчех, в котором она писала, что они благополучно достигли Айэшэня и уже сделали там всё, что могли, поэтому сразу после Праздника Фонарей отправятся в столицу. И ещё жаловалась на холод.

То ли по собственному недосмотру, то ли по злому жребию судьбы наставник Маранчех по пути из Айшаня простудился, заболел и в столице скончался. Тело его по обычаю южан предали огню, а сосуд с прахом Маранчех позволили привезти на родину только после Дня Императора[1], и то, потому что она заявила, что без толкового помощника не справится, и прах её наставника к Цинмину[2] непременно должен оказаться в Варрмджо. Видимо, император счёл доводы обоснованными и отпустил её.

Она вернулась в родную деревню аккурат за день до окончания второго месяца года, накануне праздника Цинмин. И выглядела серьёзной и повзрослевшей. Через три дня, каким-то чудом уговорив поехать с ней того нагаджанского целителя, что лечил и меня, Маранчех снова уехала в Цзиньгуань. И я не видел её больше полугода. Но, если верить её письмам, что она время от времени писала мне и своим родным, они объехали практически всю империю, не побывав разве что в Дидоншане, куда император отправил обученных ими своих собственных лекарей. А обо мне словно в столице забыли. Да и из дома я письма получал редко, и вести те то и дело тревожили меня.

После жаркой, но сухой весны, как и ранее, наступило влажное и удушливое лето. А потом горячая осень и теплая зима. И вновь весна. А Маранчех и её спутник всё не возвращалась. Тем не менее до нас с заметным опозданием, но с неизменным постоянством стали доходить вести о том, что болезнь отступает. И это зажигало в светильнике моей души определенные надежды.

За годы проведенные в Варрмджо я успел в некоторой мере одичать. Во всяком случае я перестал страдать во имя шанрэньских правил приличий, оставаясь при полном облачении, когда жар становился нестерпимым, и обыкновенно оставался в одних лишь штанах куси, в рубахе сецзинь и своем обычном черном путоу[3]. А уж, когда надевал соломенные сандалии, и вовсе, должно быть, походил на какого-нибудь крестьянина.

Именно в таком виде я сидел во дворе под навесом и играл в го с младшим братом Маранчех, тем самым, от которого я тогда отгонял голодного духа в облике собаки. Уже стояла летняя жара, но не начались сезонные дожди. И я пил ароматное хуанцзю[4] и беседовал с юношей, пока мы обменивались ходами.

В какой-то момент мы услышали лай собак и радостные возгласы со стороны ворот, но не захотели прервать игру, чтобы узнать, что там происходит. И я как раз сосредоточенно размышлял о своем следующем ходе, рассматривая положение камешков на доске, когда легким шелестом прозвучали шаги. Я заметил, что кто-то прошел к нам под навес, но, кто именно, понял лишь тогда, когда знакомая женская рука протянула мне послание с императорской печатью. Я поднял голову и встретился взглядом с Маранчех. В тот день она вернулась в Варрмджо с вестью о том, что эпидемия закончилась, и её отпустили домой, вручив послание для меня. В свитке, что она привезла мне, содержался приказ возвращаться в столицу, потому что новый император отменил распоряжение своего брата и все выжившие маги призывались обратно в Цзиньгуанди до дальнейших распоряжений.

Рад ли я был этому? Несомненно. Пускай я и привык к диковатым, хотя и славным людям провинции Сян, хоть и сумел приспособиться к изнуряющей жаре и затяжным дождям, я никогда бы не почувствовал себя там на своем месте, так, как это было в Цзыцзине или хотя бы в Цзиньгуане, где я прожил половину своей тогдашней жизни. Да и прозябание в глуши на краю империи никак не казалось мне достойным исходом тяжкого многолетнего обучения магии. Несомненно, я был рад возвращению в родные края. Только одно печалило мою душу…

Я задержался всего на три дня ради праздника Драконьих Лодок[5], который в этих местах особенно любили. И катался на украшенной лентами лодке с Маранчех, которой в тот год исполнилось девятнадцать лет, но так и не решился ей сказать того, что висело на языке и давно уже камнем лежало на сердце.

На следующий день она и её младший брат, дабы проводить меня, выехали вместе со мной в путь до Лисэчанши. Маранчех поначалу не хотела ехать, но я напомнил ей о её обещании, и, рассмеявшись, она согласилась. Через пять или шесть дней пути на быстрых скакунах клана Эшинбуйя мы добрались до города. А следующим утром ценой неимоверных трудов нам удалось отыскать скверно выглядящего и дурно пахнущего старика, который единственный согласился довезти нас на своей лодчонке до руин Сянха.

Сянха был городом поистине загадочным. Он возник как столица Наньфань примерно за сотню лет до Бпрасада, в незапамятные времена, и теперь уж никто не может наверняка сказать, что означает это название. Одни говорят, что значит оно «Синяя река», другие — что «Шёлковая река», кто-то говорит про пять деревень, что слились в город, но истины теперь уж не знает никто.

Сначала, как гласят легенды, городок расположился у самого берега Рассветного моря. Его жители ловили рыбу, ныряли за жемчугом и кораллами, и, ходили слухи, будто доплывали аж до острова Хишимы, потому что тогда ещё его и большую землю разделял совсем небольшой пролив. И стало предметом домыслов то, кто из соседей достиг этого города раньше — нагаджаны из Акаши как подлинные хозяева и знатоки этих земель, или ж шанрэни, двигавшиеся на своих лодочках вдоль берега от устья Цзиньхэ, недалеко от которого они построили свой город — Гуйфу, позже переименованный в Цзоуюй. Однако ж все сходятся в одном: ещё в те древние времена Сянха приобрел славу торгового города и быстро богател.

На смену хижинам и деревянным теремам пришли каменные дворцы, храмы, пагоды и укрепления, которые научили жителей Наньфан строить приплывшие из Акаши и Паракраамы мастера. Но, увы, ни одна из тех построек не достояла до нашего века. Сначала город изрядно порушили войска Вэйда Луна, а потом землетрясения и цунами. И всё, что сохранилось, построено было уже во времена империи Хуандигоу, которую основал ныне почитаемый нами как божество Золотой Император Гуан-ди. Во времена его империи город ожил и расцвел вновь.

Но во времена императора Шуйчжэ-Ди, как и многие другие города древности, Сянха был опустошен эпидемией, его выжившие жители, как гласят легенды, сожгли свои дома и всё, что в них было, и с пустыми руками, чуть ли не нагими, покинули эти места, и в двух днях пешего пути от этого места основали Лисэчанши. А мы же достигли подзатопленных руин по воде всего за несколько часов усердной гребли.

Открывшееся нашему взору зрелище оказалось величественным и пугающим одновременно. Огромное пространство в бухте всё сплошь было усеяно ушедшими под воду, но всё ещё заметными сквозь её толщу в тот ясный день зданиями — от маленьких домиков до огромных дворцовых покоев и древних храмов. То здесь, то там виднелись обрушившиеся стены или крыши с колоннами подобными пенькам от срубленных деревьев, изваяния драконов, потерявших голову или хвост, и просто бесформенные груды камней. Многие здания ещё до половины торчали над линией моря, но часть улочек ушла под воду полностью. Проплывая над ними, мы словно по воздуху проносились над этим призрачным городом, таившем в себе историю длиною в несколько тысяч лет.

Немало построек на берегу также уцелело, и мы прошлись возле некоторых из них. Но ни я, ни Маранчех, ни тем более старик, оставшийся в своей лодке, не сомневались, что место это проклято и заполнено полчищами духов и призраков. Поэтому, глядя на тучи, сгущавшиеся под дуновениями ветра, что трепал волосы Маранчех как праздничные ленты, мы поспешили обратно к лодке, надеясь успеть вернуться в город до того, как начнется буря. Если она начнется. Нам повезло, и ливень застал нас, когда мы уже были в безопасности, но увиденное произвело на меня тяжкое впечатление. Три года назад руины Сянха после очередного разрушительно цунами ушли под воду практически полностью[6].

–

Наутро я должен был отправиться в Айшань, а Маранчех с её братом — вернуться в Варрмджо. Сердце моё трепетало и обливалось то ли кровью, то ли слезами. Может, я бы и не решился, но младший сын Бучхи ненадолго отошел и, к своему стыду, я дерзнул предложить Маранчех то, что приличный человек, уважающий традиции своего народа и почитающий своих родителей, никогда бы не озвучил без их согласия. Не говоря уж о родных девушки. Но я сказал то, что сказал. И Маранчех хватило благоразумия остудить мой пыл справедливыми словами: «Но ведь ты знаешь, что я не откажусь от своих корней, своей веры, языка и того, что связывает меня с этими землями, моим народом и моим кланом. И твоя семья не примет меня, даже, если б я решилась на это». Что ж мне оставалось, кроме как кивнуть?

А её брат всё не возвращался… То ли, дабы сгладить неловкость меж нами, то ли, чтоб выразить свои чувства и хоть что-то оставить на память о себе, я, позабыв о месте, времени и окружающих людях, достал тушь, лист бумаги и вывел на нем такие стихи:

В краю далеком, где не бывает зим,

Цветет цветок, что не сломила буря.

Я руку протянул и стеблем палец уколол.

И вмиг с мечтой расстался, брови хмуря.

Под ними я написал, как разыскать дом моего учителя, а, когда тушь подсохла, вручил пораженной Маранчех и прошептал: «Если однажды ты затоскуешь по мне, напиши хоть коротенькое письмо. Если же этого не случится, то я пойму и больше тебя никогда не потревожу». Она опустила глаза и кивнула. И на этом месте вернулся её брат. Я попрощался с ними обоими и поспешил на свой корабль.

Маранчех всё же написала мне, и иногда, когда это бывало возможно, мы обменивались письмами, но больше никогда не встречались. Позже я узнал, что император, помня о её заслугах, дозволил ей учиться в университете Айшэня, дабы углубить и расширить её познания, сделав тем самым её одной из первых женщин, получивших такую привилегию. Может, если такое было вообще возможно, её бы и забыли после эпидемии, но милость императора сделала её одним из величайших лекарей в истории Синской империи. Потом она написала мне, что вышла замуж за кого-то из её клана, и, ссылаясь на недовольство мужа, прекратила мне писать и, прося простить её, запретила писать ей. Не знаю, правда это или лишь предлог, но с тех пор я, если и узнавал о её судьбе, то от случайных людей, ибо промеж собой мы не перекинулись более ни словом. Ни вслух, ни на бумаге.

_________________

[1] В Син это праздник, посвященный императорской власти, который приходится на 10 марта, но в те времена дата была более подвижной. Согласно летописям, именно в этот день взошел на престол первый император Син и объявил о создании новой империи

[2] Цинмин — это весенний праздник поминовения усопших. Приходится на 15-й день после весеннего равноденствия, т. е. примерно на 5–7 апреля. В этот день принято посещать могилы предков, делать подношения духам и богам (приносить цветы, фрукты, ветви, сжигать благовонные палочки и ритуальные деньги), выезжать на природу, чтобы «ощутить жизнь». Ему предшествует «день холодной пищи», когда запрещено зажигать огонь, чтобы не привлечь злых духов.

[3] Черный платок, покрывающий пучок, под который подкладывали каркас специфической формы.

[4] Буквально «жёлтое вино», алкогольный напиток из риса, проса или пшеницы.

[5] Праздник, знаменующий собой фактический приход лета, наступление жары, а потом «приход воды», т. е. летних дождей. Приходится на 5-й день 5-го лунного месяца (т. е. обычно конец мая — июнь). В этот день проходят представления на воде и соревнования по гребле, для чего нередко используют старинные лодки.

[6] Речь идёт о цунами 761-го года после Я.Л. До выхода и широкого распространения книги Мэн Байфэна считалось, что впервые подзатопило руины именно это стихийное бедствие, а до того они полностью или практически полностью находились на берегу. А меж тем в тот год вода лишь покрыла собой все уцелевшие городские постройки. В 927-м году, спустя 166 лет, очередные землетрясение и цунами окончательно опустили руины древних Сянха и Инг-Ео на морское дно, и разглядеть их вскоре стало невозможно.